13/2

Уилл с трудом выдерживает на себе этот молчаливый испытующий взгляд. — Я ведь уже всё объяснил, Ганнибал… Да, признаюсь, не надо было тащить Эбигейл в ту забегаловку, но она так рвалась что-нибудь выпить, не остановить было, — оправдывается он, всё еще совершая нервные телодвижения. Кажется, кто-то думает о защите лишь собственной задницы. — Ладно, ты ведь всё равно скажешь, что это не она, а образ, который я выстроил в голове на почве собственных пристрастий. А ещё скажешь, что Эбигейл — червяк на удочке, что я забрасываю в озеро с выпивкой. Ну и, как обычно, упрекнёшь в том, что мой желудок не переваривает твою еду, которую ты подбираешь специально под мой вкус, «ставший придирчивым». Хорошо, я много болтаю. Да знаю я, можешь не говорить. У меня и впрямь это стало зависимостью. Я пью. Ганнибал хмурится. Чуть качнув корпус, молча выходит из спальни и воздушно прикрывает дверь — от его хватки она и впрямь кажется невесомой. Выключает струю воды в ванной, подкладывает в кучку свежих вещей для спящей пьяным сном Эбби молочко для тела, чем-то шуршит на кухне. Уилл в это время, обнаружив оттёртое до пылинки зеркало, испытывает свои глаза на трезвость. Фраза «да уж, высказался» вихрем кружится в его голове, с болью похрустывая в изгибах мозга. Взгляд он старается сфокусировать трезвый и уверенный. К чёрту эти знания из трудов по психологии, как это удаётся актёрам? Тёмные облака под глазами будто стягивают в себя всю и без того небольшую тягу к жизни. Трудно налить глаза свежестью, когда внутри всё гниёт. Уилл усиленно трёт веки, и между образовавшимися невидимыми фейерверками замечает что-то порхающее между полок. Нет, в этот раз ему не кажется: нечто действительно есть, путается среди стен. Когда вспышки растекаются, он тянет руку вперёд. В следующую секунду Грэм с трудом сдерживает ругательство: именно в этот момент Вселенная послала в комнату Ганнибала. В момент, когда Уилл чуть было не свернул его… аквариум? — Не знал, что ты держишь рыбок, — Уилл встрепенулся, виновато выдавив извинение и потянув себя за волосы; с глаз полностью стряхнулась так старательно собранная трезвость. — У меня есть некоторые хобби, — Лектер прочищает горло; волосы падают на ещё хмурые светлые брови. — Хорошо, когда они пересекаются с друзьями, не так ли? Банди и Кант — мои лучшие друзья, — Ганнибал кивает в сторону рыбок, с интересом рассматривающих стеклянные стенки и друг друга. «Провокатор», — шепчут в один голос все личности Уилла. Вот уж подыскал себе друзей по интересам. — Одного назвал в честь серийного убийцы, а второго — философа? — Обоих в честь философов. Просто Банди был не только им. Лектер протягивает Уиллу стакан с до краёв наполненным чем-то. Вид у этого простой и соблазнительный. Грэму это напомнило лекарство, которое в детстве он разводил в воде и пил на ночь, дабы укрепить свои внутренние рычаги. Правда, с годами они сломались. — Снотворное? Ганнибал прищуривает глаза и тянет стакан поближе, разрушая границы неуверенности Уилла. И личного пространства. — В твоём организме и так достаточно химии. Не хватало ещё тебя отравить, — Лектер чуть усмехается своей шутке, обнажая редкие по своему виду зубы, два из которых так не похожи на обычные человеческие клыки. Подсознание Уилла всегда любило это в нём. — Простая вода с лимоном. Уилл принимает «лекарство», садится на застеленную бордовым покрывалом кровать и подтягивает к себе ноги. Этим он проверяет наличие в Ганнибале недавней суровости. Но, пожалуй, впервые в жизни Лектер решает не обострять то, что уже случилось. Острота от понимания, что каждое действие слоится, со временем приводя к последствиям, его не колет. Напротив, Ганнибал знает, что прекрасно с ними справится, и как справится, хоть и считает алкоголизм в разы разрушительней и аморальнее по отношению к самому себе, нежели каннибальские наклонности. Стакан холодный, но в комнате тепло. Уют скользит по оленье-коричневым стенам, возведённым из брёвен с ароматом костра; тянется по подушкам и отражается от книг, изящно расставленных своим хозяином в цветовом прогрессии от красного к чёрному. Телевизор Ганнибала нарочно не подключен ни к одному из каналов — Лектер считает это отравой как для глаз, так и ума. Вместо этого под большущим экраном ровной стопкой сверкают кассеты старых фильмов, названия некоторых слегка стерлись. Рядом с ними красуется корзина с молодыми кислыми яблоками — только такие любит Ганнибал. — Получше? — спрашивает Лектер, уставив руку в бок и стоя рядом с Уиллом, а точнее сказать, над ним. — Да, спасибо, Ганнибал, — отвечает