Тяжёлые капли дождя
неприятно ударялись о кожу,
били по глазам,
а апрельский ветер стал сладок,
как никогда.
В йоркширской пустоши,
в грозовом перевале,
лежали два до нитки обмокшие тела:
то были два брата,
и один из них — являлся смертью второго.
<Тойя.>
***
Среди обломков на алом закате продолжалась кровавая битва: два брата вцепились, дрались за воспоминания и боль, и оба потеряли счёт; сколько раз произнесли имя друг друга в надежде, что крик пробьет падающий склон? Старший, что так жаждет свершить свою месть, на секунду решил перевести дух — поболтать с младшим, лишь ради забавы.
— А ты стал сильнее, Шото.
С ноткой грусти произнёс беловолосый брат, надеясь, что младший отступит.
Но гетерохром лишь тяжело дыша произнёс:
— Не зазнавайся! Я не позволю тебе убить его.
<разорви его, Даби>
Вновь схватка, вновь оба закапывают свои сердца в объедках прошлого. Они знают, когда сядет солнце, один из них сможет вонзить нож в сердце, навсегда похоронив его в могильном склепе, и, казалось, никто не сможет их остановить, ту тьму, что окружала их, но лишь она, та, что родила, приняла на себя учесть богини — женщина с снежными волосами — мчалась к ним, будто хватая лёгкими последний поток кислорода.
— Тойя! — крикнула беловолосая, отдав в этот крик последние капли силы.
Никто из братьев не посмел бы навредить последнему лику солнца, и она знала это, поэтому она поклялась, что выйдя из больницы — встанет прямо в центре, отдав им свою звезду.
Даби, открыв пошире свои прекрасные глаза, смотрел прямо на неё, и ничего кроме ослепляющего света не видел. Вот оно — то, что хотел видеть в глазах отца, что лежал в нескольких метрах от него на холодной земле.
— Что ты.. тут делаешь?
Нотки страха проскользнули по его венам, протягиваясь до мыслей:
<возненавидит?>
Откажется.
Вся чернота мыслей разом навалились на парня и так же легко испарились услышав ответ:
— Сынок, не делай этого! Я знаю, знаю, как тяжело тебе было, прошу, если хочешь на кого-то злиться, то злись на меня! Это я дала слабину, хотя нужна была всем вам так сильно. Я заставила страдать и тебя, и Шото. Вы...вы не можете драться, я не позволю вам убить друг друга.
Каждое слово, словно стрела, вонзалась в грудь парней, оставляя незабываемые шрамы. Тем не менее, мать и не думала останавливаться, она продолжила наносить точные удары;
— Тойя, вспомни как ты читал маленькому Шото сказку! Он тогда был так счастлив. Неужели ты
забыл? Ты же хотел защищать его.
Воспоминания прошлись по нему, словно рука по морской глади: он глянул на ладони, для него уже в тот момент они были черны как никогда. Ребёнок-гетерохром дотронулся до его тонких пальцев, стараясь лучезарно улыбаться ему, всеми силами показывая, что он в порядке.
— Брат, почитай мне сказку!
Требовательно произнёс Шото, сравнивая свою ладонь с ладонью старшего.
— Сказку, говоришь? Ммм.. Ни одной не помню.
Задумчиво произнёс старший из братьев, подставляя палец к подбородку.
— Придумал! Давай напишем свою историю, Шото.
До глубокой ночи и без устали они придумывали разные истории, а затем прикрыли глаза, погружаясь в мир грёз.
Последнее, что успел сказать беловолосый прежде, чем заснуть:
<Шото.>
