Heaven Has A Road But No One Walks It

      — Что? — рявкнул Сюэ Ян одновременно с даосами, уставившись на мальчишку-крольчонка. Больше всего на свете ему хотелось сейчас схватить его за глотку и яростно вытрясти все ответы с разъяснениями, но его единственная рука оказалась заблокирована кучей свертков с конфетами, которые даже без лишних телодвижений то и дело норовили рассыпаться по земле.       Малыш-заклинатель переводил взгляд широко распахнутых глаз с одного на другого, словно разрываясь между желанием раздуться от собственной важности и еще раз убедиться, что они не подтрунивают над ним.       — Так вы что, правда ничего не слышали?       — Прошу, — едва слышно произнес Синчэнь. — Нет, мы не… Не мог бы ты рассказать нам, что произошло?       Неуклюже, но яростно дергая повязку зубами, чтоб спрятать, наконец, конфеты и освободить руку для потенциальных хватаний за глотку, Сюэ Ян метнул на мальчишку взгляд, по остроте своей напоминающий кинжал, чтобы стимулировать к дальнейшему разговору. Тому хватило мозгов сглотнуть и незамедлительно продолжить.       — Мы только недавно узнали наверняка, а до этого столько слухов было! Никто не мог разобраться, где правда, а где ложь! Но Верховный Заклинатель умер — и все великие ордены подтвердили это. Он пал в Юньпине довольно давно.       — Как? — рыкнул Сюэ Ян, спрятав все свои свертки. Теперь его рука свободно сжималась, жаждая дотянуться до чужого горла. — Что произошло?       — Небеса обрушились на него за все содеянное! — выпалил мальчишка слишком уж восторженно, по мнению Сюэ Яна, и тот незамедлительно оскалился, как бы намекая, что уже давным-давно вжал бы его в стену с ножом у глотки, буквально выковыривая ответы вместе с кишками по одному на каждый внутренний орган, если бы не эти два благочестивых даоса, стоящих прям тут, рядышком.       — Но это правда! — поспешил уточнить крольчонок, будучи все-таки не до конца глупым. — Когда открылась истина обо всех его злодеяниях — он делил ложе со своей сестрой, убил названного брата и собственного отца, хитростью привел к гибели столько кланов, говорят, даже сына своего сам умертвил! Люди узнали, и он попытался скрыться от их правосудия в храме Гуанинь, ожидая защиты, — но даже сама богиня милосердия была столь потрясена его кознями, что обрушила на него свой храм!       Сюэ Ян тупо моргнул, представляя эту картинку — Цзинь Гуанъяо, осознающий предстоящий финал настолько ясно, чтобы броситься в храм Мэн Ши, — и услышал собственный высокий смешок, потому что… ну как еще ему реагировать? Что еще он мог бы сделать в такой ситуации?       — Ты прям точно уверен? — прошипел он сквозь ухмылку, застывшую на его лице подобно посмертной маске, и угрожающе подступил ближе, чтоб иметь возможность посмотреть на мальчишку сверху вниз. — Тело нашли? Да кто тебе вообще об этом рассказал?       Мальчик отпрянул, всем своим видом демонстрируя отчаянное желание скрыться за спинами остальных двоих, он явно сожалел о том, что вообще заговорил с ними — или даже о том, что родился.       — Это официальное известие! — пискнул он, выпрямляясь в похвальной, но тщетной попытке выглядеть выше подобно настоящему, взрослому Господину. — Подтвержденное всеми лидерами великих орденов — они были там и лично все видели! Конечно, ходили сплетни о мстительных призраках, темных заклинателях и божественном провидении — но в официальной сводке, разосланной всем кланам и орденам, говорится, что храм был уничтожен, а с ним и Верховный Заклинатель! Теперь Цзинь Жулань — глава ордена, и Цзян лично позаботился об этом.       — Блядь, — отсутствующе констатировал Сюэ Ян, вероятно, выглядя не менее в прострации, чем оба даоса, а затем снова повторил, куда резче, но все еще недостаточно резко, чтоб выразить глубину всех ощущений: — Блядь!       — Вы… вы в порядке? — неуверенно спросил мальчишка, переводя взгляд с его застывшей улыбки на лица остальных двоих, которые все еще выглядели так, словно хорошенько получили по башке.       — Мы просто… мы шли в Цзиньлинтай, чтобы встретиться с Верховным Заклинателем, — сипло произнес Синчэнь, выглядя едва ли лучше, чем тогда, в городе И: словно бы все его надежды, мечты и причины жить вдруг рухнули оземь и разлетелись осколками, что они, собственно, и сделали сейчас.       — Не волнуйся, даочжан, — поспешил заговорить Сюэ Ян, сосредотачиваясь на более важных вещах. На том, чтобы пусть тщетно, но попытаться избавиться от оскала — по крайней мере из голоса. Сделать его более мягким. — Мы… Мы придумаем что-то, вот увидишь! Мы можем… Мы найдем другой способ, мы все исправим! Мы…       Ебаный в рот, если б он еще знал теперь, что делать-то, а.       По разгоряченному тяжелому воздуху пронесся очередной раскат грома вдалеке, и его и без того ноющие кости руки начали буквально пульсировать болью, что было просто охуенным завершением и без того охуенного дня.       — Прошу прощения, что стал вестником дурных новостей, — произнес юный Ван, медленно переводя взгляд от одного ошарашенного лица к другому. Что ж, по крайней мере, ему хватило совести раскаяться за то, что вот так взял и разрушил все планы.       — Это не твоя вина, — выдавил из себя Сун Лань, вероятно, от удивления он настолько отупел, что забыл о своей особенности и о том, что мальчишка его не услышит.       — Если вам негде остановиться в Иньчуане, — неуверенно нарушил затянувшуюся тишину юный господин, — то поместье Ванчуань находится всего в нескольких ли от самого города. Ранее вы так помогали нам, что теперь мы были бы весьма рады предложить в качестве благодарности свое гостеприимство на столько, на сколько вы посчитаете нужным остаться.       Сяо Синчэнь наконец-то взял себя в руки достаточно, чтоб, несмотря на ужасную, почти восковую улыбку, вежливо поклониться — хоть его привычное изящество вдруг превратилось в нечто медленное, неуклюжее и болезненное.       — Спасибо. Это было бы… Да. Мы были бы очень благодарны.       Облегченно улыбнувшись, мальчишка вновь выровнялся, довольно неловко возвращаясь к имитации манер взрослого господина, и подозвал к себе свое скромное сопровождение.       — Здорово! Я имею в виду… для нас это честь, принимать вас у себя в гостях. Нян — ну, моя матушка госпожа Ван — будет просто счастлива встретиться с вами! У нас давненько не было посетителей.       Сухой ветер понес их следом за взволнованно-болтающим юным Господином из Иньчуаня, словно погребальные украшения из бумаги, сорванные с намеченного места. И горький пепел всех надежд и их чаяний остался там, в дорожной пыли, подобно осколкам разлетевшейся чашки.              

***

      — Некоторые говорят, мы прокляты, ну, в плане, клан Ван, — делился юный заклинатель после того, как Сун Лань пришел в себя достаточно, чтоб вручить ему монетку запасного талисмана и полноценно его поприветствовать.       Как-то так получилось, что обязанность по поддержанию разговора опустилась именно на его плечи, ведь Синчэнь шел словно бы в оцепенении, а Сюэ Ян сверлил его взглядом, словно раззадоренный ястреб, вне сомнений, пытаясь уловить момент, когда плетение из заклинаний даст крен под влиянием слишком сильных негативных эмоций.       Возможно, Сун Лань был бы больше недоволен тем фактом, что ему тут приходится любезничать, ведь светские беседы никогда не были его сильной стороной, но, к счастью, юного заклинателя вполне устраивал сложившийся расклад. Большую часть диалога он брал на себя, лишь временами бросая на собеседника взгляд широко распахнутых — то ли от восторга, то ли от страха — глаз.       — Вот как, — уклончиво промямлил Сун Лань, и мальчик неловко кивнул.       — Я просто подумал, надо сказать. Мало ли, вдруг люди чего-то уже наболтали.       Разумеется, не наболтали — они еще не настолько давно в Иньчуане, чтоб начать собирать сплетни. Но, похоже, мальчишка все равно вознамерился рассказать свою историю.       «Возможно, иногда, — Сун Ланю на ум пришли слова Синчэня о беременной девушке и ее матери, — людям просто нужно, чтоб их выслушали.»       Скудное сопровождение слуг держалось на почтительном расстоянии, а заунывный раскат грома звучал еще дальше, когда Ван Хайфэн рассказал ему, что в Цзянху ранее было два известных клана Ван: на юге — Жунань Ван, а на севере — Иньчуань Ван.       Последний был крайне горделивым, но довольно скромным по своей численности — до тех пор, пока одна из его самых умных и амбициозных дочерей не сумела достичь в Безночном Городе таких высот, чтобы стать доверенной особой младшего наследника. Вот тогда-то Инчуань Ваны стали процветать, получая милость за милостью от залитого солнцем дворца его превосходительства Вэнь Жоханя.       — Она погибла на войне, — сказал Ван Хайфэн. — Еще до моего рождения, я даже не знал ее.       Когда звезда клана Инчуань Ван ярко засияла на небосклоне, его молодой предводитель наконец сумел заработать себе имя и скопить достаточно богатств, чтобы посвататься к женщине, которую он любил и которая любила его — к юной госпоже из Жунань Ван.       — Вот почему ходят сплетни, что мы прокляты, — пояснил Ван Хайфэн, тщательно избегая зрительного контакта. — Из-за одноименного брака. Несмотря на то, что у них разная родословная, люди считали это ухаживаниями брата за сестрой. Но моя нян — то есть матушка — сказала, что раз уж сам император женился на женщине с такой же фамилией, как у него, то они с моим отцом тем более имеют право пожениться. Думаю… они какое-то время действительно были счастливы. А потом разразилась война.       — Жунань… Это где-то возле Юньмэна, да? — отозвался Синчэнь довольно зыбко, хоть и пытался вежливо поддерживать разговор.       —Да, — кивнул Ван Хайфэн. — Так получилось, что две семьи оказались по разные стороны баррикад. А Жунань Ван, они… Старому главе стало стыдно, что его дочь вышла замуж в орден, который так тесно повязан с Вэнями. Поэтому, чтоб сохранить лицо, он заявил, будто бы она была взята против своей воли, и, соответственно, поклялся отомстить Иньчуан Ванам. Это было… очень паршиво.       