Грэм, пряча глаза в пол. Лектер хмурится. — Уилл, я не спроста налил столько воды. Она рассчитана с учётом твоего веса. Выпей, пожалуйста, всё. Грэм послушно подносит к губам свежую жидкость, с напряжения от сложившейся обстановки сжимая рукой простынь: чёрт возьми, откуда Лектеру знакомы его параметры? — Я могу выдавать тебе по бутылке того вина, что мы с тобой любим, только, пожалуйста, не пей больше эту гадость. «Тоже уж, нашёлся пункт выдачи». Уилл обезоруженно кивает: спорить смысла нет. Нужно и вправду прекращать эти похождения, превратившие его в ещё более завернувшегося в себя человека. — А утром нам с тобой предстоит долгий и мучительный поход в магазин косметики, — Лектер выставляет ладонь, деликатно отсекая возмущённый взгляд Уилла. — В этот раз ты сам будешь выбирать ей маску от тёмных кругов под глазами. И никаких «но»! Наша юная леди должна выглядеть лучше всех в первый день учёбы. Грэм изумлённо распахивает глаза и подаётся вперед, всё ещё держа ноги у груди и по-пьяному радуясь своей гибкости, и, конечно же, поступившей новости. — Её всё-таки приняли в академию? Они приняли? Приняли? Но как? С её-то родословной! И почему она молчала? — выражение его лица успевает поменяться много раз за секунду, и если бы Ганнибал не умел так искусно сдерживать эмоции, то, вероятно, уже бы отразил на себе реакцию на подобный всплеск. — Кое-кого пришлось… удалить. — Это же отличная новость! — с небывалым позитивом и оживлённостью Грэм вскакивает, но тут же чувствует желание упасть обратно — четыре крепких рюмки дают о себе знать. За всю карьеру Ганнибала его намёку на убийство ещё никто и никогда так не радовался. — Уилл, на тебя это не похоже, — Ганнибал взбивает червленого цвета подушку и аккуратно скидывает покрывало. Бархатная материя оголяет перед ними чёрную простынь с ажурным узором абрикосового оттенка. — Знаешь что, ложись. Ты переволновался. У тебя очень красные глаза. — Всё хорошо, правда! — Предлагаешь мне записать на диктофон для шизофреников, чтобы утром ты послушал, в какой интонации сейчас разговариваешь? — Лектер по-отечески повышает тон, но быстро смягчается. — Или обойдёмся без этого? Грэм устало пожимает плечами. — Ложись. Ганнибал кладёт руки на его плечи и мягко подталкивает в сторону кровати. Когда сжатая в клубок гордость и желание обороняться, наконец, развязываются, Уилл позволяет себе растянуться на постели на груди, всё ещё чувствуя на себе отпечатки прикосновений. От кровати сладко потягивает лёгким шлейфом хвои и виноградной косточки — так пахнет сам Ганнибал. — Хочешь, проведём сеанс, как обычно? Уилл поворачивает голову, роднясь щекой и носом с подушкой: — А ты ещё не устал от меня? — виновато спрашивает он. — Конечно, нет, — Ганнибал улыбается, голос его становится совсем тёплым. — Снимай рубашку. — Зачем? — Я хотел бы, чтобы ты расслабился. Невольно вспомнив картину с Эбби, Грэм осторожно и без явных эмоций расстёгивает пуговицы, стягивая стесняющую движения ткань. Всё хорошо. Это всего лишь терапия в домашней обстановке. Стесняться не стоит. Вдох-выдох… — Замечательно. Лектер ставит откуда-то появившиеся табурет у кровати и садится рядом. Откладывает в сторону тапки и ступает на шоколадно-коричневый медвежий ковёр. Достаёт из ящика небольшой пузырёк орехового цвета и внимательно читает мелкую инструкцию на нём. Уилл отворачивает голову вправо, в сторону окна: нельзя вот так нагло демонстрировать свой румянец. Ганнибал берётся двумя пальцами за переносицу, словно ему жмут очки, и прикрывает глаза. Неторопливо и с наслаждением вдыхает новый аромат, ворвавшийся в его опочивальню — под терпким запахом алкоголя Лектер чует самого Уилла, его дом, его покои, а именно: глаженую рубашку, детское мыло для рук с махровым полотенцем, свечи и зефир, которые Эбби таскала к нему на крыльцо, аромат земли от посаженных им ромашек, неудавшуюся утреннюю яичницу и можжевеловый гребешок, которым Уилл старательно, но тщетно расчесывал непослушные кудри. — Как долго ты не спал? — спрашивает Лектер; голос тихо и настороженно вытекает из непривычного для Уилла направления. Звуковым фоном для Грэма служит шорох его собственного чуть шершавого подбородка об глубокую наволочку. Мысль о том, что на этом самом месте обычно покоится его психиатр, встряхивает всё происходящее и не происходящее в его голове. — Не знаю. Я не считал. — Что-то болело? Беспокоило? Из кровати следует глухой утвердительный звук. — Ладно, — негромко выдыхает Лектер, чуть смазывая руки ореховым маслом, — Сделаем тебе массаж, и ты расскажешь мне об этом, хорошо?

