Пустоцвет

Мари пригнулась, упираясь руками в раковину, заставляя свои легкие расправляться. Здесь нет никого. Здесь она одна. Она в третий раз обошла небольшую площадь ванной комнаты, зажав в руке керамическую мыльницу, чтобы точно убедиться. И все же, ее не покидало ощущение чужого присутствия. Будто по стенам расползлось что-то, имеющее глаза и когти, и все ждущее от Мари неверного шага. С другой стороны, как же хорошо, что рядом постоянно крутилась та женщина — как бишь ее, Мисаки-сан? — которая вовремя купировала приступы. Тем не менее, сохранялась то напряжение в теле, задушенный внутри, до дрожащих рук, страх, застывший в горле крик. Прошло всего три дня с испытания. В первый раз при пробуждении Мари, как последняя идиотка, с криком свалилась с кровати, пытаясь куда-то уползти. Могла бы, наверно, побежать, да в ногах-то все еще скрипели и терлись друг об друга осколки костей. Конечно, ее бросили назад, прижали к постели, чтобы не навредила сама себе, пусть и понаставили синяков, снова вырубили. Во второй раз вокруг снова витал запах благовоний и ей было куда легче прийти в себя. Сознание вновь уплывало, но зато она смогла спокойно выслушать Мисаки-сан, женщину, с которой уже виделась накануне злосчастного испытания. Оказывается, Зенин, у кого она сейчас находится, хотели, чтобы при стрессе у нее пробудилась техника. Мол, очень часто такое происходит при психических потрясениях, угрозе для жизни. Мари почти умерла тогда, от проклятия, чудом осталась при своих ногах, потеряла пару литров крови, но так и не пробудила свою технику. Пустоцвет. — Значит, я вам больше не нужна? — поинтересовалась она. — Я могу уйти? — Не все так просто, — сказала Мисаки-сан, сидя у ее ног и латая последние трещины, — с тобой хочет поговорить глава. Мари хотела послать ее куда подальше, но понимала, что эта женщина просто передает ей чужую волю. Кроме того, просто недальновидно плохо обращаться к человеку, который ее спасает от боли. — Что ему нужно? — Чтобы ты была здорова. На второй уже день ее тело полностью вылечили, не оставив и царапинки — Мари, едва убедившись, что осталась одна в помещении, хорошенько себя облапала (под одеялом, ибо, будучи слепой, нельзя быть ни в чем уверенной). Теперь, всего спустя пару дней, ей объявили аудиенцию с главой. В голосе Мисаки-сан в какой-то мере слышалась вина, словно бы она хотела уговорить его подождать еще немного. Ее отправили помыться и приготовили одежду. Только не подумали, что лишний стресс снова поднимет волну тревоги. — Камия? — Я здесь, — отозвалась она с облегчением. Хоть кого-то знакомого слышит, уже легче. Она наскоро вытерлась и промокнула волосы. Кожа была так сильно натерта губкой, но она все равно ощущала на себе остатки крови и слизи существа. При воспоминании ее снова передернуло в отвращении и она поспешила выйти. Женщина высушила ее волосы и уложила в аккуратную невысокую прическу, помогла надеть несколько слоев тонких одежд и завязала пояс. Помогла обуться в твердую обувь. — Это что, традиционный костюм? — Глава чтит традиции. Какой-то сюр. Мисаки-сан проткнула ее мочки серьгами и сразу же залечила, избавляя от боли. Мари только пискнуть и успела. Воткнула несколько шпилек в прическу. Припудрила щеки, намазала губы и подвела бесполезные глаза. Наверно, Мари сейчас выглядит красиво. Женщина взяла ее под руку и вывела из комнаты. Вновь повела по коридорам. Мари хотела одной рукой касаться стен, чтобы запомнить направление, но женщина резким голосом запретила ей. — Почему? — Глава против. Мари поджала губы, понимая намек. Нельзя, чтобы она ориентировалась в пространстве, иначе сможет сбежать. Только вот как доказать этому главе, что она не та, кто ему нужна? Мари могла услышать других людей. Они куда-то шли, останавливались, шуршала их одежда и стучали каблучки их обуви. Они тихо приветствовали их и смотрели вслед — даже слепая Мари могла почувствовать их тяжелые взгляды. Они прошли через мощеную камнем тропу, слыша шум струящихся ручьев и шелест листвы, снова ступили на скрипучие лестницы, на доски коридора. Наконец, Мисаки-сан остановилась. Мари услышала, как два человека открыли створки дверей. — Иди, Камия. Женщина, по звуку, поклонилась и отошла назад. Мари осторожно ступила вперед, пока не услышала, как за ее спиной закрылись двери. Она могла почувствовать запах еды, алкоголя, игру на сямисэне. Тонкий шлейф женских духов и пудры, легкий оттенок пота. — Проходи, Камия. Зычный, низкий мужской голос заставил Мари против воли покрыться мурашками и сжать руки в кулаки. Его обладатель явно был сильным и влиятельным человеком. Похоже, именно он будет решать ее судьбу. Звук раздавался откуда-то с середины и снизу. Мари медленно, чинно