Ошибки, которые мы совершаем

Гарри не мог найти себе места. Он крутился на постели. Она казалась то слишком горячая, то слишком холодная, то жесткая, то мягкая. Он весь вспотел и устал, пытаясь уснуть. Не выходило. День был полон эмоций, и даже слишком. Он лежал в своей спальне в доме Блэков и думал о тех людях, что были с ним под одной крышей. Он думал о Ремусе, который, казалось, уже не настолько сильно погружен в свою депрессию. Думал о Регулусе и о своем потихоньку появившемся восхищении им. И, наконец, он думал о Малфое. Он провел с ним несколько часов подряд, и это было нормально. Разговарить было тоже… нормально. Часы летели как минуты, и Гарри не находил это общение неприятным или скучным. Ему было интересно. И когда Регулус сообщил им, что до поезда меньше шести часов, и пора бы честь знать, только после этого Гарри пришлось отправиться к себе. Ему было скучно. Казалось, что он не рассказал какую-то тысячу важных вещей, которые почему-то было так важно сообщить Малфою. Тот больше слушал, хотя и позволял себе где-то язвительные, а где-то и очень точные замечания. Он не был заносчивым и деланно-утомленным явно узким кругозором Гарри, как это часто демонстрировала Гермиона, и все же довольно вежливо слушал до конца, даже если бы в корне не согласен с тем, что говорил Гарри, что значительно отличало его от Рона. Он говорил с Малфоем так, словно знал его тысячу лет. В этом не было никакого логического объяснения, но в тот момент Гарри казалось, что он не может спать как раз потому, что еще очень много не сказал. Наконец Гарри устал лежать. Он сел, стянул мокрую насквозь футболку и нашарил в комоде новую. Надел в полной темноте и вышел на лестницу, пытаясь прислушаться. Было где-то около часа ночи. Он спустился по лестнице, не особенно представляя, куда и зачем идет. Проходя в полутемную кухню, Гарри едва не подскочил на месте. — Ночной дожор? — Тьфу ты, — Гарри опустил палочку. — Нельзя так пугать, — он говорил рефлекторно тише. В отблесках едва тлеющего камина он обнаружил Ремуса на диване. — Просто не уснуть. — Нервничаешь из-за возвращения в Хогвартс? Гарри пожал плечами. — Я не хочу отвечать на кучу вопросов, — признался он. — Будут эти журналисты. Будут… Просто будут вопросы, — он облокотился о спинку дивана. — А тут в двух словах и не расскажешь. Я ведь до сих пор не знаю, как… как я получился. — Об этом можешь у Регулуса узнать, он тебе с удовольствием расскажет. Гарри фыркнул. Он обнаружил, что эта деталь личности Регулуса Ремуса не бесит и, кажется, никогда не бесила. — Я про ситуацию, — поправил себя Гарри, хотя в этом не было нужды. — К сожалению, на тот момент я… Я был отдельно от всех. Это было уже после того, как я сильно поссорился с Сириусом. Обо всем я узнал уже после и был призван помогать, но объяснять Лили, конечно, не была обязана, — Ремус поерзал на диване, пытаясь устроиться на подушке. — Я боюсь, что единственный человек, который вообще что-то об этом знал, умер, и вряд ли мы теперь узнаем что-то больше. — Ладно я, почему не спишь ты? — Гарри аккуратно пихнул Ремуса в плечо. — Проблемы в Раю? — он был готов к какой-то привычной шутливой реакции, но ее не последовало. Ремус лишь нахмурился. — Когда ты молодой, то способен совершать какие угодно поступки, но с возрастом приходится думать заранее, и иногда… Иногда проще отказаться, чем пытаться, — с какой-то грустью ответил он. — В этом доме ведь никто не спит, — он взглянул на Гарри так, словно тот моментально должен был понять какой-то намек. Гарри предпринял попытки подумать, но намека он разобрать не смог. Ремус взглянул на него с какой-то досадой и еще раз вздохнул. — Пора расходиться. — Я все равно не усну, — передернул плечами Гарри. — А кто сказал, что к себе? * * * Ремус провел за размышлениями несколько часов. Это были мучительно долгие часы, предназначенные для сна. Но сон, конечно, не шел. Он много думал о возвращении в Хогвартс. Его ждали призраки былой жизни, в которой было слишком много ошибок. Ремус боялся, что забыл что-то еще, что обязательно вспомнит в этих каменных стенах. Особенно в подземельях, куда снова зайти уже не сможет. Ему было досадно, что покои Регулуса как раз там и будут находиться. Он пару раз попробовал подумать для себя, что с зельеварами ему не очень-то везет, но мысль из шутливой становилось полностью безрадостной. Ремуса не ждало там ничего. Он прятался в своем доме много лет, твердо зная, что никому не нужен. Сейчас, в доме Блэков, он позволил себе расслабиться и принять чужую заботу, но Хогвартсе… В Хогвартсе будет много занятий. Большую часть времени он будет чертовски одинок. Снова. Пару раз Ремус даже позволял себе мысль о том, чтобы попросить Регулуса остаться у него. Он воспринимал его как часть себя и не видел в его присутствии рядом каких-то проблем, кроме одной, совершенно очевидной. И эту проблему он сообщал Регулусу дважды, но она так и осталась только на его, Ремуса, совести. Он долго привыкал к одиночеству, воспринимая его собственным наказанием, так долго привыкал молчать, так что голос в собственной голове стал отличным собеседником, и так быстро отвык, что уже не знал, готов ли все это повторить. Он легко принимал эту заботу. Принимал то, что Гарри нужно было с ним говорить. Принимал свою роль крестного отца, хотя много лет отрицал возможность быть за кого-то ответственным. Видел, что, возможно, будет очень нужен Гарри в Хогвартсе, где все его новые устои будут проходить проверку на прочность. В том числе и дружба с Малфоем, которую Ремус не очень понимал, но и не осуждал. В конце концов, он дружил с одним слизеринцем так много лет, что осуждение было бы признаком психического расстройства. Дело было не в факультетах, конечно, но для Ремуса пока не было видно ничего из того, что, кажется, удалось рассмотреть Гарри. Регулус считал, что тут и так все понятно. Ему всегда было все понятно. Даже если Ремус придет к нему сейчас, в час ночи, и спросит, что делать, для Регулуса будет все очень просто, и ответ он даст через секунду или две. Даже если он признается в том, что боится одиночества в стенах Хогвартса, и Регулус даст ему очевидный ответ, как все это будет выглядеть со стороны? В Хогвартсе ничего и никогда не остается тайным. Большая часть детей моментально это узнает. И, конечно, во всех возможных обсуждениях людей будет волновать, почему он и почему Регулус. Это был базисный, кардинально важный вопрос, на который ответ, опять же, был только у Регулуса. Ремус смотрел на снующего по ночному дому Гарри и испытывал смутную тревогу. Он даже поймал себя на мысли, что Гарри могут манипулировать, что он мог попасться на какую-то уловку, да и в целом Ремус Малфою не доверял. Его почти нельзя было просканировать волчьим чутьем, он был как отменный кусок льда, а эмоции не читались у него на лице. Конечно, Ремус представлял, чье влияние так сильно сказалось на этом мальчике. Он не понимал привязанности Гарри и испытывал сильную тревогу. Лезть, впрочем, не смел. Он четко понимал, что в доме никто не спит. Он даже хотел немного пошутить над Гарри, но тот явно не понял никаких скрытых намеков. У Гарри не было вообще никакой физической подоплеки, и насчет этого Ремус тоже по-своему волновался. Он видел, что делает с эмпатами отсутствие нужного человека. Регулусу он продолжал твердить, что это бред, но на деле… На деле он помнил, как мог управлять Сириусом. Как Сириусу это не нравилось. Как часто они ссорились просто потому, что Сириус не собирался подчиняться и все равно слушался. Ремус понимал, что испытывал к нему почти все, кроме действительно любви, которая была бы безусловна и безгранична. Потерявшего разум Сириуса он не любил, а ведь любовь не должна была останавливаться перед какими-то проблемами со здоровьем. Чем чаще Ремус пытался заставить себя подумать о Регулусе иначе, тем чаще он натыкался на построенную за много лет стену защиты. Он приучил себя, что о Регулусе нельзя думать никак, кроме друга и почти младшего брата. Столько лет он строил эту защиту интуитивно, инстинктивно, не понимая, зачем и почему так делает. Теперь же осознавать эту защиту как какое-то чувство…. У Ремуса не получалось. Он перебирал в памяти какие-то моменты и понимал, насколько прочно в тот момент он держал себя в руках, чтобы Регулус вообще не оказался замешан ни на секунду в том, что происходило в его жизни. У Ремуса было чисто книжное понятие любви. Он так много о ней читал, что почти перестал верить в ее существование. Что есть любовь, если рано или поздно приходит скука, и человек надоедает? Что есть любовь, если ты можешь быть физически близок с одним, а затем с другим, и это вообще никак не сказывается на