***

Мягкие ладони Ганнибала плавно легли на его спину. Уилл вздрогнул, и Лектеру пришлось ответить лёгким «ш-ш-ш…», чтобы Грэм хотя бы немного расслабил мышцы лопаток. Пальцы вопросительно последовали вниз, к пояснице. Почувствовав хоть и неуверенное, но согласие, Лектер приступил мягко растирать тёплую кожу. Внизу она чуть плотнее тонкой кожи на шее, массирование которой представлял собой особый этап, к которому Лектер пока не торопился подходить. Двигаясь вдоль, его пальцы неторопливо и безмятежно путешествовали по спине друга, подобно кистям художника разной жёсткости, оставляющих яркие дорожки на новом холсте. Хотя жизнь и одарила Грэма несколькими шрамами, Ганнибал чётко ассоциировал то, что видел, с полотном, ведь и на картинах величайших маэстро существовали неровности — даже осенний лист, проказно сорвавшийся с садового клёна, в силах был создать отметину на слоях краски. Но на Уилле этих слоёв не было — все свои маски он оставил для окружающих, осознанно оголяя перед Ганнибалом своё истинное полотно, хоть и боясь его. Пробравшееся через колючие тернии внутреннего мира Уилла, оно не могло не покрыться пылью и не продырявиться в некоторых местах, но зато наконец попало в руки своего личного художника. И как кракелюры на картинах заставляли его страстно разглядывать отпечатки прошлого, так и рубцы на теле Уилла потрясали Ганнибала своим девственным несовершенством, безупречностью, красотой. — Я могу начинать? — вполголоса сказал Уилл, смущённый молчанием и обильной дозой расслабления. Всё-таки он привык выглядеть напряжённым, искромётным, полным противоречащих друг другу мыслей, а спокойствие для него было тождественно слабости. Уилл не умел отдыхать. Никогда. В ответ Лектер улыбнулся, приметив то, как его друг старательно отворачивается в попытках выстроить барьер от приятных ощущений, и как у него это не выходило. — Мы вместе выловим в твоей голове то, что тебя беспокоит. А сейчас, пожалуйста, отдохни. И Уилл подумал, что стоит попробовать. Втянул через ноздри разлившийся в воздухе аромат заботы и понимания, окутанный мерными движениями умелых пальцев. Что-то в нём было такое, что, попадая в организм, подобно сухой кисти обесцвечивает душевные тягости, наполняя красками, которые Грэм ярко видел. Когда Ганнибал начал растирать кожу спины, рельефно взвешивая каждое движение и продвигаясь к бокам, Уилл тихонько застонал. Возможно оттого, чтó Лектер для него и хотел. А возможно — потому, что никто о нём никогда не заботился, и каждая из немногих девушек, случайно оказавшаяся в его постели, даже в свете сумерек была слепа на глубокие шрамы. Внутри других людей всегда были аппараты, не принимающие его слов, как скомканную купюру. — Уилл, ослабь ремень. Тон Лектера, мгновенно ставший повелительным, заставил рыбок в аквариуме удивлённо переглянуться, а размякшего Грэма — больно рухнуть с небес. Ватной рукой он дотянулся до пряжки, чувствуя на себе удовлетворённый взгляд и мысленно проклиная то, насколько рефлекторно подчинился. Ерунда. Он сильный человек и в этот раз он не будет забиваться в угол, пряча эмоции и сжимая всё внутри в комок. — Целебные свойства массажа были открыты китайцами ещё в третьем тысячелетии до нашей эры, — скользнул голос Ганнибала, резко сменившийся невесомым баритоном. Уилл подумал, что его голоса можно было бы коснуться — пальцы бы утопли в чём-то бархатном, цельном и нагретом солнцем. — Для достижения наилучшего эффекта они метались из крайности в крайность. То поглаживали нежно, с каждым новым движением ускоряя кровоток и стимулируя сосуды, — Лектер развёл руки по бокам Уилла, чуть щекотя чувствительные зоны, — то делали вот так. Ганнибал резко нажал на позвоночник обеими руками, выдавив из Уилла короткий стон и хрусткий звук. Как врач он умел делать это не болезненно, да и хруст не был громким — просто очень неожиданным для Уилла. Лектер услышал этот