Лесбиянство слаще пьянства

Намджуну казалось, что он больше никогда не сможет писать тексты, свою лучшую лирику. Просто не сможет записать новый бит, вытащить из себя хоть что-то новое. А это лишало смысла всю его жизнь, кидало в бездну, из которой он не сможет в одиночку выбраться. Он внезапно не нужен ни коллективу, ни друзьям. А винить в этом абсолютно некого, кроме того дурачка, что с щетиной и уставшим лицом ухмыляется в отражении и поправляет волосы на загривке. Набегают отчаяние и желание выбеситься, сделать то, что бы никогда не сделал — набить татуировку, а лучше сразу несколько. Свои первые — испачкать своё тело. Оно несовершенно, но чисто и практически праведно, если не считать пары, а может и тройки посещений мотелей соответствующего настроения и характера. Но именно отсутствие чернил под кожей олицетворяло для Кима ту девственность леса без людей, полей без тракторов и жнецов. Будто нет никаких следов грязи прошлого, которое стёрто из диалогов, скомканно валяется в мусорном ведре или целует уже другие, совершенно по-паршивому не родные губы. Сейчас плевать, сейчас чисты только лист перед глазами и душа. Поэтому он, немного приведя себя в порядок, едет на старом велосипеде с потрескавшейся краской в самый лучший тату салон Сеула, выбирая по отзывам, чтобы отравить тело чернилами, но не спидозной иглой в первом переулке. И он травится, но сначала тем, что атмосфера вокруг просто нереальная — сколько вдохновенности, изящества, красоты было вокруг. Само помещение напоминало самую уютную комнату, в которой всегда проходят самые запоминающиеся вечера с друзьями, здесь витают ароматы кофе, сигарет и пирогов вместе. Кажется, что это несовместимо, но мурашки бегут даже от запаха. А самый главный источник мурашек и внезапного ступора сидел за ноутбуком у единственного стола возле панорамного окна и что-то усердно печатал. Кудрявые локоны почти до середины шеи, аккуратными волнами прикрывали лицо, кожаная куртка с рисунками поверх футболки без принтов и игриво выглядывающая рука в цветных и чёрно-белых татуировках. Образ творца и соблазнителя-нелегала. Не иначе. Ким вдохнул побольше воздуха и силой заставил себя отвести взгляд. За спиной красавчика красноречиво маркером было выведено: «лесбиянство слаще пьянства». И Намджуну захотелось то ли сбежать, то ли заорать вслух. Гейство для него тоже. Наконец-то заметив чужое присутствие, парень поднимает голову из-за ноутбука, одним движением откидывает чёлку с лица и смотрит прямо в глаза. — У вас эскиз есть готовый? — Извините? — Ким плохо расслышал из-за того, что мысленно ахнул и ко всему этому плохо разобрался до похода в салон, как это вообще работает и, глядя на ехидную усмешку на губах, понимает, что зря. Кажется, зря он вообще сюда явился. Потные от смущения и неловкости ладошки сжались в кулаки и расжались, ища выход стрессу. — Вы же тату пришли набивать или на меня поглазеть? Такой наглости Джун не ожидал и глухо закашлялся, ударяя себя кулаком в грудь. Чем он это всё заслужил? А этот наглец, как ни в чём не бывало, зашёлся в приступе заразительного смеха, прикрывая рот ладонями. — Шучу, шучу. можете выбрать здесь. И он отдаёт огромный альбом, где на каждой странице не один эскиз, а бесчисленное количество красивых узоров, слов и фигур. Выбрать, оказывается, совершенно сложно и практически нереально. Ким перевел взгляд на экран телефона и в удивлении свёл брови: он просидел три часа. Как его ещё не выгнали? Однако, это время пролетело словно пять минут не просто так, ведь парень, который представился «Я Чон Чонгук, но ты можешь звать меня на перекур», много шутил, приносил кофе (и каждый раз разный, с сиропами, рисунками и сладостями), дарил улыбки и просто был рядом, а когда он приступал к работе, вырисовывая очередной эскиз в