Ошибки, которые мы совершаем

Гарри долго мялся перед входом. Его не приглашали. Последние несколько дней он переживал смутные ощущения, что от Ремуса он многих ответов не получит. Оставался лишь один человек, который мог бы ему прояснить хоть что-то из того, что ему хотелось узнать. И поэтому он в нерешительности стоял перед дверьми дома, на который, как оказалось, претендовал по праву рода. Но от этого становиться хозяином ему совсем не хотелось. — Вроде бы швейцара я не нанимал, — Гарри вздрогнул и поднял голову. Регулус смотрел на него из окна второго этажа и как будто бы не удивился его приходу. — Заходи, раз пришел. Гарри вновь вошел в этот дом, на этот раз испытывая странные ощущения. Каким был бы мир, если бы Сириус действительно растил его как сына? Он увидел бы и его отца, и его мать. Получается, бабушку и дедушку. По мнению Сириуса, просто отвратительных родителей. Но если Лили хотела его скрыть, значит, скорее всего, этого бы не было. Для Лили это тоже была ошибка. Сам Гарри так не считал. Он встретил взглядом Регулуса. Тот, очевидно, занимался уборкой, и выглядел слегка помятым. Даже будучи в пыли и растрепанным, он выглядел чертовски хорошо. То же самое выходило и у Сириуса, что впервые оказался перед Гарри худым, изможденным, смертельно голодным и усталым, но при этом с каким-то потрясающим внутренним достоинством и осознанием того, кто он есть. — Должно быть, у тебя вопросы, — обратился он к Гарри. Гарри слегка нахмурился. Такой тон, как будто бы у него есть превосходство. — Каким был Сириус? — спросил он в лоб, не ожидая хорошего ответа. — Невыносимым. Грубым. Порой мерзким по отношению к тем, кто его любил и кто за ним следовал. Безнаказанным. Своевольным. Своенравным, — Регулус на секунду задумался. — И еще немного идиотом, пожалуй. — А он бы наверное то же самое сказал бы про тебя, — вырвалось у Гарри. Ему показалось, что на лице Регулуса промелькнуло раздражение. — Вероятно, — не стал спорить он. — Он пытался убить Снейпа дважды. Думаешь, это делает его хорошим человеком? — спросил он так же Гарри в лоб. Гарри поймал от него легкий отклик возмущения. — В смысле дважды? — спросил Гарри с непониманием. — Я его не идеализирую. Я просто… Просто хочу знать. — Он отправил его к Ремусу в полную луну, а затем хотел сломать шею на озере. Я считал, что это ты знаешь, — слегка нахмурился Регулус. — Я видел, как он подвесил Снейпа, но я не думал, что… — Если бы я не вмешался, он бы его убил, — буднично заметил Регулус. — Он так и не дорос до осознания того, что нельзя получить все, что ты хочешь. Хотя все равно как-то получил, — словно сам себе сказал Регулус, слегка погружаясь в собственные мысли. Гарри наблюдал за ним, не представляя, как в одной семье могло родиться два таких разных человека. Он не верил, что Сириус мог действительно кого-то убить. Он верил в то, что Сириус просто не осознавал последствия. — Но откуда тебе знать, хотел он убивать Снейпа или нет, — поспорил Гарри. Он словно хищник, учуял то, чего так сильно хотел узнать. — Потому что я эмпат. И он был эмпатом. И, очевидно, ты тоже это унаследовал, — Регулус снова вернул на него свой изучающий взгляд. — Ты держишься за Ремуса, как и он держался. Потому что от полного сумасшествия его держал только Ремус. Только он мог реально что-то сделать с Сириусом, когда тот впадал в свои психозы. Но в тот момент остановить его — было для Ремуса концом всего. В нем нет и никогда не было геройства, так что пришлось выступить мне. — И как… Как это все потом? — Никак. Я не дал его уронить. Сириус этого мне никогда не простил. После этого он отрекся от меня, что меня как-то мало волновало. Снейп был мне приятелем, одним из двух людей, кто вообще был в состоянии меня выслушать, так что мне не хотелось лицезреть его смерть, — Регулус говорил, по всем ощущениям, чистую правду. Но что бы не обсуждалось, Гарри никак не мог уловить, почему во всех историях есть Ремус, но нигде и никак не звучит то, почему он так сильно во всем этом замешан. — Кроме этого, мое вмешательство позволило Ремусу сохранить свой статус-кво. Полагаю, даже спустя столько лет этого он не оценил. — Ты вечно говоришь так, что тебе хочется втащить, — против воли вырвалось у Гарри. Он наткнулся на удивленный и непонимающий взгляд Регулуса. — Твоя манера говорить. Бесит просто неимоверно. — Но я просто говорю, — отозвался он уже иначе. — Людей бесит, когда кто-то считает себя самым умным, — Гарри тут же вспомнилось, что эта проблема была и у Снейпа, и даже у Гермионы. — И ты прямо выбешиваешь, аж