Великий грех

Спустя день, в доме и среди его обитателей произошли некоторые изменения. Ставрогин все еще лежал в их с Верховенским спальне и не приходил в себя. Его била лихорадка, он бредил, кашлял и периодически стонал в беспамятстве. "Неожиданно" бросившая вызов Лизе, Шатова выхаживала его: приносила воды, убирала выступавшие капли пота, меняла одежду и постель. Лизавета, не стесняясь, протестовала этому, хоть день назад и случилась перепалка, мешавшая ей и по сей час сидеть преданно у постели Николая. Тогда, еще ранним утром, Тушина прибежала в пресловутую спальню и застала Дашу, которая протирала мокрую грудь Ставрогина. - Что ты здесь делаешь, чертовка? - взвизгнула Лиза, подбежав к Шатовой и выхватив из ее рук тряпку. Даша не дрогнула ни на секунду, на лице ее не пошевелилась ни одна мышца, только в глазах мелькнула накопившаяся злоба: - А вы, Лизавета Николаевна? - Ее голос был громким, точеным, казалось, она старается говорить так, чтобы ее было слышно, как можно лучше. - Я пришла, чтобы быть рядом с Николаем Всеволодовичем и помочь ему. Ты тут не нужна! Пошла вон! - В отличии от Даши, Тушина кричала звонко, истерично, словно специально хотела звуком порезать ей уши. - Лизавета Николаевна, вам нельзя тут находится. - Ответила ей Шатова. - Я сама могу решить, где мне находиться, а где - нет! - Лицо Лизы задрожало от гнева, она резко замахнулась рукой, в которой держала тряпку. Даша приблизилась к ней, вовремя остановив летевшую пощечину, крепко схватив запястье Тушиной: - Лизавета Николаевна, подумайте о приличиях! Вы девушка из знатной, богатой семьи. Не пристало вам ходить за больным, как жалкой сиделке! Оставьте эту роль тому, кто всегда был ее исполнителем. Лизавета Николаевна, будьте благоразумны! - Самодовольно сказала ей в лицо Шатова. - Что ты несешь?! Думаешь, это стоящая причина? Думаешь, меня остановит это, и я уйду? - Я говорю вам правду. - Глаза Даши неотрывно смотрели в глаза Лизы. - Когда вернется ваша матушка, я не думаю, что она будет рада услышать, что ее дочь меняла больному белье. Лиза на секунду задумалась, от чего ее лицо побелело. Она раздраженно впилась взглядом в Дарью, силясь разглядеть в ней привычную доброту и нежность, что у нее совершенно не получилось. Тушина выхватила руку и уже хотела уйти, как вдруг развернулась и, схватив Дашу за лицо, сказала ей: - И не надейся, что такая безродная девка, как ты, может привлечь Николая Всеволодовича! Ты крепостная замарашка, ею и останешься! Как только Ставрогин придет в себя, он снова будет исключительно со мной. Насладись, как следует, потому что больше этого ты никогда не получишь, дрянь! Даша вежливо улыбнулась: - Лизавета Николаевна, я знаю, кто я и где мое место, вам бы следовало помнить, где ваше! Не забывайтесь. Ведь я знаю много того, чего не следовало бы знать вашей матушке о вас и вашем поведении, но моя немота может мне надоесть. - У кого ты научилась этой мерзости, собака? - Прошипела Лиза и быстро вышла из спальни. Взбешенная Тушина выбежала в гостиную, в которой нашла Верховенского, развалившегося на дивана. Петр читал очередную книгу и с каким-то самозабвенным наслаждением курил трубку Ставрогина. Казалось, что его не столько интересовало чтение, сколько процесс курения. Одет он был неофициально: не было пиджака и галстука, только рубашка брюки и туфли, волосы его были собраны в неаккуратный пучок, и некоторые выбившиеся локоны падали на бледное лицо, на котором лежала тень усталости, говорящая о бессонной ночи. - Змея подколодная... - Процедила Лиза сквозь зубы, от чего губы Верховенского дрогнули в легкой ухмылке. Тушина посмотрела на Петра и воскликнула: - Петр Степанович, что за непотребный вид?! - Она с неприятием отвернулась. - Прошу простите мне... - Петр опустил книгу, открыв лицо. - У меня была долгая ночь. Я не мог сомкнуть глаз от волнения, спальня для меня сейчас закрыта, поэтому я выгляжу