нем? Только на морали. Мораль Ремуса напоминала решето. Он пробивал ее себе сам, а затем страдал над ней же, не представляя, как вообще можно быть настолько не в ладах с собой. Ему было под сорок, а внутри словно снова шестнадцать, и он оказывался лицом к лицу со всеми своими проблемами снова. Ремус ощущал себя вымотанным. Он отправился в свою комнату, пожелав Гарри спокойной ночи, а затем очнулся перед дверью, к которой вообще не собирался. Не успев запаниковать, он был застигнут врасплох сонным Регулусом, который явно проснулся для того, чтобы отправиться за водой на кухню или куда еще можно вставать посреди ночи. Однако Ремус четко знал, что в доме никто не спал. — Не получается заснуть, — слегка улыбнулся он в полумраке коридора. — Хотел посмотреть, один ли страдаю или еще кому не спится. Он ни словом не обмолвился о том, что Ремус все-таки пришел. — В этом доме не спит никто, — отозвался Ремус. Он ощущал себя очень странно, и вроде бы непрошенный гость в ночи, и вроде бы так и нужно. Волчьим зрением в полумраке он изучал Регулуса вполне открыто. На нем была небрежно застегнутая ночная рубашка неопределенного в сумраке цвета, а волосы смешно взъерошены от попыток уснуть. В нем не было того болезненного совершенства, которое шло по пятам за Сириусом, что бы он не делал и в каком состоянии ни находился. Если подумать, в нем вообще не было ничего от Сириуса, и Ремус не помнил, чтобы он вообще опускался до того, чтобы их как-то сравнивать. Кроме, может быть, самого начала всей своей историей с Блэками. Ему нравилось, что в Регулусе всегда что-то не так. — Мне казалось, тебе одному здесь ничего не мешает спать, — Ремус стоял на пороге, совершенно не представляя, чем закончится все это действие. Он не понимал логики Регулуса практически никогда. Тогда в Хогвартсе, Ремус четко знал, что будет, если он придет. Знал, когда нужно приходить, когда можно, а когда нельзя. В этом случае он понятия не имел, что в голове у Регулуса Блэка и даже не хотел читать. — Не каждый день воскресаешь из мертвых, — пожал плечами Регулус. — Гарри переживает, что будут вопросы. Я тоже отчасти… переживаю. Ведь я могу сказать что-то, что потом обязательно скажется на нем. Что могут повернуть против него. И если раньше это меня мало волновало, то теперь я начинаю подозревать, что иметь семью и быть асоциальной личностью сложно. — Я ни на секунду не поверю в то, что ты не знаешь, что сказать, — Ремус сложил руки на груди. По его ощущениям, он стоял на лестнице слишком долго. — Ладно, я… Спокойной, — договорить он не успел. Он оказался втянут за руку в чужую комнату против своей воли и безо всякого предупреждения. Не то, чтобы он не за этим пришел… — А если я скажу, что я не особенно жажду жить на другом конце Хогвартса, да еще и в максимально мрачных подземельях? Я ведь не напоминаю летучую мышь, — Ремусу показалось, что он и в самом деле слегка нервничает. Это не было бы видно случайному наблюдателю, но Ремус… Ремус знал его слишком хорошо. — На другом конце Хогвартса от меня? — тихо уточнил Ремус. Регулусу не было свойственно уходить от неловких вопросов. — Да, — только и ответил он. Без увиливаний. Без отвода взгляда. Без попыток что-то скрыть. Просто так, как он считал и думал. Ремус считал это одним из самых главных его достоинств. Порой Ремус не мог сказать себе что-то с такой же определенностью, не то, что другим людям. Он даже смог выдержать взгляд Регулуса и не быть смущенным в ответ. Не в том он возрасте для смущения или каких-то иллюзий. Ведь он поэтому и пришел. — Пожалуй, что я тоже озадачен этим фактом, — произнес Ремус так, словно ступал на минное поле. Он внимательно наблюдал за мимикой Регулуса. У того зачем-то поднялась одна бровь, словно он не услышал или не сразу понял, о чем речь. Затем поднялась вторая, выдавая искреннее изумление. Ремус подавил улыбку. — Кажется, я пришел попросить тебя не жить на другом конце Хогвартса. Раньше ему не удавалось говорить. В семнадцать говорить некогда. В восемнадцать — бесполезно. Затем было не с кем. А потом… Потом Ремус вообще предпочитал не вспоминать. Но сколько бы лет не прошло, у него никогда не получалось говорить честно и до конца ни с кем, кроме Регулуса. Он говорил искренне, и у Ремуса не было выхода, кроме как быть искренним в ответ. — А где я должен жить? — уточнил Регулус, но не потому, что хотел уточнить или юлил, а на самом деле потому, что он был человек четких слов и уверенных решений. — Я так предполагаю, что у меня. Сказать было проще, чем обдумывать по несколько часов. Так ему проще. Ремус боялся одиночества намного больше, чем проблем или осуждения. Он понимал, что с Регулусом будет все не так, как он боится, что будет так, как ему и незнакомо, потому что прежде он разделял ни с кем ничего, кроме близости. А здесь… Здесь он волновался. Не сходил с ума, не терял контроль, а просто приятно волновался. Впервые за много лет Ремус ощущал себя живым. — Ты уверен? Ремус ответил не сразу. Он не был точно уверен до того момента, пока не обнаружил в Регулусе что-то гораздо серьезнее его обычного поведения. Стоило ему произнести свою фразу, как в нем что-то неуловимо поменялось, сделало его каким-то необычайно взрослым, совершенно вне воспоминаний Ремуса. С абсолютной ясностью он увидел перед собой не влюбленного в себя подростка, который много лет путал благодарность с влюбленностью, но взрослого мужчину, за плечами которого тысячи историй, о которых Ремус даже не удосужился спросить. Он прожил часть жизнь вдали от Ремуса, а Ремус даже не счел важным задать ни единого вопроса. Он вел себя, как прежде, как потребитель заботы, особо не вдумываясь, откуда она берется, а сейчас… Сейчас все вдруг стало выглядеть иначе. Ремус сделал шаг назад и буквально впечатался в дверь. Куда ему быть уверенным, если он толком не знает ничего о Регулусе за последние двадцать с лишним лет? Он был самоуверен настолько, что не интересовался, как в той половине мира, которую Регулус явно объехал, не нашлось никого лучше Ремуса? Он даже не был уже уверен в том, что Регулус вернулся за чем-то, кроме… Кроме какой-то галочки, которую не поставил в прошлом. — Я не… Я не знаю, — наконец ответил он. — Может быть, я все понял неправильно, и… И это он, Ремус Люпин, который не особенно верит в любовь, вдруг принял ее за аксиому, за априори, за что-то непоколебимое, а ведь в натуре Блэков получать то, что не было получено. Быть может, он попросту… Попросту вернулся за чем-то гораздо более простым. Но ведь в то же время он дважды ушел от хорошего предлога. — Такое ощущение, что я почти тебя не знаю, — наконец признался Ремус тихо. Он вдруг взглянул на Регулуса совсем другими глазами. Ему пришлось признать, что если на Сириуса он смотрел с восхищением, но знал, что так или иначе может подойти, то здесь до Регулуса ему было слишком высоко. Они были разными. Ремус тратил свои способности впустую. Регулус взял от своих талантов все. Он оправдал каждую заложенную в него способность от природы. И вместе с тем возраст сделал его даже слишком привлекательным, о чем Ремус не давал себе думать ни секунды. Стоило ему осознать эту разницу в жизненном пути, как Ремус тут же потерялся и уже не знал, что должен или не должен сказать. Он замолчал и простоял так почти несколько минут, не понимая, почему молчит Регулус. Ему стало вдруг неуютно и неловко стоять здесь. — Какое мое второе имя? — вопрос, по мнению Ремуса, был полностью неожиданным. Он посмотрел на Регулуса, осознавая, что вообще не знал, что оно у него есть. Хотя, конечно, учитывая склонность таких семей давать два имени, можно было догадаться. Ремус покачал головой. Он просто не имел понятия. — Арктурус. Я даже не уверен, что такое имя есть. На мне у родителей вообще кончилась фантазия, — он вдруг усмехнулся. Для Ремуса этот провал в знаниях оказался по ощущениям пропастью. Он вообще ничего не знал о Регулусе и даже никогда не пытался узнать. Второе имя Сириуса он знал. — Если ты уверен в своем приглашении, то я рад его принять. Ремус уже не был так уверен, но отступать было бы совсем глупо. — Только все будут думать, — начал он и тут же себя оборвал. — И что мы скажем? — Что я панически боюсь тесных, холодных и мрачных подземных помещений, — Регулус потянулся и сонно провел по лицу руками. — Какая разница, что и кто там будет думать. Можешь сказать, что я у тебя в рабстве. Или в долгу. Ремус случайно представил такой разговор. Ему стало против логики текущего положения смешно. — Мне стыдно, что я не знаю о тебе элементарных вещей, — признался он. — Я не рассказывал, а ты и не спрашивал, — Регулус с размаху опустился обратно на свою постель. — Может, ты останешься? — вдруг