Самое Необычное Ухаживание

      Оно берет банши и сбегает назад в Оук Крик — стратегическое отступление с тактическими возможностями. Его разум переключается на новое развитие, и Оно отбрасывает старые планы, придумывает новые, каждую секунду; все они теперь принимают Его новую независимость в счет. Хаос и боль в чужом теле — это одно дело, но сейчас у Него есть собственное, и Ему не нужно фильтровать свой план или свою пищу через другое. Оно улыбается.       Оно никогда не было удовлетворено, питатаясь через действие другого, но Стайлз есть — был — что-то другое. Что-то близкое к лису еще до того, как они слились, что-то, что брало то, что предлагали, и принимало это, поглощало это, делало это больше. Оно задается вопросом, как остальные видят Стайлза, знают ли они, что имеют посреди себя, однако тут же качает головой, освобождаясь от данного вопроса. Они не имеют представления. У них нет признательности за хитрую, порочную, смертоносную драгоценность; зовут его человеком, думают, что он слаб, давно решили обеспечить ему защиту вместо широкого круга осмотрительного поклонения, которое тот поистине заслуживает. Оно видело выражение в глазах Стайлза в тот момент, когда они услышали вой волка, видело то, как Стайлза бросил взгляд на Него, взглянул на доску, видело уловки, ловушки и кольцо истин через блестящий аморальный мозг Стайлза и решило поменять игру, поменять обстановку, расколоть их.       Столетия. Оно столетиями искало существо, которое могло бы, в конце концов, оказаться способным на то, чем Стайлз уже является — и в таком юном возрасте. Оно ни за что не оставит Стайлза в покое; если Стайлз захочет держать их врозь, Стайлзу придется убить Его, сжечь до пепла, разбросать остатки в бегущую воду и закопать их под рябину, послать их лететь по воздуху, сожрать их и вырвать снова.       Оно опускает взгляд на банши, сжимает свой захват в ее волосах и тащит глубже в туннели. Она предупредит Его о маленьких светлячках Ношико, да, однако она также приведет Стайлза. Оно не знает, зачем Стайлз привязал себя к такому созданию, но эта привязка хорошо послужит Ему сейчас.

***

      Óни приходят, их верность насильно переориентирована, и Оно посылает их в путь. Оно сделает подношения из стаи Стайлза, из каждого из них: от того жалкого отброса альфы до людских охотников, от которых разит серебром. Голем послужит отвлечением, пока Оно делает свое первое приношение, удержит внимание стаи подальше от настоящей угрозы под их ногами, реальной цели их присутствия.       Оно ухмыляется, хватает банши за запястье, дергает на себе.       Он придет за тобой, говорит Оно ей, встает близко и вдыхает запах ее смерти, крови, магии, но только подожди. Подожди, пока он не узнает. — Знаешь что, — заявляет банши. Оно склоняется и слизывает вкус ее слез, всю эту притворную храбрость, начинающийся приступ отчаяния. Оно ненасытное, а она такая, такая аппетитная. — Ты умрешь. Он убьет тебя.       Сомневаюсь в этом, шелест Оно. Ты не была внутри него, как был я. И как только я сделаю ему дар из твоей слабой маленькой стаи, мы обрушим апокалипсис, какого мир никогда не знал.       Банши шипит, открывает рот. Оно ударяет ту до потери сознания. Ее крик не убил бы Его и не разрушил бы ничего из Его плана, но был бы раздражающим.