Воспоминания Сун Ланя об Аннигиляции Солнца были мрачными и тоскливыми. В то время чужие, не принадлежащие ему глаза все еще зудели в глазницах укором, а сердце ныло и того пуще — он бесцельно бродил по истерзанным войной землям, предлагая свою помощь тут и там, в надежде встретить заклинателя… слепого заклинателя в белом, творящего то же самое.       — Моего отца и всех его людей призвали в самое сердце Цишаня, чтоб защитить дворец, — тихо продолжил мальчик. — Он умер в бою далеко от дома. А когда Великие Кланы шли этими краями на Безночный Город, они… Они позаботились о том, чтобы уничтожить всех пособников Вэней. Никто из Иньчуан Ванов не выжил, ни один — хоть там и были лишь женщины, дети и старики. Но мою нян они пощадили — им ведь сказали, что она всего лишь безвольная узница. Но ее семья… Они не… Все было очень плохо.       Сун Лань вздрогнул, не понимая толком от чего: то ли из-за мрачной истории, то ли из-за тщетных попыток мальчишки рассказывать ее равнодушно, то ли из-за удушающего давления воздуха. Он поймал себя на том, что буквально мечтает, чтобы разразилась буря, прорвала вспузырившиеся небеса и выплеснула наружу дождь, громы и молнии, принося после себя столь желанное облегчение.       — После войны мой дедушка объявил эти земли военным трофеем, — голос Ван Хайфэна дрожал, выдавая его истинные чувства даже вопреки всем стараниям выглядеть беспристрастно. — Он вернул их во владения моей нян, чтобы она жила здесь, в месте, где она обрела счастье и которое было ей домом. Мне кажется, он так пытался попросить прощения. Ну, что его союзники убили всех, кто был ей дорог.       — Отстой, когда мир заклинателей творит такую хуйню, — вклинился Сюэ Ян, как всегда тактичный. — Я удивляюсь, как это они еще тебя оставили в живых.       Мальчик запнулся и мгновенно покраснел, даже вопреки тому, что Синчэнь тут же неодобрительно нахмурился в сторону Сюэ Яна, а тот, в свою очередь, пожал плечами и отвернулся.       — Моей нян говорили, что ей не стоит, — промямлил Ван Хайфэн. — Мол, есть лекарства, которые принимают, чтоб избавиться от больного или нежеланного ребенка еще до его рождения. Ей говорили, что она не должна, ну… Но она отказалась. Так что остались только мы.       — Я очень сожалею обо всех утратах, что понесла твоя семья, — мягко произнес Синчэнь, и он правда сожалел, вырывая себя из собственной горечи, чтобы предложить непоколебимое сочувствие для других.       Перед внутренним взором Сун Ланя вдруг по-новому встал образ этих троих детей посреди чумного кладбища, с обнаженными мечами в дрожащих руках, — детей, что прибегли к темному искусству и создали монстров, с которыми можно было бы сразиться. Отчаянный гамбит, позволяющий им появиться героями в обществе заклинателей, которые предпочли бы увидеть их в гробу.       Ослепленный яростью, он тогда так и не смог осознать всю опасность ставок в безжалостных политических играх. Очевидно, что и сейчас не осознавал, раз так беспечно позволял себе вести Сюэ Яна в Цзиньлинтай, где его не ждало ничего, кроме смерти…       — Пришли, — сказал Ван Хайфэн, заставляя вынырнуть из тошнотворных размышлений. Он указывал на изящное поместье, появившееся в поле зрения сразу же за резким поворотом дороги, оно было спрятано под сенью обширных садов и едва ли не плавало в заполненных лотосами прудах вокруг.       Оно было прекрасным. И однажды здесь все было залито кровью.       Иньчуань Ваны, Вэни и Цзяо, все до единого, включая невинных детей, — стерты с лица земли, потому что кто-то при власти счел это оправданным актом возмездия и справедливости.       Так же был уничтожен клан Сюэ.       И клан Чан.       И храм Байсюэ…       Проводя их через искусно сделанный мост к воротам, Ван Хайфэн отправил свою свиту вперед, затем повернулся и церемонно поклонился им. Несмотря на все его старания выглядеть полноценным господином, он все равно казался взволнованным подростком.       — Добро пожаловать, — заявил он серьезным тоном, — в Ванчуань. Для меня, как для последнего представителя рода Иньчуан Ван, великая честь приветствовать вас в качестве гостей нашего дома.       С тяжестью в сердце Сун Лань последовал за ним и остальными двумя внутрь.              

***

      У места, в которое они пришли, был привкус древней смерти и подавленного гнева, оседающий на языке призрачным отголоском дыма и запекшейся крови. Слабый, совсем жиденький — армия заклинателей, зачищающих во время войны здешние места, должно быть, по завершении всего установила подавляющие печати. «Естественно, — предположил Сюэ Ян. — Ведь когда вовлечен в войну, не стоит оставлять позади неупокоенных мстительных духов без присмотра.»       Устаревшие кровавые потеки тихо перешептывались из щелей — кое-где их так и не удалось до конца вычистить, и теперь они оставались невидимыми для всех, кроме весьма проницательного темного заклинателя. Крохотные косточки, похороненные в иле под мостом у входа, едва слышно всхлипывали во сне.       Голова внезапно тоже начала болеть так, словно какая-то из раздробленных в руке костей вдруг по своей воле перекочевала в череп, чтоб теперь беспокойно ерзать там, то и дело врезаясь в черепную коробку изнутри. Прохладный, освежающий интерьер дворца несколько облегчил страдания — но благодаря этому все безумные мысли сумели пробраться обратно и полностью захватить его разум. Едва ли лучше.       «Я буду тем, кто подарит ему его мечту», — бросил он в лицо Сун Ланю всего несколько шичэней назад. И, разумеется, как по сигналу, Вселенная сначала посмеялась, а затем взяла и надрала ему зад, как же иначе.       Цзинь Гуанъяо умер.       А вместе с ним и малейший намек на потенциальные рычаги давления, а также последняя крохотная надежда на возможность подарить Сяо Синчэню его мечту, подарить что-то настолько значимое и существенное, что он мог бы…       — Я велел слугам приготовить для вас лучшие гостевые покои, — подал голос крольчонок, и Сюэ Ян готов был из принципа выпотрошить того за то, что так бесцеремонно вытащил его из лихорадочных размышлений. — По дороге к ним я представлю вас моей нян, уверен, ей будет приятно встретиться наконец с вами! Помниться, она с таким восторгом слушала мой рассказ о нашей Ночной Охоте! Только, эм… Я не посвящал ее… ну, во все подробности. Они бы ее очень расстроили, полагаю. Так что, может, нам не стоит… ну, слишком зацикливаться на этом.       — Ты имеешь в виду те подробности, что касаются темного искусства? — уточнил он с ехидной полуулыбкой, и мальчишка тут же снова споткнулся, покраснев, что заставило Сяо Синчэня вновь повернуться в его сторону с укоризненно хмурым выражением лица. В этот момент Сюэ Ян подумал, что, вероятно, стоило бы прямо сейчас сжечь это место дотла вместе со всеми присутствующими — и дело с концом.       — Я, эм… Ага. Эти, да. Так что… можешь, пожалуйста, ей не говорить? — умолял мальчишка, его дурацкие, широко распахнутые глаза буквально напрашивались на то, чтоб их аккуратно выковыряли ножичком из глазниц, но, не без труда подавив этот импульс, Сюэ Ян просто пожал плечами и отвернулся. Сейчас у него совершенно не было настроения вновь сталкиваться с осуждением на лице Сяо Синчэня.       — У нас нет причин говорить об этом, — заверил его Сун Лань, отчего мальчишка явно сдулся, облегченно выдохнув, и, разумеется, за это Сун Лань заслужил легкую улыбку от Синчэня. Конечно, как же иначе.       Он прикусил язык, чтоб не сболтнуть лишнего, и старательно заглушил в голове чужой разговор — их светская болтовня и так и эдак была ему не интересна. Он должен что-то придумать, какой-нибудь план, решение, способ исправить все это дерьмо, он же так хорош в этом! Он всегда вставал на ноги после ударов, прокручивался и разил в ответ — мечом или даже зубами, если приходилось. У него всегда было как минимум три запасных плана в голове, он всегда мог обратить провал в преимущество — так почему же в этот раз он не продумал это, почему он не смог просто…       Бесполезный, блядь!       Тупой, медленный и бестолковый — и совершенно, совершенно бесполезный.       А бесполезность опасна. Бесполезность равноценна по сути своей понятию расходного материала. И в этом мире не было ни одной души, которая не захотела бы с радостью прикончить его, как только он станет бесполезным. Или, ну. Одна, однажды, была, но и Синчэнь уже умудрился наглядно продемонстрировать, как счастлив был избавиться от него в своей голове, едва тот ему надоел.       А теперь у него не было ничего, что бы можно было…       — Наверное, стоит вас сначала предупредить, — сказал юный Ван, остановившись у богато украшенной двери центрального зала, и Сюэ Ян едва не вздрогнул, возвращаясь в реальность и с ужасом осознавая, что и понятия не имеет, как добрался сюда. Ослаблять свою бдительность до такой степени тоже было недопустимым промахом.       — Моя нян… то есть я хотел сказать, моя матушка… Она не говорит. Перестала после смерти отца. Просто чтоб… чтоб вы знали. Не то чтобы она грубая или невежливая, просто она не может.       Сун Лань изобразил одну из своих редкостных, кривобоких улыбок, весь такой из себя святоша, преисполненный безграничной терпимости. Вот же уебок.       — Едва ли я из тех, кто станет обижаться на подобные вещи. Полагаю, моим спутникам тяжело дались сегодняшние новости и им не помешало бы несколько передохнуть и восстановиться, но, разумеется, мы почтем за честь сперва поприветствовать хозяйку дома.       — Я в порядке, Цзычэнь, правда, — мягко пробормотал Сяо Синчэнь, едва заметно прикоснувшись кончиками пальцев к ладони Сун Ланя, и Сюэ Ян вдруг осознал, что никак не может оторвать взгляда от этого прикосновения.       