спросил он, глядя на Ремуса. Тот слегка опешил. Затем прислушался. — Регулус Арктурус Блэк, ты используешь эмпатию, — пробормотал он укоризненно. Регулус сложил руки на груди. — Логикой тебя не взять, — буркнул он в ответ. И хотя он снова был тем Регулусом, которого Ремус неплохо знал, он все равно не мог отделаться от мысли, что это впечатление уже не такое прочное. Он нерешительно смотрел на Регулуса, четко не понимая, хочет ли он остаться или нет. — Гарри сказал мне однажды, что если не знает, что делать, то представляет себе вопрос под угрозой Авады. Весьма действенный способ. Ремус снова потер многострадальный нос. Если уж так смотреть на вещи, то да, он хотел остаться и пришел ради этого. Отстраняясь от роя сомнений, он занял свободную половину постели. Ощущения были странными. — Мой отец, вероятно, до сих пор крутится в могиле от того, что его внука зовут Гарри, — как ни в чем не бывало продолжил Реглус. Он обнял подушку и всем своим видом демонстрировал намерение спать. — Я думаю, Гарри не понравится вариация с окончанием -ус, — Ремусу, впрочем, она тоже не понравилась. Он неуверенно сполз на подушку. До сих пор за последние пару лет он делил постель только с Гарри в те моменты, когда воспоминания становились сильнее него. Хотел он или нет, старался или не очень, но ответственность за мальчика возрастала с каждым днем. И хотя мальчик давно уже превышал его ростом и комплекцией, Ремус все равно ощущал потребность за ним присматривать. — Я не понимаю и не доверяю тому, что он вдруг так сильно привязался к этому Малфою. — Тебя никто и не просит понимать и доверять, — возразил Регулус. — Просто мальчик весьма неплохой легиллимент. У него отличная защита, которую сразу и не пробьешь. Поэтому я не могу его прочесть, и у тебя не выходит. — Он был в Пожирателях.. — Я тоже. — То есть ты хочешь сказать, что от той ненависти, которую Гарри нам описывал, перейти в дружбу за пару дней — это нормально? — уточнил Ремус. Он подпихнул подушку под щеку. Видеть Регулуса прямо перед собой было странно. Он никак не мог представить, что в Хогвартсе, видимо, так и будет. — Ненависть — это сильная основа, под которой может прятаться любое другое чувство, — рассудил Регулус. — Ненависть рождается из признания человека равным себе или даже сильнее, из невозможности испытывать другое чувство, из бесплодных попыток иметь иные отношения. — По твоей логике Сириус должен был быть без ума от Снейпа, — Ремус улыбнулся. — Кто знает, — Регулус ответил так спокойно, что Ремус испытал волну огромного удивления. — Или наоборот, — он поудобнее устроился на животе. — Люди много, о чем молчат, — многозначительно сообщил он Ремусу. — Я бы не удивился. — Я надеюсь, что ты просто бредишь, как обычно, — Ремус попробовал закрыть глаза. Естественно, никакого сна и рядом не было. Он волновался, как волнуется океан — без особенного смысла, просто потому, что таков он есть. Он снова открыл глаза и нашел Регулуса с закрытыми глазами. Тот, казалось, не испытывает вообще никаких ощущений от того, что находится в постели не один. — Если тебя спросят, почему ты делишь покои со мной, что ты ответишь? — Что это только мое и твое дело, — без какой-либо заминки ответил Регулус. Ремусу оставалось признать, что это, пожалуй, лучший ответ. * * * Ремус летел в сторону подземелий. Вся эта ситуация была из ряда вон выходящая. Когда вместо Регулуса он увидел собственную копию, он поначалу расстроился — выглядел он, оказывается, так себе. Когда они разошлись в разные стороны, Ремус ощутил страх. Он заранее вытащил карту Мародеров. Ремус чувствовал себя каким-то тайным агентом или шпионом, которого в любой момент могут раскрыть. Это добавляло волнения и адреналина. Он сбегал по ступенькам, постоянно сверяясь с картой. Пару раз нырял в темноту, пропуская дежурящих старост. Все в нем жаждало наконец освободиться от гнета Сириуса и возобновить ту игру, в которой он узнает новые темные стороны себя. Должно быть, он бежал, как глупая жертва, прямо к хищнику. Часть его головы была занята страхом того, что Регулуса раскроют до утра. Ремус переживал всеми фибрами души, понимая, что это крайне рискованное мероприятие. Регулус снова шел на экстравагантные поступки, чтобы помогать ему во всем. Что бы ни случилось, он был рядом. И теперь, когда его руку украшала таинственная Метка, Ремусу казалось, что связь между ними теряется. Он постучал в знакомую дверь и отступил на шаг. Сердце заходилось в частом стуке. Немного похолодели кисти, и целая волна мурашек то и дело пробегали по спине. А что, если его здесь нет? А что, если он и не ждал Ремуса? А что, если все это было болезнь или наваждение? Дверь скрипнула, впуская его внутрь. Ремус торопливо скользнул вдоль полок, стараясь ничего не задеть. Он обнаружил высокую фигуру Снейпа рядом с одним из кипящих на столе столов. — А где же твоя свита? — только и услышал Ремус. Сквозь раздражение, застигнув Снейпа врасплох, Ремус не нашел никаких знакомых отзвуков. Он молча отступил обратно к двери, не представляя, с чего решил вдруг, что ему здесь рады. Он видел, как Снейп наклонился вперед, опираясь на стол. — А я только начал нормально работать, — произнес он наконец. — Я могу уйти, — и, хотя Ремус точно мог уйти, второго шанса сбежать от Сириуса у него не было. Он несет ответственность за то, что подставляет другого человека. Будь он чуть менее взволнован предстоящей встречей и сложностями в ее осуществлении, он бы ни за что не согласился на подмену себя. Похвастаться ясной головой не выходило. Далеко в спальне он пытался представить, как должен себя вести, и даже действительно придумал что-то логичное. Сейчас же вся логика испарилась. Если бы он знал, что нужно делать, а что нет. — Можешь, но не хочешь. Против воли Ремус вспыхнул до самых кончиков ушей. В нем тут же моментально всколыхнулось раздражение и обида, что толкнули его развернуться и взяться за ручку двери. Он действительно был уязвлен до глубины души подобной встречей, хотя и вряд ли должен был ожидать иной. Все в нем постоянно переворачивалось и сбивалось с только что пойманного ритма. Он решительно прошел большую часть крошечной и темной комнатки, ведущей к выдоху, когда все же был пойман. Внезапное прикосновение сбило ему дыхание. На несколько секунд Ремусу казалось, что ему буквально нечем дышать. Он должен был растеряться. Должен был замереть испуганным зайцем, но вместо этого тут же ответил на объятие так, словно всю жизнь только этим и занимался. Тело ему вовсе не принадлежало. Он вздрогнул, снова ощутив прикосновение губ к своей шее. Руки слепо путались в темных волосах, а темнота вокруг лишала его всяческой ориентации в пространстве. Все, что он знал об окружающем мире, утыкалось лишь в человека, что его держал. В этом полумраке, не на своей территории, не работало ни одно преставление о мире и морали, с которыми Ремус так твердо жил до этого. Все, что казалось логичным, здесь превращалось в глупое и наоборот. — Я же мешаю тебе работать, — лукаво пробормотал он, ощущая, как нарастает слабость в ногах. Голос тоже ему изменял, прерываясь в тон с каждым новым полуукусом. Ему пришлось сцепить руки за шеей Снейпа, чтобы как-то удержаться на руках. Его тепло и едва уловимый запах изменяли реальность настолько, что Ремус не ощущал себя собой. В те моменты он определенно был кем-то иным: кем-то более уверенным, способным без смущения и неловкости подаваться навстречу объятию, способным прикасаться в ответ. — У всех есть недостатки. Ремус усмехнулся, осознавая, что в сумраке его все равно не видно. Он ощущал, насколько помятым должен был выглядеть. Несмотря на степень волнения, свечение его не так уж сильно выделялось. Он словно ждал. Прежде он никогда не оказывался в таком состоянии — неспособный предсказать будущее даже на секунду вперед. Без малейшего сопротивления он прошел вслед за Снейпом обратно в его импровизированный кабинет. Все чувства ему изменяли: секунду ему казалось, что его здесь не ждут, а следующую — что только его и ждали. Спрашивать было невозможно. Со Снейпом разговаривать не выходило. Несколько мгновений он просто ждал, изучая спину Снейпа. Тот словно колебался. Ремус хотел обратить на себя внимание, но слова словно застряли в горле. Он нервничал, пожалуй, намного сильнее обычного. Ему начинало казаться, что все это очень зря. Он снова отступил на пару шагов, предпринимая попытки к бегству. Несколькими мгновениями спустя Ремус вынужденно замер, остановленный руками Снейпа. В немом вопросе он поднял взгляд и посмотрел прямо Снейпу в глаза. От его взгляда волнение превзошло все существующие границы. Было ли это действительно какое-то чувство внутри него, или