ступила вперед, пока ее не остановили: — Садись. Раз уж рядом явно не было стула, Мари ничего не оставалось, кроме как опуститься на колени. Она повела рукой и наткнулась на столешницу. Кто-то подошел и поставил напротив нее тарелки, приборы и, кажется, стаканчик. — Поешь. — Благодарю, я не голодна, — сдержанно ответила Мари, ставя руки на колени. Голову держала прямо, направленной точно вперед. Прикрыла веки. — Меня зовут Наобито Зенин, — хрипнул мужчина, словно поменял позу. Гулко что-то глотнул. — Именно я нашел тебя в нашем святилище. — Я это уже слышала. Между прочим, у всех Зенин такое гостеприимство? Чуть что — вырубить и бросить в место, заполненное… проклятиями? — Всякий одаренный маг может пройти через лабиринт, — словно бы отмахнулся мужчина. — Но я не маг, — припечатала Мари. — То, что я слепа, не значит, что… — Ты не видела, но слышала проклятия, — перебил ее Зенин, — простецы этого не умеют. Ты смогла воспользоваться проклятым оружием, смогла одолеть одно проклятие. Ты не простой человек, Камия. — Даже если так, — со скрипом признала чужую больную логику, пойдя на уступки, — Я ведь… не показала результата, верно? — От тебя ожидали большего. — Значит, бесполезна? — Точно не боец. — И могу быть свободна? — Исключено. В ярости Мари схватилась за тарелку и бросила куда-то вперед. Посуда разбилась. Тотчас же исчезла музыка, в воздухе застыла тишина. Мари вскочила на ноги и сбросила с себя неудобную обувь. — Хватит! Довольно! Плевать, кто вы такие, что вам нужно! — И что ты сделаешь? — несмотря на ее злые слова, мужчина остался спокоен и, казалось, весел. — Уйдешь? Мари хотела рявкнуть, мол, да, подальше от вас, блядских психов, но запнулась. А куда она то уйдет? И далеко ли? Она отвернула голову, чувствуя, как под веками снова собрались слезы. — Сядь. Верно, у нас не с того началось общение. Через силу Мари согнула колени и вернулась на место. Щелчок пальцев — музыка заиграла снова. Закопошились слуги, собирая мусор, напротив нее снова поставили еду. — Я верю, что ты не просто так оказалась именно в нашем святилище. У Годжо родилось одаренное дитя, — будто невпопад сказал Зенин. — Обладатель двух техник. Реинкарнация бога, — зло хмыкнул он и снова сделал глоток. — Соревнуетесь, кто круче? — Это не просто соревнование, а вопрос выживания. — Ну-ну. Мужчина низко рассмеялся на ее показательную браваду. Мари и сама не знала, почему огрызается, но не могла вынудить себя быть хоть немного учтивой и вежливой перед человеком, решающим ее судьбу. Она чувствовала, что перед ней сидит такой же нелюдь, каких она встретила в лабиринте. Почти могла видеть уродливую клыкастую морду, долговязое тело и пронзительные глаза. У тех проклятий был такой же голос. — Это так. Годжо обрели неслыханную силу. Этот мальчик уже при рождении обладал особым рангом. — Высокий? — Запредельно. Исключительный. — Как жаль. А ваши дети? Тишина заставила ее подобраться и вздрогнуть, когда мужчина с хрустом что-то откусил. — В том и дело, — невнятно ответил он, жуя, — что мои дети и дети моих соклановцев, даже всю жизнь посветив обучению, и на треть не приблизятся к уровню, с которым он родился. — Наверно, тяжело его будет контролировать, — задумалась Мари. — Неважно. Он — Годжо. Кроме того, — поболтал он в свое сосуде жидкость, — Все в нашем мире подлежит балансу. Рождение этого мальчика не столько благословение, сколько предвестие скорой беды. На всякую силу найдется другая, посильнее. Боюсь, и нашему клану придется укрепить свои позиции, чтобы не исчезнуть перед предстоящими невзгодами. Такое уже случалось. — Я совершенно не улавливаю момента своей роли в ваших планах. — Увидев тебя среди поминальных плит, я подумал, что предки отправили тебя нам не просто так. Что ты, твои умения сделают нам службу. На благо нашего клана и нашего будущего. — Но я бездарна, — напомнила ему Мари, совершенно не чувствуя себя виноватой. Ну ошибся человек, что теперь, плакать? — Да, — легко согласился Зенин, — а твои дети? Мари застыла с глупой гримасой. — Какие дети? — К сожалению, я связан обетом со своей женой, и он не предусматривает никаких, даже очень нужных измен, — с сожалением вздохнул мужчина. У Мари при догадке все волосы на теле встали дыбом и даже, по ощущениям, надкостница. Она отшатнулась, плюхаясь на задницу и прикрывая свой живот рукой. — Что?! Какие еще… Вы в своем уме? А меня спросить не забыли?! — Ты — маг, Камия, — уже совсем другим, не терпящим возражений тоном сказал мужчина, — И от этого никуда не деться. — А еще я инвалид! Я слепа, я едва не умерла несколько дней назад! У меня с головой проблемы, какие еще… — Все шаманы так или иначе больны, — фыркнул мужчина, — в какой-то мере именно