***

      Банши посредине туннеля, когда появляются щенок альфа и Стайлз. Оно ждет дальше, в тенях, и Оно ничего не может поделать с довольной улыбкой, когда щенок падает к Его коленям, зато Стайлз — нет, глаза устремлены на нечто, чего он не имеет право на возможность увидеть. Они могут быть разделены на два тела сейчас, однако они по-прежнему взаимосвязаны. — Возвращайся, — велит Стайлз волку. — Я рядом с ней, ты нужен им там.       Волк даже не задает вопросов Стайлзу, просто бежит обратно к мерзости, которую он называет стаей, оставляет Стайлза одного. — Ты не убил ее, — произносит Стайлз. Он перешагивает банши, не сводя глаз с теней.       Сюрпирз для тебя, говорит Оно. Оно выходит из теней, встречает Стайлза на полпути. Оно не может не упиваться его видом, этим знакомым лицом, этим гипнотизирующим запахом.       Губы Стайлза дергаются, мельчайший жест, который никто другой не прочел бы, но Оно было в Стайлза недели. Оно знает, что это выражение значит, какие эмоции питают Его, как это поет в крови и мышцах, вибрирует в глубинах мозга костей. — Подношение? — спрашивает Стайлз. — Интересный ход.       Оно возвращает взгляд, слышит пропущенный удар сердца Стайлза, думает, пропустило ли удар свое собственное, здесь, со Стайлзом. Но не неожиданный. — Нет, — говорит Стайлз. — Не неожиданный. — Он отворачивается; Оно хочет завыть, хочет убить, хочет устроить кровавый разгром по всему этому богом забытому городу, однако Стайлз наклоняет голову, бросает взгляд через плечо. Оно успокаивается тогда, от этого взгляда, даже когда Стайлз опускается на одно колено рядом с банши, поглаживающим движением смахивает волосы с ее лица и за ухо. — Прелестный дар, — говорит Стайлз. — И я отлично знаю, что с ним делать.       Стайлз парит рукой над горлом банши, закрывает глаза и выкручиает. Запах крови и затухания выливается из девчонки; ее веки взлетают, показывая белки глаз, пока рот открывается в крике, который никогда не раздается.       Оу. О. — Лидия, — зовет Стайлз. — Лидия, это я, все хорошо, нам надо выбираться отсюда, хорошо? Лидия, давай же, прошу, это я, — отблеск заботы и любви накрывает слова Стайлза; он не вкладывает этот смысл в них, но девушка, похоже, не понимает. Она кивает, начинает говорить, рот двигается, однако ни звука не выходит, и она дергается, паникует, широко выбросив руку. — Лидия, в чем... о, боже, он сделал... Лидия. — На момент, всего на момент, банши смотрит на Стайлза так, словно она действительно видит его, словно она, наконец, достаточно умна, чтобы понять, кто он, но тогда момент проходит, и она рвется в руки Стайлза, держит того крепко и бесшумно плачет.       Стайлз притягивает ее сильно, близко, но он смотрит ей за плечо, смотрит на Него и ухмыляется.       Оно никогда не чувствовало себя таким полным за всю свою жизнь.

***

      Оно не дожидается после этого. Оно идет к поверхности, наблюдает за тем, как Его óни дерутся, отзывает их и оставляет стаю стоящей вокруг, ошеломленной от внезапной остановки драки. Оно смотрит на своих врагов, будущих подношений Стайлза, считает их: альфа, беты, матриархальное дитя, опозоренный охотник, лисица — и это было бы обидно, но она юна, она крайне юна, она еще не представляет, что делает, глупая киц. Здесь не хватает двух или трех, но Оно также знает, где они. Ему предстоит спланировать это очень тщательно; Стайлз заслуживает только лучшего, а у Него лишь имеются эти шансы, чтобы доказать это. Стайлз может отказаться от ухаживания, имеет право отвергнуть, если Его подношения не самые лучшие, и, возможно, должен, с учетом недостаточности Его первого дара. Оно должно было поступить с банши так, как вынужден был поступить Стайлз, должно было сделать дар идеальным, а не удобным, и Оно клянется не совершать эту ошибку вновь.       Тем не менее. Стайлз принял. Стайлз улыбался. Это должно что-то значить.

***

      Ветеринар — следующий, друид, кто опускается до такого уровня таинственности, который только ветреная кицунэ могла бы надеяться превзойти. Он скрывал потенциал Стайлза, отказывается тренировать Стайлза из-за ревности и страха. Если друид хочет чего-то бояться, Оно преподнесет человеку щедрый подарок, хотя и не может винить его за зависть. Магия, которой Стайлз владеет, эта его искра, — красиво дикая вещь, анархия желания, ограниченная лишь буйством воображения. Искра Стайлза — это то, что привлекло Его к Стайлзу в первую очередь, но эта магия — это не то, почему Оно осталось, не единственная причина, по которой Оно жаждет всего в Стайлзе так отчаянно.       Стайлз провел собственное расследование, конечно же — откуда бы еще он узнал, как довести до идеала подношение из банши? — но друид прячет книги, прячет знания, которые могут раскрыть Стайлза даже больше. Оно добудет те тексты и предложит их в качестве дара, наряду с трупом друида за то, что тот вообще удумал, что может ограничивать первобытную силу искры.