сил нет. Регулус, несмотря на все предсказания Гарри, не стал его выгонять или как-то агрессивно реагировать. Он просто взглянул на него и спокойно ответил: — Спасибо, что сказал. У меня с этим всегда были проблемы. С общением. — Я только одного не понимаю, — решился сказать Гарри вслух. — Я все это слушаю. Я слушал все это от Сириуса. Я только не могу понять, почему всегда Ремус. Кто бы не говорил, что бы не говорилось, в историях всегда есть Ремус, как будто это самое логичное, что может быть, но я этого не понимаю, черт возьми! — и Гарри стало даже немного легче от того, что он произнес это вслух. — У тебя что, никогда не было человека, в которого ты бы влюбился вопреки логике? — уточнил Регулус, подняв бровь. — Нет, — развел руками Гарри. — А что, обязан быть? — По моим подсчетам, уже лет как пять, — ему показалось, что Регулус над ним смеется. — Ну вот опять же бесишь! — буквально прорычал Гарри. — Ну вот сейчас специально, — улыбнулся Регулус. Гарри вдруг показалось, что не такой уж он и отвратительный. — Хорошо, и как это сакральное знание влюбленности мне поможет разобраться? — Потому что у влюбленности есть своя идиотская логика. * * * Хижина заледенела. Поломанный камин едва работал, и, хотя всевозможные чары были наложены еще Дамблдором, из-за них часть дыма возвращалась в комнату. Ремус обмотал лицо мокрым шарфом и благополучно в нем мерз. Зато хотя бы мог дышать. Переданное с совой зелье он выпил еще утром, после чего ограбил всех сидящих рядом на булочки и пироги и отправился к Хижине. Чувствовал себя Ремус относительно неплохо, и даже предполнолунный синдром не так его мучал. Он даже нашел в себе силы сходить с Сириусом и Джеймсом в Хогсмид буквально пару дней назад, чего они не делали все вместе уже очень давно. С какой стороны не посмотри, жизнь словно бы вошла в свое русло. Его уже несколько дней не застигал врасплох Регулус, а Лили простыла и провела четыре дня в лазарете. Хотя Ремус все же дошел до нее и пожелал ей выздоровления. Из-за ангины ей нельзя было говорить, так что ему было ее очень жаль. Ремус поежился в гнезде. Здесь было на одну ворованную подушку и на одно ворованное из общей гостиной одеяло больше, чем раньше. Если бы Ремус забыл про зелье, он бы сказал себе, что до полнолуния еще где-то четверо суток. Вместе с зельем шла записка, что на этот раз оно чуть сильнее. С целью предотвращения превращения, вероятно. Ремуса это не испугало. И теперь он гадал, как это — вообще не превращаться. Пару дней назад он нашел в себе силы посмотреться в зеркало. Волосы отросли и лежали как попало, шрамы с лица не думали бледнеть, а в целом он становился только выше и худее. Ему бы хоть чуточку той плотности, что стремительно набирали Джеймс и Сириус. А так малоприятное, на его собственный взгляд, зрелище. Да и глаза эти, почти всегда уже желтые. Ремус начинал к ним привыкать. Подумаешь, одним косяком во внешности больше. Ремус не воспринимал свое отражение в зеркале, считал его чужим. Не принимал Волка, которого смог впервые увидеть со стороны. Он словно был разделен на несколько частей, которые не собирались обратно, как бы он не старался. Вся обманчивая пелена Хогвартса вдруг слетела, явив Ремусу его собственную жизнь во всей красе. Отца не было уже два года, и их дом мало отличался от того, в котором он находился сейчас. Денег осталось не так уж много, и все лето Ремус вместе с толпами других парней бродил по округе в поисках работы, однако он зачастую проигрывал по внешности. Ему не давали работу так часто, как хотелось бы, хотя волк помог бы ему с любыми тяжестями, больше жалели и пытались накормить, тогда как Ремусу острее стоял вопрос одежды и учебников к новому году. Летом он оставался один и спасался только своей способностью игнорировать проблемы. Здесь, в замке, ему было намного лучше, но всего два года — и они все разойдутся по своим жизням и будут встречаться с Сириусом и Джеймсом дай бог раз в месяц. Джеймс пойдет, вероятно, в Министерство, Сириус — во все тяжкие, благо денег у него хватит ни на одну жизнь, а Ремус вернется к себе и полному незнанию того, что со своей жизнью делать. Он вспомнил, как удивился, когда к его отцу впервые пришел Дамблдор. Он не подслушивал, хотя хотелось, просто ждал, пока отец не позовет его на кухню. Магия проявилась поздно, почти в одиннадцать, оттого, что его натура волка не любила все эти палочковые дела, и отец сказал, чтобы Ремус постарался просто ее игнорировать. И Дамблдор, который говорил, что любой ребенок заслуживает пройти школу, кем бы он