поэтому происходят многие стычки среди молодежи. — Ты упускаешь суть, старик! — рявкнула Мари, — Я не собираюсь рожать. Я не собираюсь тут оставаться! — Думаешь, наконец, обретя назад провидицу, мы сможем тебя потерять? — с толикой интереса спросил мужчина. Мари подавилась воздухом. Ее тело застыло, когда сквозь бесконечный пласт возмущения и гнева пришло осознание — никто ее мнения спрашивать не собирается. Ее без сомнений и долгих размышлений бросили к монстрам, искренне веря, что могут распоряжаться ее жизнью и телом как душа пожелает. — Моя дочь уже говорила тебе, что перед казнью Ремен Сукуны Камия закрыли очень далеко? Мари дернула в кивке головой. Так Мисаки-сан — его дочь? — Но так ли просто застать врасплох провидцев? И можно ли позволить таким людям, слишком опасным, неуправляемым, находиться рядом с самим его императорским величеством? В его свите были Сугивара, которые могли, при особом усилии, подсмотреть свое участие в пророчествах Камия. Представители Инумаки, взявшие Камия в клятву о верности. Были и дети Фудзивара, которые никогда не появлялись в видениях твоих предков. Слепое пятно, понимаешь? — Они и заточили? — Это так. Они и позволили сбежать. Мари потеряла нить повествования. — Но зачем? — А кто теперь знает? Ведь Камия сбежали вместе с этими Фудзивара. В свое время из-за них мой род попал в немилость императора. Конечно, и Сугивара неплохо досталось, и даже Камо попали под горячую руку, но сам факт… Впрочем, неважно. — Они и украли других представителей Камия, которые жили в других семьях и под чужой фамилией? — Это предположения. — Зачем вы мне это рассказываете? — В свое время Камия избежали смерти от рук проклятия Ремен Сукуны, — ответил ей Зенин, — только благодаря проклятым детям Фудзивара. — А послушай сразу Камия, ничего бы не произошло. — На то была воля императорского дворца. Все произошло от слова его императорского величества. — А я, значит, должна теперь отдуваться за события тысячелетней давности? — так невзначай напомнила Мари о делах насущных, — это просто полный бред. — Так заведено у магов, — непререкаемо ответил Зенин, — Род будет в ответе и через сотню, и через тысячу лет. — Значит, верните моих предков, — хмыкнула Мари. — Именно по вине ваших мои мертвы. — Прожив долгую мирную жизнь вдали от резни, — протянул иронично мужчина. Мари сжала зубы. Она не знала всей информации, а потому не могла защититься. Просто калека. — Даже не будь я обручен, ты бы не понесла ребенка от меня, — неожиданно признался мужчина. — Ох, утешили! — Я сильный маг. Мои гены задавят твои, а мы ждем в результате ребенка, который возьмет выносливость отца и, главным образом, твою технику. — А если нет? — показала зубы Мари, — Давай, подложите меня под мужчину. Может, я понесу, но плод надолго во мне не задержится. — Это не проблема, — признался ей Зенин, — Ты, оказывается, живуча и без конечностей. Мари подавилась воздухом. Она крепко сомкнула губы, чтобы не покрыть мерзавца последними словами. — Старейшины уже избрали отца для твоего ребенка. Когда твое тело будет готово, ты понесешь от него дитя. Мисаки. Двери открылись, внутрь быстро зашла женщина и опустилась на колени возле Мари. — Глава, — по звуку она коснулась лбом пола и снова выпрямилась. — Когда можно проверить уровень ребенка? — Предварительный его ранг можно посмотреть уже на первом триместре. — Чудесно. Если он не будет соответствовать требованием, придется от него избавиться и найти другого мужчину. У Мари задрожали губы. Она опустила голову, сжав на коленях кулаки и мысленно вопрошая, за какие грехи вселенная решила закинуть ее в это место. Хотелось просто вскочить и бежать куда ни попадя, но она скорее убьется, чем спрячется. — Не печалься, Камия, — как-то ободряюще сказал ей Зенин. — Мы же не дикари. Тебе будут предоставлены лучшие условия. Все, что ты пожелаешь: сладости, музыка, драгоценности, любое времяпровождение. Мари вздернула подбородок. — Вылечите мои глаза? — Это невозможно, — с приторным сожалением ответил Зенин, — это последствия твоей техники. — Которой я не обладаю. — Просто ты не можешь ее… как бы попроще объяснять? Поджечь? Активировать? Когда у машины нет колес, она не поедет. Понимаешь? Техника, умения при тебе есть, ты просто не можешь воспользоваться. И как тебя не толкай, не режь и не истязай, этого не случиться. Мари отвернула голову. Как хорошо, что она не видит мерзкое лицо этого человека. — Мисаки. — Я скажу, когда она будет готова. По прогнозам, уже через неделю, но для наилучшего результата… Я отчитаюсь позже. — Чудесно. В таком случае, если все решилось… Поешь же, Камия. Порадуй этого старика. Мне нужны сильные внуки. Мари с кривой усмешкой перевернула тарелку.