больше всего его питал страх делать что-то за спиной Сириуса, то, что разозлило бы его так, как никогда прежде? Эта мысль проскользнула где-то на задворках сознания и тут же растаяла. У Ремуса не было времени или возможности мыслить. Он был чертовски занят своим особым положением, из-за которого он, как оказалось, был в силах отвлечь Снейпа от своих зелий, что, очевидно, в остальные моменты жизни было невозможно. Он прекрасно ощущал, что Снейпа это бесило. Он хотел его игнорировать, но в то же время до конца не мог. Выходило, что ухода Ремуса он не желал. На этих эмоциональных качелях Ремус ощущал себя вполне живым. В стенах, которые никогда его не выдадут, с человеком, который о них никогда не расскажет, он становился другим. Он склонен был ощущать себя самим собой. Он пришел, потому что хотел. И останется, потому что хочет. Стоило ему определить эту уверенность в себе, как вопрос ухода больше не стоял. Он приковал внимание Снейпа к себе, отвлек на объятие, воспользовался поцелуем, в котором был намного увереннее, чем в первые разы. В движениях рук была уже не только уверенность, но и право: право прикасаться, где хочет и как хочет. Здесь у него была власть, которая взялась из ниоткуда над человеком, который меньше всего под это подходил. Власть ему нравилась. Здесь у него не возникало вопросов, что в чем-то он может быть не такой. Ни единого сомнения в себе и своей внешности в голове. Кто-то другой внутри него знал все свои плюсы и минусы и мог ими манипулировать. Мог использовать кого-то так, как ему хотелось. Этот Ремус был совершенно другим человеком. И ему вполне нравилось быть свободным. * * * Гарри обнаружил комнату Ремуса пустой. Ему стало грустно от того, что он вряд ли теперь сможет так запросто к нему приходить, когда будет ощущать себя плохо. Отчасти он даже заревновал на несколько мгновений к Регулусу, потом осознал, что это глупо. Ремус не был его собственностью, так что эгоистично было бы предполагать, что он каждую секунду будет с ним. Гарри стоило бы справляться со своими кошмарами и бессонницей самому. Он поднимался обратно к себе, когда на площадке второго этажа практически лоб в лоб столкнулся с Малфоем. — Жаждешь одарить меня таким же шрамом? — пробормотал он недовольно, потирая лоб. В полумраке Малфой легко находился лишь за счет своих светлых волос. — Должен же быть какой-то подвох, — не растерялся с ответом Гарри. Он чувствовал себя неловко каждый раз в начале разговора с ним и легкую досаду в конце. Интуитивно он все равно ждал все той же ненависти, из-за которой ходил в Дырявый котел, однако за весь день этой мощной эмоции он больше не ощущал. Он перестал что-либо улавливать со стороны Малфоя с того момента, как фактически его купил. Это вселяло некоторую неуверенность в Гарри. Он понятия не имел, что происходит и к чему все идет. — Есть какая-то причина для того, что ты ходишь по ночам и избиваешь других людей? — Малфой сложил руки на груди. Он смотрел на Гарри безо всякого выражения. — Не могу уснуть. Гарри представился вдруг предстоящий день, и он снова ощутил это тошнотворное волнение. Прежде, чем выходить в свет, ему должно было осознать себя до конца. А ведь он так и не понял, является ли он сам ошибкой или случайностью. Ему следовало бы отпустить прошлое, которое сейчас все равно не имеет никакого значения, но ему было в то же время бесконечно обидно от того, что в его рождении особой любви не было. Он привык думать, что родители — это два связанных чувством человека, а сейчас… Сейчас ему и вовсе казалось, что тема любви заезжена и бесполезна. — Ты ненавидишь меня? — спросил он Малфоя прямо в лоб. Тот поднял на него взгляд. — Нет. — Но в Дырявом котле… — Я думал, что ты пришел издеваться. — Я в жизни не издевался, — возмущенно выдал Гарри. Он был обижен до глубины души. — Мне случается судить людей по себе. Должно быть, я ошибся, — и с этими словами он решительно спустился по лестнице, оставляя Гарри в одиночестве и в замешательстве. Ему ничего не оставалось, кроме как вернуться к себе. Ночь не была жаркой. Скорее, прохладной даже для конца августа в самом сердце Лондона. Осенние порывы ветра то и дело толкали приоткрытое окно, и этот стук безумно раздражал Гарри. Вместе с тем ему было просто невозможно встать с постели. Он лениво следил за скользящими по стенам тенями, иногда проваливаясь в легкий поверхностный сон, иногда — просто бесцельно смотря в пустоту перед собой. Ответов на вопросы к себе у него не было. Кто он? С грехом пополам разобрался. Что его теперь ждет? Гарри с трудом представлял завтрашний день. Не сделает ли он ошибку, вернувшись в Хогвартс после всего, что случилось? Он вздрогнул и вынырнул из болотистого легкого сна. Испытывая мучительную боль в глазах от отсутствия нормального отдыха, Гарри уставился на скрипнувшую входную дверь. Бледная тень в белой рубашке маячила на пороге, как будто не была до конца уверена, в то ли место пришла. — Что-то случилось? — по привычке напрягся Гарри. Проснулся он практически моментально — сказались старые привычки. — Не уснуть, — Малфой передернул плечами. — Проще уже просто не спать. — Есть такое. Гарри убрал с лица взмокшие от бесплодных попыток уснуть волосы. Он плохо видел в сумерках и определял Малфоя только как белое пятно в поле зрения. Он даже по привычке потянулся за очками, а затем вспомнил и одернул себя. Какие очки. Просто предрассветные сумерки ослепляли даже самого зрячего человека. — Заходи, раз пришел, — наконец сказал он, понимая, что без приглашения Малфой не зайдет. На мгновение он устыдился насквозь мокрой футболки. Третьей за ночь. Давно он так сильно не волновался. Малфой не сразу, но повиновался. Неприкаянно он совершил пару слепых шагов, не понимая, где ему разместиться, затем наконец определился с изножьем кровати. — Я не повел себя должным образом в Дырявом котле, — Малфой смотрел не на него, а куда-то в стену. — Но мне сложно понять твои мотивы. Ты платишь мне, но ничего не требуешь. В моей картине мира ничего не происходит просто так. У Гарри не было подходящих ответов для такого разговора. Он молчал, уставившись на свои руки. Вряд ли он был психически здоров после всей этой истории, и это было бы самое простое объяснение. — Мне нужно было знать, что я в состоянии кому-то помочь, будучи самим собой, а не…. Не частью чужой души, — он против воли поежился. Ощущения, которые он испытал, умирая… Об этом он прежде ни с кем не говорил. Даже с Ремусом. Эти воспоминания были стерты из его памяти согласно какой-то негласной ментальной защите. Если бы Гарри захотел, он бы смог вернуться в тот момент и до конца понять, что же он ощутил. Но Гарри не хотел всеми фибрами души. — Ты останешься Поттером или вернешься в Хогвартс Блэком? — Я никогда и не был Поттером, — произнося это, Гарри наконец в полной мере в это поверил. — Я вернусь Блэком. — Будут вопросы. — Много вопросов, — согласился Гарри. Он для себя решил, что попробует скопировать манеру Регулуса держаться на людях. Ему нужно было излучать ту же уверенность, но где ее взять, если уже сегодня — это шаг в неизвестность? Без Ремуса и Регулуса, с которыми Гарри будет видеться значительно реже, ему придется столкнуться со всем в одиночку. Платил ли он Малфою за то, чтобы не быть одному? Платил ли он ему за то, что оба они фактически в одинаковом положении, одни против всех? Но в Хогвартсе они снова будут по разные стороны баррикад. — Это пришло мне утром, — он разжал кулак. Гарри, чьи глаза наконец привыкли к сумраку, рассмотрел знак старосты. — Смешно, если подумать. — Мне тоже пришло, — Гарри даже не помнил, куда бросил этот глупый значок. — Полный бред. — Все кажется нереальным. Гарри склонен был согласиться. Он еще раз попробовал представить завтрашний день — ему было одинаково тошно от тех, кто будет следовать за ним по пятам, и от тех, кто будет его ненавидеть, ведь так или иначе, он остался единственным человеком, кого можно обвинить во всем, что произошло за время Войны. Он знал, что не сможет больше общаться с Роном — он винил его инстинктивно во всех бедах своей семьи. Он понимал, что Гермиона обойдет его стороной — ей больше нет смысла держаться рядом. Большая часть Гриффиндора примет его, но будет держаться подальше. Не такая примечательная у него репутация. — Зато отдельная ванная, — зачем-то выдал Гарри, хотя об этом за последние пять минут вообще не думал. — Вернется половина или даже меньше. Многих больше нет, — на этом Малфой запнулся, хотя по-прежнему держал свою ледяную оборону, — многие не захотят вспоминать. Кому-то банально не хватит денег. В конце концов, экзамены можно сдать и отдельно от Хогвартса. Для многих это — разумный выход. — Я