༻◊REQUIEM◊༺

— Друг мой любезный. Мне жаль, но ни в коем случае нельзя было нарушать договор. Нужно было делать лишь то, что ты должен был. Но ты поддался. Поддался пению чистой души. Увы, наказать тебя иным способом я не могу. А потому могу подарить тебе лишь мучения. Страшные, мерзкие, на долгие годы. Уверен, что ты лишний раз поймёшь, как не приятно менять ход игры и идти против правил жизни. — твердил голос, исчезая в пустоте.

***

      Балки и каркас старого дома с треском падали. Одна, вторая, третья. Едкий дым заполнял помещения ровно до того момента, пока крыша не выдержала нагрузки и не с крахом обвалилась во внутрь. Пламя было беспощадно, всё с каждой минутой становясь сильнее и сильнее. Все предметы интерьера быстро съедались им. Дорогой диван, явно привезённый из-за границы, роскошный ковёр, расписные картины, выкупленные у художника. Пламени было всё равно, сколько денег люди потратили на то, чтобы обустроить жилище именно так. В красивом готическом стиле.       В прочем, владельцам дома тоже было всё равно на потраченные суммы, о которых большая часть населения могла только мечтать. У них была выполнена одна единственная цель, а потому за декор они не беспокоились совершенно.       Они быстро миновали толпу зевак, собравшихся буквально из ниоткуда и умоляющих хотя бы кого-нибудь остановить пожар, чтобы он не перекинулся на соседние дома и не превратился в катастрофу. – Воды! Скорее, черпайте! – Боже правый, горе-то какое...       И всё, что пока получилось выудить из возможных жертв — обессиленный и изнывающий от неизвестного людям горя щенка, с явной печалью смотрящий в сторону дома. Он жалобно скулил, совершенно не требуя своего спасения. Есть куда ценнее жизнь, чем его, собачья. — Мышка попала в мышеловку. Можно не беспокоиться. Уходим, пока люди окончательно крик не подняли. — твердил голос мужчины, уводящего в глухие и тёмные дворы своего товарища. В подобной суете никто даже и не заметил, как две фигуры отделились из общей толпы, более чем довольные исходом событий. Мерзавцы. Продажные крысы. — Интересно глянуть на его лицо, когда его вот так провели. А ведь такого задорного мальчугана люди лишатся. Кто он там, почтальон? Ну-ну. Пусть привыкают, не вечно им жить с таким добром.