ни был внутри, и это обязанность учителей — предоставить ему все необходимое, чтобы он чувствовал себя в безопасности. Когда отец спросил, что они будут должны за это, Дамблдор сказал, что ничего. Почти. В лавке Оливандера, где Ремус нашел свою палочку, Дамблдор попросил его, когда придет время, оказать ему услугу. Этого времени до сих пор не настало, и Ремус уже не понимал, ради чего он оказался здесь. Все эти воспоминания дались ему тяжело. Возможно, тяжелее, чем все вместе взятое. Отчего-то Ремус ощутил огромную дыру внутри, как будто он уже давно и безнадежно мертв. Эта пустота напугала его слишком сильно. Вскочив на ноги, Ремус хотел бежать, а затем вспомнил, что не может, что это его клетка, иначе кто-то пострадает. Дыра внутри только росла, и, казалось, она попросту сожрет Ремуса изнутри. Паника накрывала его с головой, лишая ясного сознания. Ему отчетливо казалось, что он умирает, но не понимал, отчего. Всегда один, без единого шанса на что-то нормальное, а теперь еще и запертый в четырех стенах, каждую секунду ощущающий, как исчезает все новая и новая его часть… Ремус перестал понимать, где он и кто он такой. Оставалась только бесконечная паника и страх смерти. Умирать он не хотел. Руки чертовски тряслись, а внутри уже совсем ничего не оставалось. Ремус бесцельно раскачивался в кресле и давился слезами, хотя не плакал много лет. Растирал слезы по щекам и не знал, куда себя деть. Что сделать, чтобы было лучше. Куда уйти. Может быть, позволить себе умереть — это лучше? Ремусу никогда не было так страшно. Он стиснул зубы и пытался держаться за реальность. Должно быть, зелье. Это была единственная разумная мысль. Затем все навалилось снова, сильнее и сильнее. Ему хотелось кричать, но не было сил. Хотелось убежать, но выйти отсюда Ремус уже не мог. Хотелось, чтобы внутри все было нормально. Стук он услышал не сразу. В какой-то момент ясности ума Ремус обнаружил, что стоит возле двери, которая явно передавала чей-то уже злобный стук. Он не сразу сообразил, что дверь нужно открыть. Не помнил, как это сделать. Реальность снова оставляла его, если бы не голос, который успел попасть в просвет и приказать ему открыть дверь. И снова, снова, снова… Страх одиночества, страх смерти, страх пустоты. Так много страхов, которые Ремус никогда не испытывал. Пустота, что съедала его изнутри, буквально лишала его воли и способности четко соображать. Ремус не помнил, как он открыл дверь. Не помнил, кто приходил и что было нужно. Первое осознание зрения и всех нужных чувств вернулось к нему резким толчком. В усталый разум врезалось изображение старых досок, стены напротив, холод Хижины и человек, что его держал. Словно из самого глубокого сна, полностью дезориентированный, Ремус в первую очередь проверил, нет ли дыры. Дыры не было, но боль в мышцах, резко возникшая тошнота и знакомое предчувствие моментально пришли на смену предыдущим ощущениям. Ремус потерял ощущение земли под ногами. Все окружающее куда-то снова поехало, и Ремус где-то глубоко внутри сознания отчаянно мечтал его потерять. Должно быть, все идет плохо. Цепляясь за привычные предпревращенческие ощущения, Ремус осознал себя хотя бы на пару минут. Его трясло, словно при самой злобной лихорадке. Из-за озноба мышцы почти не слушались, хотя по какому-то чуду он все еще был в вертикальном состоянии. Его просто держат. Ремус попробовал сфокусировать зрение. — Похоже, я переборщил, — услышал он сквозь пелену гулко бьющегося прямо в ушах собственного сердца. Зрение постоянно съезжало на волчье, он то видел и слышал, как человек, то опускался прямо в волчье чутье, что было сродни выныриванию из воды. Затем он снова тонул в человеческой слепоте и глухоте. Дышать ему становилось труднее. Кажется, до превращения остается совсем немного. Боль медленно и ноюще приближалась к отметке нетерпимой. Вся кожа покрывалась противным липким потом. — Уходи. Ремуса хватило только на одно слово. По большей части, он мог только рычать и едва ли вспоминал нормальные слова. В руках силы не было, хоть он и пытался оттолкнуть Снейпа от себя. Затем он все же упал. Наступила блаженная темнота. * * * Дверь предательски скрипнула. Гарри вздрогнул от неожиданности. В этот раз он действительно вернулся поздно. И хотя Регулус сообщил ему, что дом принадлежит ему и он волен в нем оставаться, сколько пожелает, Гарри все равно не чувствовал себя там уютно. Он отправлялся в Лондон практически каждый день, чтобы разговаривать. Регулус был единственным человеком, кто рассказывал ему почти все, что