***

Касательно условий старик не врал. Мари действительно переселили с медицинского крыла в какое-то другое место. Если открыть окно, то можно почувствовать запах цветущей вишни. Где-то вдали можно было слышать, как тренируется молодняк магов, но они мало мешали Мари. Это была солнечная сторона, и Мари утром просыпалась от теплого солнышка на лице. У нее было много душистых шампуней, кремов в ванной. В услужении у нее была сама Мисаки-сан — дочь главы, выдающийся маг. Она помогала одеваться Мари, следила, чтобы в ванной та не ушиблась, делала ей массаж, купировала приступы, что теперь Мари чувствовала себя самой нормальной женщиной со здоровыми мозгами. Лечила каждый синяк и царапинку, которые Мари получала, когда не могла сориентироваться в пространстве или падала. Приносила ей еду, гуляла с ней в саду. Следила, чтобы Мари не вскрыла себе вены. Как бы красиво не стелил глава, Мари в этой приторной заботе о ее здоровье могла почувствовать тяжелые цепи. За каждым ее шагом следило несколько людей, она просто чувствовала. Она не понимала откуда взялось это знание и не пустая тревога ли это смотрит через ее слепые глаза. Было чувство, словно ее стопы все еще были пронзены проклятием и каждый ее шаг оставляет след крови. Будто она все еще в скользких кольцах, без возможности куда-то сбежать. Иногда она просила Мисаки оставить ее одну, и все равно могла ощутить ее присутствие рядом, пусть и не слышала. Почти неделю она засыпала на кровати, ощущая под корпусом что-то неживое. Почти слыша по углам шепот: «Ты не сбежишь, никуда не уйдешь». Каждый день Мисаки делала ей массаж, в конце касаясь ее живота. В какой-то из дней она сказала: — Я сообщу главе, что ты готова. Завтра к тебе в комнату придет Акидзава-сан. — Очередной сын? Как оказалось, главенствующая семья здесь была очень плодовита. Кроме того, до официальной клятвы супружества молодой глава Зенин был тем еще ходоком. — Отнюдь. Акидзава-сан состоит в отряде Кукуру и не имеет врожденных техник. Тем не менее, он показал свои выдающиеся способности… — Мне плевать, кто меня там будет трахать, — перебила ее Мари, отворачиваясь. Она однажды спросила, почему ее просто не оплодотворят искусственно? Или у магов совсем все плохо с медициной? Оказалось, что для рождения выдающегося мага такие методы рискованны. — Ты привыкнешь, Камия, — коснулась ее спины Мисаки. — Будь вежлива. Иди на уступки, не показывай характер. У тебя, несмотря ни на что, уже есть большое преимущество. Ты сможешь здесь выжить. Мари открыла рот, собираясь ответить, но решила не делать этого. Интересно, по этому принципу живет Мисаки? Она даже к главе не обращается как к отцу… Впрочем, плевать. Не станет Мари проявлять эмпатию к своим пленителям. Не наступит на те же грабли. Когда Мисаки ушла на ежедневный отчет о примерном поведении и хорошем самочувствии Камии, имени которой еще никто не удосужился спросить, Мари сгорбилась на кровати, уперев локти в колени. Как же хотелось курить.