видел, что ты не воевал. Эта простая фраза произвела на Малфоя какое-то абсолютно непредсказуемое впечатление. Вся его оборона разбилась в несколько мгновений, и сквозь осколки Гарри вдруг уловил огромный поток эмоций, с которым не умел справляться. Боль от того, что пришлось увидеть, боль от того, что пришлось делать, грусть, страх, досада, депрессия. Негативные эмоции накрыли его с головой настолько, что Гарри поддался на несколько секунд панике. Едва ли он представлял, что за обороной Малфоя будет именно это. Он вдруг закатал рукав. Гарри обнаружил взглядом три глубоких и неровных полосы, пересекавшие его плечо. — Что это? — спросил Гарри осторожно, осознавая, что Малфой сам не собирается говорить. Шрамы до боли напоминали те, без которых Гарри не представлял себе Ремуса. Эти шрамы были слишком похожи на…. — Я должен был умереть в тот день, — тон его был спокойным, но волны эмоций тут же стирали это обманчивое впечатление. — Сперва я был возле отца, затем потерял его. Старался найти место, где не будут пролетать шальные заклинания. Потом я наткнулся на первого…. Мертвого. Я видел этого парня мельком сотни раз, он был с Когтеврана, а теперь лежал мертвым передо мной. Из-за таких, как я. Я уже знал, что не буду использовать палочку ни в одну из сторон. Потом я увидел девчонку с четвертого курса. Я ее даже не знал. Ей рассекло половину лица. Было много крови. У нее был шок. Я помог чем смог, — у Гарри сложилось впечатление, что Малфой не рассказывал ему, а просто переживал заново. Он боялся пошевелиться, чтобы не нарушить рассказ о том, что было критически важно для того, чтобы понять Малфоя. — У меня получилось. Я стал искать других. Кого зацепило, ранило или обездвижило. Я не помню, сколько времени я там провел. В какой-то момент я услышал… Услышал, — он слегка поморщился. — Но было поздно, я все равно не успел увернуться. Оборотень сбил меня с ног. Не помню, чтобы я испугался. Подумал только, что на этом, пожалуй, все. Внутри Гарри шевельнулось смутное подозрение. — Я отделался только царапинами. Здесь и тут, — он приложил руку к правой половине грудной клетки. — Первый месяц я был уверен, что стану оборотнем. Перечитал кучу книг. Нужна ведь слюна или укус, а это были только царапины. Все равно ждал полнолуния каждый день. — Это что, Ремус? — уточнил Гарри, прекрасно помня свои впечатления о том превращении, которому он стал невольным свидетелем на третьем курсе. — Я не знаю другого оборотня, который ушел бы, не убив меня. — Но… — Это позволило мне посмотреть на свою жизнь с другой стороны, — Малфой не дал ему даже слова сказать. — И я не виню профессора за то, что он использовал такой путь защищать тех, кто ему дорог. Это напоминание о том, куда я привел себя, но других путей я попросту не знаю. Он опустил рукав, как человек, который максимально чем-то стыдится. — И много он тогда… — Я не знаю. Я потерял много крови. Часть времени был без сознания. Когда очнулся, бой уже был закончен. Помогать без правой руки я уже не мог. Потом была больница и суд, — на этом Малфой оборвал себя. — Я должен был поблагодарить тебя за то, что ты подписался в мою защиту. Ты не был обязан этого делать. — Мне показалось, что ты собирался меня прикончить при первой возможности. — Это не было достойным поведением, — Малфой окончательно повернулся к нему спиной. — Я злился. Сперва на всех. Потом на тебя. Потом на себя. На других людей всегда проще. — Вряд ли у тебя был другой выбор, — попробовал Гарри высказаться в знак поддержки. Он улавливал столько боли и сожаления, сколько вообще не могло поместиться в одного Малфоя. — Выбор есть всегда, — отрезал Малфой. — Какой-то проще. Какой-то сложнее. Я много раз вставал перед выбором и каждый раз совершал ошибки. Это бесило меня еще больше. — Все совершают… — Но ты ведь не совершил. Куда не посмотри, у тебя все выходит. Все, и даже сейчас, когда можно было быть звездой, ты исчезаешь неизвестно куда. В тех моментах, когда большинство людей совершили бы ошибки, ты совершаешь правильный выбор. Это бесит, — Малфой на несколько секунд прервал свою эмоциональную трансляцию, словно пытался что-то скрыть. — Ты пришел в Котел, и я был злобно рад — значит, ты пришел поиздеваться. Затем ты покупаешь меня, и я успокаиваюсь — значит, не так уж ты и безгрешен. Но ты пришел не издеваться. И даже не собираешься, — он говорил чуть быстрее и вдруг замолчал. — Какого черта из всех возможных грехов к тебе не липнет ни один? — ошарашил он Гарри своей интерпретацией вопроса, почему с ним все всегда не слава богу. Гарри никогда не задавался подобными вопросами. — Я никогда не думал обо всем с этой стороны, — он слегка нахмурился, пытаясь до конца проследить логику Малфоя. — Все совершают ошибки. Они для всех свои. Ты считаешь ошибками поступки, я считаю ошибками следствие своих поступков. Я много за что себя не простил. — И если ты начнешь говорить про то, что все должны были остаться в живых, и это ты считаешь своей ошибкой, то я тебе врежу, — Малфой вновь повернулся к нему лицом. Он выглядел раздраженным. — Я считаю ошибкой то, что я не уберег Сириуса и не смог его защитить, — не стал с ним спорить Гарри. — Пара метров, будь я внимательнее, будь я усерднее в заклинаниях, и он никогда не пропал бы в арке…. Он осознал, что Малфой вряд ли хоть что-то знает об этом периоде его жизни. Он замолчал и закрылся в себе, снова и снова переживая тот момент. Ему было еще больнее сознавать, что он не только не спас близкого человека, но еще и собственного отца. — Я ничего не знаю о Сириусе Блэке, кроме того, что он сбежал из тюрьмы и был полным психом, — спустя минуту или две нарушил молчание Малфой. Оказалось, что Гарри и повода не нужно было, чтобы начать о нем рассказывать. * * * Часы на руке издали неприятную вибрацию практически сразу же после того, как Ремус закрыл глаза. Так, во всяком случае, ему показалось. Он нехотя повернулся на бок, выключая часы. Мучительно хотелось спать. Он был разбит бессонной ночью и полностью обескуражен тем, на что подписался. Для него, человека, что больше всего на свете боялся оказаться в центре внимания, подобная авантюра была смерти подобна. И дело тут совсем не в нем. Дело в Регулусе. Если подумать, дело всегда в нем. Ремус осторожно повернулся, опираясь на локти. Регулус безмятежно спал рядом. Длинные волосы наполовину скрыли лицо и плечи. Ночная рубашка смялась во сне, обнажая отчасти предплечья, отчасти спину. Прежде ему не приходилось видеть его спящим. Он не первый раз делил постель с кем-то, кто был ему симпатичен физически, но в первый раз Ремус не мог себе позволить вообще все испортить. Все в нем ныло от желания протянуть руку и прикоснуться, ведь битву с собой он проиграл и признал, что Регулус доводит его до какого-то незнакомого ему состояния бесконечного терзания. Прежде ему было все равно, что последует или не последует за его желаниями и поступками. Он мог получить то, что хотел. Иногда находил удовольствие в том, чтобы сдаваться. Но здесь все было иначе. Регулус не был привлекателен физически отдельно от привлекательности личности. Даже если бы внешность его была менее выразительна, Ремус все равно испытывал бы те же ощущения. Ему нравилось то, что у Регулуса всегда будет ответ. Нравилось, что он никогда не сомневался в собственном решении, а даже если и сомневался, то сделал бы все, чтобы найти определенность. Все, что Ремусу удалось узнать об окружающем мире и людях, не работало в отношении Регулуса. У него была своя логика, свое представление о мире и особое чувство справедливости. Ремусу казалось, что он знает его всю свою жизнь… И в то же время не знает ничего. Пару драгоценных минут он потратил на борьбу с внутренним «я», которое всегда толкало его на безрассудства. Иногда он пытался вспомнить, почему вел себя именно так в критически важные моменты. Ничего разумного в голову не приходило. Да и редко Ремус думал головой. Обычно он жил инстинктами, чувствами и эмоциями, ведь такова была его натура. На признание себя волком ушло так много месяцев и чужой помощи, что Ремус привык использовать его для оправдания. Это не он поступал, как полный урод, это все волк. Это не он едва не загрыз добрую сотню людей. Это все волк. Это все он в образе волка. И все свои проблемы, всю свою долгую двуличную жизнь, свои измены и предательства Ремус связывал только с волком. И, заглянув в себя, он снова обнаружил такую тьму, что от ее глубины ему стало дурно. Как может он, полный такой тьмы внутри, вообще может рассуждать или желать чего-то в отношении человека, который делал для него буквально все, что он только мог пожелать, ничего не требуя взамен? У него ничего не может быть с Регулусом