Why?

Персонажи: Рокэ Алва, Лионель Савиньяк Пейринг: намек на односторонний Рокэ Алва/Сильвестр; намек на Сильвестр/Алваро Алва (в ретроспективе) — Где горит? — спрашивает Алва вместо приветствия. Лионель прекрасно знает все тайные ходы в особняке на улице Мимоз, но пользуется ими только в случае серьезной необходимости. — Забавно. Я хотел спросить тебя о том же. Где, а главное — что горит? И почему я об этом не знаю? — О чем ты? Лионель удивленно приподнимает брови. Все правильно: они знакомы слишком давно и слишком хорошо, чтобы играть в непонимание. — О новом оруженосце Первого маршала, — снисходит до ответа капитан королевской охраны, но тут же, спохватившись, меняет тон: — Росио… Что ты сделал? — Передернул карты, только и всего, — усмехается Алва. — И очень вовремя, как оказалось. Леопольд зря времени не теряет. — Ты можешь выражаться яснее? — Изволь. Моего… гм, нового оруженосца пытались отравить. — Когда? — Лекарь не может дать точный ответ на этот вопрос. Лекарь не может с уверенностью утверждать, что речь идет именно об отравлении, а не о случайной инфекции, но сейчас Алва предпочитает об этом забыть. Как, впрочем, и о Манриках, и об интригах вокруг наследства бунтовщиков, которое уже поделили недовольные размером своих кормушек стервятники. Но нельзя: Лионель ждет объяснений. И он их получит. Четкие, логичные и разумные объяснения нелепой выходке Первого маршала, который несколько часов назад парой фраз отменил распоряжение его высокопреосвященства Сильвестра. Лионель слушает очень внимательно, привычно склонив голову набок, а значит, он все-таки расслабился. Он верит, что у поступка Алвы есть причины. Они и в самом деле есть, вот только к интригам Манриков это не имеет ни малейшего отношения. — Твое пристрастие к неожиданностям меня доконает, — резюмирует Лионель услышанное. — Неужели нельзя было предупредить? — Так веселее, ты не находишь? И потом, твое ошеломленное лицо наглядно продемонстрировало отсутствие сговора. Я всего лишь сумасброд, помнишь? Я не выношу, когда мной пытаются командовать. — И кому ты успел об этом сообщить? — Пока никому, но не волнуйся — я это исправлю в ближайшее время. — Разумно, — кивает Лионель. Он пристально смотрит на Алву, а значит — все-таки чувствует недоговоренность. — Сильвестр крайне недоволен. И наверняка в эту самую минуту он сидит и гадает, что за демон в тебя сегодня вселился. Алва встает и отходит к столу, заставленному бутылками с вином. Он не привык прятать глаза, тем более от Лионеля, но сейчас, в эту минуту, именно Лионель может прочесть в его взгляде слишком много. — Думаю, у его высокопреосвященства найдутся более важные дела. Хотя бы на какое-то время. Это — тоже правда. И это — тоже ложь. Алва давно запретил себе надеяться хоть на что-то, кроме победы в очередной кампании, но сейчас, вопреки привычке и разуму — хотя разум в этой истории и не ночевал, — ему хочется верить, что правитель Талига именно этим и занят — сидит и гадает, что же за демон вселился в Рокэ Алву. — Сильвестр уже как-то выразил свое отношение к произошедшему? Алва криво усмехается. Какая очаровательная формулировка. Сильвестр способен «выразить свое отношение к произошедшему» целым ворохом взглядов, жестов, фраз и улыбок. Алва давно научился читать эту азбуку — гальтарский алфавит, окно в далекое, манящее нечто, которое почему-то ощущается потерянным, хотя ты точно знаешь, что оно никогда и не было твоим. Алва давно научился читать эту азбуку — наблюдая за тем, как Сильвестр общается с другими. На него он смотрит иначе. «Вы сын своего отца, теньент», — так много лет назад завершилась их первая официальная встреча. Сколькие произносили эти слова? С ненавистью, с восхищением, с обреченностью, с радостью, с уверенностью. Тону голоса признанного преемника Диомида подобрать эпитет не получалось. Больше, чем радость, больше, чем обреченность, больше, чем уверенность. Так искренне верующие люди произносят слова заупокойной молитвы. Я есть во всем сущем и все сущее есть во мне — связь короткой конечной жизни с Вечностью. Вера в то, что нечто зыбкое, составляющее саму сущность бытия, не окончилось и не будет окончено никогда. Каждый раз, когда Сильвестр, закончив распекать Алву за очередную безумную, хоть и удачную авантюру, добавляет: «И все-таки вы сын своего отца», — темно-серые глаза на секунду светлеют, и разорванная много лет назад ткань мироздания снова наполняется смыслом. Квентин Дорак видит в Рокэ Алве живое воплощение бессмертия соберано Алваро. Алва давно перестал быть «сыном соберано Алваро», да и прозвище «новый Алонсо» кануло в небытие, так толком и не родившись, но живущий где-то под ледяной маской кардинала Сильвестра Квентин Дорак отказывается обращать на это внимание. И Алва все чаще ловит себя на мысли, что готов почти на любую глупость, лишь бы это изменить. Вот только зачем? Почему это вдруг стало так важно: заставить Сильвестра однажды посмотреть на него, а не на воспоминание о давно ушедшем человеке. Мальчишеское упрямство? Гордость? Или?.. — Росио! — Извини, Ли. Что ты говорил? — Сильвестр уже как-то отреагировал на сегодняшние события? — Он посмотрел на меня так, будто видит впервые, — усмехается Алва. И на долю секунды ему кажется, что этот взгляд стоит любых неприятностей, которые может повлечь за собой принятое импульсивное решение. — Это считается? — Не знаю, — удивленно откликается Лионель. Что-то странное в голосе? — Может быть. «Не знаю, — мысленно повторяет Алва. — Может быть. Может быть…»