С миру по нитке

Джим не позволял касаться своих волос. Ну не позволял и не позволял, мало ли какие у человека могут быть особенности. Шерлок этим не заморачивался. До поры. Сам он обожал, когда криминальный гений перебирал его кудряшки, чуть поглаживая кожу головы, и Мориарти никогда не отказывал детективу в этой ласке. Уже после утех детектив укладывал голову Джиму на грудь, если они были в постели, или на колени — если они до неё не дошли — и чуть ли не мурчал, пока консультирующий преступник путался в мягких чёрных прядях, довольно и расслаблено улыбаясь. И так уж получилось, что Шерлоку хотелось проделать с Джимом то же самое… но едва он потянулся однажды к безупречной укладке — был остановлен железной рукой. — Всё, кроме этого, Холмс. — Но почему, Джим? — Всё, что захочешь. Любые позы, любые игрушки, любые места. Но моих волос касаться запрещено. Вроде мелочь… но это была загадка. А разве может детектив просто выбросить из головы загадку? Причёска Джима всегда лежала волосок к волоску, всегда под слоем геля или мусса, или бог знает чем там пользовался Мориарти. И он никогда не позволял детективу застать его врасплох. Они всегда занимались сексом или на нейтральной территории, или в квартире Шерлока. И не важно, забегал Джим на несколько минут или валялся в постели часами — после он собирался и уходил. Всегда. Сколько бы раз Шерлок не предлагал ему остаться на ночь. Ответ был неизменен: «нет». И никаких объяснений. Холмс думал, анализировал, применял свою хвалёную дедукцию… и пока понял только одно: Джим не хочет, чтобы Шерлок был рядом с ним спящим. Чтобы не нарушил запрет. Он же понимает, как любовнику этого хочется. Ладно, кто жаждет, тот добьётся. Начал Шерлок с того, что вычислил одну из рабочих квартир, где Джим подзадержался один, без подельников, и явился к нему туда. И развёл на секс. На долгий, качественный и чувственный. Проделал всё, что Мориарти особенно любил, доведя его до состояния шёлковой ленточки. И остался в постели, не собираясь уходить. Лежал и ждал, что Джим либо велит ему убираться, либо уйдёт сам… Но Мориарти промолчал. Впервые с момента начала их «отношений» они заснули вместе. Шерлок прижал к себе Джима, и шептал ему разные глупости, легонько целуя, пока тот не задремал. И проснувшись утром, Шерлок обнаружил голову Джима на своей груди. Спокойное дыхание, тяжесть обхватившей его руки, свидетельствовали, что он не притворяется, а действительно ещё спит. Одна рука Холмса обнимала Мориарти, но другая была свободна, а манившие его волосы были буквально под носом… Но Шерлок не стал. Он оценил уровень оказанного ему доверия и решил, что это важнее всех тайн мироздания. Детектив чуть погладил спящего той рукой, которой его обнимал, чуть согнулся, чтобы коснуться губами как раз линии роста волос и тихо проговорил: — Я люблю тебя, Джим. Со всеми твоими тайнами. Ладно. Просто мне очень нравится эта ласка, и я мечтал подарить её тебе, но… раз ты не хочешь, пусть так и будет. — И снова заснул. Проснулся Шерлок от поцелуя. Открыв глаза, увидел Джима, нависшего над ним с упором на обе руки. Агатовые глаза были спокойны и серьёзны. — Есть идеи? — спросил Джим. — В детстве тебя обижали, таскали за волосы? — Мимо. — Никаких проблем с этим нет, ты просто придумал эту загадку, чтобы удержать меня рядом. Пока ты интересен мне, я не уйду. Джим усмехнулся. — Самомнение у вас, детектив. Мне нравится, но нет. — Тогда… — Да. — Уверен? — Не менее чем, когда припечатал тебя к той стене со смайликом в наш первый раз. И в твой первый. — Тебя… брили в детстве. Наголо. Против воли. Криминальный гений закрыл глаза. Качнулся прочь. Сел, положив руки на колени. — Джим… — Молчи. — Прости. Шерлок не знал, что ещё сказать, как исправить свою бестактность. Хотя, ему же позволили. — Если хочешь, удовлетвори своё любопытство, — проговорил Джим каким-то особенным голосом, которого детектив прежде у него не слышал, — но не смей меня жалеть, ясно?! Шерлок осторожно придвинулся к Джиму, невесомо коснулся его плеч сначала кончиками пальцев, потом нежными, осторожными поцелуями, мягко и осторожно перемещаясь по шее вверх. И вот его губы коснулись головы. И ещё раз. И ещё. Джим сидел, холодный и недвижимый, как мраморный божок. — Шрамы, — выдохнул Шерлок ему в волосы, целуя жесткие рубцы, находя их один за другим. — Приют, — тем же голосом, — тупая опасная бритва. Сейчас такие только в кино увидеть можно. Ледяная вода в тазиках, каменно-твёрдое мыло, что не хотело давать пену, и десяток вшивых мальчишек. — Джим… — Не смей меня жалеть! — повторил Мориарти, отталкивая Холмса с такой силой, что тот упал на постель. И остался лежать, глядя на любовника снизу вверх. — Не могу, прости. Я же… — Да? — Джим, знаешь, как говорят: «Если в детстве у тебя не было велосипеда, а сейчас есть мерседес, то в детстве у тебя всё равно не было велосипеда». — Чушь. Я не тащу за собой детские обиды. — Тащишь, — Шерлок со вздохом подтянул себя к нему, уложил голову на колени, ожидая, что его скинут, или снова оттолкнут, или, может, даже как-то обругают, но Джим только хмыкнул и запустил пальцы в кудри Холмса. Через несколько минут, довольный и урчащий, как сытый кот, Шерлок поднялся, перевернул Джима на спину, и, придерживая его за плечи, тихо проговорил: — Можно? — Ну что с тобой делать, фетишист несчастный… Следующий час Джим лежал в постели, закрыв глаза, ощущая горячее дыхание, поцелуи и касания Шерлока по всей голове. И поймал себя на мысли, что расслабился, как никогда прежде во время их свиданий. — Заразил меня… — прошептал криминальный гений, — так и знал, что этим кончится. Выучишь, где шрамы, и будешь ласкать при каждом удобном случае… — Ты против? — Шерлок оторвался от своего занятия и переместился к губам Джима. Вместо ответа тот распахнул свои агатовые глаза. И Холмс понял, что этот человек хранит ещё немало секретов, которые им предстоит раскрыть. Вместе.