скетчбуке, то Нам уже не мог выбирать из предложенного. Ему хотелось запечатлеть на своём теле эти моменты: сосредоточенное лицо, кудри, уже заколотые самыми чудными и непонятно почему розовыми заколками, сверкающие то и дело в его сторону глаза… Невозможный. И они правда ходили на перекур несколько раз и звал его Джун, который никогда не курил, но аккуратно вытаскивал зажигалку, которую носил с собой на всякий случай и щёлкал ею, наблюдая, как из вечерних сумерек в свет выныривают чернющие омуты и улыбка. Когда же Ким всё же выбрал и показал эскиз, то Чонгук неожиданно смутился и, кивнув, спросил: — А где бить, ты придумал? Как-то незаметно они перешли на «ты» и эта деталь не могла не приносить удовольствие. На самом деле Намджун не придумал, но во время этого вопроса пытался разглядеть игриво выглядывающие из-под футболки Чона ключицы, пробубнил неосознанно: — Думаю, где то в области шеи или плеча. — Хорошо. — Чонгук подмигнул ему и указал на кушетку. В самом жесте не было ничего двусмысленного, но казалось, что перед лицом открывают врата рая и приглашают прилечь на ложе с ангелом. А вот сам процесс был адски мучительным. Но не из-за боли, а из-за того, насколько близко Чон был к нему. Джун и забыл, что иначе быть не могло. Да и подготовиться к такому нельзя. Закушенная губа и отдающие апельсином волосы были теперь так близко, их хотелось касаться. Горящие глаза, напоминавшие оленьи, но с целым полчищем чертят, когда рука мастера случайно задевала участок кожи, который не имел никакого отношения к тату пальцами, выдавали его. Детские черты лица внезапно приобретали самые сексуальные изгибы и линии. А Намджуна сто процентов выдавал стук сердца, которое решило станцевать все самые быстрые танцы мира, и уши, которые сияли подобно факелам. Он всегда краснел, когда ситуация становилась неловкой и смущающей. А такой она точно стала, когда парень с тату машинкой аккуратно положил свою широкую ладонь на грудь Кима и замер, будто впитывая все ощущения. Лёжа на кушетке, Намджун вспоминал молитвы и пытался успокоиться, но горячая ладонь, подрагивающие пальцы на собственном теле и силует, склонившегося тела. Это невозможно. Чон резко убрал руку, чем вызвал тихий разочарованный выдох, и, полностью развернувшись, посмотрел в глаза. Это стало самой лучшей неловкой паузой. Джун пытался запомнить каждый миг. — Что-то не так? —собственный охрипший голос и пылающие праведным пламенем уши по обе стороны от лица, вот же ж спасибо, организм, теперь ему в этот тату салоны, а конкретно к этому парню просто будет закрыта дорога. — Если быть честным, то я не могу закончить татуировку, пока кое-что не сделаю…— облизнул губы. Ким уже будто знал ответ на свой вопрос, но всё равно задал его, вцепившись пальцами в кушетку и приподнимаясь на локти. — Что сделаешь? Самый красноречивый ответ был получен. Губы Чона слишком мягкие, даже казалось, что Джун почувствовал вкус молока и вафлей, которыми они перекусывали недавно. Вкусно, чудесно, увлекающе и так, чёрт побери, горячо. Подрагивающие пальцы сами тянутся к кудрям и зарываются, оттягивая и вырывая тихий стон из чужих губ, тянут на себя. Они, кажется, уже лежат на кушетке, потому что Джун чувствует прохладные изящные пальцы, что проводят вверх по торсу и сжимают шею, а дальше и накаченные бёдра по сторонам от своих. А ещё, кажется, он начнёт снова писать песни и биты, муза вернулась в его жизнь. И не собирается уходить, а лишь впивается в губы сильнее и призывно открывает рот. Глаза нараспашку — пирсинг языка, оказывается, это очень сексуально. И песни о любви будут такими же, как их первый поцелуй. Горячими, вспыхивающими, неугасающими. Сигарета в образе Чон Чонгука стала самой необходимой зависимостью на перекуре жизни. Новый альбом станет вспышкой самого яркого пламени.