Словно получив удар от строптивой, боевой лошади, он вдруг понял, что теперь, раз уж ему нечего предложить взамен, он больше никогда не сможет ощутить нежное прикосновение Синчэня — это озарение почти сумело вывести его на ебучие слезы, но легкие сжались так сильно, что он едва мог вдохнуть. Может, оно и к лучшему — по крайней мере это гарантировало, что из его уст не сорвется ни звука и можно сосредоточиться на том, чтобы удержать лицо и предательские глаза под контролем.       Должен же быть способ как-то исправить это! Должен быть.       — А-нян, я дома! И я привел гостей! — воззвал мальчишка, сопровождая их в большое помещение за дверью — из-за тусклого освещения и безлюдности оно больше походило на усыпальницу, нежели на приемный зал. — Помнишь легендарных заклинателей, о которых я рассказывал? Ну те, что помогли мне и Ичэню с Ицзунем на ночной охоте по пути к Собранию? Я встретил их в городе, они искали место, где можно было бы остановиться, и я пригласил их к нам.       Мальчик остановился посреди зала и коротко поклонился силуэту на троне в дальнем конце.       — Даочжан Сяо, даочжан Сун, Сюэ-цяньбэ, это моя матушка, Ван Жуцин. А-Нян, это Яркая Луна и Легкий ветерок Сяо Синчэнь, Далекий снег и Ледяной Иней Сун Цзычэнь и Тигр из Гор, Сюэ Чэнмэй.       Матушка крольчонка оказалась бледной женщиной неопределенного возраста, в белых одеждах и с залегшей под впавшими глазами тенью — что-то в ее пустом взгляде и траурных одеждах вдруг неуловимо напомнило ему знакомый образ маленького лютого мертвеца, и Сюэ Ян тут же оскалился, не в силах себя контролировать. Он содрогнулся, яростно соскребая остатки этого образа из своей головы.       — А-ня… Матушка рада приветствовать вас в поместье Ванчуань, — абсолютно уверенно выпалил мальчишка, хотя на лице женщины не дрогнул ни один мускул. Впрочем, когда даосы отвесили поклон в знак приветствия, она, хоть и медленно, но все же склонила голову. Даже после этого она все равно больше походила на погребальную куклу, чем на живого человека.       По-прежнему яростно отказываясь принимать участие в любых, вполне предсказуемых для благородного общества тщеславных и эгоистичных подлизываниях, Сюэ Ян опять заглушил их речи, позволяя мыслям вновь проникнуть в голову, подобно тысяче раззадоренных лисиц, что гоняются за бесконечным числом крыс.       Цзнинь Гуанъяо умер — удивительно, но факт. Можно подумать, это не они вдвоем потратили около десяти с половиной лет на тщательное устранение всех потенциальных угроз и неодобрительно-настроенных кланов! Да как так-то? Или, что куда более важно, благодаря кому.       Все лидеры великих орденов были там, сказал мальчишка Ван, и, ну, предположительно, это вполне весомое доказательство. Если все вокруг ополчились, то, вероятно, даже чертовски сообразительный А-Яо мог оказаться зажат в весьма тесном уголке — а кто-то явно постарался, вытащив из его шкафа просто-таки отборный набор скелетов, судя по отвратительным слухам, что поведал мелкий Ван.       Сюэ Яну вдруг подумалось, что было бы забавно, если бы все произошло из-за него самого — это же он тогда в городе И рассказал старейшине Илина и его вечно сующему нос не в свои дела Ханьгуан-Цзюню про Чифэн-Цзюня. Показал верное направление. Вот что было бы и правда смешно. Прям уморительно! Лучшая шутка, которую Вселенная когда-либо проворачивала с ним — надо же, а ведь ему казалось, что он уже успел посмеяться над самыми охуенными…       — Я смиренно прошу простить мою грубость, — донесся до него голос Сун Ланя, — но этот день был весьма изматывающим и, полагаю, мои спутники могут нуждаться в отдыхе. Мы очень признательны вам за предложение остаться здесь на ночлег.       — О, — мальчишка снова вспыхнул, приглушенным шепотом передав матери слова Сун Ланя. — Разумеется! Вы присоединитесь к нам завтра на обед? Матушка так рада, что у нас впервые за столько времени появились гости, так что нам было бы очень приятно, правда!       Сюэ Ян сдержал смешок лишь отчасти — просто потому что единственный способ сделать эту женщину хоть чуточку радостней, вероятно, заключался в том, чтобы взять кинжал и разрезать ее рот в милой, непреходящей улыбке…       — Мы с радостью продолжим беседу с вами завтра за трапезой, — заверил Сяо Синчэнь, улыбнувшись, и чуть повернулся к Сун Ланю с мягким упреком. — И со мной все в порядке, правда же.       Взгляд Сун Ланя почему-то метнулся в его сторону, и Сюэ Ян пожал плечами, толком не понимая, к чему тот клонит. Сун Лань вновь повернулся к женщине лицом, чтобы отвесить вежливый поклон на прощание.       — Еще раз благодарим вас за столь теплое приветствие. Увидимся завтра.       Оставив бледный, почти прозрачный облик женщины позади, кипишной крольчонок повел их дальше по лабиринту траурного дворца, а Сюэ Яну уже не терпелось поскорей закрыться от мира парочкой прочных дверей, найти тихий уголок, забиться туда и просто… Дышать. Думать. Кричать, может быть.       — Вот, — малыш Ван остановился у двери и жестом указал на старомодные, но весьма богато украшенные покои. Он выглядел гордо и в то же время довольно взволнованно. — Надеюсь, вам подойдет. Можете оставаться здесь сколько захотите. Правда-правда, мы стольким обязаны вам за своевременную помощь! Если вам что-нибудь понадобится, просто позовите слуг или отправьте ко мне, а я уже все сделаю как надо.       Оба даоса повернулись к нему и синхронно поклонились.       — Благодарим тебя за столь щедрую гостеприимность, — любезно произнес Сяо Синчэнь. — Мы глубоко признательны. Ты очень отзывчивый хозяин, господин Ван, немудрено, что твоя матушка по праву гордится этим.       Никто не удивился, когда засранец распустил нюни, и Сюэ Ян раздраженно закатил глаза, отчаянно жаждая, чтоб он поскорей уже ушел. Но конечно же, Вселенная затаила в рукаве еще один трюк напоследок, поэтому мальчишка, едва даосы проплыли мимо в покои, шагнул вперед, чтобы перехватить именно его.       — Можно… Можно спросить у тебя кое-что, Сюэ-цяньбэ?       — Чего тебе, — рявкнул нетерпеливо Сюэ Ян, готовый при первой же необходимости отпихнуть его с дороги, и если тот в процессе вдруг случайно проломит себе черепушку об одну из стен — что ж, тем лучше.       — Я про речевой талисман даочжана Суна, — сказал мальчик. — Можешь… Не мог бы ты научить меня его делать? Это для моей матушки. Я вроде как знаю, в большинстве случаев, что она имеет в виду, но… Иногда, мне кажется… Было бы приятно поговорить с ней. Ну прям по-настоящему поговорить. Услышать ее голос.       Сюэ Ян насмешливо фыркнул, одарив его весьма неприятной улыбкой, но, надо отдать должное мальчишке, он стоял на своем, упрямо ожидая полноценного ответа.       — Какая жалость, —пожал плечами Сюэ Ян. — Работа этого талисмана напрямую зависит от некоторых… специфических особенностей даочжана Суна. Боюсь, он не сработает с кем-то вроде твоей мамочки.       — Имеешь в виду то, что он… не живой, — украдкой промямлил мальчишка, и Сюэ Ян непроизвольно поднял брови.       — Что, догадался? Впечатляет, конечно! Однако, если ты хотя бы задумаешься о том, чтобы кому-нибудь ляпнуть об этом, создав тем самым нам проблемы, я заставлю тебя и твою драгоценную матушку украсить стропила этого дома кишками друг друга, смекаешь?       Каким-то немыслимым образом мальчишка умудрился одновременно покраснеть и побледнеть, его лицо превратилось в белоснежную маску с ярко-розовыми пятнами на щеках — он чем-то походил на маленького Сюаньюя в самых ярких его проявлениях. Но Ван Хайфэн по-прежнему упрямо отказывался отступать.       — Я не скажу! Разумеется, не скажу! Но существует ли способ… Даже если он не… не очень традиционный. Пожалуйста, если такой способ существует, научи меня!       Сюэ Ян неверяще уставился на него.       — Слушай, — наконец вздохнул он, сжимая переносицу, чтоб предотвратить возвращающуюся головную боль. Он вдруг почувствовал себя невыносимо уставшим. — Похоже, у тебя есть склонность к таким штукам — и это великолепно! Но если ты продолжишь страдать хуйней, вроде пробуждения темной энергии или неупокоенных мертвецов, даже не соображая толком, как это делать, то рано или поздно твоя душа отделится от тела — и это в лучшем случае! К тому же, как думаешь, что сделает с этим местом весь честной народ из мира Заклинателей, если выяснит, что Инчуан Ваны балуются тут блядскими темными искусствами? Не глупи.       Засранец тут же поник в плечах и вновь разразился слезами — такое случается, когда просишь помощи и утешения у кого-то вроде Сюэ Яна. Балбес, блядь.       — Если так сильно хочешь поговорить со своей мамулей, то… просто возьми, бля, и скажи ей об этом, — он пожал плечами. — У нее все еще есть язык, насколько мне известно. Пишите друг другу долбанные записки, не знаю. Придумайте что-нибудь. Тут я не помощник. И не вздумай заигрывать с заклинательскими техниками, что тебе не по зубам, а то, не ровен час, твоей бедной матушке придется рыдать в темноте над телом еще одного члена своей семьи.       Крольчонок вздрогнул, а затем, резко выдохнув, сложил руки перед лицом и поклонился, что могло бы быть самой безумной реакцией на слова Сюэ Яна в любой другой день, кроме этого.       — Благодарю тебя, Сюэ-цяньбэ. Ты прав, конечно же, я не подумал — на кону стоит куда большее, чем я сам. Как глава клана Ванжуань… Я должен помнить о таких вещах, о том, что любое мое действие будет иметь масштабные последствия. Спасибо за твой совет, я приму его к сведению.       Малыш заклинатель выровнялся, вновь отвесил очень серьезный полупоклон и пошел прочь, оставив Сюэ Яна буквально онемевшим от неожиданности. Он еще какое-то время так и стоял на месте, тупо моргая вслед мальчишке, затем пожал плечами и направился к своим даосам. Наконец ему удалось-таки прикрыть и наглухо запереть дверь, прочно отгораживаясь от мира снаружи.              