помнит. Единственное, что он обходил стороной — это Ремуса. Это буквально выводило Гарри из себя. О чем только Гарри не думал. О том, что Ремус был специально превращен в оборотня, что он тоже какой-то шпион, бог весть что он думал. И немного злился, если подумать. Ведь что стоило ему, с точки зрения Гарри, так же легко рассказать все, что он помнит о Сириусе? Регулус так же рассказал ему о Лили. Он считал ее достаточно умной, но так же не понимал, как и когда она была близка с Сириусом. Он лишь подтвердил, что она часто была в компании Ремуса и Северуса. После этого он всегда переводил тему. — Я только одного не понимаю, зачем ты возвращаешься? — Гарри испуганно оглядел темноту. Хоть он и не делал ничего предосудительного, сердце все равно ускорило свой ритм. Ему было немного стыдно за то, что он так поладил с Регулусом. Вместе они вытаскивали старую мебель и жгли ее на заднем дворе. Это было довольно весело и в чем-то изрядно снимало стресс. — В смысле? — спросил Гарри, пытаясь найти Ремуса по звуку. Оказалось, что он занимал любимый диван Гарри. — Почему бы тебе не остаться там и оттуда спокойно уехать? — Потому что я не могу тебя бросить. Ты что, ждал меня? — уточнил Гарри. — Вот еще, — услышал он в ответ. — Просто бессонница. — Заразная вещь, — согласился Гарри. Он чувствовал себя уставшим и как раз готовым ко сну. Он не сказал бы, что доверяет Регулусу или признает родство и ощущает его, но ему точно нравилось бывать в этом доме теперь, когда там жил Регулус. Он много чего знал и охотно делился знаниями, и Гарри поневоле впитывал все как губка. Возможно, он будет отличным учителем по зельеварению. — И что вы там столько времени обсуждаете? — Ремус говорил спокойно, но Гарри чувствовал, что он слегка задет. — В основном, то, где он был и что видел. Сириуса. Мою мать, — Гарри ощущал, что эти разговоры дают ему возможность строить самого себя на осколках истории своих родителей. — И еще мы разбираем всякие старые вещи и сжигаем ненужное. — Я рад, что вы нашли общий язык. Регулусу этого не хватало. — Вообще-то он тебя ждет. Этого Регулус не говорил. Это Гарри уловил сам, тренируясь потихоньку в своей эмпатии. Чем дольше он находился рядом с кем-то, тем легче ему было его улавливать. Вот и сейчас он поймал глухое раздражение Ремуса. — Я не говорил и не обещал, что приду. — Я знаю. Он этого не говорит. Я это просто… знаю, — Гарри плюхнулся на свободное место на диване, отпихнув ноги Ремуса. Тот швырнул в Гарри подушку. Гарри умудрился в темноте ее поймать. — И все-таки ты меня ждешь, — довольно заключил Гарри, потому что это само пришло к нему изнутри. — Я хотел, чтобы ты знал, что я всегда считал своей семьей не только Сириуса, но и тебя. И считаю до сих пор. — Гарри… — И вот даже не смей спорить в такой важный для меня момент, — ворчливо сообщил Гарри темноте на предполагаемом месте Ремуса. Тот вздохнул из темноты. — Пожалуй, что я тоже так считаю, — наконец сказал он. — Я очень часто думал о том, как сложилась бы вся жизнь, если бы Сириус успел тебя увезти и не обнаружил Питера. Думал о том, смог бы я принять участие в твоем воспитании. Я знаю, что Сириус никогда бы тебя не отдал. Он бы все прошел, что нужно, чтобы тебя оставить. И, вероятно, сильно удивился бы, когда применил бы чары родства. Он и Джеймс и так состояли в каких-то родственных связях, так что Сириус все равно считал тебя своим родственником. Но я… Я другое дело. Ведь я мог бы навредить тебе, пока ты рос. Или… Я не могу твердо сказать, что заботился бы о тебе, если бы была такая возможность. Я не мог позаботиться и о себе, так что надеюсь, что ты меня поймешь. И не винишь в этом. Гарри вспомнил слова Регулуса о том, что Ремус никогда не был склонен к геройству. Подумав, Гарри осознал, что и не ожидает от Ремуса ничего подобного. — Даже и не думал, — он лег на оставшуюся часть дивана, надеясь, что Ремус не уйдет. Ему было слишком хорошо под боком у Ремуса. — Ты ведь знаешь, почему он тебя ждет? Ремус пошевелился, уступая ему еще часть свободного пространства. — Знаю, — наконец отозвался он. — Но почему ты не идешь? — Гарри подложил руку под голову. — Потому что мне нечем ему ответить. — Он чем-то похож на Сириуса, — пробормотал Гарри. Он довольно прикрыл глаза, ощутив, что его все же обнимают. — И не так уж невыносим. — Если бы к тебе пришла мисс Грейнджер и сказала, что она испытывает к тебе некие чувства, ты бы считал себя обязанным жениться на ней? — Нет, конечно, — фыркнул Гарри. — Я вообще не уверен, что такая ситуация в принципе возможна. Даже вычеркивая