***

      Инъекция летарии вульпины была бы поэтичной, как могло бы быть достаточное количество наперстянки, чтобы остановить его сердце, но друид — дважды предатель: по отношению к семье, которую однажды поклялся защищать, и по отношению к коллеге по магии. Оно ожидает, пока мужчина не покинет кабинет, затем, не теряя никакого времени, ломает ему шею. Оно быстро расправляется с телом, отрубая голову друида, потрошит его, разделывает, после обшаривает кабинет в поисках чего-нибудь стоящего.       Оно упаковывает все полезное в пару коробок, открывает все клетки, оставляет входную дверь незапертой, едет на машине мужчины к Стайлзу. Дом темен, дорога пуста. Оно кривит губы от мысли, что Стайлз вынужден проводить время со стаей, что не ценит его, от мысли, что Стайлз тратит свой талант и время на отца, который пренебрегал им годы, и на предполагаемого друга, который воспринимает его как за само собой разумеющееся.       Оно сидит здесь, пытаясь решить, ворваться ли в дом и оставить дары в комнате Стайлза, или проявить уважение к неприкосновенности логова Стайлза, когда слышит знакомый рокот. Оно выскакивает из машины, ждет, когда Джип припаркуется, склоняет голову, когда Стайлз приветствует Его. — Если прошлый дар был освобождением от оков, — говорит Стайлз, — какой же второй?       Освобождение от оков. Разумеется, Стайлз понял бы. Конечно же узнал бы.       Знание, заявляет Оно. Информация. — Ты убил Дитона, — говорит Стайлз. Оно кивает, и Стайлз смеется. — Он никогда не нравился мне. И еще меньше после лишайника. Могу посмотреть, что ты принес? — Оно открывает тачку, позволяет Стайлзу провести ногтями по корешкам книг, вытащить три пробирки наугад, взглянуть на этикетки: настойка желтого аконита, молотый корень Неметона, цветок мукуны жгучей. — Полагаю, вся его вульпина тоже здесь? — спрашивает Стайлз. Оно утвердительно качает головой, и Стайлз продолжает: — Доза, которую он дал мне... я не уверен, из-за тебя ли или из-за того, что они сделали в Эйкен Хаусе, но она оставила шрам. Я думал, что ты подаришь мне этот шрам, по крайней мере, когда мы разделились.       Оно пожимает плечами, говорит: Я думал об этом.       Стайлз наклоняет голову, один уголок его рта изогнут, слишком остро и алчно, чтобы называться ухмылкой. — Я могу посмотреть?       Оно не дает ответа, попросту поворачивается, снимает рубашку. Фигура Лихтенберга — ветвящееся нечто, полная дуг и углов, она тянется через одну лопатку, несколько завитков изгибаются к Его шее, вокруг одной стороны. Оно вздрагивает, когда Стайлз дотрагивается до шрама, прослеживает линии, подушечки его кончиков пальцев такие мягкие, такие легкие, на коже, которая повторяет его собственную. Давление губ не совсем неожиданное; намек на зубы — да. — Я принимаю дары, — бормочет Стайлз. — Оставишь машину где-нибудь в интересном месте, не так ли?       Конечно.

***

      Машина оказывается врезавшейся в подстанцию на западной части города. Авария разрушает энергоснабжение у ста тысяч людей по всей округе. Генераторы, обслуживающие окружную больницу, торговый центр, три пожарные части и одну из начальных школ, все взрываются вместо того, чтобы запуститься. Половина региона остается полностью темной до следующего дня.

***

      Спустя два дня Оно идет за укушенной бетой, за тем, от кого несет охотницей. Щенок мало что значит для Стайлза — как и все из них, на самом деле, но этот еще меньше, — а само существо — глупое, маленькое нечто, которое больше озабочено тем, чтобы выгибаться в угоду прихотям других, чем позволить им разочароваться в нем, но он разочарует.       Его легко заманить в лес, и он плохой боец, когда осознает, что происходит, хотя это может быть скорее из-за шока, чем из-за чего-либо. Сложно бороться с чем-то, что носит лицо члена стаи, даже когда он ладит с тем фактом, что не сражается со Стайлзом.       Когда щенок истекает волчьим аконитом и омелой, Оно прижимает его к земле, пользуется атамом, который украло из кабинета ветеринара, чтобы разрезать его от горла к животу. Ребро без труда ломаются; боль, напевающая от щенка, ползет к горлу с обильной легкостью. Оно вырезает органы и откладывает их в сторонку, наполняет полости цветами и листьями, снимает шарф с его шеи и завязывает там бант, и идет к деревьям.

***

      Требуется девять часов, чтобы люди пошли на поиски: матриарх, ее охотник отец, альфа, Стайлз. Оно может сказать, что вид мертвой беты ранит девчонку, парня, однако охотник отбрасывает чувства и сосредотачивается на том, что стоит перед ним, а Стайлз опускается на колени рядом с телом, прикасается к сердцу, печени, завитку кишки. — Я вижу твою скрытую ценность, у тебя есть мой продолжительный интерес, — говорит матриарх. Она звучит напугано. Ее может действительно стошнить; Оно надеется, что она имеет простую учтивость отвернуться от дара до того, как она испортит его. — Вековечный интерес, — заявляет Стайлз. — Здесь еще корень тысячелистника. — Остальные смотрят на него, Стайлз поднимает брови, говоря: — Дебри Википедии? Флориография довольно интересная. Была такая вся ситуация в...       Охотник перебивает его: — Нам нужно найти того, кто мог... почему это послание, и почему в Айзеке?       Стайлз поднимает взгляд, пересекается с глазами мужчины, дает тому две секунды совершенного презрения, прежде чем его выражение оседает в неверии. — Мы знаем, кто сделал это, — утверждает он. — Сейчас здесь находится лишь один, кто убивает вокруг людей... по крайней мере, я чертовски надеюсь, что только один. Ногицунэ. — Тогда кто... — матриархат начинает речь, прежде чем останавливается, смотрит на Стайлз, сощуривает глаза. — Это послание было для тебя. — Думаю, никому не стоит оставаться одному, — говорит Стайлз. — Он преследует людей, которые мне дороги.       Ложь. И все же ни один не призывает его к ней. Девчонка, мальчишка и мужчина уходят. Стайлз ждет, безошибочно глядит в Его сторону, почтит Его улыбкой. «Это прекрасно,» — шепчет Стайлз. Он выдергивает стебелек кориандра из грудной клетки мертвого волка, покусывает листья, пока уходит.       Никто не остается один. Ему придется придумать нечто особенное.

