Лаванда

      Утро выдалось чудесное: после нескольких дождливых дней вернулась хорошая погода, но солнце уже не палило так сильно, как ещё неделю назад, а ласково пригревало прозрачными чистыми лучами. Свежий свет заливал веранду кафе, бликами играл на белоснежных скатертях, пятнами ложился на узорчатую плитку пола, а прохладный ветерок колыхал листья вьющегося винограда, который полз по деревянной решётке, заменявшей одну из стен. «У Рози» подавали лучшие завтраки во всём гей-квартале, а то и в городе.       Одетая в духе пятидесятых синеволосая владелица кафе подлила Артуру и Карлу кофе, приняла у них заказы и отошла за стойку, откуда доносились аппетитные запахи жареных вафель.       — О, а вот и наша примадонна, — сказал Карл, издалека увидев высокую фигуру Пауля, которого всегда можно было узнать по изумительно прямой осанке.       Артур посмотрел, как Пауль легко взбегает по ступенькам веранды, и вздохнул. Вчера он пылал гневом и был готов высказать Паулю всё, что думает, но во-первых, Алек взял с него слово этого не делать, сказав, что они разберутся сами, а во-вторых...       Когда он только-только начал жить с Паулем, тот встречался с парнем. Парня звали Сэмом, он был старше Пауля на пару лет, но выглядел при этом не больше, чем на двадцать пять: симпатичный блондин с нежным лицом и трогательной манерой сводить брови домиком, сразу видно — надо защищать и опекать. Сначала милый и беспомощный Сэм, который никак не мог найти работу, нравился Артуру; он даже защищал его перед Паулем, который ревновал своего трогательного ангела к каждому столбу и превращался из спокойного, иронично-холодного и уравновешенного человека в нервное чудовище, которое мечется по квартире и рычит «я знаю, он там с кем-то другим!». Вот только очень скоро Артур понял, что Пауль ревнует не на пустом месте: милашка Сэм действительно запрыгивал на каждый столб, притом что жил практически целиком на деньги Пауля. Друзья Сэма считали Пауля тираном и периодически пытались спасти несчастную жертву; что самое интересное, Пауль тоже считал, будто в отношениях с Сэмом он делает недостаточно.       — Я сложный человек, — сказал он как-то Артуру. — Со мной тяжело. Я сам его к этому подталкиваю, понимаешь? Он ласковый, простой, а я не могу в ответ быть таким же!       — Да, ты можешь только за его квартиру платить, бесплатно проводить в клубы и дарить подарки, — не выдержал Артур, в ответ на что Пауль сморщился и высказался в том роде, что это материальное и не считается, а он про духовное говорит.       Пауль ловил Сэма на изменах, на обмане, на саботаже; тот обещал прийти на его выступления — и не приходил, раз за разом обещал устроиться на работу — и не устраивался, и всё это продолжалось года два, пока однажды во время встречи втроём Сэм не начал подкатывать к Артуру, когда Пауль отошёл. Вернулся Пауль как раз в тот момент, когда Сэм нежно взъерошил Артуру волосы и сказал:       — Надо же, никогда не замечал, что ты вообще-то хорошенький. У тебя глаза такие красивые...       Глаза Артура в тот момент сделались огромными, как у лемура, потому что он увидел Пауля, бледного, как самый белый фарфор.       — Пошёл вон, — ровным голосом сказал Пауль, и только акцент, обычно еле заметный, давал понять, насколько он на самом деле зол. Артур, думая, что фраза относится к нему, мучительно залился краской и вскочил было, но Пауль положил руку ему на плечо и сжал до боли.       — Пошёл вон, — повторил он, обращаясь к Сэму. Тот жалобно поднял брови, его голубые глаза наполнились слезами, но на этот раз приём не сработал: Пауль не дрогнул.       Сэм ушёл, а Артур весь оставшийся вечер пытался отвлечь Пауля. Тот вёл себя настолько спокойно и вежливо, что у Артура волосы дыбом вставали: казалось, что Пауль сейчас также спокойно выйдет на шоссе прямо под колёса первой попавшейся фуры.       