так, как выгляжу сейчас. Если бы не обстоятельства, я бы ни в коем случае не позволил бы себе появится в таком виде пред вами. - Верховенский, договорив, вновь уткнулся в книгу. Лиза с подозрением посмотрела на Петра, после чего нервно начала ходить по комнате, за чем следили внимательные, выжидающие глаза Верховенского. - Что-то произошло, Лизавета Николаевна? - Подал голос Петр и звучно перевернул страницу, продолжая потягивать дым из трубки. - Кто вам позволял курить в доме?! - Дернулась Лиза, подскочив к нему. - Но мне никто и не запрещал. - Петр убрал книгу, сел поудобнее и, сделав еще одну долгую затяжку, добавил. - Лизавета Николаевна, если вы в плохом настроении, не стоит из-за этого кричать на меня. Все же я ваш гость. По лицу Лизы поползла тяжелая печаль. Она обессилено упала на диван рядом с Верховенским: - Простите. - Выдохнула она. - Вы правы. Я чувствую себя до невозможного отвратительно. Петр с секунду поглядел на нее и начал: - Что же вы? Расстроены тем, что у Дарьи Павловны прорезался голосок? Лиза бросила гневный взгляд на Верховенского: - Вы все слышали! Нет... Вы! Вы подслушивали! - Лиза смотрела на Верховенского так, будто хотела разорвать его лицо. - Извините, конечно, но сложно было вас не услышать... Слишком громкий разговор случился. - Он удивительно доброжелательно улыбнулся, даже снисходительно. - Так что же вас тревожит? Ревность? - Да как вы смеете?! - Лиза хотела вскочить с дивана, но Петр ее остановил. Тушина смотрела на него пугливо, забито, и в то же время в ее глазах блестел гнев. - Выскажите мне. Обещаю вам, это останется между нами. Вам будет легче. - Петр самым удивительным образом спрятал куда-то свое отвращение, наоборот, он говорил нежным, доверительным тоном, пытаясь успокоить Лизу. Тушина снова с неприятным подозрением поглядела на Верховенского, но ответила: - Да, меня разрывает ревность. Не знаю, что же мне делать. Откуда у этой дуры вдруг появились силы мне возражать? Дрянь. Что она о себе возомнила? Я лучше нее, богаче, умнее, и Николаю Всеволодовичу я интереснее, чем она. На что она надеется в таком положении? Петр слушал Лизу с улыбкой на губах, глаза его блестели самодовольной радостью и хитрой, надменной усмешкой. - Не понимаю. Что за глупость?! Абсурд! - Я с вами полностью согласен, Лизавета Николаевна. - Покачал головой Верховенский. - Она безродная, дворняжка, которую подобрали из грязи. Не имею не малейшего понятия, с чего она решила вам грубить и наглеть до такой степени. Она просто идиотка! - Вот! Именно! Ничего не понимаю... - Лиза закрыла лицо руками. - В любом случае, Лизавета Николаевна, вы должны знать, как друг Ставрогина, я на вашей стороне. Я уверен, что крепостная девка, которая будет крутиться рядом с ним, может навредить его репутации, а главное - помешает построить будущее с девушкой, достойной его, вроде вас. - Петр вдохнул в себя дым из трубки, с безумным интересом глядя на Лизу, ожидая ее ответа. - Вы действительно так думаете? - Лиза говорила с недоверием и удивлением. - Да. - Не задумываясь, ответил Петр. - Пусть наше с вами общение и не заладилось, я беспокоюсь за Ставрогина, поэтому считаю, что вы для него более подходящая партия. - Хватит! Не могу думать об этом! Это мучительно! Нестерпимо больно! - Воскликнула Лиза, Петр заметил стоявшие в ее глазах слезы. - Давайте поговорим о чем-нибудь другом? Прошу вас, Петр Степанович. Петр удивленно посмотрел на нее: - Как вам будет угодно. О чем вы хотели бы поговорить? - Верховенский поднялся с дивана, продолжая курить. Тушина огляделась по сторонам и заметила лежащую на диване книгу, которую читал до этого Петр. - Что вы читали с таким интересом? - Еще когда я и Николай Всеволодович были в Петербурге, в печать вышла новая книга, ее и перечитываю. - Безразлично ответил Верховенский. - Так что же это? - Лиза взяла книгу и оглядела ее. - "Преступление и наказание" Достоевского. Читали? - Петр