***

      Оно раздумывает охотников, девчонку и ее отца, но боль, которую они чувствуют из-за смерти беты, и ненависть, сочащуюся из них к Нему, к Стайлзу, деликатес трапезы. Они останутся живыми на данный момент. Близнецы — возможный вариант, однако те идут бок о бок с альфой, и у Него есть идеи для альфа-дара, которые не включают убийство щенка на столь ранней стадии ухаживания. Оно останавливается на двух других бетах, двух бывших альфах, связанных с древом, с этой проклятой землей, которая удерживала Его в заложниках долгие годы.       Это будет подходящим подношением — предложить Стайлзу свободу от этой территории после того, как Оно предложило ему освобождение от его привязки, знание и признание в вечной преданности.

***

— Ты не Стайлз.       Обе беты стоят перед ним, оба напряжены, сейчас, насторожены. Оно могло бы убить их, не дав узнать им правду, могло бы обмануть их или заманить в ловушку, и в любой другой раз Оно, наверное, так и сделало бы, но подношения должны быть лучшими, и они не станут таковыми, если не заработаны трудом.       Будет ли иметь значение, если я скажу, что делал это для него? спрашивает Оно.       Бета помоложе дергается, та, что постарше... его глаза сужаются в задумчивости, затем со вспышкой широко раскрываются; кристально голубой темнеет в притягательный бета-оттенок. — Лидия, — произносит волк. — Алан и Айзек. Ты сделал это для Стайлза. Подношения.       Этот волк всегда был одним из любимчиков Стайлз, теперь Оно может понять почему. Если бы только этого можно было приструнить, довериться, тогда Оно могло бы поразмыслить над тем, чтобы принести в дар Стайлзу что-нибудь живое, но уже знает, что мысли этого волка все время будут лишь о себе, даже с одной мухой или двенадцатью. Стайлзу не нужно такое. Стайлзу нужна верность ради собственного блага, не ради блага выживания, но, ох, что они могли бы сделать с волком у своих ног.       Но второй. Этого можно было бы обучить. Он уже сломлен во множестве лакомых смыслах; многого не потребуется для того, чтобы разбить его. А если бы тот снова стал альфой, можно было бы воспользоваться стайной связью, чтобы подчинить другого... но нет. Это чудесная мысль, однако подношение, которое предлагают эти двое — свобода, не господство, и поэтому им придется умереть. — Почему Стайлз? — спрашивает молодой щенок.       Оно улыбается. Потому что он достоин.

***

      Они пускаются драться, но все равно терпят падение.

***

      У стаи уходит день, чтобы обнаружить тела. Стайлз не с ними, альфа тоже. Позже Оно идет к дому Стайлза, слышит быстрый, как у кролика, ритм его сердца, исходящий из кухни, ровный, скучный ритм пульса альфы наверху, шустро погруженного в сон так глубоко, что это не может быть естественным. Стайлз отворяет дверь до того, как Оно успеет постучать, стоит там с намеком улыбки на лице, скрещивает руки на груди. — Слышал, ты оставил мне Хейлов, — говорит Стайлз. — Ты сделал снимки?       К счастью, сделало. Оно предлагает Стайлзу телефон младшего волка, смотрит, как Стайлз листает галерею, замедляясь, когда глядит на некоторые фотки крупным планом, возвращает телефон. Улыбка на его лице полностью настоящая в этот момент, мягкое, ласковое выражение, которое подходит хищному аппетиту в его глазах. — Как они умерли? — задает вопрос Стайлз.       В криках, отвечает Оно. Ты принимаешь?       Стайлз протягивает руку, пальцами пробегаясь по Его щеке. — Сохрани телефон, — велит он. — И отправляй мне фото.       Дверь закрывается. Оно просто стоит там и смеется.

