Духов лесных голоса

             Уютно потрескивает растопленная печь, тонким дымком чадит зажженная лучина, а в доме пахнет свежим хлебом. Осенью вечер наступает рано, и за окном, несмотря на непоздний час, уже совсем темно. Сидящий за столом и латающий в тусклом свете рубаху Тэхён оглядывается назад и невольно улыбается, рассматривая спящих малышей. Дети лежат рядком на одной кровати, укрытые широким лоскутным одеялом. Подперев кулачками щеки, они сладко сопят, и Тэхён долго любуется их спокойными и румяными после умывания личиками.       — Наработались сегодня наши помощники. Устали, — тихо говорит папа. Он накрывает крышкой горшок с оставшимися после ужина тушеными овощами и заворачивает в полотенце половину каравая. Наклоняется к старшему сыну и целует его в макушку. — Тебе тоже пора отдыхать, счастье моё.       — Давай ещё чуть-чуть посидим, — просит Тэхён, не потому что ему не хочется спать, а просто охота растянуть минуты умиротворения и тишины. Завтра с самого раннего утра омегу ждут привычные хлопоты и нескончаемые дела, но вечерами можно позволить расслабиться и даже немного помечтать.       — Давай посидим, — с улыбкой соглашается папа, устраиваясь рядом.       Он мягким движением забирает из рук Тэхёна рубаху с иглой, отодвигает их в сторону на самый край стола, тем самым показывая, что на сегодня любая работа закончена, и обхватывает узкие, покрытые цыпками ладони сына своими натруженными руками. Ненадолго задумывается, ведь в такие удивительно теплые семейные вечера разговаривать надо только о хорошем, а после начинает тихую беседу:       — Я сегодня разбирался в погребе. У нас еще есть три бочки зерна и почти целый мешок муки. Правда, здорово?       — Да, — кивает головой Тэхён. — Это очень хорошо.       — А ещё мы засолили два бочонка огурцов, убрали на хранение овощи и заквасили капусту, — папа тянется к лицу Тэхёна и подушечкой указательного пальца легонько разглаживает пролегшую между его бровей морщинку. — Не думай о плохом. Не надо. Мы как-то пережили прошлую зиму, и следующую тоже переживем. А в этом году урожай с огорода хоть и ненамного, но больше обычного.       — Это потому что малыши подрастают и начинают нам помогать, — с любовью и нежностью в голосе шепчет Тэхён. — Пап, нам же недолго осталось продержаться. Года три или четыре. Наши маленькие альфочки вырастут и наберутся сил. Они уже сейчас помогают, но пройдет несколько лет, и они станут настоящими хозяевами. Когда братья вырастут, смогут распахивать поле и сеять пшеницу, мы навсегда забудем, что такое голод и нужда.       — Так и будет, мой хороший, — соглашается папа. — Очень скоро все у нас наладится.       Тэхён подается вперед всем корпусом и как ласковый котенок трется щекой о раскрытую ладонь папы. Сейчас, когда погреб забит овощами, еще есть зерно, а в сарайчике живет коза, как никогда раньше хочется верить, что всё у них обязательно получится. Пройдет долгая зима, вырастут братья, в полях будет колоситься их пшеница, а вместо маленького домика они отстроят новый, большой и светлый. Надо только не поддаваться отчаянию, не опускать руки и продолжать упорно работать.       — Знаешь, — делится своими планами Тэхён, — я завтра пойду собирать хворост. Надо беречь дрова, не тратить их до сильных морозов.       — Трудяжка ты мой, — с легкой грустью вздыхает папа. — Родился бы ты, сыночек, альфой — цены бы тебе не было.       На это заявление папы Тэхён слегка хмурится. Омега искренне не понимает, почему он хуже какого-то альфы и в чем уступает, но задать вопрос не успевает. Внезапно вдалеке раздается приближающийся к дому звук топота копыт.       — Да что б ты с кобылы свалился и шею свернул, сволочь, — шипит себе под нос Тэхён и ловит за руку метнувшегося к чулану папу. — Я не буду прятаться. Киём всё равно не поверит, что с наступлением темноты я не вернулся домой.       Тэхён решительно поднимается из-за стола и идет к выходу из дома. Он обувается в стоптанные кожаные башмаки и натягивает на себя широкую, вязаную из грубой шерсти кофту, чтобы уберечься от вечернего холода, но выйти на улицу навстречу незваному гостю не успевает. Дверь широко распахивается, и Киём по-хозяйски, без стука и разрешения заходит в дом. Он нетвердо стоит на ногах, чуть пошатывается из стороны в сторону, искаженное злостью лицо раскраснелось, а глаза налиты кровью; и от его внешнего вида Тэхёну становится нехорошо. Альфа сильно пьян.       — Что, сученыш, спать собираешься? — басит Киём, разглядев расправленную постель омеги. — А вот я уже почти год не могу нормально уснуть, всё о тебе думаю.       — Не кричи, пожалуйста, детей разбудишь, — спокойным голосом просит Тэхён, ведь спорить и ругаться с пьяным альфой себе дороже. Он упирается ладонями в крепкую грудь и пытается оттеснить альфу к выходу из дома. — Давай поговорим обо всем на улице.       — Ты за кого меня принимаешь, чтобы я околачивался перед твоим крыльцом, тварь?       Киём одним резким движением отбивает от себя протянутые руки Тэхёна и начинает широкими шагами прохаживаться по кухне.       — Не любишь меня, не ценишь мою доброту, — альфа распаляется все больше с каждым произнесенным словом. От его громогласного голоса просыпаются малыши и испуганно жмутся друг к дружке, но альфу это не останавливает. — А по чьей милости у вас не отняли зерно, знаешь? А кому надо спасибо сказать, что осталась не тронутой ваша коза, тоже не понимаешь? Забочусь о тебе, оберегаю! Где твоя благодарность, тварь? Где?       — Всё я прекрасно знаю, — забывая об осторожности, отвечает Тэхён. — Иссолам я должен спасибо говорить. Это они приказали собрать с крестьянских дворов пшеницу и скот, оставив при этом людям жалкие крохи, но в нашем доме им забирать было нечего. Мы не можем работать в поле, у нас нет своего урожая зерна, а единственную козу даже дикари-чужеземцы не отнимают!       — Значит, иссолам ты благодарен, а я для тебя никто? — ревет взбешенный Киём.       — Пожалуйста, не надо ругаться, — молит папа.       Он, защищая, встает между альфой и сыном. Заискивающе заглядывает Киёму в глаза.       — Милый, хороший, — папа гладит альфу ладонью по плечу, отчего в тэхёновой душе разгорается лютая ненависть. Не должна его семья унижаться и раскланиваться в извинениях перед пьяной скотиной. — Иди домой, проспись, а завтра мы обо всем поговорим.       — А ты мне не указывай, где я должен находиться! Теперь я тут главный. Я! Где хочу, там и нахожусь. Что захочу, то и буду делать. А все вы будете мне подчиняться. Захочу, и сына твоего замуж возьму, и никакого родительского благословения спрашивать не стану! — Киём отталкивает в сторону омегу и подходит вплотную к сжавшему кулаки Тэхёну. — На колени, сученыш!       Тэхён смотрит на палец альфы, который указывает на место у его ног, но приказ не выполняет. Он остается стоять неподвижно, чувствуя при этом, как его начинает мелко потрясывать от злости. Леденеют ладони от выступивших капелек пота. Внезапно пересохшее горло словно сжимается и становится трудно дышать, от нехватки воздуха чуть мутнеет в глазах, и Тэхёну кажется, что если он позволит себе сделать хоть один глубокий вдох, позволит набраться сил, то с воплями кинется расцарапывать ненавистную рожу.       — Совсем меня не боишься? Сейчас я это исправлю, — альфа выхватывает из-за пояса плетку. — Я тебя научу уважать мужа.       — Киём, не надо!       Папа бросается к альфе, пытается вырвать из его рук плетку, но падает на пол от сильного толчка. Заходятся громким рёвом дети, и Тэхён, начиная драку, словно спущенная с тетивы стрела срывается вперед, но альфа перехватывает его, вцепляется в волосы и легко роняет на колени.       — Подчиняйся мне, сука! Подчиняйся!       Удерживая у пола, Киём хлещет по спине Тэхёна плеткой. Дом наполняется щелчками ударов кожаных ремней, истеричными мольбами папы и визгливым плачем малышей. Тэхён почти не чувствует ударов — тонким и достаточно мягким ремням не пробить грубую ткань шерстяной кофты, — но унизительное положение и чужая наглость взрывает сознание вспышкой неконтролируемой ярости. Превозмогая боль от сжатых в кулаке волос, Тэхён изворачивается, обхватывает руками ногу альфы и со всей силы вгрызается в нее. Под крепко стиснутыми зубами рвется ткань штанов и лопается кожа, рот заполняется чужой кровью, и взревевший от боли Киём отшвыривает от себя омегу, к которому тут же подбегает папа и прячет за своей спиной.       Тяжело дышащий Киём с тихим стоном ощупывает кровоточащее место укуса и переводит на омегу затуманенный ненавистью взгляд.       — Так вот, значит, что у тебя в голове, Тэхён, — неожиданно спокойным голосом говорит альфа. — Своему жениху ты мечтаешь горло перегрызть, а перед иссолами готов на брюхе ползать и ноги им целовать.       