Гермиону. — Ты унаследовал от Сириуса все, что только мог. Если ты захочешь, к тебе каждый день по десять человек с такими словами приходить будут. — Я думал, смысл любви не в этом. А в том, что ты вроде как понимаешь все косяки человека и все равно чувствуешь, что он такой один, — Гарри ощущал себя неловко, говоря о такой теме. Он до сих пор не понимал этих чувств. Он и с Регулусом уловил наугад, только потому, что поймал грусть в последний раз, когда пришел один. — А ты, ну… Говорил, что нет? — Естественно. — Тогда я окончательно ничего не понимаю. * * * Вся его жизнь состояла из постоянных пробуждений и отключений. Ремус открыл глаза и тут же поморщился от головной боли. Такое бывало, если ему не повезло словить сотрясение. Подождав, пока комната остановится перед глазами, Ремус аккуратно пошевелился. Он лежал на уцелевшей части деревянной кровати, на которой было уложено все его гнездо. Ремусу было жарко. Он скинул с себя пару одеял и попытался сесть. Все тело болело так, как он счастливо забыл за последний месяц. Дышать глубоко тоже было больно. Ремус поморщился и коснулся грудной клетки справа — что-то отчетливо мешало ему дышать. Однако вместо крови и рваных краев ран его рука ткнулась на какую-то ткань. Ремус обнаружил себя в какой-то рубашке, которая никак не могла ему принадлежать и была значительно длиннее, чем он бы стал носить. Под рубашкой прощупывались бинты, ограничивающие движения грудной клетки и не дававшие сделать полный вдох. Повоевав с болью, у Ремуса наконец получилось сесть ровно. Он потрогал ноющую макушку и постарался оглянуться. В Хижине он был один. С трудом добравшись до часов, Ремус обнаружил пропавшими двое суток своей жизни. Вероятно, где-то в этот период его одели и перевязали. Ремус нашарил в сумке бутылку с водой и выпил ее за раз почти целиком. Это помогло ему слегка сориентироваться в происходящем. Он обнаружил рядом с постелью две крошечные склянки. Рядом с ними была записка с пояснениями. Почерк становился ему знаком. А привычка пить незнакомые зелья — плохой. Однако другого выбора у Ремуса все равно не было. Вернуться в замок он бы не смог, путь длиною в километр показался бы ему вечностью. Вместо этого Ремус вернулся к кровати, проглотил обе жидкости, одинаково мерзкие на вкус, а потом завалился обратно, мечтая снова вырубиться. Следующее его пробуждение было чуть приятнее. Ярко выраженной боли не было, голова не трещала, и Ремус смог оценить масштабы очередных повреждений. Раны заживали быстро, но следы от них никуда не исчезали. Он прощупал слегка деформированное ребро. Не смертельно. Были какие-то порезы, словно Волк опять пытался что-то пробивать собой, были ушибы и гематомы, какая-то довольно глубокая ноющая ссадина прямо вдоль правого бока. Очевидно, это о сломанный стул, Ремус увидел осколки. Смирившись с новым положением дел, Ремус с осторожностью расправил края чужой рубашки. Кое-где она все же напитала крови сквозь промокший бинт и была, вероятно, безнадежно испорчена. Скрипнула дверь в полу. Ремус натянул одеяло почти до подбородка. Из-за чертовой рубашки он чувствовал себя максимально неловко. Он не просил себя переодевать, но за испорченную ткань все равно ощущал вину. Ему захотелось натянуть одеяло на голову или даже притвориться спящим. Врать, прочем, Ремус тоже толком не умел. — Кажется, рубашка испорчена, — пробормотал он вместо приветствия. — Тут все промокло, — Ремус потрогал ткань поверх правого бока. Пальцы покрылись красными разводами. Он с некоторым усилием попытался слезть с кровати. — Ляг обратно. Посмотрим. Ремус не нашел в себе силы и резона спорить. Лечь действительно хотелось. Он избегал смотреть на Снейпа, как избегал всего, что заставляло его над чем-то думать и что-то решать в своей жизни. Он покорно лежал и наблюдал, как на столике рядом растет количество склянок и новых бинтов. — Сядь, я эти сниму. — Это совершенно необязательно… В ответ он получил очень тяжелый взгляд и тут же покорно сел, расстегивая рубашку. Оказалось, что промокла она сразу в нескольких местах. Бинты отрывались в подсохших участках с болью, и Ремусу пришлось стиснуть зубы и терпеть. Он отчего-то ощущал себя ужасно жалким в этот момент. Беспомощность и боль здорово подорвали какие-то крохи хорошего отношения к себе. Ремусу пришлось отвернуться и постараться вернуть лицу нормальное выражение. Уж лучше бы он проснулся в одиночестве и сам зашивал и обрабатывал себя, как обычно. Это хотя бы не требует вопросов и ответов. Правый бок ныл сильнее всего. Ремус рискнул посмотреть