С миру по нитке

Доктор Джон Уотсон в последний раз провёл специальной щёточкой по усам, отложил её, выпрямился, чуть приосанился и с довольным видом улыбнулся себе в зеркало. Ровненькие, пушистые, пшенично-золотые усы Уотсон отпустил за те два года, что считал своего эксцентричного друга и соседа погибшим. Частично, чтобы чем-то себя занять, чтобы на чём-то сосредоточиться; частично, чтобы не видеть самому и не пугать других судорожно сжатыми от горя невыносимой потери губами. Сейчас же, когда Холмс вернулся, они поговорили, всё между собой прояснили, Уотсон чуть успокоился, переварил и привык, что Холмс снова жив и снова с ним, усы будто заиграли новыми красками, заблестели, и топорщились забавной щёточкой, потому что Уотсон теперь постоянно улыбался при виде Холмса. Вот и сейчас, выйдя из своей комнаты к завтраку, доктор не сдержал улыбки. Да и не хотел её сдерживать. Усы позволяли ему улыбаться сколько душе угодно, хоть весь день, что он проводил бок о бок с величайшим сыщиком девятнадцатого века, и не выглядеть при этом дураком, кои, как известно, улыбаются без причины. — Доброе утро, Холмс! — поздоровался Уотсон, глядя на соседа, что уже был одет по дорожному и читал свежие газеты, не забывая про чашку свежесваренного кофе. Порция доктора ждала его тут же на столе, рядом с нехитрым горячим завтраком. — Доброе, мой дорогой Уотсон, — Холмс отложил газету и повернулся к доктору всем торсом. Сел ровнее и перевёл взгляд с глаз Уотсона на его усы. Доктор заметил этот интерес Холмса к своим усам. Он нет-нет да и бросал туда заинтересованные взгляды. Чем дальше — тем чаще. — Они нравятся вам? — спросил Уотсон, нацеливаясь вилкой в аппетитный желток на своей тарелке. — Оу? Что? — Мои усы, — хмыкнул Уотсон. — В последние дни вы глаз с них не сводите! Может тоже отпустите? Вам пойдут! Только узкие, чёрные, как штришки чёрного карандаша. Они подчеркнут изысканную форму ваших губ. — Вы считаете их форму изысканной? — Шерлок сжал салфетку, которой как раз собирался эти самые губы вытереть. — О, да! Поверьте, мистер Холмс, будучи врачом я повидал множество ртов и губ, как у джентльменов, так и у прекрасных леди, и никто и близко не может сравниться с вами. Холмс довольно улыбнулся, в его серых глазах зажглись золотистые искорки, и он спрятал эти самые губы, промакивая их салфеткой, а Уотсон оправил в рот сразу половину яичницы, и, только жуя, задумался: не странновато ли это для двух джентльменов вести разговор об усах и губах друг друга? — Спасибо, Уотсон! — Холмс, всё также сияя, встал. — У меня тут новое дело наклёвывается. Лестрейд прислал телеграмму с утра пораньше. Вы составите мне компанию? Как в старые добрые времена? — Ох… мне жаль, но сегодня не смогу, — Уотсон дожевал и проглотил яичницу. — У меня сегодня очень важная встреча. — Хм… — Холмс осмотрел Уотсона с ног до головы. — Её зовут Мэри Морстен, — доктор решил не ждать, когда друг сделает выводы своей несравненной дедукцией. — Мы… познакомились и сблизились, когда вас не было. Я всё собирался рассказать вам о ней, да всё к слову не приходилось. Она волнуется, куда я вдруг внезапно пропал. Хочу сегодня рассказать ей о вас и о вашем возвращении. А может и назначить встречу для знакомства. Что думаете, Холмс? Ещё минуту назад бодрый и полный сил, сыщик будто сник, став похожим на того Холмса, усталого и изнеможденного, что вернулся на Бейкер-стрит после завершения дела о шайке Мориарти. Хотя, учитывая её размеры, правильнее было называть её сетью. — Что с вами, Холмс? Вам не здоровится? А я же говорил вам, что не стоит вот так сразу бросаться… — Вы собираетесь делать предложение? Жениться? — спросил Холмс, прерывая доктора, чего никогда прежде за ним не водилось. — Эм… Хм… Я не уверен. Но… явно нужно внести какую-то определённость в наши отношения. Мы… уже два года