просто потому, что у таких отношений нет будущего. Ремус всегда будет чувствовать себя недостаточно… Недостаточно умным. Недостаточно преданным. Недостаточно…. Влюбленным? Он влюблен. Это ощущение само по себе было совсем не ново, и львиную долю этой эмоции составляло простое по натуре своей физическое желание. Это чувство было ему знакомо, и оно никогда его ни к чему не обязывало. Это лишь его состояние, его волнение и смутное предчувствие, которое он в любой момент может претворить в жизнь. Все было так же, как и в прошлые разы. Это Ремуса пугало и заставляло избегать любых мыслей на этот счет. И все же встать и уйти у него не выходило. Он запутался в одеяле, а затем обнаружил, что рука его против всякой воли аккуратно убирает с лица Регулуса спутанные темные пряди. Он вздрогнул, обнаружив, что Регулус на него смотрит. — Я всерьез подумываю опоздать на поезд, — пробормотал Ремус хоть что-то, чтобы заполнить неловкую тишину. Руку он поспешил убрать, но не то, чтобы отдернуть. Хотя это была ложь, ведь Ремус думал о поездке с каким-то смутным воодушевлением, и родилось оно меньше суток назад, буквально этой ночью, от осознания, что жить в одиночестве он не будет. Регулус смотрел на него даже слишком внимательно для семи часов утра, а затем глубоко вздохнул и уткнулся лицом в подушку. Он спал так же мало, как Ремус, но на его лице это совершенно не отражалось. Если бы Ремус не юлил перед собой, он бы признался себе, что предвкушает совсем не возвращение в Хогвартс. Все дело в том, что чем больше времени он будет проводить с Регулусом, тем скорее вся эта ситуация разрешиться в какую-либо из сторон. Хотел бы он сказать, что его совсем не привлекает физическая сторона вопроса. Даже сейчас, уже застигнутый врасплох за бесстыдным наблюдением за чужим сном, у Ремуса так и не получилось отвести взгляд. Он с любопытством наблюдал за тем, как Регулус пытается оторвать голову от подушки. Он смотрел на его недовольное лицо, ощущая глубоко внутри несвойственное для такого раннего утра веселье, а затем украдкой бросал взгляд на обнаженные предплечья, на приоткрытую часть напряженных мышц спины. Наконец Регулус сел, недовольно щурясь смутному свету со стороны окна. Его недовольное выражение лица было чрезвычайно комичным. Он пытался пригладить волосы, но выходило только спутаннее и пышнее. — Тогда будет крайне неудобно шагать от Хогсмида пешком, — спустя пару минут наконец ответил Регулус. Он потер шею под воротником ночной рубашки. Впервые для себя он выглядел утомленным. Может быть, Ремус особенно и не приглядывался. Внутри него иногда вспыхивало какое-то абсолютно детское желание сравнить, но Ремус тут же его гасил — их нельзя сравнивать. Его самого тех времен и нынешнего Ремуса тоже нельзя сравнивать. Разные люди. Разные проблемы. Нет ничего, что он переносил бы с Сириуса на Регулуса. Дверь содрогнулась от мощного удара. — Я глубочайшим образом извиняюсь, но до поезда чуть больше часа, — раздался приглушенный голос Гарри. Он был, по мнению Ремуса, даже слишком жизнерадостным для такого раннего утра. Он вздохнул. В Хогвартсе у него совсем не получится в чем-то помочь Гарри. И хотя Ремус при любой возможности отрицал любую ответственность, он все равно чувствовал связь с мальчиком, словно его статус крестного отца действительно на что-то влиял. Он переживал иногда за то, что Гарри, по его мнению, совершает ошибку, начиная общение с мальчиком из рода Малфоев, и еще больше переживал, что влезет со своим мнением в это общение и что-то испортит, хотя не имеет на это никакого права. — Если бы Гарри сказал, что он просто влюблен, мне было бы проще, — вслух произнес Ремус, не до конца понимая, что логическую цепь он выстроил только у себя в голове. Он все же встал на ноги, ощущая буквально каждой клеточкой тела острый недостаток сна. Голова кружилась, слегка подташнивало и ужасно устали глаза, словно их засыпало песком. — Логики вообще никакой, но я не думаю, что он делает что-то для того, чтобы тебе было проще или сложнее, — незамедлительно ответил Регулус. Порой он выдавал слишком неудобные мысли для Ремуса, от которых ему потом надолго становилось тяжело. — Я не против… — Ремус вздохнул. — Просто боюсь, что его используют. Но будь у него какая-то основа для этого, ситуация была бы понятнее. — Может у него вообще другая основа, откуда нам знать, — Регулуса этот вопрос абсолютно не заботил. Гарри он воспринимал как равного себе взрослого, тогда как Ремус слегка застрял во временах третьего курса, когда у него впервые появилась возможность о нем позаботиться. — Как будто тебя никогда не использовали. Он бросил это Ремусу через плечо, поднимаясь с постели. Она заправилась медленно и аккуратно сама по себе, хотя Ремус вообще не заметил в руках Регулуса палочку. — Речь сейчас вообще не обо мне, — слегка раздраженно отозвался Ремус. Он собрался покинуть комнату, не понимая, почему Регулус даже не пытается его выслушать. Он повернулся к нему лицом, чтобы высказать все свое мнение о его черствости, когда обнаружил его без рубашки. И, черт возьми, он напрочь забыл, чем был недоволен еще пару минут назад. * * * Ремус никогда не жаловался на память, но она определенно ему изменяла. Стоило ему хотя бы попытаться вернуться на несколько минут в ту ночь, как он ощущал все, что угодно, вплоть до неудобных последствий, но он почти ничего не помнил. Все воспоминания отложились словно сон, неверный, неустойчивый, словно морок. Он не помнил, как оказался на знакомом ему диване. Помнил только чужой вес на себе, ощущения, которые испытывал, сильное желание, которое мешало ему хоть как-то сосредоточиться. — Ремус, черт тебя дери! Ремус моргнул и непонимающе уставился на Сириуса. Тот злобно пилил его взглядом. Джеймс скучающе разглядывал пустой лист перед собой. Его тяготило то, что у Сириуса не нашлось более интересных занятий, как следить за Ремусом в библиотеке. — Может быть, ты соизволишь нам рассказать, отчего ты светишься ярче елки на Рождество? — брови Сириуса практически сошлись на переносице. Недовольство лишало его всяческого обаяния. Ремус тоскливо взглянул на часы. Их тренировки стали реже из-за сильных морозов. В замке тоже становилось местами прохладно и неуютно, и Ремус натягивал на себя почти все, что находил в старых вещах. Холод дарил ему постоянное ощущение болезни. Другое дело, что прошлой ночью ему было совсем не холодно… — Ремус. Ремус понимал, что играет с огнем. Он так же прекрасно понимал, что Сириуса нельзя дразнить. Он навлечет на себя беду, если не будет играть по его правилам. Впервые Ремусу захотелось стать одиночкой. Все равно большая часть жизни его прошла в одиночестве. Сейчас ему казалось, что роль друзей и компании во время Полнолуния уже не была такой важной. Потом он себя одернул. Что за бред появился в его голове? Внимание всех троих привлекла сова, что сильно стучалась в окно. Никому не хотелось вставать с теплых диванов и ползти к замерзшему окну. В итоге Джеймс не выдержал и впустил сову, а заодно и порыв ледяного ветра с царапающими щеки снежинками. Сова метнулась прямо к Сириусу и выронила свернутый пергамент буквально ему в лицо. — Семейная, — недовольно пробормотал он, разворачивая пергамент. Читал он быстро, перескакивая через строчки, а затем возвращаясь назад. — Что за бред, — пробормотал он сам себе, а затем смял пергамент. — Что там? — Джеймс был любопытнее. Ремус просто молча ждал развязки. Он вдруг заволновался, понимая, что Сириус выглядит всерьез сбитым с толку. Для такого беззаботного и несерьезного человека замешательство было нехарактерно. Ремус ощущал с его стороны и злость, и досаду, и раздражение. Он протянул руку, чтобы попросить разрешения прочесть, а затем развернул пергамент, когда Сириус махнул рукой. Неприятный, пафосный текст вещал о том, что все семейство Блэков собирается на Рождество в честь вступления их сына Регулуса Блэка в ряды Пожирателей Смерти. Отдельно проговаривалось, что в случае неявки Сириуса его участие в наследстве резко сокращалось. И хотя Ремус испытал похожую гамму чувств, он был удивлен тем, что Сириус прежде всего не впадает в слепую ярость. — Что за Пожиратели? — Джеймс прочел последним. — Звучит так себе. Сириус молчал. Он смотрел в пространство перед собой, очевидно, что-то решая. Он потребовал от Ремуса карту, и тот нехотя достал ее из сумки, надеясь, что после она снова будет спрятана. Сириус молча изучал карту, затем приложил палочку и потребовал карту найти Регулуса. Карта не отвечала. — Идиот, — только и пробормотал он. Сириус резко поднялся на ноги, закидывая книги в сумку без разбора. Ремус возразил, было, ведь и один из его учебников полетел внутрь, но