****

      Дверь в сад была открыта настежь, впуская легкий ветерок — такой же теплый, как и воздух внутри покоев, отчего разницы практически не ощущалось, лишь занавески встревоженно трепетали.       Синчэнь замер посреди основных покоев, рядом с низким столиком, украшенным вазой со свежими цветами и курильницей, от которой исходил едва уловимый, но приятный аромат. Сун Лань мысленно отметил, насколько он бледен и измучен в момент, когда наклоняет или медленно поворачивает голову — так, словно бы вся его нервная система слишком истощена, чтобы верно передать окружающую обстановку с помощью ощущений.       — Ты в порядке? — тихо спросил он, подступая ближе, и Синчэнь полностью сосредоточился на нем, слегка улыбнувшись.       — Буду в порядке. Просто все это… слишком. Полагаю, я устал куда больше, чем мне казалось. Как ты сам себя чувствуешь?       Этот простой вопрос словно бы выдернул пробку, удерживающую внутри все бурные эмоции, и ему пришлось сглотнуть, сокращая мышцы гортани так, чтобы не вывалить все и сразу — он был настолько потерян, расстроен и зол, что, казалось, вот-вот расплачется.       — Все это слишком, — просипел он, и Синчэнь, чье лицо смягчилось беспокойством, потянулся пальцами к его ладони.       — О, Цзычэнь. Все наладится. До тех пор, пока мы есть друг у друга… у нас все будет в порядке. Мы все исправим. Обещаю.       Но до того, как Сун Лань успел что-либо ответить, под аккомпанемент очередного громового раската появился, наконец-то, Сюэ Ян. Он громко хлопнул дверью, плотно запер их, затем повернулся и… замер, чуть склонив голову, уставился на них подозрительным взглядом сощуренных глаз.       «Ты правда все это время думал, что мы вот так запросто тащим тебя на бойню?» — хотелось вскричать Сун Ланю, он был в ужасе от одной только мысли, в ужасе и в ярости. Да вот только они и правда тащили его — и не важно, осознанно или нет.       — Когда ты собирался рассказать нам, — выдавил он хриплым от бурлящих эмоций голосом. — Что умрешь, едва мы доберемся до Цзиньлинтая?       — Что?! — выпалил Синчэнь, пошатнувшись так, словно только что получил пощечину, и, разумеется, ему стоило бы подойти к этому вопросу более осторожно, он должен был к нему так подойти. Он должен был быть уравновешенным, терпеливым, мудрым и стойким — да только он тоже вымотался, и Синчэнь уже вытащил пробку, закупоривавшую его чувства.       Сюэ Ян лишь усмехнулся, сделав несколько осторожных шагов ближе, но все же стараясь при этом держаться вне зоны досягаемости, — так, на всякий случай.       — Что значит «рассказать нам» — вы же сами сделали этот выбор! — зашипел он в ответ. — И четко дали мне это понять! Так что скажите вообще спасибо, что я все еще здесь.       Синчэнь заметно качнулся, будто бы у него подломились колени, и, лишившись своего естественного изящества, он оперся рукой о ближайшую стену, словно человек. Который вот-вот упадет или утонет.       — О чем вы оба говорите? — уточнил он сдавленным голосом.       — Похоже, Сюэ Ян считает, что мы планировали обменять его жизнь на благосклонность Верховного Заклинателя, — незамедлительно пояснил Сун Лань, или, скорее уж, обвинил, если честно. — Он считает, будто бы мы знали, что он собирается взять на себя ответственность за убийство Чифэн-Цзюня, едва переступив порог Цзиньлинтая, и тем самым возложить на Верховного Заклинателя долг в виде определенных обязательств перед нами с тобой за снятие с него ужасающих обвинений.       Сюэ Ян гневно оскалился, его глаза на мгновение широко распахнулись и тут же опасно сузились.       — Это не я так «считаю»! Только не надо, блядь, притворяться, что не знали или что не рассчитывали на это! Да ты же мне прямо в лицо сказал, даочжан, — сам сказал еще в Юэяне! — что единственная причина, по которой вы все еще держите меня при себе, — так это чтоб заставить меня выполнить обещание, дать то, о чем ты так мечтаешь, и исчезнуть, чтоб и духу моего больше не было поблизости!       — Что?! — Синчэнь едва не захлебнулся вдохом, и на его повязке проступили первые кровавые следы. —Нет! Это не… это же чудовищно…       Сюэ Ян вздрогнул, а затем оскалился в ужасающей натянутой улыбке, которая так и не достигла его глаз.       — Ага. Эту часть ты особенно выделил. Чудовище — отвратительная тварь, во мне же нет ничего человеческого, да?! Немудрено, что ты не выдержал и начал, блядь, меня забывать еще до Цзиньлинтая!       — Сюэ Ян! — рявкнул Сун Лань, и столь редкая в последнее время вспышка темной энергии пронзила все его тело, даже несмотря на то, что Синчэнь отпрянул еще дальше, весь посеревший и ошарашенный, словно вот-вот потеряет сознание. — Хватит!       Сюэ Ян переводил взгляд странно сверкающих влагой глаз с одного на другого, на долю секунды в них промелькнула неуверенность, но тут же исчезла, ее вытеснила собой волна столь знакомого, спасительного гнева.       — Невероятно. Вы двое и правда нечто! Я с самого начала твердил тебе, даочжан, что ты можешь сделать со мной все, что захочешь, — что можешь выбрать любую месть и свести счеты, да что угодно, лишь бы все исправить! И ты выбрал, а теперь, когда я принял твой выбор, ты и из-за этого на меня злишься?       — Это же вовсе не то, чего я хочу, — выдохнул Синчэнь, потрясенный, разъяренный и убитый горем настолько, что едва мог говорить. — Разумеется, я не… Как ты мог подумать, что…       — Так ты сказал! — закричал Сюэ Ян, пытаясь почти физически подавить искру неуверенности и смущения под новой волной защитного гнева. — Буквально на днях! Мол, злоебучие жертвы, на которые мы вынуждены пойти, смоют, блядь, кровь с наших рук! Я спросил тебя! Я спросил, уверен ли ты, что так надо, и ты сказал «да»!       — Ты допустил мысль о том, что мы сознательно пойдем на такие… — начал было Сун Лань, пока Синчэнь то и дело продолжал качать головой, но Сюэ Ян рассмеялся тем самым колким, резким смехом, который всегда заканчивался болью — чужой или же его собственной.       — Ну надо же, и здесь моя вина! Что бы я ни сделал — не имеет значения, да? Я все равно виноват! — выкрикнул он высоким голосом. — Так всегда было! Неважно, что я делаю, важно, что это делаю именно я, — и только поэтому содеянное считается неправильным! Я же выполнял все, что ты просил, делал любую мелочь — и ты все равно недоволен!       Он умолк, тяжело дыша, и на долю секунды показался совсем растерянным.       — Я мог бы сделать все: все, что бы ты ни попросил, все, чего бы ты ни захотел, — в конце концов медленно произнес он. — Мог бы сорвать луну с небес и вложить ее прямо тебе в руки… но ты все равно стал бы меня проклинать за то, что по моей вине небо стало темнее. Мне ведь не победить в этой игре, да? Не стоило и пытаться.       Его остекленевший взгляд метался между ними двумя, и Сун Лань без труда заприметил неизбежно надвигающийся срыв.       — Да блядь! — взревел Сюэ Ян, заставляя Синчэня подскочить, и яростно пнул близлежащий столик, расположенные на нем курильница с вазой тут же соскользнули на пол, разлетевшись на куски.       — Сюэ Ян, — попытался снова Сун Лань, стараясь говорить успокаивающим мягким тоном, ведь такого он уж точно не хотел. Вскрыть эту отвратительную правду, чтоб опровергнуть, — да, но вот он ее вскрыл, а ситуация едва ли улучшилась.       Отказываясь встречаться с ним взглядом и тщательно избегая взгляда на трепещущего Синчэня, Сюэ Ян просто стоял на месте, глядя куда-то в сторону, как будто последняя вспышка ярости опустошила его.       — Ну, — вдруг хохотнул он напоследок, качнув головой. — Теперь уже без разницы, да? Мы ведь все равно упустили свой шанс. Полагаю, никому из нас не достанется того, чего хотелось.       Сюэ Ян умеет быть быстрым, когда хочет, — например, как сейчас, когда он умудрился проскользнуть мимо еще до того, как они успели запротестовать. Миновав дрожащие занавески, он вышел через дверь прямо в сад и был таков.       Оставшаяся после него тишина весила не меньше тысячи гор, кажется, даже отдаленная гроза затаила дыхание. Наконец с дрожащим выдохом Синчэнь изящно опустился на пол, вслепую нашаривая стол, словно бы жаждал найти, за что зацепиться.       — Цзычэнь… — начал было он и тут же затих снова, как будто не знал, что сказать. Сун Лань тоже не знал, поэтому просто безмолвно сел рядом, накрыв рукой беспокойно шарящую по столу ладонь — совсем холодную. Хотелось бы ему обладать жаром тела, чтоб иметь возможность согреть ее своим теплом.       — Он серьезно? — наконец спросил Синчэнь нетвердым голосом. — Он правда считал, что все произойдет именно так — и собирался с этим смириться?       — Да, — болезненно прохрипел Сун Лань. — Он сказал мне прямо перед тем, как мы отправились сюда… Сказал, что собирается подарить тебе твою мечту. Думаю… Нам стоило бы просчитать этот вариант раньше — но когда речь заходит о политике, мы просто не… Я даже не осознавал. Но едва он заговорил об этом вслух, как все сразу встало на свои места и обрело смысл — именно так все и произошло бы, доберись мы до Цзиньлинтая вовремя. Но я же не знал…       Синчэнь долго хранил молчание, прежде чем резко, болезненно выдохнуть.       — Я не могу, — сказал он. — Прости, Цзычэнь. Но я не могу… Даже ради благой цели. Только не такой ценой.       Сун Лань, на миг ошарашенный, уставился на него во все глаза.       — Разумеется, не такой! Безусловно, я и сам этого не хочу! Никогда не хотел. Ну, может, раньше, — уточнил он. — Но уж точно не сейчас. С недавних пор по крайней мере.       Синчэнь немедленно повернул ладонь под его рукой, чтобы сплести их пальцы в знак благодарности, пытаясь натянуть улыбку, но выражение его лица, почему-то, наоборот было таким, словно он вот-вот расплачется.       — Думаешь, стоит догнать его и поговорить? — хрипло спросил он, и Сун Лань вздохнул, прикрыв глаза.       — Мне кажется… это лишь усугубит все, если вот так сразу. Ему нужно время, чтоб успокоиться, иначе он будет чисто инстинктивно бросаться на нас вне зависимости от того, что мы ему скажем. Места здесь отдаленные, а он безоружный — не думаю, что он создаст какие-нибудь неприятности. Во всяком случае, надеюсь, что не создаст, — добавил он, искренне, прям очень искренне надеясь, что достаточно изучил реакции Сюэ Яна, чтоб не ошибиться сейчас в своих предположениях.       Впрочем, в свете только что произошедшего вопрос о том, знал ли он его хоть отчасти, казался весьма уместным.       — Что же теперь с нами будет? — как-то совсем безнадежно спросил Синчэнь, и Сун Лань толком так и не смог понять, речь о Сюэ Яне, об их разбившихся вдребезги планах или о будущем в целом. Поэтому он лишь сжал чужую ладонь сильнее.       — Как ты и сказал, — его голос совершенно охрип, и он в тысячный раз пожалел о том, что совершенно не умеет утешать и подбирать правильные слова в нужные моменты. — С нами все будет хорошо. До тех пор, пока мы… вместе. Мы со всем справимся.       Хрупкая, трогательная улыбка стала ему ответом. Затем Синчэнь выпутал свою ладонь из-под его и с безграничной нежностью потянулся к его лицу, оставляя временной зазор на то, чтобы при желании тот мог отпрянуть или возразить. Но Сун Лань лишь чуть вздрогнул и замер, позволяя свершиться прикосновению. Давая возможность поддержать себя и помочь собраться обратно.       — О, Цзычэнь, — пробормотал Синчэнь, и Сун Лань вдруг поймал себя на том, что делает глубокий вдох, задевающий все его тело сразу.       И даже если он и оказался вдруг рыдающим на плече Синчэня, пока тот ласково поглаживал его по волосам, даже если он и оплакивал все их утраты, разбитые мечты, безудержное горе…       Даже если и так, то, после всего пережитого, вероятно, он вполне может себе это позволить.              