выпустил дым и поправил волосы, чувствуя подступающую скуку. - Читала как-то, но это было... - Лиза задумалась. - Скучновато? Петр усмехнулся: - Для вас возможно. - А вы в который раз ее перечитываете? - Лицо Тушиной разгладилось. Видимо, этот разговор ее привлекал больше навязчивых, ревностных мыслей. - Пятый. - Пятый?! - Удивленно воскликнула Лиза. - Так интересно?! Петр рассмеялся: - У меня с собой не так много книг, поэтому выбор небогат. Да и мне она не столько интересна, сколько я испытывая острую нужду понять ее. Лиза с секунду подумала: - Но разве это не искусство? Разве вам не должно, как нигилисту, претить чтение произведений? Да и "Преступление и наказание" весьма глубоко рассматривает тему веры в Бога, разве вам не должно это казаться скучным и глупым? - Она говорила заинтересовано с большим удивлением. Петр вернулся на прежнее место: - Это не то, что мне любопытно в ней. - Он отклонил голову на спинку дивана. - Частично не оно. Да и стремление к саморазвитию позволяет мне читать. - Что же вам любопытно? Что вы не понимаете? Верховенский улыбнулся какой-то горькой, уже более честной улыбкой, гадкой и хитрой: - Я не могу понять поступки Раскольникова. - Что вы имеете ввиду, Петр Степанович? - Голос Лизы дрогнул. - Хотя, да, я тоже не могу понять, как можно убить человека. Ужас! - Нет, вы меня не понимаете. Я не представляю, зачем Раскольников сознался в своем преступлении? Почему он чувствовал себя разбитым? Почему он сломался? - Петр поднялся и, посмотрев прямо в глаза Лизе, спросил. - Как вы думаете? Лиза тяжело вздохнула и выпрямилась: - Я думаю, что Родион Раскольников был жертвой губительной, очень злой идеи, да, именно жертвой, которая старательно съедала его изнутри, поэтому после совершенного им убийства... - Лиза сглотнула после последнего слова. - Он испытывал вину за содеянное, потому что он не хотел этого, его пожрала его такая задумка, которой он не смог сопротивляться, вот и все. - Тушина выжидающе посмотрела на Верховенского. Петр повернулся к ней и впился глазами в ее лицо: - Не могу этого понять. Вина? Интересное чувство. Пожрала идея. Это забавно! - Он усмехнулся. - А как вы считаете? - Лиза подошла к столу и, положив книгу, вернулась к дивану. - Я? - Верховенский рассмеялся. - Я думаю, что Раскольников - идиот, который не смог довести дело до конца. По началу я ему симпатизировал и очень, но потом... Он все испортил. - Лицо Верховенского было наполнено странной измазанной палитрой эмоций, так что с трудом можно было различить, насколько он искренен и что чувствует. - Петр Степанович, я вас немного не понимаю. - Голос Лизы отдавал звонкой вибрацией волнения или даже страха. - Вы хотите сказать, что если бы убили человека, то не испытывали бы из-за этого угрызений совести? Петр дернулся и будто опомнился, вместо чувств вдруг вернулась маска равнодушия. Он мило и обаятельно улыбнулся, и в его улыбке мелькнула показная наивность: - Лизавета Николаевна, для того, чтобы знать, как я буду ощущать себя после убийства, я должен его совершить, а я пока до этого не дошел. - Я рада это слышать. Вы, оказывается, лучше, чем я о вас думала. - Выдохнула облегченно Лиза и поднялась с дивана. - Я пожалуй вас оставлю. Прогуляюсь по саду. - Как вы того хотите. - Петр отвернулся от нее, всеми силами сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Так эта история и кончилась. Вернувшись из сада, Лиза придумала новую тактику, которая заключалась в том, что Тушина сидела в спальне и с завистью наблюдала за тем, что делает Даша со Ставрогиным. Периодически Лиза говорила гадкие словечки, пытаясь вывести из себя Дарью, иногда кричала на нее: "Что ты делаешь? Не смей! Дура! Это не так не делается!", и пыталась вытолкать ее из спальни, что ей ни разу не удалось. Когда Шатова уходила из комнаты, Лиза удалялась вместе с ней, и стойко, терпеливо не заходила туда. Оказываясь в одной