***

Хорошенько отмокнув в ванной и высушив себя, Мари в одном халате села на кровать, ожидая своего… а кто он? Не муж, не любовник. Просто неизвестный мужчина, который должен в нее кончить. Мари закусила губу, чтобы не закричать. Перед уходом Мисаки хорошенько прочистила ее мозги, но нельзя избавиться от страха. От отвращения, от ненависти ко всей этой ситуации. Он чувствовала себя коровой на молокозаводе. Будто сейчас в ее матку сунут сперму и потом будут доить до самой смерти. Но какие жалобы? Кормят, поят, греют — все условия! А у скота не должно быть мнения. Работай, чтобы тебя не пустили на фарш. По голым стопам прошел холодок — дверь открылась. Кажется, сейчас вечер. Закат. Романтично, спасибо. — Здравствуй, — разбила она первой тишину. — Здравствуй. Голос был спокоен, поставлен, как у музыканта. Мужчина остановился на пороге. — Мне можно войти? — От тебя именно этого ожидают. — И все же? — Если я скажу «нет», ты уйдешь? — Увы, не имею права. — Кажется, в вашем клане их никто не имеет. — Истинно так. Но, если мы в одной лодке, хотелось бы начать с приятной ноты. Мари кивнула на такую формулировку, в душе закатывая глаза. Господи, как тут все, оказывается, любят себя на место жертвы поставить. Это он будет трахать Мари, а не наоборот, это Мари придется вынести нежеланного ребенка, чтобы не закончить свою жизнь калекой. Это Мари не может сбежать. И пока ломает себя внутри, чтобы заставить привыкнуть, ведь просто не видела — буквально и фигурально, — возможностей для побега. — Меня зовут Акидзава, — представился ей мужчина, садясь рядом. — Камия. — А имя? Мари аж повернула в удивлении голову. — Прошло десять дней, — усмехнулась она, покачав головой. — Пусть это останется тайной. — Ты так считаешь? Какие могут быть тайны в нашем положении? Акидзава осторожно положил свою руку на ладонь Мари, вынудив ту вздрогнуть. — Пусть хоть что-то в этом месте останется только моим. — Хорошо, — не стал настаивать Акидзава. — Тогда как мне к тебе обращаться? — Как все. Камия. — Хорошо, Камия-сан. Мари фыркнула и против воли тихо рассмеялась. — Что смешного? — в голосе мужчины можно было услышать улыбку. — Какие между нами могут быть… Хочешь, чтобы я называла тебя Акидзава-сан? Мы сейчас разделим постель. — Если хочешь, можем опустить приличия. Мари вытащила свою руку и развязала пояс. — Тебе дали какое-нибудь средство? — О чем ты? Мари закатила глаза. Вот же странное дело — она совсем ничего не видит, не знает, в какую сторону смотрят ее зрачки и есть ли они вообще, но порыв отвести их под веки чуть ли не инстинктивный. Срабатывающий самостоятельно на чужую глупость. — Очевидно, что я тебя не хочу. Могу просто раздвинуть ноги и ждать. Тебя это устроит? — Давайте сначала попробуем. Поговорим. У нас столько времени впереди, куда торопиться? Мари фыркнула и забралась на кровать с ногами, привстала на коленях и скинула с себя халат, представши неглиже. Она не видела своего исхудавшего здесь тела, но и лица мужчины — тоже, чтобы чего-то стыдиться. Плюхнулась на подушки, вытянув ноги. — Можешь не стесняться, — махнула она на себя рукой. Интересное дело, — подумала она мимолетно, — прошло уже, сколько, пять лет, как она сбежала от своего бывшего? Единственный урок, который она уяснила — если секс неизбежен, лучше минимизировать риски. Уж в свои сопливые… сколько там, девятнадцать? Даже тогда, будучи здоровой и достаточно сильной девушкой она редко когда могла отбиться от «клиентов», и после только успевала покупать копеечные мази с бинтами или лежать на кушетке в подвале, чтобы с ее матки выскребли мерзость. Сейчас не стоит даже пытаться как-то возразить. Существовала, конечно, вероятность, что старик Зенин соврал, но на Мари в принципе розовые очки не держались. Сейчас в них и смысла то нет. К тому же она не была уверена, что вообще сможет забеременеть. Она прошла не через один аборт, чтобы сгусток клеток вообще мог зацепиться за покрытый шрамами мешок в ее брюхе. С другой стороны, Мисаки-то была уверена, что Мари это удастся, и волей-неволей, двигая пальцами ног, приходилось считаться с ее мнением. Даже если Мари все-таки забеременеет… Ладно. Пусть так. Она будет жить. В этом, несомненно, есть плюс! Помучается она девять месяцев, зато будет предоставлена сама себе! Разве не этого она хотела? Жить в тепле, в сытости. В спокойствии, предоставленная сама себе, чтобы не приходилось выгрызать себе