Но обошлось. О Сэме они больше не заговаривали, Пауль некоторое время был очень тих, но через пару недель пришёл в себя, и в квартире снова зазвучал его резкий голос. Артур вздохнул с облегчением. Он посчитал, что Сэм — это случайность; каждому нужна в жизни тяжёлая любовная история, о которой можно потом вспомнить со смехом и недоумением — мол, что же это было.       После Сэма появился Луис — импозантный сорокалетний испанец, который красиво ухаживал за Паулем. У Луиса была работа и деньги, он не смотрел в сторону других парней, любезно вёл себя с Артуром и даже мог поддержать разговор о балете. Артур умилялся, считал их идеальной парой, и когда Пауль впервые появился с синяком на лице и сказал, что ударился о пилон во время репетиции, Артуру даже в голову не пришло, что это неправда. Только когда Луис начал ломиться к ним в дверь, ругаясь по-испански и по-английски и вопя, что он точно знает, что они там ебутся, Артур вдруг понял, что это не пилон, двери и партнёры по танцам ополчились на Пауля в последние полгода. Сложно было поверить, что Луис, невысокий и не атлетичный, ухитрялся лупить высоченного мускулистого Пауля, способного нагнать страху на уличную шпану, но неприглядный факт оставался фактом: как-то ухитрялся.       После инцидента с Луисом было покончено, но когда появился следующий парень, Артур уже даже не надеялся, что обойдётся.       — У меня нюх на мудаков, — мрачно сказал как-то Пауль. — Собери в комнату десять симпатичных пидорасов, девять пусть будут нормальные, а один — последняя тварь: алкаш, нарик, насильник. И я его без подсказок найду и буду с ним носиться.       Артур прекрасно помнил, как он — миролюбивый, тихий, боящийся обидеть других — орал в самый разгар истории с третьим парнем:       — Почему?! Ну почему ты позволяешь так с собой обращаться?! Ты заслуживаешь всего самого лучшего, ну почему?!       Пауль тогда со страшной безрадостной усмешкой, перекосившей бледное застывшее лицо, ответил:       — Я получаю ровно то, что заслуживаю.       Артур ужасно на него злился, хоть и знал, что его чувства несправедливы. Но у него в голове не укладывалось, как мог эффектный, бесстрашный, сильный Пауль раз за разом наступать на одни и те же грабли? Вряд ли Сэм был первым; по некоторым обмолвкам Артур понял, что за спиной у Пауля целая череда мудаков на любой вкус.       Расставшись с третьим бойфрендом, Пауль три дня пролежал в своей комнате, а потом встал, потребовал, чтобы Артур сделал ему новую стрижку, и завязал с отношениями. С того момента прошло уже восемь лет, и Пауль встречался с парнями только ради секса. Артуру казалось, что это тоже так себе решение, но все попытки загнать друга к психотерапевту закончились ничем, поэтому он отступился и решил больше не лезть.       И тут появился Алек. Эксцентричный, весёлый, лёгкий Алек, который открыто Паулем восхищался, бегал за ним, выкидывал ради него смешные штуки, дарил подарки. Алек очаровал Артура, и тот против воли начал ему сочувствовать, невольно думая: ухаживай кто за мной вот так — я бы на седьмом небе был от счастья.       Только теперь он задумался о том, что Алек соответствует всем критериям «Паулева мудака»: симпатичный, обаятельный, нет работы, зато есть зависимость. И Артуру перехотелось защищать Алека; он решил, что «сами разберутся» — пока что лучшая позиция. А если Алек вдруг раскроется как типичная сволочь, он всегда успеет подлить ему кислотную смывку в чай с молоком.       Поэтому Пауля он приветствовал ласково, и тот глянул на него удивлённо — видимо, ждал отповеди, он всё-таки отлично Артура знал. Поняв, что отчитывать не будут, Пауль заметно расслабился, пришёл в хорошее настроение и через всё кафе закричал:       — Рози, дорогая! Можно мне тоже завтрак?       Рози выглянула из-за стойки:       — Поменьше калорий, побольше белка? Сообразим.       — Спасибо, ты фея!       — Нет, фея — это ты, — бойко отозвалась Рози, на что Пауль самым манерным своим голосом ответил:       — Но-но, я — королева фей!       Рози зафыркала и скрылась, а Пауль повернулся к друзьям:       — О чём беседуем?       Артур и Карл переглянулись немного смущённо: вдвоём они образовывали клуб ОНН — Одиноких Ноющих Неудачников и встречаясь, всласть жаловались друг другу на сложности в личной жизни.       — О приложениях для знакомств, — признался Артур. — И как трудно там найти кого-нибудь подходящего.       — Ну да. Особенно если установить возраст партнёра «до двадцати пяти», — хладнокровно заметил Пауль.       — С чего ты взял, что я… — начал было Артур, но замолчал и уставился на Карла, а тот посмотрел на Пауля грустными карими глазами, в которых светился вопрос: за что ты так со мной? Ответ читался во всей фигуре Пауля и мог быть расшифрован как «ну вот такая я сука».       — Серьёзно, Карл?! До двадцати пяти?! — Артур немедленно пошёл в атаку. — А я ещё сижу тут, сочувствую тебе!       — Не вижу в этом ничего плохого, — защищался Карл. — Не надо стыдить меня за мои предпочтения.       — Погоди-погоди, так ты поэтому так на Лео смотришь?.. Карл!! Он же ещё совсем ребёнок! Это неэтично!       — Он вполне совершеннолетний… — глаза Карла заблестели, и Артур с негодующим возгласом пихнул его в плечо.       — Ай! Ну хватит! Всё равно меня никто не любит, я старый и бедный, — со вздохом заключил Карл. — Поэтому ни в какие неэтичные отношения я всё равно не вступлю.       — Зачем тебе двадцатилетки? — осведомился Пауль. — Это ж заготовка человека, там ни мозгов ещё, ни характера.       — А я с ними и не разговаривать собираюсь… Арти! Ну перестань, не смешно, — жалобно воззвал Карл, получив только наполовину шутливый тычок острым локтем в бок. — У тебя вот тоже наверняка предпочтения есть…       — Меня вообще не привлекает секс на один раз, это почти всегда плохой секс, — отозвался Артур. — Тратить кучу времени на то, чтобы встретиться с каким-то посторонним мужиком и получить посредственный секс? Пф-ф-ф, дайте мне пятнадцать минут с «Адонисом»...       — С Адонисом? — переспросил Карл.       — Это секс-игрушка, очень классная. Напомни мне, я тебе ссылку пришлю.       — Большая часть людей даже не представляет себе, как выглядит хороший секс. Поэтому в случайном сексе я всегда сверху, — заключил Пауль. — Но не обязательно же искать только секс, можно поискать кого-то для отношений.       — А то ты не помнишь, что вышло из моих последних отношений.       — Ещё как помню! Надеюсь, Оскар в курсе, что если он тут появится, то получит от меня пинка под толстую жопу.       Артур вспыхнул:       — Во-первых, это фэтфобия...       — Во времена — нельзя толстую жопу назвать толстой жопой, обязательно обвинят в какой-нибудь «фобии», — проворчал Пауль.       — ...а во-вторых, мы с Оскаром помирились.       — Но я-то с ним не мирился.       — А почему тебе надо с ним мириться? Он меня обидел, а не тебя. Ты не можешь за меня обижаться.       — Ещё как могу, — высокомерно отозвался Пауль, поднося к губам белую чашку с кофе, на боках которой играли солнечные лучи.       — У тебя вообще нет представления о личных границах!       — Умные все стали. Терапированные. Про границы рассуждают. Как тебе такое: ты сам нарушаешь мои границы, когда запрещаешь мне испытывать чувство обиды за тебя!       Артур осёкся и захлопал глазами, не зная, что и ответить, а Пауль подмигнул ему и заулыбался Рози, которая как раз принесла их заказы.       — Белок, клетчатка, сложные углеводы! — восхитился он, глядя в свою тарелку. — Ты просто лучшая!       Артур только рукой на него махнул и принялся за свой завтрак — хрустящую вафлю со взбитыми сливками и фруктами, решив, что в качестве мести он ни кусочка от неё не даст Паулю. Пусть лопает свои сельдереевые палочки с хумусом!