Тэхён от услышанного нервно передергивает плечами. Совсем не это он имел в виду, говоря с альфой об иссолах, но переубеждать и оправдываться не собирается. Его тошнит от вкуса крови, до боли ломит десна из-за крепко стиснутых зубов, а ещё становится по-настоящему страшно. Киём больше не кричит, не пытается подойти ближе, а от его вмиг остывшего безжалостного взгляда обоих омег прошивает ледяным ужасом. В глазах Киёма больше нет пламени гнева, только холодная, расчетливая жажда мести.       — Сам вождь Элсмир назначил меня новым правителем, — продолжает говорить альфа. Он деловито осматривается и снимает со стены висящий на вбитом гвозде моток веревки, а со спинки кровати забирает узкое длинное полотенце. — Не подчиняться мне, значит, идти против воли иссолов. А ты знаешь, как они поступают с омегами, которые не признают их власти? Ты знаешь, какие непотребства они вытворяют с мужьями павших воинов?       — Киём, о чем ты сейчас говоришь? — дрожащим от слез голосом спрашивает папа. — В нашей семье не было воинов.       — А мне плевать! — заходится криком Киём и набрасывается на омег, теперь уже не сдерживая силы.       Он хватает папу за плечо и отшвыривает к кухонному столу. Тэхён вскакивает на ноги и вцепляется в лицо альфы. Он до глубоких кровавых борозд расцарапывает ногтями ненавистные щеки, но тряпичной куклой валится на пол, оглушенный полновесной пощечиной. От хлесткого удара на несколько мгновений темнеет в глазах, в ушах стоит звон и немеет левая часть лица. Омега, опираясь на руки, поднимается на четвереньки и трясет тяжелой головой, но прежде чем успевает прийти в себя, чтобы хоть как-то продолжить сопротивляться, Киём опрокидывает его на спину и садится сверху, зажимая бедрами слабо пинающиеся ноги.       Оба запястья крепко стягивает накинутая петля веревки, которая опутывает руки до самых локтей и завязывается узлом. Тэхён мычит сквозь стиснутые зубы и крутит головой, но пальцы альфы до боли давят на челюсть, разжимают ее и проталкивают в рот скрученное жгутом полотенце. Рванув омегу на себя, Киём завязывает края полотенца на затылке, лишая омегу возможности говорить.       — Киём! Что ты творишь? Остановись, ты сейчас не в себе! — пытается докричаться до альфы папа, но тот лишь злорадно скалит зубы.       — Ты не смог воспитать в Тэхёне послушного омегу. Так пускай воины-иссолы покажут твоему сыну, где его место.       Киём поднимается в полный рост и легко закидывает на плечо связанного омегу. Пинком ноги распахивает дверь и выходит из дома. Папа бежит следом. Заливаясь слезами, умоляет альфу остановиться и хватается за сильные руки, но Киём отталкивает его от себя.       — Не поступай так с моим сыном, — рыдает папа. — Не отдавай его иссолам. Тэхён ещё ребёнок. Он невинен.       Упавший на землю омега ползет на коленях за идущим к коню альфе. Он молит о пощаде, обещает дать родительское благословение на брак, пусть только Киём передумает, пусть только снимет уложенного животом на седло сына.       — Если попробуешь побежать за мной в город, то я вернусь в твой дом и придушу трех оставшихся щенков, — предупреждает Киём и запрыгивает на коня.       Щелчок удара плетью, и конь срывается с места. Перед глазами Тэхёна проносится темная, нескончаемая полоса дороги, а плач папы и младших братьев раздается всё дальше и тише. Перевешенный через седло вниз головой Тэхён напрягается всем телом и пытается вжаться сильнее, слиться с конем и подстроиться под ритм его галопа, чтобы случайно не соскользнуть. Сейчас нельзя сопротивляться. Киём пьян и явно не в себе, он может не удержать непокорно извивающегося перед ним омегу. Падение с коня для Тэхёна закончится смертью.       Если до города идти пешком, то дорога займет несколько долгих часов, но быстроногий конь преодолевает это расстояние в очень короткий срок. Заехав за частокол оборонительный стены, Киём тянет поводья, приостанавливая ход, а Тэхён крутит головой, оглядываясь по сторонам.       Много лет назад, когда ещё был жив отец, Тэхён вместе с ним часто бывал в городе. Отец, как и все крестьяне, которые живут далеко за пределами города, приезжал на рынок, чтобы продать излишки овощей с огорода и выращенную на поле пшеницу, а взамен покупал у ремесленников обувь, посуду или другие не менее важные в быту вещи.       