и тут же обратно отвернулся. Похоже, что сразу после превращения рана выглядела еще отвратительнее. — Похоже, ее придется зашивать, — пробормотал он сам себе. Ходить в лазарет Ремус ненавидел. Вечно эта жалость в глазах. Скрытое отвращение и страх. — Значит, зашьем. Ремус не выдержал. Он перевел взгляд на Снейпа. Ему до безумия хотелось остаться одному. И совершенно не хотелось, чтобы Снейп уходил. Но без ответов на вопросы Ремус продолжил бы себя уничтожать. Он протянул руку и положил ее поверх руки Снейпа, останавливая ее. Тот ответил взглядом, полным недоумения. — Я ненавижу быть обязан, — произнес Ремус с усилием над собой. — Особенно, если не знаю, чем должен возвращать. — Это было мое зелье и моя ошибка. Ремус не выдержал прямого противостояния взглядов и отвел взгляд, убрав руку. От какого-то состава на коже она онемела и почти не чувствовала проколов. Он пытался убедить себя держаться достойно, хотя никакой основы для этого найти не мог. Воспоминания о дыре внутри рождали панику по второму кругу. — Почему так вышло?- спросил он без особой надежды на толковый ответ. — Потому что нельзя отравить Волка и не отравить тебя. Волк — это не отдельное существо. Ты и есть Волк, и это часть тебя самого. Он не подселен волшебством, не передан с проклятьем. Это часть тебя самого. И отравив волка, я едва не отравил тебя. Ремус нервно сжал одеяло свободной рукой. Его сознание отказывалось принимать этот простой факт даже сейчас, когда он отчетливо ощущал, как умирает вместе с Волком. Признать это означало смириться с тем, что это он сам хочет причинять боль и убивать. Это его сознание может причинить кому-то боль. — Значит, без превращения никак, — хотя эта мысль Ремуса не так и расстраивала. Он с сожалением посмотрел на то, как пугающе выглядят стянутые края раны. Ему только оставалось удивиться тому, какие еще навыки скрываются внутри Снейпа. — Может быть, в следующий раз получится как в прошлый. Затем до Ремуса дошло, что следующий может и не состояться, ведь Снейп не обязан варить новое. И вообще ничем не обязан, с его точки зрения. Ремусу очень хотелось это донести, но слов не находилось. Он так панически боялся снова остаться один, что предпочел молчать и иногда отважно смотреть на собственное изуродованное тело. Последний из десяти швов затянулся почти на спине. С каждым днем Ремусу будет все больнее и больнее шевелиться. Он с сожалением снял второй рукав безнадежно испорченной кровью рубашки, собираясь натянуть свою. Она смотрелась куда менее выигрышно. Пользоваться правой рукой получалось с трудом. Швы натягивались и болели куда сильнее. Почему-то это окончательно добило Ремуса. Он закрыл лицо ладонями и попробовал уйти от нынешнего положения. Оставить его без объяснения и следа в памяти. — Как получилось, что я все же жив? — спросил он глухо прямо в свои ладони. — Я решил подстраховаться и заглянул с антидотом. — Я ничего не помню, — признался Ремус одеялу перед собой. Когда спало действие большинства зелий, Ремус в полной мере ощутил холод всей кожей. От легкого озноба шов заныл еще сильнее. Похоже, предстоящие дни в Хижине будут малоприятными. Он с трудом натянул кофту, пользуясь только левой рукой. Беспомощность злила и лишала его всякой способности к действию. Ответа не последовало. Все использованные баночки спрятались обратно во внушительную черную сумку. — Спасибо. Ремус старался говорить так искренне, как только мог. Он обнаружил в поле зрения руку. — Вставай. — Я не могу вернуться, — Ремус покачал головой. — Не могу показаться таким. — Здесь ты заработаешь пневмонию. Или абсцессы. Здесь нельзя восстанавливаться. — Всегда выходило. Ремус нехотя повиновался руке, что все равно заставила его подняться на ноги. Он инстинктивно прижал руку к правому боку, как будто это помогло ему меньше болеть. Ему пришлось посмотреть на Снейпа. — Не хочу, чтобы мои усилия пропадали зря. — Я правда лучше останусь здесь, — у Ремуса не было другого варианта. Он попробовал аккуратно освободить руку. — У оборотней вряд ли бывают пневмонии. Ничего со мной не произойдет. На секунду он автоматически прислушался. Что-то было не так, как обычно. Ремусу не было причин не доверять волчьему чутью — он редко анализировал то, что ощущал, но сейчас внутри него что-то буквально требовало прислушаться. Он закрыл глаза и оценил пространство так, как это обычно делал волк. Всего несколько секунд у него ушло на то, чтобы понять, что дело в Снейпе. Это с ним что-то было не так, как всегда. — Твой пульс, он чаще, — Ремус аккуратно покинул