место в этом мире. Да и плата пустяковая, подумаешь, родить несколько человечков… Мари старательно отгоняла приступ тошноты. Она услышала шорох ткани. Мужчина некоторое время что-то делал. Складывал одежду? Фу, а где же, как его… порыв страсти? Кровать прогнулась под его весом. Мари заученным движением согнула ноги в коленях и раздвинула, позволив мужчине устроиться между. — Никто так и не может понять, как ты оказалась именно в нашем святилище. А, так он из разговорчивых клиентов. Мари внутри скривила губы. Она любила тех, кто по-простому подходит к делу — пять минут работы и полчасика отдыха. Любила и тех, кому нужны были объятия, плечо, чтобы поплакать, да сиськи, чтобы помять. А вот тех, кто трахает и болтает — терпеть не могла. — Снова предположения? — тем не менее, работать надо. О, так Мари, сбежав от одного сутенера, попала к другому. Осознание, как обычно, пришло с опозданием. — Конечно. Она почувствовала, как мужчина опустился поцелуями ей на грудь. Губы его были теплыми, но Мари против воли все равно покрылась мурашками. Руки зацепили простыню. Она все ожидала боли и не прогадала — Акидзава прикусил сосок, вынудив Мари вздрогнуть и сжать его бедрами. Конечно, он ошибочно это принял за нетерпение, усмехнувшись ей в кожу, и пусть так. Быстрее начнет — быстрее закончит. В ушах гулко забилось сердце, когда Акидзава уперся рукой у ее головы и провел носом по коже за ухом. Другую руку опустил между ног, вонзаясь пальцами, сразу начиная подготавливать. Мари сжала челюсти и обхватила его за плечи, ища хоть какую-то опору в этой темноте. Из-за слепоты организм пытался компенсировать отсутствие одних чувств усилением других. Она могла почувствовать каждую мозоль на пальцах мужчины. Его щетину на своей коже, мокрый язык. Как он слегка покачивает бедрами, трясь об ее бедро. Могла ощутить жар от его тела, пусть они почти не касались друг друга. Она дышала часто, поверхностно, желая потерять сознание. Злилась на себя, желала дать пощечину и накричать. Сколько бы раз не прошло, никогда не привыкнет… Внутри свербело, словно наждачную бумагу свернули в трубочку и вставили вместо тампона. А ведь это только начало… А, к черту. — Вставь уже, — прошептала-прошипела она, чувствуя, как из уголка глаз, к вискам скатываются слезинки. — Сделай это и провали. Акидзава словно этого и ждал. Будто ему требовалось формальное разрешение, чтобы не чувствовать, словно Мари к чему-то принудили. Она ведь сама пригласила, попросила! Первый толчок был осторожным, медленным — оба привыкали друг ко другу. От растяжения стенок Мари скривила рот и зажмурилась, отвернув голову. Неприятно. Дискомфортно. Но только не слово на букву «б» — иначе станет и правда «б», и Мари будет жаль себя, и она позорно расплачется. А плакать, пока того не хочет клиент, она не станет, сохранив хоть какую-то гордость. Пусть в ее положении это невозможно. Тоже, нашлась гордая проститутка! Вот если он захочет слез, тогда да, лучше сразу. Все равно ведь выбьет… Как то бывает, от вежливого человека, которым клиент показался в начале, не осталось ничего. Толчки были быстрыми и резкими, словно он хотел выбить из Мари дух, или за что-то наказывал. Он широко раздвинул ее ноги и придерживал под коленными ямками так крепко, что Мари приходилось прилагать усилия, чтобы не стонать от боли. Неожиданно он перевернул ее на живот и приподнял за бедра, снова резко входя. Из-за такой неожиданной смены положения сердце Мари застыло в ужасе и снова пустилось вскачь. Она приподнялась, чтобы найти руками изголовье и понять, где находится, но Акидзава навалился сверху и не позволил ей уйти. Против воли Мари всхлипнула, закрыв голову руками. Так хотелось спрятаться в какую-нибудь маленькую коробочку, чтобы ее никто не трогал, все забыли… Быстрее бы все закончилось. Ее потянули за волосы, вынуждая вскинуть голову вбок. Мышцы шеи напряглись, а скальп загудел от боли. Акидзава прикусил ее кожу, наслаждаясь властью над ее телом. Несомненно, чувствовал дрожь ее страха, боли, слышал ее мычание, но все равно продолжал. Ее подбрасывало на постели, как бы она не держалась, а колени и локти терлись об простыню. Наверняка останутся ссадины… Движения стали хаотичны, беспорядочны, к большой радости Мари. Наконец, мужчина излился внутри нее и без сил повалился сверху. От облегчения и радости, что все, наконец, закончилось, Мари лишилась чувств на пропахшей потом простыне.