комнате с Верховенским, девушки обе с искренней надеждой глядели на него, но тот игнорировал их глаза и немую мольбу о поддержке, продолжая читать и с наслаждением курить. Лиза и Даша избегали смотреть друг на друга, сторонились друг друга, а разговоры свели до "принеси и подай", что доставляло Верховенскому удовольствие и забавляло его. Отсутствие лишнего шума давало ему возможность сосредоточиться на своих мыслях и обдумать все, что нуждалось в том, что бы быть обдуманным. Петр не спал несколько ночей, донимаемый раздумьями, которые словно черви заползали к нему в голову и откладывали там яйца - короткие, кажущиеся маловажными зацепки, которые не давали никаких ответов и оставались исключительно множеством догадок, подтверждение которым Верховенский пока что не мог найти. Его это не злило, но интриговало. С новой наступившей секундой он все больше чего-то желал, но с трудом понимал, чего же именно. Ответ на свой вопрос Петр частично пытался найти в книге, поэтому с жаждой проглатывал страницу за страницей, главу за главой. Каждый час в большом доме наполнялся тягучей, душной атмосферой и запахом взаимной неприязни, от чего два дня, в которые Ставрогин не приходил в себя, протекали в томном, болезненно-скучном, тяжелом темпе, будто кто-то постепенно выкачивал кислород из комнат. Наступил вечер второго дня. Петр продолжал сидеть в гостиной и читать, уделив время ужину в одиночестве, потому что и Лиза, и Даша ели в своих комнатах, дабы избежать лишних встреч. Верховенский внимательными глазами дошел до последней строчки. Лицо его исказилось отвращением, он резко дернул из книги страницы и, исполненный яростью, швырнул в стену: - Дерьмо! Будь проклят этот Раскольников! - Что с вами, Петр Степанович? - В комнату неуверенно вошла Даша. Петр быстро оправился и, растянув губы в обычной улыбке, подошел к ней: - Дарья Павловна, как вы? - Все прекрасно... Хотела проведать Николая Всеволодовича на ночь. Как же я счастлива сейчас. Спасибо вам, Петр Степанович. - Она благодарно кивнула головой. - Не за что. - Верховенский отвернулся от нее. - Петр Степанович, скажите, а вы проведывали Николая Всеволодовича в эти несколько дней? - Даша подошла к нему ближе. - Нет. - Резко ответил Петр. - Почему вы этого не сделали? Я думала, что вы хотели бы этого. - Я не смог. Мы поссорились, я чувствовал себя виноватым, поэтому не пошел. - Быстро протараторил свою ложь Верховенский. - В ссоре всегда виноваты двое, вам не за что корить себя, Петр Степанович. - Даша обошла Верховенского и заглянула ему в глаза. - Как только Николай Всеволодович придет в себя, вы сразу же помиритесь и все будет меж вами по-прежнему. - Она заулыбалась ему с будто сестринской нежностью. - Дарья Павловна, я не нуждаюсь в вашей поддержке. - Петр сделался равнодушно-гадким. В нем говорила бессонница и сильная усталость. - А то, что меж нами все будет, как раньше, неправда. По крайней мере, все зависит от Николая Всеволодовича. - Что вы имеете ввиду? - Заинтересованно спросила Шатова. - Все в его руках. Какой путь Николай Всеволодович выберет, верный или нет, так и пойдет дальше. - "Верный или нет"? Для кого? - Даша потупила глаза на Верховенского, находясь в полном недоумении. - А вы улавливаете мою мысль, Дарья Павловна. Видите ли, тут маленькая загвоздка: то, что верно будет для Ставрогина, будет самым неверным для меня, а что верно для меня, сломает Николая Всеволодовича. - Петр прикусил губу, ему явно было совершено не до Шатовой. - Все же ваши отношения с Николаем Всеволодовичем для меня - загадка! Но я уверена, что вы не причините вред господину Ставрогину. Он дорог вам. - Дарья улыбнулась по-доброму и снисходительно. - Я пойду. Доброй ночи. "Зря ты в этом так уверена, идиотка..." - Проводил ее глазами и мыслью Верховенский. Он прошелся по комнате до угла, поднял книгу и, поглядев на нее с неприязнью, положил на стол, после чего лег на диван. Но