волчье состояние. Оно было ему полезно, может быть, если бы Ремус встретился лицом к лицу со своим проклятьем. — Ты злишься? — спросил он непосредственно, как будто был вправе вообще задавать такие вопросы. — Естественно. — Почему тебе не все равно? — Ремус осознал, что Снейп все еще держит его за руку. — Надеюсь убедить тебя зарегистрироваться и все же отбить свой патент, — ни на секунду не замедлил с ответом Снейп. Но это не было правдой. Обычно Ремус так сильно не заострял на этом внимание, но в ту секунду внутри него что-то буквально толкало его в сторону этого несовпадения. — Оборотням врать не стоит, — Ремус ощутил, что прав, и Снейп действительно лжет. Только ради чего ему врать? Он вывернул руку довольно аккуратно. Он изучал выражение его лица, пытаясь поймать, в чем дело. Напрямую не получалось. Приходилось снова прислушиваться. Для него, всегда молчаливого, желающего побыстрее убежать от любых социальных контактов, кроме вынужденных, все это было в диковинку, но кто-то внутри твердил, что все правильно. — Обязательно запомню это на будущее. Ремус сделал осторожный шаг вперед. По каким-то чудесным обстоятельствам вопросы его не уничтожали изнутри. Весь он превратился в слух, настоящий детектор лжи, словно в какой-то другой реальности и не с ним. — Мне некуда идти, — сказал он достаточно честно. Все это время он постоянно улавливал чужой ритм. Чуть быстрее, или ему показалось? Зачем он вообще во все это лезет? Что, если он ошибается, и все это будет потом чудовищно неловкой ситуацией? В них он, конечно, специалист. — Можешь побыть у меня. Хотелось задавать миллион и один глупый вопрос. Можно было остаться здесь в холоде и одиночестве. А можно было и согласиться, тем более что, кажется, это было вполне искреннее предложение. — Ладно. Ладно, и ему страшно от того, что он идет в неизвестность. Неловко, потому что врывается в чужую жизнь, хоть и по приглашению. И еще слегка пугающе, ведь по каким-то причинам, с какой-то целью, Снейпу не все равно. Ладно, и он ощущает какой-то ответ, только не может расшифровать, ведь до этого не считал нужным тренировать волчье чутье и использовать его, и может только распознать что-то совсем уж яркое. Может быть, он услышал облегчение? Одеться Ремусу стало настоящей трагедией. Он понятия не имел, через сколько времени у него будут силы вернуться в свою жизнь, как ни в чем не бывало, ходить на занятия и скрывать то, что он, черт возьми, всего пару дней как перекинулся обратно, распоров себе правый бок. Это он даже не пытался идти, что стало еще большим испытанием. — Я не дойду, — наконец признал он, едва скрывая сильную одышку от того, что правильно дышать из-за боли не выходило. Ремус вновь вернулся к кровати, аккуратно падая на спину, преимущественно левым боком. Комната кружилась перед глазами, и какие-то раздражающие мушки то и дело сбивали зрение. Ремус закрыл глаза и попробовал потереть их, чтобы хотя бы мушки прошли. Мало дойти по подземному коридору, предстояло миновать половину замка, да еще и желательно не быть застигнутым врасплох в своем самом неприглядном состоянии. — И сколько ты проводишь здесь? — недовольство Снейпа ворвалось в его ощущения, хотя Ремус не использовал волчье чутье. — В среднем неделю. День-два до и четверо суток после, — Ремус тоскливо посмотрел на потолок. Лежа все было относительно сносно. Но стоило встать, как тело отказывалось куда-либо идти. — Но за предложение спасибо. Возможно, он действительно бы провел там день или два. Подземелья его больше не пугали, даже наоборот. Он ждал, что Снейп просто молча уйдет, но тот о чем-то сосредоточенно думал, все еще с сумкой через плечо. — Тогда, видимо, придется остаться здесь. Ремус едва удержал в себе бестолковые вопросы. Какая разница, почему и зачем, если он не хочет оставаться в одиночестве, и его не хотят оставлять? Можно не спрашивать без конца, а просто принять. Склонив голову к плечу, он наблюдал за тем, как Снейп воюет с камином. После пары бесплодных попыток он все же разгорелся более уверенно. Хорошо, что у Ремуса не было больше сил сомневаться и съедать себя сомнениями. Лежа ему было почти отлично. Еще бы было, что перекусить. Громко урчащий живот предал его моментально. Ремус ощутимо покраснел. — А ешь ты обычно заблудших первокурсников? Ремус усмехнулся. — Что удается утащить с обеда и ужина и что не испортиться за пару дней. — Ясно. Он с некоторым сожалением смотрел, как Снейп накидывает свою мантию и явно собирается уходить. Слов для того, чтобы он остался, у Ремуса не было. Просить, как