Сириус его не слышал. Он стремительно покинул библиотеку, оставляя их в одиночестве. — Так я не понял, что такое Пожиратели Смерти? — еще раз спросил Джеймс, и Ремус снова испытал какой-то болезненный укол внутри. * * * Ремус не был до конца уверен в том, что идет правильным путем. Он вернулся в гостиную в тот момент, когда Сириус, полностью переодетый для дороги, пролетел мимо него. Ремус едва успел его поймать. Ему пришлось приложить всю свою силу, чтобы его остановить. — Сириус! — Что? — Не делай глупостей, — Ремус постарался вложить в эту фразу все, что только мог. Ему было совестно, что он не принял должного участия в том, что произошло. О Регулусе он почти не думал. Ему не пришло в голову, что Сириус и понятия не имеет, что Регулус имеет свой план по жизни и не следует за кем-то просто потому, что по натуре своей последователь. Он посчитал, что Сириуса взбесила часть о наследстве. — Я только тебя забыл спросить, — резко ответил ему Сириус, и во взгляде его было что-то настолько неприятное, что Ремус моментально отпустил его руку и отступил. Он ощущал себя так, словно его ударили, хотя и понимал, что, быть может, заслужил. Он не понимал до конца, почему его общение с Сириусом кардинально отличается от их общения с Джеймсом. Между ними все всегда не так. Между ними есть что-то, что нет в их отношениях с Джеймсом. Но Ремус тогда не думал ни о чем, кроме тайной радости от того, что Сириусу будет не до него. И в то же время Ремус испытывал сильную тревогу. Он вспомнил отвратительного вида татуировку на руке Регулуса. Он знал, что по уму и сообразительности Регулусу не будет равных, но вместе с тем он не представлял, насколько хитры и двуличны могут быть те люди, которых он хотел обмануть. Поэтому Ремус спешно накинул зимнюю мантию и отправился знакомой дорогой, не надеясь, впрочем, на встречу. Поднимался сильный северный ветер, и от этих безжалостных порывов Ремус быстро перестал ощущать лицо. Он брел дольше обычного, в основном потому, что чертовски замерз. Смеркалось, и от этого Ремус пару раз сбивался с пути. В сумерках он всегда видел слабее, чем ночью. К знакомому месту Ремус добрался за полчаса вместо обычных пятнадцати минут. Сначала ему показалось, что он здесь один, однако волчье зрение ему не изменило, и он нашел темную фигуру прямо на массивном камне. — Ты собрался отморозить себе почки? — спросил Ремус только для того, чтобы обратить на себя внимание. Регулус вздрогнул. Он посмотрел на него сверху вниз долгим взглядом. — Я не мерзну, — ответил он наконец. — Ты что-то хотел? — спросил Регулус без всякого интереса. Обычно живое и воодушевленное его лицо было мрачным. — Я… Сириус получил письмо от родителей и взбесился. Он отправился, похоже, к вам домой, чтобы… Я не знаю, — Ремус развел руками. — Подумал, что тебе нужно это знать. — Все, что нужно знать, это то, что война будет гораздо ближе, чем все мы можем себе представить, — он в три прыжка слез с камня. Лицо его было абсолютно белым, словно он провел на морозе ни один час. Непослушные кудри выбивались из-под шапки. — Я буду искать выход, но бежать будет лучшим решением. — Я не представляю, о чем ты говоришь, — сдался Ремус. Он искренне переживал за то, что Регулуса понесло в какие-то неадекватные дебри. Отчасти ему казалось, что в этом есть его вина. — Но я, — он понял вдруг, что отговорить Регулуса уже не сможет, и для всего, чего бы он не сказал, было уже слишком поздно. Затем Ремус вдруг подумал о том, зачем Регулус рассказал родителям. Он знал, что те напишут Сириусу, и он сорвется с места. Сделал ли он это потому, что Ремус не мог свободно дышать в его присутствии? Да нет, Регулус не стал бы этого делать. — Мне хочется верить, что ты знаешь, что делаешь, — наконец завершил все свои обрывочные мысли Ремус. Он хотел бы сказать что-то более глубокое, но не смог. Взгляд Регулуса был ему незнаком. По ощущениям Ремуса, он был словно не здесь. — Если я пойму, что другого выхода нет, кроме побега, ты пойдешь со мной? — спросил его Регулус безо всяких отступлений и иносказаний. Ремус слегка опешил. Он тут же покачал головой, понимая, что своим отказом рвет что-то постоянное в своей жизни. Регулус кивнул так, словно так и думал. — Тогда постарайся не пострадать, — только и ответил он, оставляя Ремуса в абсолютно дезориентированном состоянии. * * * Гарри сонно смотрел на кружку с кофе. Кофе был отличным, Регулус — чертовски хорош в завтраках, но даже сама природа устроила дождь в тот день, когда им нужно было отправляться обратно в Хогвартс. Он негромко поговорил с Ремусом, и, хотя тот отвечал однообразно, Гарри никак не мог перестать. Разговаривал он негромко, страдая от того, что ему больше не разделить с ним время в одиночестве. Ремусу он доверял как себе. — Ремус! — наконец раздраженно пробормотал Гарри, понимая, что Ремус его совсем не слушает. Он вздрогнул, выныривая из собственных мыслей. — Можно мне хотя бы минуту твоего драгоценного времени? Тот моргнул. — Я почти не спал, — извиняющим тоном произнес Ремус. Он выглядел здорово вымотанным, хотя его никто не мучал, кроме себя самого. — Ты просто слишком много страдаешь, — выдал вдруг Гарри, совершенно не подумав. Ремус молча на него посмотрел. Во взгляде его теплоты поубавилось. — Прости, но, черт возьми, ты добрых полчаса только и делаешь, что пожираешь Регулуса взглядом, и при этом ты все равно ему отказываешь. Это просто странно, — Гарри буквально прошипел на самых пределах слуха. Регулус словно ничего не заметил. Он вовсе вышел из кухни, оставляя их завтракать наедине, под предлогом того, что что-то забыл. — Странно — это твоя новая так называемая дружба, которую ты себе купил, — так же резко ответил ему Ремус. Он сузил глаза. Гарри ощутил некоторое противостояние. — Странно — это игнорировать то, что тебя любят, а сам ты совершенно не против, — и хотя Гарри уже понимал, что его несет туда, где он вообще не смеет судить, остановиться он не мог. — Странно — это то, что из всех людей на планете ты выбрал наименее подходящего для этого человека и продолжаешь отрицать то, что за всем этим — просто обычное подростковое желание. Гарри вспыхнул. Он безошибочно уловил раздражение. — Доброе утро, — довольно вежливо произнес Малфой, замирая в дверях так, словно его могут выгнать. — Ты ошибаешься, — выдал Гарри раздраженно. Он был действительно зол на Ремуса, хотя сам же и начал весь этот разговор. — Как и ты. — Я только не понимаю, почему ты, — вдруг вырвалось у Гарри. — Почему во всех историях, которые я слышу, всегда есть ты, но ты отказываешься мне рассказывать? Почему ты считаешь, что у меня вообще нет никакого права узнать и судить нормально? Малфой переводил взгляд с одного на другого. Он молча взял со стола чашку и поспешил скрыться на лестнице. — Потому что это только моя история, и только мне решать, кому туда совать свой длинный нос. — Хорошо, ты игнорируешь этот вопрос, ладно, я понимаю, но, черт возьми, меня уже бесит то, как ты себя ведешь, — Гарри аж привстал на стуле. — Это просто некрасиво. И… странно. И я вообще не понимаю, почему вместо того, чтобы сдаться, Регулус это принимает. — Гарри. — Я тобой дорожу. У меня никого, кроме тебя не осталось. И я больше всего хотел бы видеть тебя счастливым. У тебя есть вообще все условия для этого, но ты опять… опять страдаешь, — Гарри развел руками. Он был полностью недоволен и уже ощущал стыд за то, что смеет что-то говорить Ремусу, человеку, что старше его в два раза. — Гарри, послушай, — Ремус вдруг положил руку на его руку, и Гарри моментально успокоился, словно прикосновение его попросту выключило. — Наверное, в чем-то ты прав. Если ты думаешь, что меня самого не бесит, то ты ошибаешься. Я стараюсь, — наконец ответил он устало. — И я дал согласие на то, чтобы разделить с ним покои. Если тебя так сильно волнует только это, а не то, что я думаю о твоем новом… друге. — Да ладно? — Гарри не сдержал широкой улыбки. — Отличная новость для утра. Хотя… — Что? — Ремус убрал руку, позволяя ему снова кипятиться всеми своими эмоциями. — Хотя я немного жалею о том, что мне не так уж часто можно будет приходить. — Регулус считает, у тебя и так будет отличная компания. — Но ты так не считаешь. — Нет. — Это меня убивает, особенно если учесть, что его крестным отцом был… — А вот здесь перестань, — Ремус остановил его одним выразительным взглядом. — Это попросту неприлично, — добавил он, хотя Гарри показалось, что он на мгновение все же покраснел. — Мы все равно оба остаемся при своем мнении. Бессмысленно дальше это обсуждать. Он поднялся из-за стола и необычайно уверенным для себя шагом покинул кухню, оставив Гарри наедине с самим собой. Еда в горло не лезла. Гарри