только Петр хотел опять погрузиться в свои раздумья, его прервал вскрик. В гостиную забежала Даша, на чьем лице было выражение ужаса. Верховенский сел, ожидая услышать, что так напугало Дашу. - П... Петр Степанович, там... Ставрогин! Его шея! - Даша тряслась от ужаса. Она на дрожащих ногах подошла к Верховенскому и упала на колени перед ним. По ее лицу побежали слезы, и она резко с силой вцепилась в Петра, видимо, чтобы не упасть окончательно. - Что с ним? - Нахмурившись, спросил Верховенский, который почувствовал постегивающее желание броситься к Ставрогину, что с трудом он смог перебороть в эту секунду. - Она в синяках! Его шея в царапинах и следах! Синяя, будто его удушил кто! - Закричала Даша. - Петр Степанович... Я боюсь, что он мертв! Прошу вас! Сходите к нему! Мне страшно! Если он умер... - Вдруг Шатова вздрогнула. - Это вы! Это сделали вы! Вы ему мстите, да?! Вы пытались его задушить! Вы! Это вы! Это все вы! - Задыхаясь от слез, затараторила она. - Заткнись! - Петр хлестнул ее по лицу ладонью и схватил за подбородок. - Придите в себя, Дарья Павловна! Я не был у Николая Всеволодовича все это время! Вы меня обвиняете беспочвенно?! Прекратите! - Петр посмотрел на нее горящими безумием глазами и заулыбался. - Он болен! Болен! Я не знаю, что с Николаем Всеволодовичем, но он болен. Не говорит мне, молчит и не смеет по какой-то причине признаться! Если бы я сам мог знать, что это! Пойдите прочь! - Верховенский грубо отшвырнул Дарью, быстро поднялся с дивана и направился в спальню, бросив. - Не смейте ходить за мной. Либо ждите здесь, либо идите уже к себе. Петр зашел в комнату через оставленную открытой убежавшей Дашей дверь, заперев ее за собой, взял с комода зажженную свечу и приблизился к лежащему на кровати Ставрогину. Николай спал, как будто все было обычно. Он выглядел уже совершенно здоровым, и, как решил Петр, должен был скоро очнуться. Верховенский поднес к лицу Ставрогина ладонь и почувствовал едва ощутимое дыхание. - Живой... - С облегчением прошептал Петр. Он взял Ставрогина за подбородок и аккуратно повернул его лицо, разглядывая шею, которая и впрямь выглядела так, как будто Николая кто-то пытался задушить. "Ты опять сам себя убить пытался?" - Задал немой вопрос Верховенский. - "Что же это за нездоровые припадки с тобой? За всю жизнь подобного не видывал. Сколько не думаю, ничего в голову не приходит." - Петр задул свечу и, оставив ее у кровати, подошел к окну, глядя в темноту. На лице его было резкое отвращение, не ясно было к себе или к Ставрогинскому положению, но, казалось, Верховенского вот-вот стошнит. - Что ты здесь делаешь? Петр обернулся и встретился глазами с глазами Ставрогина. Тот лежал и, не отрываясь, смотрел на Верховенского. - Почему ты здесь? - Повторил вопрос Николай. - Неужели волновался и прибежал проведать? Петр устало усмехнулся и ответил: - Нет. Я не собирался приходить. Ни за что бы не пришел, но так случилось, что твоя шея в синяках, которых я не оставлял. Я пришел узнать, живой ты или нет. К большой радости женской части дома, ты жив. - Верховенский говорил с усмешкой, но в глазах его стояла странная печаль, которая будто старалась что-то выспросить у Ставрогина. - А для тебя? - Николай присел на край кровати, потирая шею. - Мне было все равно. Я не думал о твоем состоянии совершенно, но думал о другом, что тоже касается тебя напрямую. - Верховенский снова отвернулся к окну, уходя глазами в ночной мрак за окном. Николай легко рассмеялся: - И что же занимает твою голову? - Вчера я обсуждал с Лизаветой Николаевной одно произведение... - Начал Петр. - Произведение? С Тушиной? - У Ставрогина вырвался смешок. - Что за глупые шутки? - Это правда. - Петр подошел к Ставрогину практически вплотную. - Вчера мы говорили об одной из книг, которую я захватил с собой из Петербурга. "Преступление и наказание", может быть, ты читал? - Читал. - Уже спокойно ответил