***

      Стало куда темнее, небо полностью заполонили бурлящие клубы облаков, и, возможно, каким-то загадочным образом ему все-таки удалось вдохнуть этой грозы, потому что в легких сейчас происходило примерно то же самое.       Буквально до невозможности крепко сжав и без того ноющую руку, Сюэ Ян бросился через маленький огороженный сад и затормозил только для того, чтоб прицельно пнуть тщательно сложенную кучку камней гунши. Они осыпались неаккуратной грудой, словно самая уродливая в мире крохотная усыпальница и, возможно, подумалось ему, именно такую он и заслужил. Смех клокотал внутри, но наружу почему-то вырывался совсем иными звуками.       Он несколько раз резко выдохнул, затем повернулся спиной к непроизвольно созданному им же самим погребальному алтарю и прошагал сквозь проем в стене, покидая личный сад, гостевые покои и блядских даосов с намерением больше никогда к ним не возвращаться.       Осуждение на их лицах, отвращение это… Видимо, он снова каким-то непонятным образом все проебал, но, конечно же, они не объяснят ему толком, что именно и как. Видимо, теперь им даже смерти его недостаточно.       Так что в пизду их.       Горячий, сухой ветер толкал его по разлогому, полузаросшему саду, волоски на руке и шее буквально дыбом стояли, предчувствуя надвигающуюся бурю — ну, или бурю в нем самом. Стало настолько пыльно, что его глаза начало жечь, а при каждом вдохе по горлу словно бы наждачкой кто скреб.       В бестеневом полумраке мир казался каким-то нереальным, плоским и серым, но, к счастью — или к несчастью — на его пути так никто и не появился. Сады казались такими же опустошенными и заброшенными, как и все поместье, а его единственными спутниками здесь были скорбные стоны забытых костей, дремлющих в каналах и рвах.       Поднять их всех было бы нетрудно — и он это знал — особенно сейчас, когда в свете приближающейся грозы неисчерпаемая сила буквально сгущала воздух. Ему бы не понадобилось даже Иньское железо или Тигриная печать, чтобы обратить дремлющую темную энергию этого места в полноценное безумие — например, натравить друг против друга всех немногочисленных обитателей этого дома, заставить их рвать друг друга на куски! Превратить поместье Ванчуань во второе поместье Чанов или во второй храм Байсюэ.       Он мог бы запросто это сделать, и ему стоило бы так и поступить, правда стоило. Или взять и заблокировать все выходы и входы, а затем сжечь это место дотла, как тот бордель, что сгорел в столь восхитительном пожаре, освобождая место для бесценного храма Гуаньинь по желанию А-Яо… И если уж речь об усыпальницах, то, пожалуй, храм не самое худшее место для такой цели. Идеальный помост, на котором Цзинь Гуанъяо мог бы вступить в свой последний бой против всего заклинательского мира, что всегдатолько и жаждал увидеть его падение…       Уебки, все они.       Погрузившись с головой в собственное смятение, он не особо придавал значения окружающей среде, шагая так интенсивно и быстро, как только мог, чтобы хоть отчасти освободить покалеченное тело от неутомимой ярости, поэтому и не замечал призрака в белом до тех пор, пока не оказался прямо перед ним. Он дернулся, отступив на полшага назад, и оскалил зубы в рычании, прежде чем успел осознать.       Это не А-Цин, — понял он, но на это ушло слишком много времени и бешеный стук сердца уже успел накликать внеплановый прилив ледяного адреналина.       Это всего лишь хозяйка дома в траурных одеждах, еще сильнее походящая на привидение во вспышках из-за бледно-синих облаков и в свете тусклых фонарей, расположенных то тут, то там меж надгробных камней и табличек. На какое-то мгновение они просто застыли, глядя друг на друга с одинаковым выражением удивления, а затем он искривился в ухмылке.       Видимо, он случайно вторгся на семейное кладбище Ванчуань, где она тоже оказалась — но отнюдь не случайно — и совершенно одна. Было бы так легко изобразить правдоподобный несчастный случай. Вообще-то, можно было бы даже не изображать, можно было бы просто развесить ее внутренности сверкающими гирляндами вокруг столбцов небольшого павильона, разложить окровавленные пальцы и зубы на каждой мемориальной табличке, а язык и опостылевшие глазные яблоки насадить на палочки благовоний, подобно самым восхитительным цветам…       Да, это бы не сильно спасло ситуацию, но по крайней мере ему самому стало бы немного лучше — прошло ведь столько времени с тех пор, как он позволял себе оторваться по полной. Можно было бы взять и напомнить Синчэню, каким монстром он на самом деле может быть…       Но женщина-призрак вдруг, бросив безразличный взгляд на его оскал, просто взяла и отвернулась, словно его и не было здесь. Она продолжила раскладывать благовония на каменном алтаре перед собой. Сюэ Ян от такого оскорбления аж дважды моргнул, ошарашенный — неужели она не понимает, как легко можно было бы раскроить ее череп об этот самый алтарь? Неужели она не осознает, как запросто могли бы разлететься ее мозги по гладкой каменной поверхности?       Хотя, с другой стороны, скорее всего, она осознает. Было в ней совершенно особенное, усталое, вымученное бесстрашие, которое приходит лишь к тем, кому больше нечего терять, — и он сам был очень хорошо знаком с ним. Его металлический привкус даже сейчас зудел на языке.       На каменном алтаре в выверенном порядке были разложены миски с водой и рисом, цветы, фрукты и свечи — не просто визит, а полноценный погребальный ритуал.       — Как-то поздновато для этого, разве нет? — усмехнулся он, становясь все злей и злей от того, что она все еще не желала его замечать.       Он фыркнул, сузив глаза, и совершенно непочтительно уселся на один из самых древних надгробных камней — она зажмурилась в смятении на долю секунды, даруя ему тем самым крохотную победу, пусть и совершенно бессмысленную.       Гром разразился снова, на этот раз ближе.       — Полагаю, тело тебе так и не вернули для полноценных похорон, — размышлял он вслух, безжалостно изучая промелькнувшую было вспышку боли. — Под конец войны в Безночном Городе творилось черте что. Многие тела были втоптаны в грязь и оставлены гнить под открытым небом. Порой их разрывали на части марионетки Вэнь Жоханя. Я почти уверен, что видел, как некоторые из них даже пытались есть оторванные куски…       Женщина снова отчаянно зажмурилась, ее рука задрожала, но она по-прежнему не соизволила бросить в его сторону хотя бы один мимолетный взгляд. Какая жалость. Теперь у него было полным-полно времени и совершенно нечем его занять.       — Думаешь, что-то изменится? — любезно уточнил он. — От того, что ты все еще продолжаешь это делать, даже после стольких лет? От того, что ты проебываешь остатки своей жизни, выискивая способы усмирить его дух, стараясь испробовать каждую церемонию и ритуал, лишь бы увидеть его еще хоть разочек? А тебе не приходило в голову, что он не отзывается, потому что не хочет с тобой говорить?       Вообще-то, он не собирался этого говорить. Он и понятия не имел, откуда вдруг появилось это настроение. Уважаемая госпожа Ван теперь плакала, но по-прежнему не смотрела на него, продолжая совершать молитву в гробовой тишине.       Она не похожа на А-Цин, и близко не похожа — просто потому что эта женщина старше, она изможденная, бледная и затравленная. Куда больше она напоминала собой тело в белоснежных одеждах, что лежало в гробу бездыханное, неподвижное, навеки лишенное улыбки… Или даже, скорее, то беспомощное чувство, что он сам испытывал, годами просыпаясь рядом с этим телом, не имея возможности к нему полноценно прикоснуться.       — О, да ну нахуй, — рявкнул он, конвульсивно сжимая ладонь. — Хочешь, я попробую?       Эти слова заставили ее чуть повернуться и бросить на него вопросительно-хмурый взгляд. Он оскалился во все зубы, все еще не уверенный в собственном решении. В конце концов, разлетевшиеся повсюду мозги тоже вполне привлекательная перспектива.       — Маленькая вечеринка в честь темных искусств прямо здесь, в павильоне предков, чисто веселья ради, м? Что скажешь? Безночный Город слишком далеко отсюда, поэтому вряд ли получится заставить танцевать сгнившие старые кости, но если его дух все еще здесь, скитается оголодавшим беспокойным призраком на далеком поле боя в землях Цишаня… Тогда я бы, скорей всего, мог его притащить сюда и послушать, что веселенького он нам расскажет!       Он отчасти надеялся, что она наконец сорвется, даст ему по лицу, может, позовет стражу, устроит полный кавардак, развеселит его…       Но призрачная вдова повернулась к нему всем телом, забытая палочка благовоний так и дымилась в ее опущенной руке, и взгляд, которым она смотрела, был ему прекрасно известен — отчаянный голод.       «Да, — говорил этот взгляд. — Да, да, да! Пробуй все что угодно. Я пойду на все, лишь бы увидеться с ним в последний раз…»       — Блядь, — буркнул он, почти жалея, что не раскроил ей череп с самого начала. Технически, ему и сейчас ничего не мешало это сделать, но…       — Ладно, — вздохнул он, демонстрируя преувеличенную скуку, и спрыгнул со своего насеста, тщательно стряхивая воображаемую пыль со своей одежды. — Ладно, смотри. Так сложилось, что я, вероятно, лучше всех в мире по таким делам. Даже старейшина Илина не проводил столько времени, изучая утраченные духи и разорванные души! Так что если я не смогу притащить сюда этот утраченный дух, то лишь потому, что его душа уже перешла, исчезла насовсем. А если все-таки смогу, то существует вероятность, что такой древний истощенный призрак может даже не узнать тебя или, например, попытаться слопать заживо, или вообще раствориться в ту же секунду, как появится! Так что, все еще хочешь попробовать?       Она подступила к нему на полшага и, ни на миг не задумываясь, отчаянно кивнула, лихорадочно вглядываясь в его лицо. Он широко усмехнулся, вибрации темной энергии и раскатов грома то и дело щекотались мурашками по коже от предвкушения. Чего-то существенного, безумного, чего-то прекрасного в своей запретности.       — Значит, договорились.       Размяв шею, он протянул руку.       — Мне надо что-то, что ему принадлежало, — уверен, ты всегда носишь такое с собой. Может быть, гребень с его волосами, или часть одежды… Возможно, последний подарок перед его уходом…       Он прикусил язык, вдруг вспомнив конфету на подушке.       Она осторожно, почти благоговейно вытащила из-под полы платок, развернула его трясущимися пальцами и показала нефритовый браслет — крапчатый и грубо обтесанный, слишком уж ничтожное украшение для госпожи такого высокого статуса. Но этот браслет хранился бережно и с любовью явно не потому, что был красивым или драгоценным.       — Да, что-то такое, — сказал он и потянулся к ней, чтоб переплести свои пальцы с ее поверх изящного нефритового кольца. Он ощерился, когда она попыталась было инстинктивно отпрянуть, но сама же себя остановила и решительно уцепилась пальцами в его ладонь. — Давай-ка сделаем это!       Он глубоко вдохнул, наполняя легкие бурей, чувствуя ее всем естеством, чувствуя присутствие горюющих призраков прошлого отовсюду… На следующей вспышке молнии он потянулся следом, хватаясь за энергию грозы, отчего все волоски на его теле встали дыбом, а затем выпустил ее наружу одним выдохом, разом пробуждая от ничтожного сна все дремлющие тени поместья Ванжуань. Смещение произошло буквально мгновенно, воздух тут же наполнился темной энергией, сначала сонной, затем любознательной и разъяренной….       Бледная женщина едва не захлебнулась вдохом, когда разбуженные останки душ превратились в столпотворение, в лихорадочно воющий и рыдающий водоворот призраков вокруг, жадно тянущийся к ее ярости, скорби и неутолимой боли. Он как-то лениво задумался о том, не разорвут ли они ее, часом, — госпожу, что нарушила правила, дочь Жунаня, единственную, кто сумел выжить, когда все они умерли…       Впрочем они вились вокруг нее скорбно, но ласково — больше похоже на объятия, чем на атаку. Они добровольно отдавали ей собственную тоску, гнев и последние оставшиеся силы. «Как те сороки из сказки, — с каким-то безумным, почти головокружительным восторгом подумал Сюэ Ян. — Они тянутся всеми силами сквозь невероятное расстояние, лишь бы дать ей возможность в последний раз повидаться с блудной душой своего возлюбленного.»       Он рассмеялся от восхищения, полностью раскрываясь навстречу — становясь единым целым с этими тенями, с бурлящим возмущением их темной энергии, Сюэ Ян и сам превращался в бурю. Он свел все полученное воедино, сформулировал своеобразный зов, закрепил приказом и стрелой пустил в полыхающие небеса, словно рыбак, отправляющий бакланов за добычей в мутные воды.       Павшие солдаты Ван отозвались, он чувствовал отклик на грани сознания, как и вспышки тех мертвецов, которых зов зацепил случайно на своем пути, — они просыпались, рыдали и тянулись к своим давно утраченным близким. Их силы вливались в общую колею, позволяя зову раскинуться еще дальше на просторах Цишаня, протаскивая сознание самого Сюэ Яна на просто невероятные, головокружительные расстояния. Он умирал медленной смертью, будучи опьяненным ею, вспышки молний и сгустки темной энергии, насыщенные негодованием сверх всякой меры, буквально сжигали его заживо, внутри и снаружи…       Он мог бы делать это всегда, он мог бы остаться тут насовсем — позволяя себе раствориться в яростном экстазе бури и больше никогда не соприкасаться с землей…       А потом все остановилось.       Осталась лишь тишина и пустота. Ни одного потерянного духа в округе, отзывающегося на зов.       Медленно, но неумолимо тени Ваньчуаня растворялись один за другим вместе со следами собственной темной энергии. Они обретали покой, узнав, наконец, что все те, кого они любили и кто пал вдали от дома, тоже обрели покой.       Обласканному их бестелесными объятиями на прощание, не в силах избавиться от чувства благодарности во время их ухода, Сюэ Яну понадобилось еще какое-то время, чтоб окончательно прийти в себя, стать снова существом из плоти и крови. Благодаря обилию темной энергии, пропущенной через браслет, его рука буквально онемела, и из-за этого он по крайней мере больше не чувствовал боль так остро. А может, все дело в мертвой хватке вдовы, буквально перекрывшей ему кровоток.       — Что ж, — объявил он наконец, вопреки внезапно навалившейся усталости, едва сумел убедиться, что снова твердо стоит на ногах и легко обращается со словами. — Ну вот и все. Какая жалость. Если этот зов не достиг его души, значит, она и правда исчезла — перешла, отправилась на небеса, переродилась или во что ты там веришь. Попытаться стоило, полагаю. По крайней мере, теперь ты знаешь наверняка.       Она открыла впалые глаза, моргнула и начала плакать — а он, между прочим, вне зависимости от того, во что верила эта вконец ебнутая семейка, не подписывался тут утешать всех и каждого.       — Да ебаный стыд, — пробормотал он, выдергивая руку из ее хватки, чтобы, бросив на нее угрюмый взгляд, вытереть струйки крови из носа и слизать соленые остатки с губ. Привкус крови, кстати, заставил его вновь вернуться к размышлению над творческим решением в стиле «кишки-гирлянды», но сейчас это казалось буквально непосильной задачей.       Вероятно, ему стоит вернуться.       Во всяком случае, у него все еще был сосуд с муйшаньским фруктовым вином где-то в повязке цянькун, и, чисто теоретически, можно было бы найти какое-нибудь уютненькое местечко в здешних садах, бросить там кости и нажраться до потери памяти — но, если честно, казалось, что и это требует непомерно великих усилий. Стоит ему только вернуться, и даосы как сварливые засранцы наверняка будут сучиться по поводу и без, но в тех покоях есть настоящая, чистая кровать, подготовленная специально для него, так что пусть сосут.       — Спасибо, — вдруг произнесла госпожа Ван хриплым после почти двух десятилетий молчания голосом, который больше походил на сиплый выдох.       — Только не надо тут этих ебучих благодарностей, — вскинулся он, усмехнувшись, бросил на нее злобный взгляд и небрежно вытер очередную каплю крови из носа. — Я сделал это не ради тебя. Просто хотел проверить, смогу ли.       Как и ее сын-крольчонок всего пару шичэней назад, она тут же сложила руки перед собой и низко поклонилась.       — Ай, да похуй, — буркнул он устало и, закатив глаза, развернулся, чтоб уйти, но вдруг остановился и зарычал. — А хотя нет, знаешь что, если не собираешься использовать эту палочку с благовонием, то дай ее сюда, — он выхватил палочку с благовониями, которую она держала с отсутствующим видом. — И иди поговори со своим ребенком. Он последний из Инчуань Ванов, так что на его спине здоровенная такая, просто огромнейшая мишень. Будет жалко, если однажды он сдохнет в какой-нибудь придорожной канаве, так и не услышав голос собственной матери.       Оставив призрачную женщину упавшей на колени и всем сердцем горько рыдающей, он направился обратно сквозь сумеречный сад, и редкие вспышки молний высоко в небесах едва заметно освещали ему путь.       Ночную тишину нарушал лишь шорох его шагов по гравию и отдаленные раскаты грома, а всхлипывающий шепот всех мертвецов Ваньчжуаня наконец умолк окончательно.