***

Часть нее умирала со смеху — ни одно пробуждение не приносит радости! Оставшаяся часть просто умирала. Тихо и не привлекая к себе внимания. Внутри было так мокро, бедра ее были влажными от пота, и ужасно пошло хлюпало, что хотелось закрыть уши и убежать как можно дальше. Едва Мари подняла руки, чтобы оттолкнуть мужчину, тот толкнулся резче, и стало предельно ясно, что этого делать не стоит. Но Мари ведь глупа, верно? Она снова стала толкать его в грудь, царапала кожу, но тот, словно ему было весело, продолжал двигаться. — Хва…тит, — слабо выдохнула она, проглатывая всхлип, крепко сомкнув веки, будто открой глаза, и она увидит не человека. — Довольно. — Мне позволено остаться до рассвета, — слегка задыхаясь, ответил ей мужчина. — Все сделано, — не поверила ему Мари, — уходи! Но он не переставал двигаться. У Мари возникло чувство, словно ее мозг плавится, а все под кожей — гниет. Словно сама кожа вот-вот сползет с ее мышц, а Мари сама отдерет остатки лоскутов, чтобы сбросить с себя все следы. От такого невозможно будет отмыться. Она всегда была такой впечатлительной? Она повернулась корпусом вбок, желая просто уйти, отползти в какой-то жалкой попытке, и Акидзава со смешком вернул ее назад, придерживая за горло. — Куда же ты? — Я хочу… уйти. Отпусти. — Не говори глупостей. Куда же ты уйдешь? Никуда не денешься! Наконец, Мари разрыдалась. Она закрыла лицо руками, скривив рот, пытаясь засунуть всхлипы назад в горло, но с треском проигрывая себе же. Ее трясло, как при судорогах, а ногти впились в лоб и щеки, словно она хотела сорвать с себя лицо. Да почему? Просто за что? Что она такого натворила в прошлой жизни, что должна отдуваться в этой? Почему, как она попала в это место? Какого черта она лишена зрения? Она что, действительно представляет из себя кусок мяса? Мари пришлось обхватить себя за плечи, но почему-то под пальцами, вместо влажной, теплой кожи ей почудилась змеиная ороговевшая чешуя. Вместо пальцев — единый коготь. Она с силой надавила на свои веки, до цветных мушек перед глазами. Ее сознание снова трещало, рушилось. В груди заболело, а тело бросало то в жар, то в холод, что она покрывалась мурашками и не знала, куда себя деть. Осознанная часть пыталась вывести ее на правду — мозг Мари просто болен и играет с ней, заставляя чувствовать бредовый сюр, подпитываясь ее страданием и за этот счет погружая ее на новый кружок ада, очередной виток порочного круга, и глубоко плевать, что Мари так устала, у нее не хватает дыхания, у нее молочная кислота льется из глаз и потовых желез, она устала чувствовать чужое присутствие рядом, в себе, на себе, она устала от мыслей в своей голове и просто хочет расшибиться насмерть, чтобы ее череп треснул как переспелый арбуз и мозги вытекли вместе с гнильцой и грязью и кровью и спермой и… Мари зарыдала в чужую кожу, понятия не имея, когда они вновь поменяли положение. Весь мир крутился, такой грязный, такой душный. Или это дверца в ее груди приоткрылась и из нее льется погань? Она вцепилась в его плечи, спряталась лицом в сгибе шеи, желая чтобы ее спрятали, укутали безопасностью, не обижали, и… Мари задержала дыхание, отдавшись чему-то чистейше-теплому. Но Мари ведь слепа, так? Тогда почему она видит под веками… калейдоскоп? Множество стекол по всем шести направлениям, диагоналям и где-то на периферии вернувшегося зрения. Она хотела бы закрыть глаза, если бы они уже не были закрыты. Откуда она может увидеть столько цветов, если в последние дни даже с трудом их вспоминала в воображении, чтобы окончательно не сойти с ума в вынужденной темноте? Почему вокруг нее так много картин, запахов? Звуков? Голову стало ломить от неожиданно и так резко навалившейся информации. Мари ухватилась взглядом за одно стекло, где… Была она? Но почему она в другом месте? На балконе квартирного дома. Вокруг — утренняя тишина и прохлада, пачка сигарет, одеяло на плечах и меховые тапочки на ногах. Все люди еще спят, да и солнце едва-едва выглянуло из-за горизонта. Спокойно. Уютно. Безопасно. Мари бросилась всем телом на это стекло, желая оказаться на месте той версии себя или хотя бы вопросить, как она там оказалась? Что нужно сделать, чтобы встать рядом? Мари бы все сделала! И она вернулась назад. Она снова на кровати, на Акидзаве, он внутри нее. Снова дезориентирующая темнота, все влажное, душное и липкое. Однако — тихо. В ее голове больше не стучат, перебивая друг друга, мысли. За закрытым окном тоже не слышно молодняка Зенин, хоть те просыпаются еще до рассвета. Мари приподняла голову, морщась от боли в висках и затылке. Запах пота смешался с ее выделениями и спермой, кровью… Но почему крови так много? Почему кровь у Мари на зубах? Она поняла, что ее ничто не толкает. Женщина осторожно приподнялась, морщась от холодной липкости на теле. Почему ее рот мокрый? Ее что, вырвало? — Эй? Акидзава? Она хлопнула мужчину, на котором лежала, по груди, но его тело было таким мокрым… Мари осторожно провела рукой выше, к горлу, пока не наткнулась пальцами на что-то мягкое и холодное. Не понимая, откуда на нем взялась такая странная масса, Мари осторожно ввела пальцы, слыша тихое хлюпанье, чувствуя подушечками что-то эластичное и и разорванные… Она глубоко задышала, понимая, почему