***

      Для остальных кровать была просто кроватью. Для художницы Морин и её мужа — мусором, от которого нужно избавиться, для Артура — предметом мебели, но для Джесса она значила куда больше.       Возможность вернуться к любимому делу. И в то же время — возвращение дурных воспоминаний. Он отрезал своё прошлое, закинул его в подвал и запер на замок, но оно ползло из-под запертой двери и касалось его холодными щупальцами. Он ощущал этот холодок, хотя комната в квартире художников залита была тёплым янтарным вечерним светом, и вся атмосфера в комнате была тёплой, домашней. Морин попросила разрешения делать наброски, пока он будет работать, и теперь устроилась с блокнотом на заляпанном краской табурете; на длинной, уложенной горизонтально коробке сидел Артур. Они болтали и перекидывались шутками, пока Джесс неторопливо разбирал кровать. Это было несложно — она будто сама подсказывала его рукам, где нужно ударить, где — поднажать, где расшатать. Привычная любимая работа, но теперь она словно ставила его на грань между светлым настоящим и ледяным прошлым.       Тем временем не подозревающий о его метаниях Артур, который настоял на том, чтобы заказать пиццу, хотя Морин утверждала, что это она должна их угощать, невинным голоском говорил:       — Ничего, что моя неэтичная мясная пицца поедет рядом с твоей этичной вегетарианской?       — Ничего страшного, — так же невинно отвечала ему Морин, чиркая карандашом в блокноте и поглядывая на Джесса. — Пусть это мясо будет на твоей совести. Может, какая-нибудь несчастная девочка с детства знала этого бедного телёночка, любила его, кормила одуванчиками, а он тыкался мокрым носом ей в руку… А потом ты его съешь, пока я буду наслаждаться вкусом этичных растений, при приготовлении которых никто не пострадал!       — Растения тоже чувствуют боль, — Джесс решил поделиться фактом, который узнал недавно из документального фильма. Подумав, он добавил: — И у них тоже бывают хозяева. Я бы расстроился, если б моё растение кто-нибудь съел.       Артур и Морин уставились на него, а потом неожиданно расхохотались, и Джесс вздрогнул: он говорил серьёзно и не ожидал такой реакции.       — А он не только в разборке мебели хорош! — заметила Морин. — Мне особенно нравится, что он это с каменным лицом говорит. Палец в рот не клади!       — Конечно, не клади: Джесс ведь не вегетарианец, откусит всю руку! — сказал Артур, и они опять засмеялись. Джесс опустил голову, сосредоточившись на работе. Ладно, пусть — ему не привыкать к тому, что над ним смеются, хотя от Артура он такого не ожидал.       Может, и не стоило ему прилагать столько усилий, чтобы вылезти наконец-то из-за этой стены, которая отгораживала его от внешнего мира в детстве. Слишком много за ней оказалось чувств, с которыми непонятно, что делать.       Позвонили в дверь, и Морин встала, отложив блокнот.       — А это, наверное, нашу пиццу принесли!       Когда она вышла, Артур подошёл к Джессу и наклонился, чтобы заглянуть ему в лицо. Джесс не хотел на него смотреть, но когда Артур его окликнул, поневоле поднял взгляд — невозможно было не поднять.       — Ты же знаешь, да, что мы не над тобой смеёмся?       — Нет?       — Ох, ну конечно, нет. Мы дурака валяем. А то, что ты сказал про растения, было в тему и смешно. Ты поучаствовал в шутке.       Джесс немного поразмыслил над этим. То есть ему удалось пошутить, и они смеялись не над ним, а над тем, что он сказал! Разницу он понял и улыбнулся, а Артур в ответ засиял так, что едва не затмил вечернее солнце.       — Какое редкое зрелище — ты улыбаешься! Нарисую себе звёздочку на фюзеляже. Эй, я бы никогда не стал над тобой смеяться, — добавил он уже серьёзно. — И никому другому бы не позволил.       Джессу и правда редко хотелось улыбаться, но теперь широкая глупая улыбка сама так и лезла на лицо, словно всегда пряталась где-то в тени, а теперь выползла погреться у огонька. Глядя на Артура, он вдруг подумал, что хотел бы его поцеловать. Его целовали раньше, но тот не вполне добровольный, скорее неприятный опыт ему хотелось бы забыть, а вот собственное желание поцеловать другого человека он испытал впервые.       