***

      Ветер — ледяной и вместе с тем обжигающий — пробирал до костей, и он весь дрожал, как от лихорадки.       Ориентироваться в садах было сложно, каналы и пруды то и дело пересекались друг с другом — Сяо Синчэнь предположил, что это было своеобразным решением для постройки здания в болотистой местности. Он не сомневался, что в солнечный день все эти водные объекты восхитительны, но из-за надвигающейся бури и собственного беспокойства, что сбивало с толку все его чувства, приходилось идти очень осторожно, чтоб не оступиться.       Если так подумать, было бы гораздо разумнее взять на себя поместье, оставив сады Цзычэню, но мысль о взаимодействии с людьми ему казалась невыносимой — только не сейчас, когда его собственное сердце стало комом в горле, а ужасающие кровавые слезы вот-вот грозились прорвать оборону. Может, здешний ветер и слишком уж резкий, да еще и с привкусом грозы, но, по крайней мере, тут хотя бы можно дышать.       Сюэ Ян исчез на долгие часы.       Учитывая то, каким жестоким и нестабильным он бывал в прежние времена, нечто ужасное запросто могло случиться и сейчас… А, может, он наконец-то ушел насовсем — и это было бы ужасно с совершенно другой стороны.       В конце концов, намотав еще один круг и оказавшись в том же месте, откуда начинал, Сяо Синчэнь насторожился, учуяв нечто странное в запахе ветра, и ускорил шаги, направившись через каменный проем в стене прямо в хозяйский сад. Оттуда несло четким, сладковато-едким запахом ладана и терпким винным послевкусием.       Именно там Сюэ Ян и обнаружился — от навалившегося облегчения ему показалось, что кровавые слезы таки прорвутся наружу прямо здесь и сейчас. Сяо Синчэнь позволил себя сделать долгий, дрожащий выдох и осторожно подобраться ближе.       Сюэ Ян хранил молчание, затаившись в укромном уголке сада, и это совершенно не вписывалось в его обычное поведение — по крайней мере, до тех пор, пока Синчэнь не подошел настолько близко, чтоб, к своему удивлению, обнаружить зачатки духовности. Пусть это и была всего лишь маленькая импровизация, груда неаккуратно сложенных камней, но благовония, разлитое вино и произнесенные молитвы на короткое время превратили ее в настоящий алтарь.       Может, и немудрено, что после дня, полного потрясений и истощающих откровений, он не заметил столь очевидной истины, но он должен был заметить, правда должен был. Возможно, они с Цзычэнем и утратили потенциального благодетеля в лице Верховного Заклинателя — но Сюэ Ян утратил…       »…своего потенциального палача, — с горечью подумал он, чувствуя, как подступает тошнота при одном лишь воспоминании об их сокрушительных просчетах. — Да, но не только.»       — Мне очень жаль по поводу твоего друга, — тихо произнес он, когда Сюэ Ян так и не пошевельнулся, чтоб повернуться к нему.       — Он заслуживал большего, — бесцветным голосом произнес Сюэ Ян спустя какое-то время, и плеснул еще вина. — Единственный засранец благородных кровей, который действительно пытался использовать свою власть и богатство на ебучее благо, он рисковал собственной шкурой, лишь бы все наладить — и сделал много хорошего. А его все равно будут помнить, как человека, что разрубил названного брата, выебал сестрицу и заставил своего отца трахаться до смерти с уродливыми шлюхами. Они только и ждали, когда он оступится.       Сюэ Ян рассмеялся совершенно сухим, противным смехом, но, если вслушаться, было в нем также и нечто совершенно несчастное. «Какая же трагедия, — подумалось Сяо Синчэнь, — если не учитывать все те ужасающие события. Какая же трагедия, что столь великий, прославленный человек оказался оплакиваем лишь одиноким преступником у кучи грязных камней.»       Осторожно ступив ближе, он подобрал мантию и опустился на колени рядом с Сюэ Яном, выражая мрачное почтение маленькому импровизированному святилищу, после чего замер в ожидании.       — Тебе бы он понравился, даочжан, — наконец выдохнул Сюэ Ян, постепенно приходя в себя. — Не его способы, а некоторые вещи, которые он пытался воплотить в жизнь. Например, тот храм, где он умер, был чем-то похож на приюты, о которых ты все время твердишь. Тамошние монахи предлагали лекарства и духовное исцеление всем, кто просил, они всячески помогали нуждающимся и не брали с них ни копейки. Он никогда и никому не рассказывал, что сам за все платил, а счета прятал вместе со своими самыми страшными грехами. Эдакий блядский святоша.       Он издал короткий, едкий, словно дым, смешок.       — Ты же говорил… он захочет убить тебя, — осторожно напомнил Сяо Синчэнь, потому что, вообще-то, друзья не делают таких вещей. Сюэ Ян снова хохотнул, но чуть мягче, чем прежде.       — Вероятно. Ничего личного и, к тому же, это было бы уже не в первый раз. Просто рациональное решение. Видишь ли, Цзинь Гуанъяо, он… он всегда был очень практичным. Думаю, он даже расстроился бы немного — и уж точно позаботился бы о тебе ради меня, если бы я попросил. Ну, после.       — Так это то… то, что ты пытался устроить? — тупо и совершенно неуместно уточнил он, с трудом сглотнув ком в горле, чтоб успеть задержать зудящие, угрожающие прорваться наружу слезы.       «Он сказал мне, что намерен подарить тебе твою мечту.»       Сюэ Ян, чуть поерзав рядом, снова вздохнул.       — Ну, типа того. Хуй его знает, да просто ты никогда не смог бы сам заключить с ним выгодную сделку! А моя подпись под признанием разом исправила бы все дерьмо — и он был бы просто невъебенно обязан мне! Так что ты получил бы в три раза больше своей мечты — ты был бы обеспечен его милостью, деньгами и связями на всю оставшуюся жизнь! Он бы держал тебя под своим крылом, защищал всеми возможными способами. Построил бы кучу приютов, спас кучу народу — даже помог бы тебе учредить этот дурацкий орден, о котором вы с тем бесполезным здоровяком постоянно треплетесь, почему бы и нет. Он дал бы тебе все, что бы ты ни захотел. Все…       Сюэ Ян внезапно замолчал, и Сяо Синчэнь запросто представил, как он тоже тяжело сглатывает, ведь, зазвучав снова, его голос был подозрительно слабый.       — Я… мне действительно хотелось подарить тебе все это.       Сяо Синчэнь сохранял идеальную неподвижность, все его естество ныло от горя, душевной боли и любви. Он прилагал просто нечеловеческие усилия, чтоб сдержать отвратительные липкие слезы.       — Поистине бесценный дар, — его голос был настолько ненадежно хриплым, словно и он вот-вот начнет кровоточить. — Но тебе стоило бы знать, что я никогда не смог бы принять его.       Сюэ Ян поерзал, Сяо Синчэнь, почувствовав на себе его взгляд, медленно повернул голову к нему.       — Это еще почему, — зашипел обиженно Сюэ Ян с озлобленным вызовом.       Сяо Синчэнь опустил взгляд ослепших глаз и медленно покачал головой, почти представляя, как осколки его израненного сердца пытаются смешаться со слезами и просочиться наружу с таким напором, что разболелись глазницы.       — Не такой ценой. Разумеется, не такой! Я бы не захотел, чтобы ты пострадал от этого.       — Это еще почему, — затаив дыхание, повторил Сюэ Ян, но уже гораздо тише. Его голос звучал так растерянно, настороженно и вместе с тем умоляюще, словно он и правда не понимал.       Сяо Синчэнь судорожно выдохнул и нашарил вытянутой рукой его ладонь, до странного, просто невероятно знакомую, наполовину стянутую кожаной перчаткой. Сюэ Ян быстро и резко вдохнул, когда он сжал его ладонь — холодную и дрожащую. Он не помнил, откуда знал, но знал наверняка, что это неправильно, и нечто глубоко в сердце все продолжало шептать — Сюэ Ян должен быть теплым. Пылающим, будто под его кожей вечно горит огонь — будто солнце в самые знойные летние дни, испепеляющее или, в зависимости от собственного желания, спасительное.       Он накрыл замерзшую ладонь еще одной рукой, инстинктивно желая согреть ее.       — Ты так много значишь для меня, — выдавил он, хоть слезы сдерживать стало еще трудней. — Прошу, не смей думать, что это не так.       Он стиснул губы и резко качнул головой.       — Я знаю, мы причинили друг другу столько боли, и ты натворил многое из того, что я так и не смогу тебе простить, никогда не смогу. Но ты остался. Несмотря ни на что, ты остался со мной. Ты делал меня счастливым — дарил надежду и чувство безопасности. Мысль о том, чтобы потерять тебя… Я не смог бы этого вынести.       Было нечто совершенно волшебное в том, как естественно в его руке лежала опасная ладонь с такими крепкими, мозолистыми, но — он откуда-то знал наверняка — такими хрупкими пальцами. Сломанные кости плохо срослись, и боль в них слишком легко спровоцировать.       Он не хотел, чтоб Сюэ Ян пострадал. Только не сейчас, только не снова. Никогда больше.       — Ты нужен мне. Останься со мной, — попросил он, почти умоляя или, по крайней мере, пытаясь. Его сдавленный голос превратился в едва различимый шепот. — Пожалуйста.       Казалось, вместе с ним затаил дыхание весь мир, даже ветер затих, погружая ночь в кратковременное затишье. Затем Сяо Синчэнь ощутил, как ладонь, которую он сжимал, слегка дернулась из-за демонстративного пожатия плечами.       — Ладно, — ответил Сюэ Ян, стремясь к небрежности в своем тоне, но также безмолвно задыхаясь, как и сам Синчэнь. — Пожалуй, придется околачиваться рядом до тех пор, пока буду тебе нужен.       Нечто в этом заявлении заставило Синчэня рассмеяться и наконец-то расплакаться, его сердце сжалось от мучительной тоски и невыносимой радости. Не в силах сказать что-либо еще, он просто бережно сжал чужую ладонь, поглаживая ее подушечками больших пальцев — теперь эта ладонь потеплела, что чувствовалось куда лучше.       Влажная капля опустилась на их сплетенные пальцы и на какой-то головокружительный миг, он подумал, что и Сюэ Ян расплакался… Но затем капли начали падать на сухую землю повсюду вокруг, и с оглушающим грохотом, напоминающим обрушение гор, небо наконец разверзлось прямо над ними, выплескивая всю, ранее тщательно сдерживаемую влагу.       Даже вопреки этому безудержному потоку, он сумел разобрать знакомые приближающиеся шаги, и позади возникло ощущение чьего-то прочного, словно скала, надежного присутствия.        — Ну-ка, быстро в дом, оба, — тихо велел Цзычэнь. — Льет как из ведра, вы уже насквозь промокли. Там горячий чай. И… сладости.       — Ась? — отозвался Сюэ Ян, его голос почти вернулся в норму, хоть по-прежнему немного дрожал. — Неужто ты так быстро превратился в сладкоежку, здоровяк? Знал бы, что станешь моим соперником в этом вопросе — не возвращал бы тебе вкус.       — Меня можно уговорить поделиться, — мрачно парировал Цзычэнь, и Синчэнь, рассмеявшись вопреки собственным слезам, неохотно выпустил ладонь Сюэ Яна и поднялся: промокшая ткань одежды уже успела прилипнуть к его влажной, озябшей коже.       — В твоих интересах так и сделать, — пробормотал Сюэ Ян, вскакивая на ноги, едва очередной, буквально оглушающий раскат грома пронзил собой небеса. — Я же своими делился. Вряд ли ты будешь хорош на моем фоне в день, когда я перещеголяю тебя в щедрости!       Беспомощно покачав головой, Сяо Синчэнь снова улыбнулся, дождь смывал кровавые дорожки с его лица, очищал мир и вымывал хотя бы часть их печалей и боли.       — Эй, вы двое, пошли уже, — согласился он с Цзычэнем. — Пойдемте внутрь.       «Как и все вокруг, — ласково напомнила ему Баошань Санжень, — любовь просто существует.»       И она существовала. О, она и правда существовала, его измученное сердце было заполнено ею до краев.              