***

      Глухой удар по спине, вместе с которым прозвучал тихий хруст. Видимо, что-то опять было сломано. Рука или нога, ребро или лопатка, уже неважно. А ведь даже закричать от боли не получится. Нити слишком плотно обмотали губы, не давая ни раздвинуть их, ни поджать. Лишь громко мычать под оглушающий треск огня. Невыносимая мука, из-за которой нет возможности позвать на помощь. Да и Уика, наверно, поймали, уводя в безопасное место, не поняв его основной просьбы...       Стараясь не терять последнюю надежду каким-либо чудом выбраться из пекла, тощие руки пытались тащить за собой тело юноши. Тяжёлое, обездвиженное, неподъёмное. Наверняка тяжёлая доска мало того, что повредила спину (если не сломала её вовсе), так и лежала сверху, мешая двигаться. А ведь тело ничего не чувствовало. Значит, всё слишком плохо. Значит, Виктор вот-вот потеряет последнюю связь с этим миром, сначала лишившись сознания, а позже — жизни, сгорая невольно в пламени предательства и коварства судьбы, что решила с ним сыграть. Разум медленно тонул в отчаянии, а тело подхватывала лёгкость. Глаза заплывали от слёз и жары, возносились к небу. Ах, был бы он хотя бы на частичку себя верующим, получил бы хоть какую-то помощь. Но нет, сейчас он вынужден умереть, но уже по чьей причине — не волновался. Обыденное дело случая. Слишком нравилось быть сейчас реалистом. Ведь в таком случае Виктор избавится от своих проблем, пусть и потеряет того, кого так сильно любил все эти годы. Единственного верного друга. Хотелось бы надеяться, что у Уика будет любящая семья и не менее любящие хозяева.       У такого малыша явно не должно быть проблем. В конце-концов, он был слишком активным и задорным, любящим и понимающим псом. Таким было совсем не место на улице. И оставалось только надеяться на лучшее. Не за своё завершающееся будущее, а за чужое, четвероногое... — Вижу, у тебя крохотные проблемы. Какая жалость. Слишком жалкое зрелище, но я не удивлён.       Мерещилось или нет, но Виктор точно слышал чужой голос, дрожаще поднял голову, стараясь изо всех сил сфокусироваться на приближающемуся из пламени силуэта. Высокий (возможно, относительно лежащего на полу чердака Виктора), стройный, с блестящими при огне голубыми глазами. Когда незнакомец опустился на одно колено, очень хотелось что-то сказать или хотя бы вздохнуть от удивления, но тот сразу же приставил палец к чужим губам, проводя когтистой рукой по нитям. — Что-то отделяет от сладострастной агонии, в которой ты уже давно погряз. Удивительный экземпляр. Я никогда ранее таких не встречал. Свободно причиняющих себе же вред, умирающих в полном одиночестве из-за этой дурости. Как низко, — незнакомец хмыкнул, убрав руку и приподняв ею чужой подбородок. — Однако, говорят, что среди сброда можно найти некоторые самородки. Хорошие, прекрасные в своём роде. Уверен, ты мог бы таким стать. Однако... Хочешь ли ты этого?       Глаза Виктора округлились. Все эти слова, которые почему-то слишком отчётливо слышались на фоне хаоса, буквально пожирали мозг. Неужели он может получить прощение у Фатума и вернуться к жизни? Немой вопрос перебил вздох незнакомца, чей рот расплылся в улыбке. И либо Виктору уже действительно мерещилось, либо у этого странного человека и вправду были клыки. — Я дам тебе возможность жить дальше. Однако, тебе нужно будет подчиниться мне. Ты ведь понимаешь, к чему я? Я не люблю повторять дважды, monsieur.       Не дожидаясь ответа, незнакомец поднялся на ноги и собираясь уже уходить, но тут же остановился, краем глаза с самодовольной ухмылкой глядя сзади себя. Он заметил, как рука юноши, дрожащая и ослабленная, из последних сил тянулась к красному плащу с чёрной накидкой, цепляясь прямо за полы́. Не пустит. Поступит жутко некрасиво, но будет умолять вернуться на этот мирской свет.       В этом взгляде так и читалось простейшее "прошу, не уходите". На такое незнакомец, чьи белоснежные пряди начали грациозно развеваться на ветру, вновь повернулся к жертве обстоятельств, сверля небесными радужками, что вспыхнули звездой победы. Он, как подобие ангела, гордо склонился перед жалким юношей, оглаживая ухоженной рукой его горячее лицо в саже. — Значит, ты принимаешь мои слова? Становишься не человеком, выполняешь мои указания взамен на спокойную долгую жизнь. Уговор ясен? — и тут же протянул свободную ладонь с золотым перстнем. Правда, руку увядающего на глазах собеседника пришлось ловить, потому что та буквально камнем упала с воздуха на пол. Некто хищно улыбнулся, чуть нахмурившись в оскале. — С этого момента зови меня господином Дезолье. Не иначе. Тот самый Джозеф Дезолье, кто у всех на слуху. Даже у тебя, Виктор Гранц. — усмехнувшись, закрыл юноше глаза, пытаясь уже однозначно взять контроль над обессиленным молодым человеком.       Мир потух даже в тот момент, когда рука уже была убрана. Словно сейчас Виктор находился где-то в подпространстве, где не было ничего и никого. Только он сам и голос "спасителя", который отдавался всеми услышанными словами в глубинах сознания тихим эхом. — Теперь ты будешь моим.       После этих слов тело словно прожгла не одна пара таких пожаров, в котором удалось побывать. Разрывающая тело на части, заставляющая сгорать буквально изнутри, теряя возможность хоть о чём-то думать. Только он, страх, агония и господин Дезолье, который явно был уже частью сознания Виктора, вцепившись настолько крепко, чтобы наверняка у жертвы не получилось улизнуть.