***

      Оно решает, что лиса должна быть следующей. Девчонка новенькая в своей силе, но она представляет самую большую угрозу в данный момент, особенно с поддержкой своей матери. Ношико... разочарование, в конце концов; Ему пришлось довериться ей, Оно думало, что может положиться на ее ненависть и месть, однако взамен она решила заключить Его в ловушку, связать Его, отвергнуть Его. Запечатлеть Ношико на фото больше подношение для себя, однако Оно помнит больницу, помнит, как она угрожала Стайлзу, а это нельзя так оставлять.       Оно приходит в дом в то время, как киц и ее отец находятся в школе. Ношико ожидает в гостиной, свежая доска Го лежит между ней и Ним.       Ты позволишь мне убить тебя, если я выиграю? спрашивает Оно. — Я знаю лучше, чем начинать игру с тобой, — говорит она. Спокойствие, написанное по всему ее лицу, мелькает, давая возможность взглянуть на свет, спрятанный за ее человеческой шкурой. — Ты — пустой. Небеса не играют с пустотой, они заполняют ее.       Оно улыбается, ступает ближе, разрешает пальцам станцевать вдоль стены. И чем бы ты меня наполнила, клятвопреступница? У тебя нет хвостов. Тут никого другого нет. Ты одинока в каждом смысле, который имеет значение.       Улыбка Ношико становится напряженной, неподвижной.       — А ты не одинок?       Ненадолго. — Ты будешь добиваться человеческого ребенка? — спрашивает Ношико. Улыбка спадает с ее лица, ужас и отвращение борются за контроль. — Ты спаришься с ним?       Смех настоящий, как и передергивание Ношико.       Я искал такого, как он, повествует Оно, искал веками. Я не такой, как ты. Я никогда не соглашусь на что-то меньшее, чем равное, никогда не подчинюсь там, где могу контролировать, никогда не возьму, когда могу заработать, никогда не буду голоден, когда могут быть сытым. Я думал, ты была такой же, сестра, и все же я нахожу тебя здесь, с теми людьми, которых ты называешь семьей, на этой земле, которую ты зовешь домом, и это отталкивает меня. Ты предательница всего, что мы есть, и как только ты умрешь, я научу твою киц правде, и после я и ее убью.       Она выглядит... она достаточно собралась с духом, чтобы выглядеть спокойной, однако Оно может чувствовать вкус боли, ненависти, раздора, скатывающегося с нее слоями. Она ненавидит себя, ненавидит Его, ненавидит своих мужа и дочь, но она также всех их любит — тонкие нити удовлетворения, когда любовь должна быть настолько толстой, чтобы плясать на ней. В этот момент Оно понимает, что она заслуживает умереть, хотя не заслуживает чести быть подношением. Как и ее дочь.       Оно призывает óни, разрешает им уничтожить ее, не заботясь о том, чтобы замарать собственные руки грязью, не ради этого.       Возьмите киц, когда она выйдет из школы, наказывает Оно им после, когда Ношико разложена кусочками, ее голова лежит в центре пустого кофейного столика. Отделите ей голову от тела и принесите ее клинок мне.

***

      Оно оставляет клинок в джипе Стайлза вместе с доской и камнями для Го.

***

      [Ты сделал это сам?]       [Óни.]       [Хорошо. Тогда я принимаю.]

***

      Остальные приезжают в дом Стайлза и почти не уходят. Близнецы спят внизу, охотник в свободной комнате, альфа и матриарх — в кровати Стайлза, по одному с каждой стороны от него. Банши заперта в Эйкен Хаусе вместе с койотом, шериф работает сверхурочно и ночует в участке, медсестра редко покидает больницу. Оно обдумывает, скрупулезно, перемены возможности. Стоит ли Ему взять охотника и его дочь вместе, оставить альфу напоследок, оставить шерифа живым — и так много вариантов, и пока есть все время в мире, Оно хочет Стайлза, хочет его сейчас, жаждет хаоса, который спарившаяся пара ногицунэ принесет в этот мир.       Есть что сказать в пользу скорости тоже. Подношения должны быть идеальными, но, если Оно сможет завернуть и предложить их скорее, это прекрасно скажет о Его знании своей пары. Дурак возился бы в темноте, однако Оно никогда не было дураком и никогда не будет им. Итак. Нужно принять решение.

***

      Оно натравливает светлячков в Эйкен Хаус, отворяет камеры. Посылает еще по направлению тюрьмы, старшей школы, маленькому чуднóму центру города. Оно думает, окруженное криками, сиренами, подрывной деятельностью. Потом... улыбается.