общаемся. Она достойная девушка, Холмс, с хорошим приданным и без родни. Мечта для старого холостяка! — Уотсон снова улыбнулся. — Вот как. Я этого не знал. Не видел, не замечал. Уотсон, я был так рад увидеть вас, что… — Холмс обошёл стол и встал прямо напротив своего друга. Потом подтянул своей длинной ногой стул и сел, положив обе руки на стол и сжав кисти. — Вы любите её? Вы собираетесь съехать? Боже, что я говорю, конечно же, после свадьбы вы уедете от меня, и… всё прекратится. — Холмс! Ничего не прекратится! — Уотсон отметил это не «к ней», а «от меня». Положил вилку и положил ладони на запястья Холмса. Как раз на рукава рубашки. — Мы по-прежнему будем вести с вами дела! Сыщик чуть покачал головой. — Нет, Уотсон. Какая жена позволит такое? Семейная жизнь не предполагает беготни по крышам и подвалам. Нет. Вы станете смиренно ходить на работу, дома получать положенные семейные радости в компании почтенной супруги, редко выбираясь куда-нибудь в клуб выпить стаканчик вашего любимого бренди с сигарой. А я останусь в вашей жизни лишь в виде открыток, что вы будете присылать мне на Рождество и, может, в день рождения. — Холмс! Вы излишне категоричны и излишне драматизируете! Я не женился ещё! Даже предложения не делал… да и… не всё с ним так просто, — Уотсон чуть придвинул свой стул к стулу друга. — Скажите, вы правда находите мои усы… симпатичными? Что они идут мне? — Конечно, Уотсон. Зачем бы мне обманывать вас? — Кхм… дело в том, что мне они тоже очень нравятся. А вот мисс Морстен — не очень. Уотсон чуть откинулся на стуле и попытался изобразить женский голос: «Ах, мистер Уотсон, они совершенно невозможны! Сейчас в моде тонкие, изящные усики, как у мужей моих подруг. Они рассмеются, если я представлю вас им с таким… сомнительным украшением. Нужно или полностью изменить их, или вовсе сбрить». Шерлок чуть кивнул. — Да… Как я и предполагал. У такой дамы вы по струнке ходить будете, мой дорогой Уотсон. А мне они нравятся. Очень. Я бы не хотел, чтобы вы их сбривали. И… можно я их потрогаю? Всегда было интересно — они мягкие или жёсткие? — Кхм. Почему бы и нет? — это Уотсон почему-то сказал почти шёпотом. А потом наблюдал, как одна рука Холмса выбралась из-под его ладоней, и очень-очень медленно приблизилась к губам. Осторожно и нежно, будто это было крыло бабочки, самые кончики пальцев чуть коснулись Уотсона, скользя туда и сюда, поглаживая, разглаживая и будто лаская. — У вас тоже очень красивая форма губ, — так же тихо сказал Холмс. — И… не только губ, Уотсон… Они были так близко, как никогда прежде. Уотсон видел каждую чёрточку в радужках своего друга. Самого близкого и дорогого человека. И… чуть повернул голову, чтобы эти пальцы скользнули уже не по усам, а по губам. И чуть, самую чуточку, так сложил их, что это было похоже на поцелуй. Осторожный мягкий поцелуй тонких пальцев Холмса. Тот замер, вглядываясь в Уотсона, а Уотсон… Уотсон осторожно обхватил обеими руками затылок Холмса и зарылся пальцами в его волосы. — Тоже всегда хотелось узнать, насколько они мягкие. Холмс снова посмотрел на усы. Да нет же! Не на усы он смотрел! И сейчас, и раньше! Вернее, не только на них. — Это был поцелуй? — на границе слышимости уловил Уотсон. — Да, — признался он спокойно. — И… вы не будет против, если я поцелую вас… Уже… и не только пальцы? Холмс чуть повёл головой влево, а затем вправо. Не отводя глаз и не отстраняясь, а наоборот, чуть наклоняясь. — А как же?.. — Пошлю ей телеграмму. Или даже письмо. Что остаюсь при своих усах. И при своём статусе. И своём детективе. И… — Уотсон закрыл глаза, наклоняясь ещё чуточку вперёд. Не увидел, но ощутил улыбку. И сильные, узкие ладони у себя на спине и затылке. И приступил к исследованию уже не только формы, но и мягкости, вкуса, тепла губ Холмса, а чуточку позже и того, что скрывалось за ними.