Вернулась Морин с пиццей, за ней шёл Алек с бумажным пакетом, в котором позвякивали бутылки, и внимание Артура переключилось на них.       — Как ты? — ласково спросил он Алека, видимо, переживая, что тот расстроился из-за вчерашнего вечера. Алек расстроенным не выглядел, наоборот, казался на удивление расслабленным и довольным жизнью. Трезвый, он даже выглядел моложе и свежее, в небрежно полурасстёгнутой белой рубашке с закатанными рукавами и голубых джинсах.       — Я? Я как птичка божия, порхаю и не знаю забот, — весело откликнулся Алек, выгружая из пакета бутылки — но не с алкоголем, а с соком. — А вы что… — он оглядел комнату, нахмурился и заговорил с осуждением, — …собрались есть пиццу и смотреть, как Джесс работает?!       — Именно так, — подтвердила Морин, открывая коробку.       — Можно с вами? — уже обыкновенным голосом спросил Алек, ухватил кусок пиццы и уселся на коробку. — Потрясающее времяпрепровождение! Хлеб и зрелища, как говорили древние римляне!       — Джесс? Иди есть, — позвал Артур. Джесс поднялся с пыльного паркета, отряхнул колени и снял рабочие перчатки; Морин, улыбаясь, протянула ему бутылку с яблочным соком, и Джесс понял, что она всё же шутила, когда говорила, что собирается есть пиццу и смотреть, как он работает.       — Ну вот, — вздохнул Алек. — Плакали мои зрелища. Может, хоть рубашку снимешь?       — Интересно, — задумчиво проговорил Артур, — если я неэтично брошу в Алека куском этичной пиццы, уравновесит ли её этичность неэтичность моего поступка?..       «Меня защищает», — понял Джесс, любуясь Артуром в лучах пыльного солнца.       После пиццы они упаковали деревянные детали, попрощались с Морин и Алеком и поехали домой, навстречу догорающему закату. Артур хмурился, о чём-то задумавшись, и Джесс не отвлекал его, сидел тихо и смотрел на небо, которое окрасилось во все оттенки розового — красивое, но немного тревожное зрелище.       — Как думаешь, — спросил вдруг Артур, — Алек мудак?       — Алек?.. — Джесс удивился вопросу, но честно подумал над ним и ответил: — Нет.       — Ну, может, не мудак, но… не знаю, как сказать. Слабый человек? Ненадёжный?       — Он не слабый, — медленно проговорил Джесс, тщательно подбирая слова — он, пожалуй, никогда ещё не выражал вслух то, как чувствует душу человека. — Он ещё не решил, какой он. Но у него есть сила, чтобы сделать выбор.       Артур покосился на него, но потом тут же отвернулся, глядя на дорогу: он был ответственным водителем.       — Будем надеяться, что он сделает правильный выбор.       — Он выберет то, где будет лучше приз.       — Похоже на Алека! — засмеялся Артур. — Ты так интересно рассуждаешь, — добавил он, сворачивая к дому, — и так метко.       Никто и никогда его так не расхваливал, как Артур. Раньше-то его вообще полным идиотом считали, поэтому он старался говорить пореже, а даже когда говорил, никто его не слушал, и слова пропадали впустую. Он поразмыслил, не поблагодарить ли Артура за умение слушать, но пикап уже остановился возле дома, момент был упущен.       Они вытащили груз и перенесли его в квартиру Джесса. Артур с любопытством оглядывался: с того момента, как он был здесь в последний раз, Джесс обзавёлся несколькими растениями, стеллажом и лампой для них, а ещё с последней зарплаты купил плетёный диван и пушистый белый коврик на пол.       — Ну вот, всё больше на человеческое жильё похоже, — одобрительно сказал Артур. — А с кроватью так будет вообще восторг. Слушай, — спохватился он, — мне пикап надо отогнать на стоянку, а то штраф схвачу за парковку в неположенном месте.       — Можно с тобой? — Джессу отчаянно не хотелось с ним расставаться.       Артур, конечно, не возражал. Они отогнали пикап и неторопливо возвращались к дому пешком; солнце село, зажглись фонари, и в темноте приветливо светились окна домов. Джессу не хотелось оставаться одному, и он набирался смелости и подыскивал подходящие слова, чтобы позвать Артура на кофе. Тот собирался зайти завтра, принести обед и посмотреть, как Джесс будет собирать и чинить кровать. Джесс уже придумал и отрепетировал в голове фразу, которая показалась ему удачной: «может, и сегодня зайдёшь? У меня есть печенье!». Все любят печенье, Артур тоже не устоит.       