***

      Близнецы импульсивные, по-прежнему не привыкшие к жизни без искры альфы, все еще старающиеся слишком сильно и слишком отчаянно проявить себя перед альфой. Их легко выманить, просто, как дыхание, завести в ловушку в больнице, пока те ищут медсестру. Якобы они тут для того, чтобы забрать мать альфы — никто не передвигается в одиночку, больше нет, — но они сразу же бросают свою миссию, когда Оно предлагает им шанс, опрометчивое решение преследовать то, что, без сомнений, считают Стайлзом, по коридорам. Они вламываются через дверь в подвале, едва не спотыкаются друг об друг в шоке, когда видят медсестру, привязанную к стулу, с кляпом во рту и повязкой на глазах.       Оно тогда действует стремительно: раздувает молотый аконит им в лица, убивает, пока те ослеплены. Эти двое — не трудность, вообще, и Оно вздыхает, поскольку Стайлз был вынужден жить с ними на протяжении долгого времени. Но их смерть не была подношением, или, точнее, не всем подношением, так что, в то время, как медсестра борется со своими путами, Оно разрезает левую ногу каждому близнецу, пользуется когтями, чтоб вырвать кости, и после встает пред женщиной, изучает ее.       Она сильная, решительная, принципиальная. Такой человек не приносит удовольствие в мир; Оно убивает ее грязно, а потом снимает скальп с ее головы.

***

      Занимает три дня, чтобы создать настоящий дар, затем ему предстоит придумать, как доставить сюрприз к Стайлзу. Он ни разу не бывает один, даже в ванной, только иногда, и Оно обеспокоилось бы, но каждый взгляд, который на Него бросают, Стайлз лишь выглядит все более и более довольным. В итоге Оно платит кому-то, чтобы отправить коробку в дом Стайлза, и наблюдает с другого конца улицы, как Стайлз открывает ее прямо на пороге.       Альфу тошнит, опозоренный охотник белеет, зато Стайлз протягивает руку, позволяет коробке упасть, когда он берет две кости, вырезанные в кинжалы, волосы медсестры заплетены и обернуты вокруг основания каждого кинжала, дабы смягчить хватку. — О, боже мой, — произносит альфа, и его снова тошнит. — Давненько я не видал пары мезирикордов из костей оборотня, — говорит охотник. — Левые бедренные кости, каждая от комплекта близнецов. Это... редкость, если выразиться мягко.       Стайлз вертит ножи, говоря: «Они крайне хорошо сделаны». — Ты не можешь сохранить их, — отвечает альфа. — Господи, Стайлз, это волосы моей мамы, ты понимаешь? И Итан, Эйден... их... мы видели... — Они сделаны хорошо, — говорит Стайлз вновь. — И полезные. Я сохраню их. Выбросьте коробку.       Оно улыбается, склоняет голову Стайлзу, хотя знает, что объект Его привязанности вернулся вовнутрь, чтобы припрятать мезирикорды до того, как альфа соберется с мыслями. Когда Оно поднимает голову снова, Оно видит охотника, до сих пор стоящего в открытом дверном проеме, проверяющего улицу.       Интересно.

***

      Осталось четверо: отец, охотник, матриарх, альфа. Оно принимает решение взять их вместе, одно-последнее, массовое приношение. Ему придется проникнуть в дом, определить, как это должно быть завершено, пока те спят, дабы суметь подчинить их всех и как следует организовать сцену, и изучает программы, сюжеты, планы. Единственное, что грызет совесть — Ему придется войти в дом Стайлза без приглашения. Тем не менее, Оно надеется, что это подношение пересилит любое раздражение от вторжения.       Дом окружен пеплом рябины, наперстянкой и раздавленными ягодами грушанки. Это умная тактика, но они забывают, что она исходила от Стайлза, является Стайлзом до сих пор в каком-то смысле, и поэтому ни один из обычных сверхъестественных запретов не действует. Оно даже не делает им любезность в разрыве линии, просто переступает через нее, идет к входной двери. Прежде чем Оно успевает вытянуть руку, дверь открывается.       Стайлз. Конечно же. Это объясняет ровные сердцебиения, то, что все они спят, ни один не сторожит.       Я приготовился сразиться с ними, говорит Оно. — Я бы предпочел посмотреть основной акт, — отвечает Стайлз. — Пролог не так интересен. И, серьезно, я знаю тебя, мы все еще связаны, помнишь? Ты переживал насчет того, что вломишься в мое логово без разрешения. Так что вот: входи. — И он отступает в сторону, открывая дверь шире. Оно входит, проходит близко к Стайлзу, пользуясь возможностью, чтобы склониться ближе, оставить и разделить с ним запах, позволить губам скользнуть по щеке Стайлза. Стайлз смеется, негромко спрашивает: — Это будет считаться как инцестом, или как мастурбацией? — И возвращает жест с обменом запахами, целует Его должным образом.       Оно не может сдержаться ни от улыбки, ни от смеха. Стайлз на вкус божественный, вся эта сила хаоса искры и ни капли человеческой моральности, которая так часто сдерживает использование такой магии. Это дурманящая вещь, которой хватило бы, чтобы соблазнить любое более низкое существо и заставить его отказаться от своего плана, однако Оно хочет Стайлза, должно завершить ухаживание и проявить себя, заслужить право иметь Стайлза на своей стороне.       Оно отступает, наклоняя голову в знак признательности за испытание, которое Стайлз только что предоставил, и спрашивает: Подождешь меня здесь внизу?       Стайлз закрывает дверь, запирает ее. — Я буду на кухне, — отвечает он. — Приходи за мной, когда будешь готов.