Николай. - Неужели? Рад слышать. Не придется тратить время, чтобы пересказать, в чем суть. Я перечитывал ее и вдруг подумал над тем, что можно назвать "убийством"? Я убивал уже, и не раз. Моя жизнь потребовала от меня этого, но я никогда не испытывал за это ни капли вины, даже страха не было, ни разу моя рука не дрогнула. - Верховенский вдруг широко улыбнулся, словно от большого праздного счастья. - Скорее даже наоборот, мне нравилось убивать. Это дает власть, удовольствие, поэтому, попробовав раз, я уже не смог остановиться. Но ты, Ставрогин, ты другое дело. - Петр посмотрел на Николая больным, самодовольным взглядом. - Я вдруг осознал, что убить можно не только физически, можно не только отнять жизнь оружием и руками. Я понял, что все это время с великим, страстным наслаждением убивал тебя, Ставрогин. И мне так это нравится! Я люблю это, настолько, что готов отдать тебе всего себя, лишь бы продлить еще на секунду этот вкусный, грешный миг. Я обманывал себя в том, что люблю тебя. Нет. Я люблю твою духовную смерть. - Это сон? - Вдруг спросил Ставрогин. - Ты бы никогда не сказал бы мне такого. Не признался бы ни в чем. Да, и любовь твоя жалкая, неспособная на великие замыслы. Это один из моих кошмаров. - Да, это кошмар. - Ответил Петр, солгав и поняв, что, видимо, Николай все еще не до конца пришел в себя. - Но это не мешает нам поговорить. Так вот, я не думаю, что ты настолько глуп, что не чувствуешь своего постепенного разрушения, тогда я не могу совершенно понять: почему ты намеренно позволяешь мне делать это с тобой? Мне порой кажется, что ты хочешь, чтобы я убил тебя... Или что-то внутри тебя. Но я не знаю, какие у тебя цели находиться рядом со мной. Ответь мне. - Ты не смог бы разрушить меня. - Ответил спокойно Ставрогин. - Ты не настолько сильный и хитрый. Но я хочу, чтобы ты покорно сидел рядом со мной. Я таким образом могу жить дольше. А ты играйся в свои глупости и продолжай тешить себя и свое самолюбие. Петр сначала тихонько, криво улыбнулся, а потом громко, мерзко расхохотался. Истошный его смех разбил тесную тишину, стоящую в комнате. Верховенский упал на колени перед Николаем: - Да! Это я и люблю! Люблю! - Он кричал сквозь истерический смех. - Как же с тобой весело! Коля, Коля, любимый мой Коля... - Петр потянул Ставрогина на себя. Упав на пол вместе с Николаем, Верховенский сладко поцеловал его, проводя языком сначала по губам Ставрогина, а потом по его влажному языку. Ставрогин поддался. Он не чувствовал своего тела, в ушах у него звенело, голова кружилась, и все вокруг от этого казалось нереальным, несуществующим. Петр, прикусив губу Николая, отстранился, а потом, пододвинувшись, стал целовать шею Ставрогина, не упуская ни одного синяка и ни одной царапины, собирая себе в рот подтекающую из небольших ранок кровь. - Как бы я хотел, чтобы это были синяки, подаренные мной. - Шептал Петр. - Как же весело... хорошо... - Он не мог нацеловать Ставрогинскую шею, а Николай лишь закрыл глаза в каком-то трепетном наслаждении, позволяя Верховенскому делать то, чего в эту минуту хотел и сам Ставрогин, хоть точно он и не смог бы охарактеризовать, чего именно ему хотелось. - Мы безумны? Да? - Спросил Петр, взяв лицо Ставрогина и посмотрев ему прямо в глаза. - Да. - Ответил Ставрогин, и Верховенский почувствовал, как ему на щеку упала слеза, сбежавшая вниз, оставившая прохладный, влажный след. - Но я думаю, что дело не только в моем спасении. Я... Я не могу остановиться. Не могу отказаться от этого безумия. Оно меня затягивает. И мне страшно. Я схожу с ума, все вокруг кажется сплошным бредом. Оно грязное, липкое, так что меня тошнит. Страшно. Я лгу. Лгу. Ты все можешь. Ты прав. Ты убьешь меня. Ты пугаешь меня. Но... Я не знаю, как это выразить. - По лицу Николая побежали градом слезы. - Не надо. Ты не найдешь подходящих слов, а я и без них тебя понимаю. - Петр усмехнулся про себя, и, приподнявшись, провел