звук через свои руки. — Прости, мне нужно было попросить тебя выдохнуть, — без какой-либо нотки извинения выдал Лектер, торопливо растирая скинувший оковы напряжения грудной отдел позвоночника. Каким-то образом Уилл действительно почувствовал внутри свободу, будто костей у него и не было. — Технику массажа вскоре перехватили персы. В перерывах между сеансами они ели ячменный хлеб на винной закваске, зелёные оливки, собранные в октябре, козий сыр и осетров — их мясо пресное, но богачи тратились на морскую соль. По преданию, именно в Персии текла самая вкусная вода, а лучшие из философов умели отличать один родник от другого лишь по запаху, — Ганнибал впустил в себя льющийся из-под его рук аромат близости, впитывая Уилла глазами. — Ты так красиво описал это, мне аж есть захотелось, — хмыкнул Грэм и смело обернулся. Тут он поймал на себе цепкий, глубоко-металлический взгляд, мгновенно выветривший сопротивление и давший проглотить тишину, полнокровно втекшую внутрь сосудов прямо в его сердце. В этом взгляде он разглядел само доверие. — Завтра утром накормлю тебя пирожками. Я недавно освоил новый рецепт с печенью ягнёнка, уверен, тебе понравится. Эбигейл тоже поест, если к тому времени справится с тем, чтобы выйти из ванной комнаты, — произнёс Ганнибал не моргая. — Я не настолько пьян, чтобы не помнить о вашем новом рецепте. Вы уже рассказывали о нём, доктор Лектер, — Уилл хитро улыбнулся, смакуя вкус постепенно возвращающейся памяти. То ли от иронии, то ли поняв, что его застали врасплох, Ганнибал отсёк от себя эту улыбку, устремив глаза к тому, чем занимался. — Будем считать, что ты прошёл тест на трезвость. Молодец. Грэм ликовал. Лектер потёр руки и основанием одной ладони начал чуть крепче массировать место между лопаток — но всё ещё не переходя к сдавливаниям! — другую же ладонь он поставил перед Уиллом, прямо перед его носом. Искушение было сильным, и Уилл осторожно вдохнул запах, резко, как если бы нырял в воду. Пальцы Ганнибала дарили тонкий аромат миндаля и пряности мускатного ореха. Но нет, так пахли не пальцы. Тихо, но заметно из-за вздымания грудной клетки, Грэм сделал более глубокий вдох, расслаивая аромат в своих лёгких на мельчайшие составляющие — ему хотелось узнать запах рук самого Лектера. Но даже не будучи профи в этом деле, не имея и единого представления о том, как правильно дышать, чтобы ухватить нужную нотку, Уилл наконец почувствовал запах рук его Ганнибала: они пахли книгами. Тонкими древесными потомками, насытившими его бешеной страстью к тем запретным вещам, что обычного человека вводят в ужас. Комната дышала книгами, а окна тронули две ветки, ласково касающиеся друг друга. Небо наливалось густой чернотой. Уилл окончательно успокоился. — Теперь можешь рассказать мне, почему ты не спишь, — прошептал Лектер, поудобнее устраиваясь и запуская ноги поглубже в ковер. Грэм устало вздохнул и еле заметно облизал губы. Ганнибал коснулся его щеки, бегло вырисовав линию — медленно провёл пальцами от скулы по подбородка. От наслаждения Уилл прикрыл глаза. — Я расскажу тебе историю, если пообещаешь завтра утром накормить меня чем-нибудь людским. Мне до смерти надоело всё покупное. — Конечно, Уилл, завтра утром выберешь себе всё, что захочешь. — Да. Извини. Чёрт. Извини. Если честно, я сейчас не очень-то мечтаю о еде, — он криво улыбнулся и замялся, — просто я привык тешить себя чем-нибудь перед очередной бессонницей. Спасибо тебе за то, что успокоил, и я не знаю, как за такое благодарить… Но я снова вспомнил это, понимаешь. Грэм старался держать планку внутреннего равновесия, но теперь уже не мог скрывать, как необратимо расстроился. Ганнибал погладил его плечо, и Уилл еле заметно, но абсолютно раскованно, подался вперёд. Теперь уже плевать, вперёд чему именно. — Мы сейчас обсудим это, а потом я расскажу тебе о чём-нибудь прекрасном. — Как твои пирожки? — Как мои пирожки.