Против всего

Солнечный свет, пробивающийся сквозь карамельные шторы, давно вещает, что надо бы вставать. Но так хочется поддаться сиюминутному желанию остаться в постели… К счастью, сейчас можно позволить себе подобное. Сегодня мой сотый день рождения. Этот день я ждала чертовски долго, ведь по исполнению ста лет высшее существо становится совершеннолетним. Но моё нетерпение объясняется немного другим: из-за некоторых помыслов отца — серафима Итуриэля — о которых я, конечно же, ничего не знаю, нахожусь на «домашнем обучении», предоставленная по большей части себе и книгам. И если в начале эта ситуация не особенно беспокоила, то сейчас я всей душой хочу попасть в Небесную школу. Хотя бы потому, что хочу познакомиться с кем-то своего возраста, ведь в нашем доме за всё время приходилось общаться лишь с высокопоставленными чинами, приходившими в гости. Познавательно, но скучно. Всё же решаю подняться, взволнованная предстоящим разговором, и принимаюсь за утренние процедуры, дабы предстать перед отцом во всём своём великолепии. Спускаюсь в гостиную, где серафим что-то вычитывает в одной из кучи бумаг, беспорядочно валяющихся на туалетном столике. Завариваю два кофе и, вздыхая, подхожу ближе. — Доброе утро, пап. — целую в щёку, присаживаясь рядом. Разглядываю документы, узнавая в них задания учеников школы Ангелов и Демонов. Как нельзя кстати. — Доброе, дорогая. — отрывается от работы, награждая меня самой нежной и ласковой улыбкой, которую только может подарить отец. Выслушиваю короткие поздравления и напутствия, в нетерпении заламывая пальцы и, когда он заканчивает, отворачиваясь обратно к бумагам, не выдерживаю. — Я тут подумала, раз уже совершеннолетняя, то могу учиться в Небесной школе. — напрягаюсь, ожидая реакции. — Тебе это не нужно. Всему, чему учат там, ты спокойно можешь научиться и дома. — не отрывается от документов, чем начинает злить. — Но я даже ни с кем не общаюсь! В моём возрасте это ненормально. Я хочу иметь друзей, а не сидеть здесь, будто в клетке. — Там слишком опасно для тебя. — наконец поворачивается ко мне, раздражительно повторяя, словно мантру. — Но почему? — Потому. — отрезает, возвращаясь к работе. — Ты не будешь там учиться. — Мама бы разрешила… — едва сдерживаю подступающие слёзы, понимая, что его не переубедить, и поднимаюсь в комнату. Да, вероятно, было неправильно напоминать о той, кто умер, подарив мне жизнь, однако, отец не единственный, кому тяжело. И я бы даже не расстраивалась так сильно, зная причину этого отказа, но он всегда лишь запрещал, не раскрывая деталей. Из окна наблюдаю, как улетает на очередное собрание, напоследок поворачиваясь в мою сторону. Отворачиваюсь, завешивая окна. «Гордость и предубеждение» — единственное, что осталось мне от мамы, хотя книгу отдал отец, когда мне исполнилось двадцать лет. Это произведение было дописано в год моего рождения и родители, прочитав его одними из первых, оставили самодельную копию себе. Это был любимый роман матери, который стал мне учителем. Я никогда не влюблялась, не испытывала тех чувств, что описаны здесь, но представляла себе, что такое любовь. Часто думала об этом, рисуя в самых сокровенных мечтах, как однажды встречу своего ангела, который подарит мне счастье. Однажды, сильно поругавшись с отцом, на эмоциях швырнула книгу в стену, после чего из неё вылетело перо. Не знаю, куда конкретно оно было вложено, ведь перечитывала произведение кучу раз, не замечая. Перо было красным и по энергии, которую я ощутила лишь однажды, в первые минуты рождения, догадалась, кому оно принадлежало. Сложить два и два было не сложно, однако дальнейшие мои поиски информации не увенчались успехом — отец редко говорил о своей возлюбленной. Единственной зацепкой стала Ситри — архидемон, часто навещающая нас. Предполагала, что она приходится мне кем-то более близким, нежели просто коллега отца. Слишком много нежности и плохо скрываемой тоски в её глазах было для обычной знакомой. Достав перо, я скатилась по стене, начиная мелко подрагивать от нахлынувших эмоций. Как-то всё неправильно. Не чувствую себя на своём месте. А пёрышко лишь покачивается в такт моим всхлипам, успокаивая. Может, снова перечитать работу Джейн Остин?

***

Стук в дверь вырывает меня из беспокойного сна, после чего папа заходит в комнату. — Свет мой, прости меня за утренний разговор. — присаживается рядом, а в груди зарождается лучик надежды. Отпустит? — После сегодняшнего собрания я посоветовался с серафимом Кроули — нынешним директором школы — и мы решили, что тебе всё-таки стоит учиться вместе со всеми. — на лице расцветает улыбка и я благодарно обнимаю отца, пока тот продолжает, — Но, пожалуйста, не забывай о том, кто ты и постарайся избегать неприятностей. — киваю, от радости забывая слова. Пора собираться.