***

      Сонное заклинание Стайлза начинает проходить, как только Оно собирает их всех в гостиной. Они стоят на коленях в линию — охотник, отец, альфа, матриархат — со связанными руками за спинами. Путы альфы сделаны из омелы, а сам он находится в кругу из пепла рябины; у людей также связанны лодыжки. Шериф кренится, когда приходит в себя, а альфа-щенок уже задает вопросы, однако остальные двое молчат, глаза проясняются, пока они ждут, ищут возможность, пытаются найти преимущество.       Они не найдут.       Оно окидывает их настороженным взглядом, кивает один раз, заходит на кухню, где останавливается, ошеломленное.       Стайлз опирается на стол, бедром прижавшись к дереву, и он прекрасный, конечно, но... тарелка. Рядом с ним стоит тарелка, а на ней: две порции azukimeshi, два кусочка жаренного тофу, два вареных яйца, разрезанные по серединке, маленькая чаша рисового вина. — Поощрение, — говорит Стайлз. Оно поднимает на него взгляд, пересекается с его глазами, и одна сторона рта Стайлза кривится в веселье. — Заработай его.       Я готов, заявляет Оно, если готов ты?

***

      Они возвращаются в гостиную. Стайлз растягивается на диване, жестом указывая Ему начинать. Глаза шерифа становятся шире от предательства, задушенный звук застрял у него в глотке, а альфе и его игрушка — не особо лучше. Однако охотник... охотник наблюдает, глазами мелькая между Ним и Стайлзом; он может быть и наполовину не так умен и хитер, как Стайлз, но он и не глуп. — Это твое последнее подношение, — говорит охотник. Оно может почти видеть, как сердце мужчины ухает. Вкус отчаяния, боли, ярости такой опьяняющий, что Оно вынуждено прикусить стон. — Подношение? — недоумевает альфа. — Ты... о чем ты, подношение?       Оно смеется, отвечает: Даже возрожденный волк понял это, маленький щенок. И да, последнее подношение. — А значит, оно должно быть хорошим, — продолжает охотник. — Должно быть лучшим. Почему я... как я засчитываюсь частью лучшего?       Оно слышит, как Стайлз сдвигается, чтобы усесться, оглядывается через плечо взглянуть, как Стайлз смотрит на охотника с чем-то приближенным к интересу. Стайлз пересекается с Его глазами, оба безмолвно общаются мельчайшими движениями губы и брови, легчайшим движением головы и руки. Оно, в конце концов, вздыхает — это стоит того, чтобы увидеть, как Стайлз скалиться с этой жестокой, хищной ухмылкой — и смотрит снова на охотника.       Оно поменяет свои планы ради Стайлза, если Стайлз попросит, но Стайлз отказывается. Что ж. Когда ухаживание будет завершено и будет принято, Оно сможет осыпать дарами свою пару независимо от того, нравится это Стайлзу или нет.       Знаешь, рассказывает Оно охотнику, думаю, что тело твоего отца в любом случае отвергло бы укус, даже без таблеток с пеплом рябины. Серебро пластичное, да, но неизменяемое. Он никогда не был предназначен для того, чтобы быть волком. Оно приближается, приседает, говорит: Как и ты. Но я бы предоставил тебе такой выбор, если бы ты захотел. Просто так уж вышло, что прямо здесь с нами находится альфа. — Если мой выбор стоит между укусом или смертью, я выберу укус, — заявляет охотник.       Оно не удивлено, зато девчонка — да. — Папа? — спрашивает она, выглядя на грани слез, хотя и пытается призвать свою храбрость. — Ты бы... что? — Это не отвечает на мой вопрос, — говорит охотник. — Скотт здесь, потому что он лучший друг Стайлза, его отец, ладно, это имеет смысл. Но я и Эллисон? Кто-нибудь другой мог бы вписаться сюда лучше, чем мы. Мы просто сподручные.       Оно смеется, отвечает: Альфа — не лучший друг Стайлза. Все четверо смотрят на Него в замешательстве, и Оно закатывает глаза, оборачивается к Стайлзу. Как ты уже не убил их всех? Стайлз хихикает; Оно не может удержаться от того, чтобы не сесть прямее, зная, что является причиной восхищения Стайлза, наслаждения Стайлза.       У меня был план, рассказывает Оно приношениям. Грандиозный, великолепный план, рассчитанный на то, чтобы вытянуть раздор из вас четверых, что-то переполненное болью, агонией и абсолютным хаосом, который предлагает человечество. Но сейчас я просто хочу убить вас. Оно смотрит на Стайлза, говоря: Они не заслуживают этого. Они не заслуживают тебя.       