***

      Сун Лань не шутил — на низком столике действительно обнаружился заходящийся паром заварочный чайник, а вместе с ним комплект крошечных фарфоровых чашек не толще бумаги. Кроме того, весь стол был уставлен тарелками и мисками с разнообразными закусками и сладостями — причем в таком количестве, которое Сюэ Ян видел лишь однажды в своей жизни, на самом показушном празднике в Цзиньлинае. Он аж моргнул от такого зрелища и тут же принялся сражаться с промокшей одеждой, слишком устав для того, чтоб выяснять, почему это Инчуань Ваны решили потчевать своих гостей пирожными да конфетами на ужин.       Это неважно. Он уж точно не собирался жаловаться.       Швырнув свою мокрую верхнюю одежду на украшенный столик у входа, едва не сбив тем самым очередную вазу, он вдруг подумал, что вот-вот услышит долгий, страдальческий вздох из прошлого: «Влага испортит покрытие, Чэнмэй.»       «Твой папашка все равно за это заплатит», — оскалился он однажды.       «Ничего, уж ты-то можешь себе такое позволить», — пожал плечами в другой раз.       «Это уже не твоя проблема», — вздохнул он про себя теперь, на время оставляя этого призрака в покое.       Сяо Синчэнь тоже снял свою верхнюю одежду, устраиваясь за столом в одном лишь полупрозрачном от дождя чжунъи, что само по себе было весьма приятным зрелищем — которое почти сразу же испортил подошедший с одеялом Сун Лань, чтоб укрыть плечи Синчэня и тем самым заработать от него теплую улыбку. Вот засранец.       Впрочем, Сюэ Ян великодушно решил, что все-таки простит его на этот раз, потому что тот внезапно приблизился и набросил второе одеяло на плечи ему самому — после ледяного дождя вдруг стало тепло и уютно. Вероятно, сегодня он слишком перенапрягся и теперь чувствовал себя ослабевшим, дрожащим и выжатым до самых костей. В одеялке было хорошо.       И то, как Сяо Синчэнь улыбнулся, когда передавал ему чашку чая, а затем не отдернулся от случайного соприкосновения их пальцев, тоже было хорошо.       Все внутри по-прежнему немного ныло — вероятно, после остатков темной энергии, — и он попытался заглушить эту боль, выпив залпом сразу полную чашку слишком горячего чая.       — Так и что мы будем теперь делать? — спросил он, потому что все было слишком хорошо, а он знал не понаслышке, что долго так продолжаться не может, так что лучше бы загодя подготовиться к самому худшему из всех возможных вариантов, с которыми придется иметь дело.       Сяо Синчэнь задумчиво поджал губы и поплотнее закутался в одеяло, его волосы буквально сверкали от влаги.       — Не знаю, — признался он, выглядя настолько уставшим, насколько Сюэ Ян себя чувствовал.       — Давайте не будем об этом сегодня, — попросил Сун Лань, заполняя опустевшую чашку Сюэ Яна, прежде чем подлить и себе. — Мы все еще ошарашены, а в таких ситуациях еще ни разу не были приняты мудрые решения.       Сяо Синчэнь устало улыбнулся и кивнул, обнимая горячую чашку ладонями, чтоб согреть их. Сюэ Ян был бы не прочь предложить свою помощь, но у него была всего одна — к тому же он мог неправильно истолковать то мимолетное прикосновение в саду, и если теперь он попросит большего, то все вернется обратно и Синчэнь снова начнет относиться к нему с отвращением.       Он мог себе позволить быть терпеливым, прочувствовать это необычайное в своей новизне настроение чуть лучше, чтоб убедиться наверняка.       Теперь у него на это было куда больше времени.       — Хорошая мысль, если честно, — на лице Синчэня появилось облегчение, и он сделал глоток чая. — Давайте этой ночью говорить только о хорошем. Пусть весь мир подождет.       — Это о каком таком хорошем? — спросил Сюэ Ян, настолько отвлекшись на улыбку Сяо Синчэня, что даже не сразу заметил, что терпко-сладкая засахаренная слива, которую он сунул в рот, оказалась из той самой миски, которую ему любезно подсунул Сун Лань. На какое-то мгновение он даже перестал жевать, подозрительно зыркнув на здоровяка краем глаза, но, если не считать этого жеста, в остальном каких-либо признаков безумия не наблюдалось. Может быть, это всего лишь проявление каких-нибудь из причудливых даосских правил приличного поведения.       Сяо Синчэнь выглядел задумчиво.       — Почему бы вам двоим не рассказать мне, — произнес он, — о нашем долгом совместном путешествии? Выйдя из Муйшаня, мы все время говорили только про то, что было в городе И, но я хочу также узнать побольше и про путь, который мы уже успели преодолеть втроем.       — Ты же сказал, что хочешь поговорить о хороших вещах, — съязвил Сюэ Ян, все-таки решив, что сливы сюэхуа достаточно безвредны, чтоб рискнуть схомячить еще одну. Сун Лань, похоже, тоже несколько огорчился.       — Ну, это было… настоящим испытанием. Временами, — сказал он, и Сюэ Ян широко оскалился в его сторону.       — Только временами?       — В большинстве случаев, — исправился тот, вздохнув. — По крайней мере, в начале. Но, полагаю, стало несколько… лучше.       Сяо Синчэнь выжидающе улыбнулся и, чуть склонив голову набок, наклонился вперед, внимательно ловя каждое слово — ну и как тут отказать-то, а?       — Мы сражались вместе с рыбным монстром, — начал Сюэ Ян, озвучив первое смешное воспоминание, что всплыло в голове. — И чуть не утонули: меня со здоровяком смыло нахрен огромной волной, а ты взял и как последний уебок прыгнул следом.       — Я… помню рыбу. И реку, — задумчиво протянул Сяо Синчэнь. Улыбка Сюэ Яна угасла: значит, он не помнит только его.       — Ты рассказывал мне историю про лягушек, — уныло пробубнил он, и брови Сяо Синчэня удивленно приподнялись.       — У костра… — сказал он, — Это я помню, ну и разумеется, вряд ли я стал бы рассказывать эту историю, будучи лишь с Цзычэнем. Мы так смеялись той ночью, делясь рассказами, да?       «Ну хоть это является весомым доказательством того, что той ночью с ним был не только его драгоценный Цзычэнь», — ехидно заметил он у себя в голове, но великодушно воздержался от того, чтоб прокомментировать вслух.       — Сюэ Ян тогда поделился захватывающей историей о том, как ты изгонял демона из коровы, — подтвердил Сун Лань и, хорошо, возможно, порой он со своей чертовски равнодушной манерой речи вполне мог быть смешным.       Сяо Синчэнь ахнул и совершенно беспомощно, смущенно захихикал.       — О, нет… Я помню ту бедную коровку! Я тогда пытался ей помочь, принудительно изгнать злого духа, что овладел ею, но он отразил мою энергию Ци в само животное и… О, нет. Я и забыл об этом.       — Ты был весь в коровьих ошметках! — восторженно выпалил Сюэ Ян, не в силах сдержать хихиканье при одном только воспоминании. — И фермер с женой тоже! И все стойло! После нашего ухода они просто сожгли его дотла, там уже ничего нельзя было поделать. А твои одежды, как бы мы не пытались их отскрести или выстирать, все равно оставались розовыми! Они полностью пропитались коровой спереди! Пришлось покупать новые.       Сяо Синчэнь тщетно пытался сдержать униженное хихиканье, одновременно потешаясь и чувствуя, что не должен этого делать.       — Ты, в свою очередь, рассказал историю о том, как Сюэ Ян замерз и отрезал себе волосы, — сообщил Сун Лань, чтобы перетянуть внимание на себя, вот ведь засранец. Решил не только унизить его, но и испортить ебучую интригу.       — Можешь говорить что угодно, — огрызнулся Сюэ Ян, яростно запихивая в рот кусок османтусового пирожного, непонятно как материализовавшегося прямо перед его носом, пока он пялился на Синчэня. — Но ты сам умудрился раздавить демоническую лягушку собственной задницей! С этим ничего не сравнится!       Сяо Синчэнь уже задыхался от беспомощного, но такого красивого смеха, даже сам Сун Лань почти по-настоящему улыбался.       Снаружи бушевала гроза, она впивалась дождевыми когтями, яростно полосуя мир, но укутанному в одеяло Сюэ Яну было тепло и уютно, стол перед ним, полный бесценных сокровищ, сиял от мягкого света разукрашенных фонариков. Их отдельный кусочек Вселенной, наполненный чем-то, крайне похожим на нежность.       Передавая очередную чашку чая, Сяо Синчэнь осторожно прикоснулся своими пальцами к его — всего на мгновение, но прикоснулся — и Сюэ Яну даже пришлось несколько проморгаться, чтоб избавиться от мнимых песчинок в уставших глазах.       — …и он был непреклонен, требуя, чтобы я перетрогал все амулеты до последнего, потому что хотел знать, какую реакцию дает каждый из них, — откровенно жаловался Сун Лань, передавая ему очередную тарелку со сладостями, не соизволив даже взглянуть на него. — Даже если от этого страдали его собственные пальцы.       — Ты поначалу нарочно трогал самые худшие, — непроизвольно попытался огрызнуться он, стараясь не отдаляться от привычных инстинктов, но его обычно смертоносные рефлексы были убаюканы теплом, сладостями и бесценным смехом Сяо Синчэня, его ласковыми улыбками.       «Давайте говорить лишь о хороших вещах этой ночью», — сказал он, и так и произошло, они говорили о хорошем. И от этого было хорошо.       Рано или поздно настоящий мир настигнет их. Но сейчас…       Ему было хорошо.       Это все принадлежало ему.       Пусть и совсем на чуть-чуть.