Фраза уже готова была выйти в печать, но тут Артур остановился и охнул, и Джесс, который до того чувствовал направленное на него внимание, как волну тепла, ощутил холодок.       Возле их дома стоял под фонарём большой улыбчивый человек в джинсовых шортах и громкой рубашке с пальмами. К этому человеку Артур бросился с радостным возгласом и обнял его — как мотылёк к стволу огромного дерева прильнул.       — Оскар! Господи, Оскар! Сто лет тебя не видел!       Большой кудрявый человек смеялся, по-хозяйски обнимая Артура, шаря лапами по его узкой спине, а Джесс стоял в стороне, чувствуя себя забытым и ненужным. Он хотел было уйти, но тут Оскар вопросительно глянул на него поверх Артурова затылка и спросил:       — А это твой…       — Друг. Друг и сосед снизу.       — Снизу? — Оскар расплылся в улыбке. — Кто бы мог подумать: такой здоровяк — и снизу!       — Не шути так. Я серьёзно, не надо, Джесс не оценит.       — Джесс, значит? Ну привет, Джесс, я рад знакомству.       Он протянул руку, но Джесс не был расположен её пожимать. Он молча посмотрел на Артура, и тот извиняющимся тоном сказал:       — Это мой старый друг, мы давно не виделись. Хочешь с нами?       — Нет, — сказал Джесс и пошёл прочь.       — Не особо вежливый твой сосед снизу, — донёсся до него голос Оскара, а вот ответ Артура он уже не услышал. Горло словно сдавили ледяные пальцы, и он чувствовал себя человеком, которого увели от костра и оставили во тьме и холоде. Даже квартира, которой он ещё недавно гордился, показалась ему постылой и одинокой: он ведь надеялся, что сейчас они будут сидеть здесь вдвоём с Артуром, касаться друг друга коленями, разговаривать. Этот Оскар так по-свойски, так по-хозяйски лапал Артура, будто имеет на это право!       А если он не только друг? Что, если он прямо сейчас целует Артура? Обнимает его, ложится с ним в постель. Что дальше? Джесс знал, что происходит в постели между мужчиной и женщиной, но понятия не имел, что делают в постели двое мужчин или двое женщин. Он считал раньше, что плотская близость его не интересует; собственный вынужденный опыт только больше в этом убедил, но теперь он обнаружил, что возвращается мыслями именно к этой теме. Он решил заняться кроватью: работа всегда отвлекала его лучше всего. Но и за работой он то и дело чутко прислушивался к звукам сверху: Артур ходил почти беззвучно, а вот тяжёлые шаги Оскара слышны были очень хорошо, и Джессу никак не удавалось вытеснить из разума навязчивые, болезненные мысли о больших руках на узкой спине, о пухлом рте, приникающем к тонким губам.       

Два года назад

      Артур зашёл в квартиру, погруженный в мысли о налоговых вычетах и декларациях, бросил ключи на столик у входа и хотел было щёлкнуть выключателем, как его схватили сзади, зажали рот и зашипели в ухо:       — Не включай свет!       Паника накрыла с головой и потащила за собой, как морская волна; в памяти мигом всплыли школьные ссоры и драки.       «Не можешь драться как пацан — дерись, как девчонка: бей по яйцам и сваливай!» — говорила его суровая мама-автомеханик, когда он в очередной раз приходил к ней с жалобами. Хотя Артур ненавидел драться и делать кому-то больно, ещё больше он ненавидел унижения, поэтому научился применять мамину стратегию в жизни. Он не мог нанести обидчикам большого ущерба, зато хорошо выворачивался и быстро бегал. И пусть после школы прошло уже много лет, старые навыки вспомнились так быстро, словно всегда были наготове и только ждали нужного момента: он наступил обидчику пяткой на пальцы и погрузил острый локоть в мягкий живот, а когда нападающий охнул и согнулся — добавил затылком в нос и вывернулся из чужих рук. Схватил с вешалки зонт и одновременно щёлкнул выключателем, чтобы лучше видеть, куда лупить грабителя, убийцу или кто там забрался к нему в квартиру... и растерянно опустил оружие.       Схватившись одной рукой за живот, а второй — за нос, стоял его бывший парень, а нынче просто хороший друг Оскар.       — Что ты тут делаешь?! Как ты сюда попал?       — Свет выключи, — гнусаво сказал Оскар.       Через две минуты он сидел на краю ванны, а Артур, поминутно извиняясь и терзаясь чувством вины, пытался остановить кровотечение.       — Не знал, что ты такой опасный! — заметил Оскар, к которому вернулось обычное жизнелюбие. Правда, из-за того, что в каждой ноздре у него уже торчало по ватному тампону, «не знал» прозвучало как «Де здал».       — Никакой я не опасный! Просто не надо ко мне подкрадываться, — огрызнулся Артур, у которого всё ещё бешено колотилось сердце. Правда, он тут же пожалел о своей резкости и сменил тон: — Ну прости. Я же думал, это какой-то грабитель или похуже!       — Насильник? — прозвучало скорее как «Дасильдик?». Оскар подмигнул Артуру и попытался игриво ткнуть его пальцем под рёбра, но Артур увернулся.       — Просил же так не делать! — он нахмурился и принялся влажным полотенцем вытирать кровь с лица Оскара. — Ох, прости, дорогой, мне так жаль, что я сделал тебе больно... Вроде бы всё.       Они вышли в гостиную, и Оскар снова попросил Артура не включать свет.       — Можешь осторожно подойти к окну и из-за занавески выглянуть на улицу? Только так, чтоб тебя не видно было, — тихонько сказал он, и Артур, заразившись его опасениями, сделал то, что просят. Оглядывая пустую улицу, освещённую фонарями, он чувствовал, как колотится у него сердце, а дыхание учащается.       — Видишь человека на углу? — шёпотом спросил Оскар.       — Никого не вижу, — как пристально он ни вглядывался, ощущая себя чуть ли не Джеймсом Бондом на конспиративной квартире, улица оставалась всё так же безлюдна.       — А машину чёрную?       — Вижу только машину соседки.       Оскар вздохнул с облегчением и опустился на диван. Артур, не включая свет, сел рядом с ним, пытаясь в темноте разглядеть выражение его лица.       — Что случилось? Ты же знаешь, мне можно всё рассказать...       Послышался тяжкий вздох и шелест одежды — Оскар заёрзал на диване, потом взъерошил свои кудри.       — Я попрощаться пришёл, — сказал он. — Мы, наверное, больше не увидимся.       — Как... что... но почему?!       — Я серьёзно влип, — признался Оскар. — Задолжал серьёзным людям, придётся из города уехать, а может, и из страны. Знаю, глупо было сюда приходить, но я не мог с тобой не попрощаться.       — Ох, Оскар... — у Артура защипало в носу, и он привалился к мягкому боку друга. — Я же говорил, что надо завязывать с азартными играми!       — Говорил, — Оскар обнял его мощной лапищей. — А я тебя не послушал. Да и вообще я много херни натворил, прости меня, если сможешь. Если б я мог время назад отмотать, я бы за тебя держался.       Он стиснул Артура в медвежьих объятиях и вдруг попытался поцеловать, но Артур упёрся рукой ему в грудь:       — Нет-нет-нет, давай без этого!       — Мы, может, и не увидимся больше. Ну давай, а? На прощание... — умильно и добродушно ворчал Оскар, но ему пришлось разжать объятия: Артур был настроен серьёзно и не собирался сдаваться, а когда его отпустили — отсел подальше.       — Ты до сих пор на меня злишься из-за...       — Я не злюсь, — прервал его Артур. — Но спать с тобой больше не буду. Странно, что повторять это приходится, я ведь говорил уже.       — Так год прошёл. Может, ты передумал. Я тебя любил и продолжаю любить, — нежно сказал Оскар, и Артур растаял:       — Я тебя тоже. Но давай любить друг друга платонически?       — Ну ладно, упрямец. Иди сюда.       Оскар обнял Артура и ласково взъерошил его волосы, потом отстранился.       — Ладно, я пойду. Вспоминай обо мне только хорошее, ладно?       — Погоди! — Артур снова обнял его, прижался к мягкому животу. — У тебя деньги есть?       — Сотня долларов.       — И ты с сотней долларов собрался в другой город?!       — А что делать? Мне надо срочно уезжать, ты не представляешь, на что эти люди способны!       — Погоди...       Артур бросился к тумбе под телевизором, ощупью нашарил там пачку купюр и попытался сунуть Оскару в карман, но тот не дал:       — Не могу, не надо!       — Ещё как можешь! А меня в упрямстве обвиняешь... Я хотел мебель в рабочем кабинете сменить, но у меня и старая мебель ничего, и вообще, нечего поощрять чрезмерное потребление. Бери! Тут пять тысяч, на первое время хватит...       — Ладно. Ладно! Я обязательно верну. Господи, я никого лучше тебя не знаю.       Оскар притиснул Артура к себе и чмокнул в макушку, а потом отпустил и скрылся за дверью, запихивая купюры в задний карман джинсов.