Угасающий год Наместника

      Небо на Востоке заволокли пары, поднимающиеся над Мордором; за прошедшее лето в двери половины домов Минас Тирита постучалось известие о гибели сына, отца или мужа; и все же к полуночи народ вышел на улицы Города, дабы с зажженными свечами приветствовать наступление нового года.       Я замечаю, как их бледные лица озаряются улыбками, когда прохожу мимо, неся в руках зажженный Факел Прошедшего Года. Согласно обычаю, это дело Наместника или его наследника, но в этом году мой брат далеко от дома, и обязанность вести к Цитадели процессию горожан легла на мои плечи. Они следуют за мной — Лорды и мужи города, смеющиеся дети, девушки и юноши; они поют, и лишь я один молчу, ибо так велит обычай. Люди, наблюдающие за процессией с улиц и балконов своих домов, зовут меня по имени, желая мне добра в грядущем году. Я киваю и улыбаюсь им, но мое сердце разрывается, ибо я знаю, что грядущий год принесет с собой смерть, но не свет; и все же я не позволю их надежде угаснуть, ибо надежда — это все, что у них осталось.       Остается еще проблеск надежды и для меня в это темное время, но свет его слаб и далек — он там, где сейчас мой брат, что отправился во владения Эльфов на Севере. Если бы возвратился в Гондор Меч Элендиля, он принес бы с собой больше света, чем ритуальный костер в честь уходящего года; и все же больше всего мое сердце желает, чтобы Боромир вернулся домой целым и невредимым.       Поведет ли Боромир процессию через год? Останется ли кто-нибудь, чтобы петь старые песни и приветствовать сына Наместника? Или же служители зла будут рыскать по залам наших отцов, в то время как остатки нашего народа будут скрываться в тайных убежищах или же влачить жалкое существование в плену у Врага? Нет, нет, я не должен так легко впадать в отчаяние. Какая-то часть нашего народа уцелеет — где-нибудь — даже если мой Дом падет и я вместе с ним. Ибо я занимаю место Боромира теперь — я щит и надежда для этих мужей, женщин и детей, что поют, пока я прохожу мимо.       Мой лоб увенчан венцом из колосьев пшеницы — символом уходящего года. Люди усыпали мой путь цветочными гирляндами и зелеными колосьями. Эти обычаи пришли к нам вместе с первыми Нуменорскими кораблями, спустившимися по Андуину: говорят, в те далекие дни Короли народа, что сейчас гордо зовется народом Гондора, были тесно связаны с землей и временами года. И порой они проливали кровь собственных сыновей в эту ночь, принося их в жертву, дабы обратить вспять эпидемию или ход войны. Принесенный в жертву всегда был принцем в расцвете лет, и его сжигали на костре, увенчанного венком из пшеничных колосьев. Жестоким и расточительным был этот обычай, и с приходом Верных он был милосердно отвергнут ими.       Если бы только жизнь одного, десяти, двадцати — пусть даже двух сотен — могли спасти Гондор еще на год, я сам привел бы тех, кто последовал бы за мной, и первым обнажил бы горло перед ножом. Но бесполезное кровопролитие лишь принесет радость Врагу, и ничего более. Достойна смерть во имя благородной цели — пусть даже чтобы отодвинуть падение Города лишь на неделю. Уже все готово, чтобы вывозить женщин и детей из Минас Тирита, и отложены запасы для тех, кто останется защищать Город. Посланники с красной стрелой в любой момент готовы отправиться за помощью в Рохан. Город, построенный сыновьями Элендиля, никогда не стоял перед более великой опасностью, и никогда он не был так дорог мне, как в эту ночь — последнюю ночь уходящего года.       Я подхожу к Воротам Цитадели, и стражник касается моего факела своим, дабы пламя вспыхнуло ярче. Мы идем дальше, и постепенно пение за моей спиной затихает. Наконец мы достигаем Сада Белого Древа, где ждет мой отец, готовый зажечь огонь.       