Стайлз приподнимает одно плечо, отвечает: — Ты уже знаешь, каким будет мой ответ. Делай, как пожелаешь, мне все равно, кроме того, чтобы это было сделано.       Одной мыслью Оно призывает óни. Двое из них сдерживают щенка, и Оно входит прямиком в круг из пепла рябины, хватает голову альфы, дергает достаточно, дабы обнажить шею ребенка. Оно кусает глубоко, смакует аромат безысходности и отчаяния, а затем крови. Кицунэ как правило лишь предлагают парные укусы, но одно только прикосновение переполненных анархией зубов ногицунэ к крови волка внедряет инфекцию, которую ни один волк — истинный альфа или какой иной — никогда не переживал.       Оно забирает один из клинков óни. Пока альфа кричит, кости ломаются и исцеляются в мучительном порядке, изо рта, носа и ушей капает черная кровь, Оно пронзает мечом сердце матриарха. Она падает, разрушая пепел рябины вокруг щенка, однако тот уже слишком далеко ушел, чтобы воспользоваться возможностью этого. Напротив, его разум уже наполовину обезумел от смерти, он набрасывается на девчонку с зубами, кусая все, до чего дотягивается, пока воет-рыдает, обтирает лицо в ее крови, сдирает куски плоти и давится ими.       Охотник кричит, шериф тоже, и они не останавливаются до тех пор, пока два ребенка не мертвы. Оно выпивает большими глотками ярость, мучение, горе, затем заезжает острием клинка сквозь шею охотника, наблюдая, как тот умирает.       Когда охотник испустил свой последний вздох, глаза остекленели в смерти, шериф плюет в Него. Моментом позже он выглядит совершенно шокированным, когда Стайлз — Стайлз — тот, кто дает ему пощечину за его неуважение. — Сынок, — выдыхает он. — Стайлз, еще не слишком поздно остановить это, ты должен понимать, что это — безумие, прошу... — Ты олицетворяешь свободу от моей человеческой сути, — объясняет Стайлз ему. Неуместный ответ оставляет шерифа потерявшим дар речи. — Последняя вещь, что связывает меня здесь, единственная, что удерживает меня здесь, держит меня... нормальным. — Но ты нормальный, — говорит шериф, и он отчаянно борется со своими путами. — Стайлз, ты... Мечеслав, ты — мой, ты — мой сын, тебе не нужно этого делать.       Стайлз одаривает отца улыбкой, чем-то холодным и пахнущим льдом, полночью, превосходным пренебрежением. — Ты прав, — отвечает он. — Не нужно. Но я хочу. — Он делает паузу, наклоняет голову, спрашивает: — Когда ты успел забыть, почему мама хотела убить меня? Или ты убедил себя, что это была деменция?       Мужчина... практически ломается, слыша, что этот вопрос был задан так беспристрастно. — Она была... она не была в себе, Стайлз, — говорит он. — Она потеряла рассудок, была оболочкой человека, она не знала, что говорила. — Она была искрой, — рассказывает ему Стайлз. — Магией. Она точно знала, что говорила. — Стайлз опускается на одно колено перед отцом, произносит, так нежно, как Оно никогда не слышало, как Стайлз говорит: — Здесь я бы уклонился, если бы любил тебя. — Оно передает клинок до того, как Стайлзу придется попросить, наблюдает, как Стайлз поглаживает острие лезвия, слушает, как Стайлз повествует. — Ты должен был послушать ее и убить меня, когда я был ребенком. Ты должен был позволить Крису убить меня в лофте. Но ты ничего этого не сделал, поэтому сейчас я убью тебя, и я не буду переживать, кроме того, что я покончил, я приму ухаживания лиса, кто носит мое лицо. Мы станем парой и принесем кровавое разрушение на эту планету. И это, в некотором смысле, из-за тебя. За то, что позволил мне жить, благодаря чему я смог обрести это, у тебя есть моя благодарность.       Нет сомнения в том, когда Стайлз убивает своего отца.

***

      Óни уходят. Оно предлагает руку, помогает Стайлзу встать, не отпускает руки Стайлза.       Я проявил себя своими подношениями? спрашивает Оно. Ты примешь мое ухаживание и станешь моей парой, оставив свою человеческую суть позади, чтобы стать тем, кем являюсь я, делать то, что делаю я, жить так, как живу я? — Проявил, — говорит Стайлз. — И я приму.       Они делят тарелку, делят поцелуй, делят укус, как уже делят лицо, взаимосвязь, голод.       Готов? спрашивает Оно.       Да, отвечает Оно.