С миру по нитке

Когда бы Джона не спросили, что является для него самым лучшим, самым любимым местом на земле, он неизменно отвечал: «Моё кресло напротив камина в нашей квартире на Бейкер-стрит». Но это был ответ для тех, «внешних людей». Спроси его кто из «ближнего круга» — миссис Хадсон, Майкрофт или Лестрейд, то Джон ответил бы иначе. Он сказал бы «его руки». И эти люди поняли бы. Джон обожал эти руки. Любовался. Боготворил. Восхищался и преклонялся. За прошедшие годы сотни раз зацеловал каждый дюйм от кончиков пальцев до плеч. Каждая мозоль, каждая, теперь уже вечная, царапина, каждый шрам, изучены языком и губами. Каждая вена, каждая мышца. Каждый след от укола. Джон пересчитал их все. И делает это регулярно. И радуется, что их не становится больше. Ватсон обожает эти пальцы. Длинные, тонкие, но твёрдые и сильные. Шершавые от многолетних контактов с реактивами, но доктор не променяет их ни на какие другие на свете. Эти пальцы умеют извлекать магию из скрипки, долгими осенними или зимними вечерами, только для них двоих, и умеют возносить Джона на небеса. Иногда он просит ласкать его только этими вот руками, ладонями и пальцами, исключая язык и губы. И получает эти ласки. Они не так быстро приводят к разрядке, но Ватсон и не хочет спешить. Он хочет прочувствовать всё. И всем. Всем своим телом. Он знает, что эти руки всегда поддержат его. Как фигурально, так и буквально. Когда он бушует от гнева или горя, от очередной ситуации на работе, достаточно одной из ладоней лечь ему на плечо, погладить и чуть сжать, как становиться легче. Это прикосновение как игла, что прокалывает шарик и выпускает весь негатив прочь. Иногда он сам, осторожно скользнув по предплечью, по жёсткой ткани пальто, крепко берётся за ладонь, как делают только совсем маленькие дети, но Джону плевать. Он крепко сжимает руку и чувствует, как его сжимают в ответ. И это больше слов. Нужнее слов. Важнее. Он чуть поглаживает тыльную сторону ладони большим пальцем и чувствует, как расслабляются мышцы, выравнивается дыхание стоящего рядом с ним. Он любит сидеть в кольце этих рук. Любит в них засыпать. И не всегда в постели. Иногда он устраивается в кресле, или на диване перед телевизором, уютно уложив голову на плечо, чувствуя обхват поперёк живота и благодарно гладит обе руки, куда может достать. Потом одна, та, что не на животе, поднимается к его лицу и чуть оглаживает щёку, скользит по губам, и Джон понимает, чего она хочет. Он сам хочет этого не меньше. Сначала просто скользит губами и целует, а потом добавляет жалящих уколов языка и очень лёгких укусов, которые тут же излечивает поцелуями. Иногда он думает, что и умереть хотел бы в этих руках. До последнего мига гладить, целовать, шептать слова любви. Ощущать их тепло и силу. Любить их бесконечно. Нет чудеснее этих объятий. Нет прекраснее и дороже того, кто дарит их.