Процессия за мной останавливается, и воцаряется тишина. Я подхожу к отцу и опускаюсь перед ним на колено, подняв факел над головой. Никогда не делал я этого прежде, всегда оставаясь на почтительном расстоянии позади, вместе с Лордами Города. И в эту ночь я исполнен гордости за мой Дом и за мой народ, и для меня честь преклонить колено перед моим Правителем в знак верности.       И этот момент гордости — все, что мне даровано. Он забирает факел из моей руки, и теперь, согласно обычаю, я могу поднять взгляд. И, как всегда, глаза его словно заглядывают мне в самую душу, видя все мои чаяния; и в ответ на гордость, что я ощущаю за своего отца и Правителя, я не получаю взаимности.       — Ты справился почти как Боромир, — тихо произносит он. — Давай же, покончим с этим. Сегодняшняя ночь холодна.       Наместник снимает венец с моей головы рукой, в которой держит факел. Он подает мне знак подняться, и я следую за ним к сложенному костру. Я склоняю голову, как это делал Боромир столько раз.       Мой Лорд легко касается губами моего лба. Сквозь полуопущенные веки я вижу, как он кладет венок, что он снял с моей головы, на костер, и высоко поднимает факел, прежде чем опустить его. Шипение, треск — и сначала венок, а за ним и ветви, пропитанные маслом, быстро загораются. Из толпы вырывается вздох, словно бы это вздохнул один человек, и все поднимают свечи.       Колокола звонят полночь. Еще один год прошел.       — Костер зажжен, и так заканчивается старый год! — возвещает Наместник. Он берет благоухающий венец из остролиста и возлагает его мне на голову, после чего берет меня за руку. Мы поднимаем соединенные руки, стоя лицом к народу, и со всей силой своего голоса я провозглашаю:       — Да наступит новый год, и да принесет он с собой новую жизнь! Здоровья, мира и процветания вам в Йестаре, Люди Гондора!       — Да здравствует Лорд Нового года! Да здравствует Король года! — отвечает хор голосов, и впервые эти слова обращены ко мне. И это приветствие заставляет меня воспрять духом. Пусть мне не хватает моего брата рядом, я все же надеюсь, что он проведет эту ночь в кругу друзей; и любовь, что исходит от людей Белого Города, согревает больше, чем пылающий ритуальный костер.       Пламя костра поднимается ввысь, и мой Лорд отпускает мою руку. Я поворачиваюсь к нему, дабы поздравить его, но Наместник уже стоит поодаль, беседуя с Хурином и другими Лордами. Это закрытый круг, и я знаю, что мне лучше не вмешиваться. Появляются подносы с пряным вином. Я вижу, как вслед за городским костром один за другим вспыхивают костры на Пеленнорских полях, до самого Раммаса.       Дети, юноши и девушки поют все веселее, пусть уже меньше попадая в тон. Музыканты берутся за виолы и флейты, и начинаются танцы. Я должен возглавить танцующих, но для меня это приятная обязанность, ибо я всегда считал танец достойным искусством. Я произношу тост за Наместника, за людей Гондора, за Стражей Башни, за моего брата и, конечно, за Итилиенских Следопытов и воинов Кайр Андроса. Я удостоверился, что на военные посты и в лагеря были отправлены повозки, полные бочек вина и свечей, дабы наши храбрые защитники тоже могли провести эту ночь в радости. Я был бы счастлив привести с собой всех следопытов и разделить празднование с ними, но я не мог, ибо лишь я был вызван в Город на эту ночь.       Первый час Йестаре проходит в песнях и веселье. Я несколько одурманен вином, и это облегчает мне задачу радостно приветствовать мой народ, ибо в душе я страшусь рока, что падет на детей, их родителей, на умудренных годами старцев, на юношей и девушек, прежде чем будет зажжен новый костер.       Танец заканчивается, и я отмахиваюсь от просьб присоединиться к следующему, ибо я вижу, что мой отец теперь один. Наши взгляды встречаются, и между нами словно вспыхивает искра. Какая печаль на его лице!       