Теперь омега редко посещает рынок. Ему нечего продавать, а на покупки нет денег. Овощей едва хватает на пропитание семьи, а их удел земли, на котором раньше золотились тугие колосья, давно зарос луговой травой. Последний раз Тэхён был в городе весной, когда обменивал на зерно двух маленьких козлят. Эта сделка была невыгодной — козлята очень быстро выросли бы и уже через несколько месяцев стоили бы значительно дороже, но дома еды совсем не оставалось, а питаясь пустыми щами из крапивы и лебеды, долго не протянешь. В тот раз город запомнился Тэхёну, как зажиточное, шумное и радостное место.       Сейчас в городе тоже шумно, но веселья в этом нет.       Повсюду, ярко освещая улицы, горят разведенные костры. Заполонившие город чужеземцы пьяно шатаются и горланят похабные песни. Они врываются в дома и тащат из кладовок и погребов понравившуюся провизию. Поджаривают на огне мясо и хлеб, выкатывают бочонки с элем и разливают его по кружкам. Многие из них громко ругаются, не поделив между собой разграбленное имущество горожан, а некоторые даже выясняют отношения в кулачных боях. Они дерутся, кричат, громко смеются и отпускают пошлые шуточки вслед визжащим от ужаса омегам, которых по указу вождей выволакивают из спален альфы-аримы и ведут по улицам, чтобы отволочь мужей бывших воинов в заранее выбранный дом.       «Трусы, предатели», — с ненавистью думает Тэхён, глядя на бесчинства аримов. — «Воины пали смертью храбрых, защищая родные земли и ваши никчемные жизни, а вы теперь отдаете беззащитных омег в руки врагам. Иссолы не знают семьи воинов. Этих омег выдаете вы!»       Глаза Тэхёна застилает пелена слез. Смотреть на творящееся кругом беззаконие невыносимо. Гогот иссолов заглушает истошные вопли омег и надрывный плач маленьких детей. Зареванные босоногие малыши бегут следом за своими папами, хватаются ручонками за подолы длинных рубах, но чужеземцы подхватывают их и разносят обратно по домам, с внешней стороны подпирают двери, чтобы дети или другие родственники омег не смогли выйти на улицы.       Тэхёна душит гнев на иссолов и злость на аримов. Ему жалко детей и он искренне сочувствует несчастным омегам. А вот страха в сердце нет. За время пути Тэхён полностью успокоился и успел осознать происходящее — ему совсем нечего бояться. Чего бы ни хотел Киём, какую бы мерзость он ни задумал, никто из иссолов не причинит вреда Тэхёну, потому что вины омеги перед врагами нет. У него не было мужа-воина и он не прятал зерно и скотину. Он не противился воле иссолов, да и вообще впервые их всех видит.       Тэхён не сделал ничего плохого, а значит, и наказывать его не за что.       То, что сейчас Киём везет омегу в дом, где веселятся иссолы — это просто недоразумение. Пусть только развяжут руки или хотя бы освободят завязанный полотенцем рот, и Тэхён сразу же расскажет о своей невиновности. Скоро все закончится. Омега еще до окончания ночи успеет вернуться домой, чтобы обнять братьев и успокоить папу.       Они останавливаются напротив просторного дома. Киём спрыгивает на землю, снимает Тэхёна с коня и отдает его в руки чужеземца.       — Омегу лучше не развязывать, он слишком буйный, — бурчит себе под нос Киём и для большей убедительности указывает на свои расцарапанные щеки и укус на ноге.       — Славно он тебя разукрасил, — гогочет альфа-иссол и в знак согласия кивает головой. — Понятно, этому член в рот лучше не засовывать.       Тэхён широко распахивает глаза и мотает головой. Так не должно было быть! Его обязаны развязать! Обязаны!       — Ты посмотри, какой бойкий! Даже сейчас трепыхается, — с издевкой в голосе притворно восхищается иссол. Он обхватывает пальцами омежий подбородок и поворачивает в сторону костра, чтобы в свете его пламени получше разглядеть лицо. — И совсем ещё молоденький. Ирбису такие омежки нравятся.       Тэхён мычит и пускает слюни, пытаясь сказать хоть слово, но через ткань полотенца прорываются только бессвязные звуки. Он смотрит на уходящего Киёма и дергается в его сторону, но сильные руки иссола крепко удерживают на месте.       — А ты куда собрался, сладкий мой? Ты уже на месте.       Иссол растопыренными пальцами зачесывает назад упавшую на лицо Тэхёна длинную челку. Недолго любуется красивым, юным лицом и расплывается в довольной улыбке.       — Добро пожаловать на наш праздник.