Старый Гарри

Окрестности в пожаре пылают за окном.

Король наш старый Гарри подвинулся умом.

На нивах опалённых зерна не соберешь.

Летят отряды конных, вытаптывая рожь.

К чему страдать-трудиться, все пущено на слом.

Не дай вам Бог родиться при Генрихе Шестом!

Александр Городницкий

Гниль и сырость пронизывали камеру в которой находился он, покинутый и жалкий оставленный король, давно уж ничего понять не мог. Где он? Куда девалась Маргарита, что так мила ему была, а мальчик их, что имя в честь великого предка носит? За что оставил его кузен Ричард. Он ничего уже не помнил, порой он видел лицо матери, лицо дяди Иоанна, а вот лица отца не помнил он, а видел ли его Гарри хоть раз то? Да как же, видел. А если нет, а были ли все те, кого он знал, была ли Маргарита, Эдуард, иль всё ему привидилось. Он звал их часто, но никто не отвечал, порой казалось ему что он среди песков на вороном коне, несётся в бой под знаменем с тремя леопардами. А нет же, а где же Лилия, он ведь и Франции король, иль нет, а вдург всё выдумал то он. Вдруг не король он, а это всё сон дурной? Услышался внезпано звук, как будто дверь открылась и появилась тень в проёме, высокая и статная. — Ричард, Ричард, я знал что ты придёшь, ты меня не бросил, — слабым голосом промолвил он. Фигура же напротив него, приблизилась и Ричарда она напоминала слабо. На голове фигуры той венец виденелся, на щеке шрам ужасный был.   — Кто ты, зачем пришёл, — забившись в угол молвил он.   — А ты меня совсем не помнишь, хотя как помнить мог, коль ты меня не видывал ни разу, а сын ли ты мой? Мой Гарри не потерял бы две короны. А может ты подменышь вовсе. — Кто ты, уйди скорей, снеми венец, он мой и только, отец мой умер, ты не он, — вжимаясь в угол крикнул он. — Позор Ланкастеров, позор Плантогинетов, — сурово произнёс его отец и направился он к месту откуда появился. — Уйди, уйди, ты не отец мой, отец меня любил. "Да ты не знал его", — вдруг пронеслось в его то голове голосом знакомым. Знал, знал, знал же, вторить он начал, отец велик мой был. И вдург перед лицом его предстала женщина в прекрасном платье, лицо знакомое, но как она здесь очутилась? —Матушка, ты здесь, я знал что ты придёшь. — Мой Гарри, милый Гарри, чего боялась я, но как не взглянь я вижу лишь одно, ты в Карла уродился. Как я надеялась, но увы, ты новый Карл VI, разница лишь в том, что дед твой, мой отец лишился лишь одной кароны, а ты двоих, — нагнувшись и пытаясь расправить волосы его произнесла Екатерина. После чего пошла назад. — Не уходи, мне одиноко, не уходи, останься, — взмолился он. Она лишь обернулась и улыбнулась грустно и как отец исчезла. Зачем приходили они, зачем, они ж мертвы все или нет? Какой сейчас то год от рождества Христово? Не помнил он, а может и не знал. Зачем, зачем они являлись всё же, лишь подразнить, но он, он... Скукожившись от холода заплакал он. За что они так с ним. И на щеке он ощутил тепло, как будто мать пришла то снова, открыв глаза увидел он не матушку свою, а женщину, что любил всем сердцем. — Маргарита, ты здесь? Иль кажишься ты мне. — А есть ли разница? — Сейчас то нет уже, — из глаз его пролились новые слёзы. — Ты знаешь ли? — О чём любовь моя? — О смерти последнего, из-за кого тебя ещё терпеть то можно было, — её глаза вдруг наполнились гневом, — сегодня был убит наш сын, а ты сейчас лежишь и зовёшь отца его убийцы. — Как умер, кто убил, я никого не звал, лишь Ричарда. — Твой троюрдный дядька уничтожил всё что строилось годами, — рука её скользнув на шею уже душила его, — всё ты позволил, ты дал ему протектора то титул, ты или не ты? — Но как... За что. — Из-за тебя, гореть в аду мы будем вечно. Из-за тебя я сына больше не увижу, из-за тебя, вымер великий дом Ланкастер, а Йорки ныне правила диктуют нам, — закончив говорить она изчезла так же резко, как и появилась. Упав на чевереньки отплюнул он то кровь, как умер? Когда? Причём здесь Йорки, а может и притом, а может нет уже кузена Ричарда и под знаменем его шагают его родичи. Но вот за что убили Эдуарда, он ведь всего лишь мальчик, а может и мужчина, а может... Тогда кто он? Сколько уж ему лет, не видно рядом зеркалов, но ощупав лицо своё учуял он морщины, да сколько ж лет уже он ходит по белу свету то, а кто он? Кто Маргарита? Кто мать его? А кто отец? Кто дед? Кто кузен? Всё ощущается ему знакомым, как будто одни и теже вопросы задаёт себе то он. Зачем пришли они сюда, его то ненавидя, пусть сгинут, сгинут все, я не желаю видеть их, как я их ненавижу, деда за болезнь его, отца и мать, жену. Боже, да что я говорю, я их любил ведь всех, люблю ли их сейчас? За что? За что ему всё это? Плохим ли человеком был то он? Отец его жестоким был, но справедливым, а дяди его то в доблести и в уме равных себе не знали. Зачем же он родился, зачем, но вот зачем? Пусть Бедфорд лучше б правил, Иоанн Второй в пять раз уж был бы лучше чем Генрих то Шестой. Опять услышал звук шагов, кто там подумал он? Неблагодарная жена? Рассержденный отец, расстроеная мать? Иль дядька с упрёками явился, уж всё равно ему, он слаб и жалок глаза его красны от слёз, но поднял всё же их он. Пред ним стоял то человек, молодой высокий рыцарь, его он не узнал, но вот лицо ему кого-то да напоминало. — Отец, — услышал чётко он. И понял всё то он, пред ним стоял Эдуард, его маленький мальчик, что в детстве весело бегал по дворцу. — Мой мальчик, — из глаз его нахлынули новые то слёзы. — Пойдём отец, нас уже ждут. Кто ждёт? Зачем? Хотел спросить он, но вдруг заметил на голове его один изъян, череп его пробит был то с боку, виднелась, кровь, но не текла она. Он понял всё, впервые он всё понял и медленно послушно повинуясь воле сына встал он. Тот руку его взял и к двери то повёл. Лишь под конец обернувшись заметил одно он, тело его осталось лежать то в том углу, но развернушись к двери откуда сочился свет он сделал шаг вперёд.