Я обхожу костер и приближаюсь к нему. Теперь, вблизи, я с болью замечаю, что мой отец дрожит.        — Отец, тебе холодно?       Он старше многих здесь, и сейчас это заметно. Давно уже не выходил он на улицы города в холодные зимние часы, и я уповаю на то, чтобы он не простудился. Почему ему не принесли плащ теплее?       — Вот, возьми мой плащ, мой Лорд, — я начинаю снимать с себя ритуальный плащ цвета слоновой кости.       — Нет, оставь — мне достаточно тепло, и плащ Короля года тебе к лицу, — отвечает он, останавливая меня твердой рукой. Затем, к моему удивлению, он протягивает руку и гладит меня по щеке холодными пальцами. — Дни становятся темнее, — произносит он едва слышно. — Он ушел, и теперь ты несешь бремя его забот.       На какое-то мгновение нечто, похожее на гнев, вспыхивает в моей груди. Он всегда сначала видит Боромира — быть может, потому что он его наследник — но даже теперь, когда Боромир далеко, я словно стою за его спиной.       Но это лишь мимолетное мгновение. Подобное негодование порой вспыхивало во мне и раньше, но я всегда подавлял его, ибо это недостойное чувство, простительное лишь ребенку. Я внимательно смотрю отцу в глаза. Редко удавалось мне полностью понять его, но порой в его взгляде я черпал нечто из того, что тревожило его. И я вижу теперь лишь обремененного печалью и заботами Правителя, чей груз и так слишком велик для смертного тела, — теперь же к нему добавились терзания и страхи за судьбу сына, что отправился в путь много месяцев назад. И я не добавлю к его ноше своих притязаний на его сердце, когда рядом нет того, кому оно всегда принадлежало.       — Мне тоже не хватает его, мой Лорд, — отвечаю я. — И для меня честь стоять на месте Боромира, пока он не возвратится к нам. И все же в том, что дни темны сейчас, помимо зла с Востока виновно и время года. Смотри же, у нас еще есть огонь и не иссяк еще смех, дабы согреть нас в эту ночь.       Лицо моего отца искажается, словно от боли, и борозды, что время и скорбь прорезали на его гордом лице, углубляются. Пламя костра уже разгорелось ярко, отражаясь в его темных глазах. Затем черты его смягчаются и, кажется, впервые за долгое время он, глядя на меня, видит меня одного.       — Люди древности знали цену огню в темные времена, — произносит он. — Костер ушедшего года сжигает всю скорбь и осадок дней, что прошли. И когда гибель ждет нас, когда рок нагрянет…       — Прошу тебя, отец, не говори о гибели, не в эту ночь! — я осмеливаюсь перебить его — быть может, под действием вина. Но я не могу допустить, чтобы Йестаре был омрачен отчаянием. Завтра будет достаточно времени для здравых рассуждений, Враг не предпримет никаких шагов в эту ночь. — Я уверен, какая-то часть Гондора выстоит, что бы ни навлек на нас Враг. Мы не должны падать сердцем.       — Да здравствует Король года, — вдруг произносит отец, потрепав меня по волосам, украшенным венком, — он делал так давно, когда я был ребенком. Наверное, это такая уловка — чтобы на мгновение он мог представить, что я ребенок, хотя я немного выше его. — Тебя ждут. — Он указал на толпу веселых людей, пьющих за новый год и его «короля». — Я же пойду, не жди меня.       — Хорошо, мой Лорд, — отвечаю я. — Доброго нового года тебе, отец.       Его лицо вновь обращается в камень, и он пристально смотрит на меня со странным блеском в глазах. Я выдерживаю его взгляд, и меня поглощает странное чувство — словно бы я зажат между двумя огнями: огнем в его глазах и тем, что пылает у меня за спиной. Странно, но он отводит взгляд первым, и из груди его вырывается странный звук, похожий на смех, полный горечи и боли.       Наместник Гондора отворачивается и удаляется, и до моего слуха доносятся его последние слова:       — Когда придет погибель, очистительный огонь поглотит последнюю жертву.