же ее нос так режет от смутно знакомого запаха. Она скатилась с кровати и ее вырвало на пол, но это не принесло облегчения. Она наощупь доползла на коленках до ванной, и, поднявшись на дрожащих ногах, стала быстро все с себя смывать. В груди стал зарождаться крик-вой, но она упорно стискивала зубы и, залезнув под душ, холодной водой просто смывала с себя всю жидкость. С лица, груди, рук. Наверно, что-то было и на животе. Ополоснула рот раствором. Хорошо помыла себя между ног, морщась от жгучей боли. Это… Как она умудрилась лишить жизни мага? Она ведь совершенно не боец. И, судя по рассказам Мисаки, отряд Кукуру, пусть и не использовал родовую технику, брал упорством и дисциплиной. Такая как Мари просто не могла грохнуть члена отряда. Ни в какой из реальностей. Но в мире никогда нет нулевой вероятности. Она села на корточки, обхватив голову руками. Что это сейчас произошло? Что она видела? Галлюцинации, ибо в этой фантасмагории нельзя остаться здоровой или хотя бы отдохнуть в ремиссии? Последствия способностей Мисаки? Просто реалистичный сон, ибо Мари потеряла сознание? Мари осторожно надавила на глаза, вспоминая ощущения. С самого появления здесь она постоянно видела темноту, в которой просто ничего не было. Пока она могла представлять какие-то формы, оттенки, но с каждым днем мозг все больше и больше удалял информацию, которой она не может воспользоваться, компенсируя более тонким слухом, обонянием и осязанием, из-за которых она иногда могла даже страдать, ведь не привыкла при неожиданном касании ощущать боль. Но если попытаться заглянуть на периферию. Если дернуть за ниточки-реснички под ее веками, постараться… Ведь она не хочет здесь оставаться. Она не хочет… Она неожиданно поняла, что надо делать. Иногда, когда она не успевала принимать препараты, чтобы заранее купировать мигрень или из-за работы тут и там просто упускала ее звоночки, то ей приходилось на пару дней оставаться в комнате. С одной стороны — хоть какие-то выходные в ее жизни, но с другой… Мари даже с трудом понимала, что это такое происходило с ее мозгами, да и не особо хотела. Словно и весь мир, и ее сознание замедлялись, и она вроде как успевала, но могла бы быть побыстрее. Будто становилась призраком в своем же теле, и ее отделяла плотная дымчато-водная завеса. Сейчас — такое же ощущение. Насухо вытерев себя, она натянула на себя всю мужскую одежду, которую могла бы наощупь найти в этой комнате. Даже белье, поскольку чувствовала, что с нее еще долго все будет вытекать. Зашнуровала его штаны, засучила штанины и надела носки, как гольфы. Подвязала его хаори, да собрала волосы под ткань, чтобы не мешались. Среди всей мягкости одежды она смогла найти и что-то твердое, холодное и длинное… Мари хорошенько общупала предмет, прежде чем поняла, что это короткий меч в ножнах. Подумав, решила оставить его в комнате. Если взять с собой оружие, то она подсознательно будет ждать шанса им воспользоваться, а сейчас ей нужно быть как можно незаметнее. Вышла из комнаты, ступая по дощатому полу там, где не отдавался скрип. Мягким шагом завернула за колонну и услышала, как на порог комнаты влетает другой маг, почуявший запах крови из-за приоткрытой двери. — Тревога! Камия сбежала! Может быть, все дело в одежде Акидзавы? Наверно это какая-нибудь рабочая роба, и поэтому сквозь нее не проходит запах Мари? Она старалась не думать, максимально отдав свое тело неведомому порыву. За секунду до события она словно бы понимала и даже знала, куда стоит отойти, где — подождать. Кажется, она проходила у кого-то за спиной? Шмыгала за угол? Пряталась в тенях, скрывала шорох за шумом ручья. Нащупав сброшенное юката, натянула прямо поверх остальной одежды, да шмыгнула в стайку испуганно шепчущихся служанок. Может быть, ее не могли опознать, потому что она отворачивала лицо? Если бы Мари хоть что-то видела, то было бы, вероятно, сложнее. В ее же случае она весьма удобно могла спрятаться от страха за собственной слепотой. Когда уличила момент, снова выскользнула в уличную прохладу и направилась в тишину. Она все шла, с каждым шагом будто оставляя груз позади себя. Ее стопы в тонких носках даже не оказались изранены камнями, ведь она ловко их обходила, за секунду предчувствуя боль. Несколько раз ей приходилось прятаться в корнях деревьев, в прошлогодней листве и мху, и там же она дремала, убаюканная тишиной. Просыпалась от холода и снова шла, лишь по сверчкам понимая, что наступила ночь. Прошло время. Ее мышцы наливались усталостью, она все чаще падала, так хотела пить, поспать, не проснуться, но Мари заставляла себя не останавливаться. Пусть ее качало из стороны в сторону, а от холода она не чувствовала пальцев. Она сгорбилась, обняв свои плечи, и отдавала все свои силы, чтобы не упасть прямо здесь, среди одинокого леса и не быть похороненной во влажной от росы земле. Но разве это не заманчиво? Еще немножко, чуть-чуть… Наконец, она прошла очередной склон, как услышала шум дорожного движения. Осталось пройти еще немного, и… Машина остановилась возле нее. Некто вышел из кузова и осторожно позвал ее, взяв под руку, чтобы Мари не упала. Мари совсем не чувствовала опасности, а потому, вежливо попросив отвезти ее в больницу, позволила себе потерять сознание.