языком, поймав несколько капель с лица Ставрогина, а после стал целовать его в лоб, в глаза, в скулы, в нос, в губы, в подбородок, а потом прижался к щеке Николая своей щекой в омерзительном и праведном для него удовольствии. - Мне страшно... - Прошептал Ставрогин. - Я знаю... Знаю. - Еле слышно ответил ему Петр. - Я хочу, чтобы так было. - Он обнял Николая и положил на себя. - Я люблю тебя, Петр. Я знаю, знаю, что это больная любовь, гадкая, пошлая. О такой любви не пишут книг и не сочиняют стихов, но мне хочется этого. Я чувствую после того, что меж нами случилось, что только на такую любовь я и способен. Лучшего у меня никогда не будет. Даже, если я сойдусь с Лизой или с Дашей, все равно. Я убью их чувства к себе, а после стану отвратительным для них. - Проговорил тихо Николай. - Эти женщины не способны принять твою грешную любовь. Только я люблю тебя так, как тебе этого хочется, как тебе нужно, поэтому мы остаемся рядом друг с другом. Я люблю тебя столь сильно, что... впрочем, неважно. - Петр усмехнулся. - Пустое. Люблю и точка. - Я рад, что мне это сниться, потому что в жизни ты бы никогда так не поступил. Мы бы не смогли так поговорить. Хотя бы здесь. Еще немного. Хочу быть в этом странном неощутимом пространстве. Здесь так свободно, так тихо. - Проговорил Ставрогин. Петр закрыл глаза и пролепетал, разрываемый смехом изнутри: - Да, в жизни я бы так никогда не сделал. В жизни я тебя уничтожаю, пытаюсь убить, и слишком занят этим, чтобы отвлекаться на разговоры. Сделай милость теперь: попробуй убить меня в ответ... Ставрогин ничего не ответил, Петр почувствовал тяжесть его тела и понял, что тот без сознания. Вернувшись в гостиную, Верховенский встретил Шатову, которая все еще ждала его возвращения, сидя на диване. Увидев Петра, она сразу же подскочила и подошла к нему, глаза ее молили о словах. - Он жив. - Холодно сказал ей Верховенский. - С ним был припадок. Такое бывает. Советую вам идти спать и не думать о случившемся. - Вы так долго там были. Я уже думала, что кончено... - Дрожащим голосом промямлила Даша. - Ну, это естественно, я же не заходил к нему несколько дней. Решил, что я должен побыть подле него немного. - Ответил Верховенский, с отвращением отводя глаза, дабы не смотреть на заплаканное лицо Шатовой. - Оставьте меня, Дарья Павловна. Даша тяжело вздохнула: - Как вам будет угодно. Доброй ночи. - Уходя, она добавила. - Спасибо вам. Вы лучше, чем я о вас думала раньше. Спасибо. Оставшись в одиночестве, довольный Петр устало упал на диван, продолжая упиваться одному ему известной грязной радостью. Рано утром, зайдя в спальню к Ставрогину, Верховенский нашел его приводящим себя в порядок. Николай очнулся, оправился и, одевшись в свой обычный костюм, поправлял растрепавшиеся волосы, и его недавнее состояние выдавала лишь некоторая бледность. - Пришел в себя? - Спросил Петр. - Доброе утро вам, Петр Степанович. Да, как видите. - Холодно с неприязнью ответил Ставрогин. Верховенский удивленно и несколько разочарованно посмотрел на него. Он приблизился к нему и провел по синякам на Ставрогинской шее. - Какая красота! Удивительное зрелище! - Процедил Петр, мило улыбнувшись. Ставрогин взглянул на него ледяными глазами и схватил за руку: - Не смейте прикасаться ко мне. - В его голосе слышалось отвращение. Ставрогин помолчал с секунду, не отводя глаз от ехидного и расплавлявшегося в улыбке лица Верховенского. - Вы заходили ко мне сегодняшней ночью, Петр Степанович? - Нет. Я не был у тебя все те дни, что ты не приходил в себя. Мне было не до этого. А что? - Петр, заинтригованный, глядел на Николая. - Пустяк. В болезни привиделось странное. - Кошмары? - Наигранно озабоченно спросил Верховенский. - Именно. Больше не смейте трогать меня без моего на то дозволения. Прочь! - Николай резко оттолкнул Петра и вышел из спальни. Верховенский разочарованно, будто он этого и ожидал, пробормотал: - Неверно.