отпихнул тарелку, понимая, что вместо того, чтобы найти поддержку со стороны Ремуса, он сказал что-то бессмысленное и очень для него болезненное. Он позволил себе усомниться в том, что Ремус поступает по совести и правильно, а так делать было нельзя. В конце концов, он не должен в это лезть. — Я как раз думал отправляться. Гарри бросил взгляд через плечо. Он обнаружил Малфоя полностью одетым. И хотя он порядком изменился с их последней встречи в Хогвартсе будучи врагами, в нем снова появились какие-то оттенки излишней самоуверенности, собственного достоинства и неприязни. Гарри рассудил, что это всего лишь защитная маска. — Регулус обещал волшебное такси, — Гарри помешал остывающий кофе в кружке. — Что, слабо появиться на вокзале в моей компании? — У тебя нет ответов на вопросы о твоем отце, так где ты собираешься взять ответы на вопросы обо мне? — Гарри видел, что уверенность уехать вперед всех у Малфоя была не так уж сильна. Он прислушался и тут же поймал причину. Он ощущал страх со стороны Малфоя, словно в Хогвартсе он чего-то слишком сильно боялся. — Так слабо или нет? — спокойно переспросил Гарри. Все в это утро получалось из рук вон плохо. — Нет. В его лице поубавилось надменности. Гарри решил, что это выражение напрямую связано со степенью страха. — Тогда вместе и поедем, — решил он, не особенно переживая за то, что у него не будет вопросов. У него есть право выгнать вообще всех, кто рискнет задавать какие-либо вопросы без его согласия. Ему было очень важно не ехать в Хогвартс одному. Слегка неприятно, что для этого Малфоя пришлось купить. Оставалось чуть меньше часа, а сердце Гарри уже буквально выпрыгивало из груди. Он вышел из кухни и направился в свою комнату в последний раз перед учебным годом, чтобы еще раз посмотреть на себя в зеркало и убедить себя, что он не спит. Что он — Блэк. И что он вполне может проводить время с кем захочет и как захочет. * * * Ремус остановил взгляд на приглушенном огне под крошечным котелком. Если бы кто-то сказал ему пару месяцев назад, что он будет так неприлично счастлив в чужой постели, Ремус никогда бы в жизни в это не поверил. А даже если бы и допустил подростковый период, то никогда бы не подумал, что это будет кто-то настолько… Непредсказуемый. Память его подводила. Она словно отключалась, отказываясь содержать физический смысл этих ночей, оставляя после себя только общее впечатление, эмоции, возбуждение. Ремусу хотелось остановиться в гонке своей жизни, чтобы еще раз переосмыслить, что же такого есть в Снейпе, отчего он приходит сюда каждый день. Он с некоторой осторожностью взглянул на руку, что расслабленно лежала поверх его живота. Положение было ужасно непривычным. От долгого лежания в одной позе начало все затекать, и Ремусу все же пришлось пошевелиться. Стоило ему сдвинуться хотя бы на миллиметр, рука тут же возвращала его на место. Ремус тяжело вздыхал и возвращался снова в неудобное положение. Он молился о том, чтобы минуты остановились, и он смог запомнить все, что его так сильно волновало. Он воровато скользнул рукой по предплечью Снейпа, что так уверенно лежало прямо на нем. Ему хотелось, чтобы Снейп проснулся… И в то же время хотелось подольше ощущать это новое положение. Его не отпускали. Он был чертовски неловок во всем, что казалось прикосновений. Это выяснилось практически сразу, что здорово расстроило Ремуса в первую ночь, и подтвердилось второй. Даже сейчас, используя в мыслях общепринятые слова без глубокого смысла, Ремусу было неудобно за свое положение. Ему все время казалось, что он делает все…. Недостаточно. Последние дни выдались потрясающими. Не было смысла юлить, ему нравилось все. Без обоих Блэков Ремус чувствовал себя намного свободнее и лучше, словно все его путы разом ослабли. Он даже становился менее осторожен. Если бы Джеймсу Поттеру действительно помогали его очки, он давно бы все это заметил. Но Джеймсу Поттеру было мало что интересно, кроме Лили. Лили же злилась. Большую часть времени она была не в духе, и даже если начинала какой-то разговор с Ремусом, то тут же прекращала и уходила, как будто она в первую очередь не в ладах сама с собой. Старому Ремусу, может быть, было бы интересно ее послушать и разобраться, в чем там дело, кроме очевидного отсутствия Сириуса, но он уже был тем новым Ремусом, которому было вообще все некогда. Он торопил время до своего прихода в подземелье и умолял его остановиться в этих стенах. Здесь он почти не спал, а когда все же отключался, то вовсе не понимал, какой день и какое время суток. Да и не нужно ему было это на каникулах, что всего через неделю предвещали новый год в его жизни. Если бы не предстоящее полнолуние, Ремус был бы счастлив на все сто процентов. Он вновь попытался принять более удобное положение. Если бы не затекала постоянно правая рука, он бы пролежал так кучу времени. Иногда ему казалось, что ему нравится просто сам факт отношений. Иногда — те детали, которые он наблюдал и в других парнях. Он питал слабость к длинным темным волосам — и иногда ловил себя предательски на мысли, что, вероятно, это сработало бы и в отношении Сириуса. С некоторым смущением и далеко не сразу он признался себе, что ему нравятся полурасстегнутые рубашки, снимать которые было отдельным моментом его нынешней жизни. Положение Ремуса было попросту уникальным. Он мог не уходить. Мог приходить, когда вздумается. Уходил, бессмысленно тратил время в одиночестве и возвращался снова. Пару раз сидел смирно, привыкая к роли наблюдателя, затем обнаглел. Он даже научился распознавать, в какие моменты этого процесса зельеварения можно помешать, а в какие вообще нельзя врываться под угрозой смерти. Ему нравилось, что первой реакцией Снейпа всегда было раздражение, за которым никогда не было отказа. Мог ли он представить себе, какой свободой и властью над жизнью другого человека все обернется? Все это стремительно вызывало привыкание. В первую ночь, что он позволил себе проснуться здесь, Ремус моментально осознал, что просыпаться в одиночестве больше не сможет. От ощущения чужой руки на себе, этакого неосознанного собственничества, он тут же впадал в состояние какого-то безвольного желе и никак не мог выбраться. Наконец Ремусу пришлось перевернуться на другой бок. Обычно Северус всегда просыпался, стоило ему хотя бы пошевелиться, но в этот раз он был более утомлен и спал намного глубже. Это дало Ремусу возможность украдкой красть в свою изменчивую память какие-то детали его внешности. Обычно он совсем не выдерживал прямого взгляда или был настолько захвачен эмоциями, что совершенно ничего не запоминал. Он порой задавал себе вопрос, есть ли что-то в самом Северусе или это просто совпадение, стечение обстоятельств, какая-то химическая реакция в основе, из-за которой он совершенно не хочет уходить? Как бы то ни было, он казался себе вполне довольным. От его взгляда Северус все же проснулся. Просыпался он всегда резко, тогда как Ремус первые полчаса после сна соображал медленнее улитки. У него никогда не удавалось подорваться моментально с кровати и быть готовым всего за несколько минут. Поэтому он по большей части наблюдал. Но сегодня Северусу явно некуда было вскакивать. Он перевел взгляд на Ремуса, что и не думал скрывать свое наблюдение. — Мне придется уйти, — Ремус хотел бы отрицать очевидное, но часы неустанно напоминали ему о превращении. Хотел бы он высказать надежду на то, что Северус снова будет рядом, но пока не выходило. Он вообще по большей части молчал и слушал, и это устраивало обоих. Хотя Ремусу часто хотелось ляпнуть что-то, не подумав. — Я подготовил сумку. В этой простой фразе Ремус расценил достаточно заботы. Он понимал, что Северус не из тех людей, что будет что-то демонстрировать. Он быстро привык к его манере. За его спокойным выражением лица скрывалось достаточно эмоций. Он был таким же живым человеком со своими желаниями и эмоциями, только по каким-то причинам научился успешно их скрывать. Но Ремусу нравилось ходить по тонкой грани его спокойствия, что быстро переходила в страсть. Прошло всего несколько дней с тех пор, как Блэки покинули Хогвартс, а у Ремуса уже были проблемы с их предстоящим возвращением. Он боялся, что больше не сможет просыпаться здесь. Имея настоящее, он часто страдал за будущее и опять ничего не запоминал. — Я должен тысячу спасибо. — Ты ничего мне не должен. И если раньше Ремусу хотелось бы задать тысячу «почему», в тот момент его это вообще не волновало. Он выдерживал прямой взгляд темных глаз и просто верил безо всяких лишних вопросов. Он первым слегка перекатился по кровати, нависая над Северусом и опираясь руками о кровать по обе стороны от его головы. Этого он еще не пробовал.