ему казалось, еще более жалко. На какой-то момент ему показалось… Кажется, только показалось. В любом случае, он ощущал в себе в основном благодарность. Огромную, размером с того же слона, благодарность. Мало кто для него что-то делал, и Ремус больше страдал, задаваясь вопросом, почему кто-то что-то ради него сделал, а не наслаждался этой помощью. Он смог забыться тревожным сном, когда скрипнувшая дверь заставила его резко проснуться. Все испытанные до сна эмоции никуда не делись. Он резко сел, забыв о своем шве, и тут же был застигнут врасплох болью. Съежившись и переживая боль, Ремус обнаружил, что Снейп вернулся с каким-то бумажным пакетом, в каких обычно заворачивали пакеты в Хогсмиде. — Все нормально? — только и спросил он, как казалось, без лишней заинтересованности. Но то, как он говорил и как выглядел, абсолютно не совпадало с тем, что Ремус ощущал. Весь мир так быстро сузился только до этой комнаты. Он всерьез подумал, что Снейп просто ушел, что видеть очередное проявление какой-то… заботы?... стало буквально невыносимо. — Вообще не нормально. До сих пор в жизни Ремуса не было ситуаций, в которых он бы абсолютно не представлял, что ему делать. В этот раз была именно такая. Он не находил себе места, пораженный тем, насколько ему самому не все равно, не понимал, почему так явно улавливает чужие эмоции, хотя даже не прилагает к этому усилий. Столько вопросов. Стоило ему хоть раз подвергнуть происходящее сомнению, стоило ему хоть раз испытать снова страх одиночества, как они тут же застали Ремуса врасплох. Встать ему было сложно, но очень нужно. Возможно, все ответы в то время прятались в человеке напротив. — Если швы не удержат или боль не пройдет, придется обратиться в… Делал ли Ремус все свои самые лучшие поступки в тот момент, когда меньше всего себя контролировал? Такое уязвимое положение. Слишком много боли, неудача с превращением и острый страх пережить все это снова заставили его подойди так близко. Несколько секунд, и он утыкается лбом в плечо Снейпа безо всякого приглашения. Так, словно признаться в собственном бессилии и страхе — это нормально. Никогда не признавался. Запоздало его догнали все привычные сомнения, ощущение неловкости, стыд за то, что нарушил личное пространство без приглашения и еще тысячу деталей, благодаря которым Ремус мог бы довести себя до депрессии всего за пару минут. Множество «А что, если?» бежали навстречу его сознанию на огромной скорости. Шаг в пустоту, на который Ремус впервые решился только благодаря волчьему чутью. Шаг, от которого ему нужно отказаться и сделать вид, что ничего не было. За несколько мгновений до отступления все меняется. Оказывается, все это время он почему-то не дышал. Время тянулось так мучительно медленно, а затем вдруг резко понеслось, и то, что было до, навсегда ушло в прошлое. С огромным удивлением Ремус очнулся от представления реальности, где он стыдливо убегает (сильно сказано), и обнаруживал себя в иной, где ему… отвечают. Ремус не помнил, чтобы ощущал себя подобным образом раньше. Ему доставались объятия и прежде, и дружеские, и в шутку, но таких он не помнил. Не помнил, чтобы ощущал себя сквозь какую-то пелену, чтобы ощущал тепло внутри и чтобы провал между ним и Волком был таким минимальным. Ремус уже не был уверен, кто из них обоих сделал шаг навстречу объятию. Перед его глазами была лишь темная ткань и темные пряди, но зрение не имело никакого значения. Ощущение объятий, пусть в чем-то осторожных, было важнее всего. Прислушавшись, Ремус различил лишь биение чужого сердца и больше ничего. Он совершенно не умел использовать волчье чутье. Волк, как и всегда после превращения, по большей части не отсвечивал, но именно в тот момент ему показалось, что тот словно бы в восторге. — Думаю, что мне стоит лечь. Он первым нарушил такое странное объятие. Дойдя с некоторым трудом до кровати, с ужасом осознал, что из-за настигающей его неловкости и стыда за проявление эмоций, которых в нем быть не должно, совершенно не запомнил, каким оно было, это объятие. Помнил только тепло и все. Немного сумбурно расправился с принесенной для него булочкой, какая-то сладкая выпечка из пекарни в Хогсмиде, и ощутил себя еще хуже от бесконечных внутренних переживаний. Ему до боли хотелось расставить все на свои места, но заговорить не выходило. Слова застревали в горле, когда Ремус начинал думать, что его болтовня заставит Снейпа уйти. Он расположился в кресле и задумчиво вглядывался в свою тетрадь, как будто Ремуса тут и не было. И объятия тоже никакого не было. * * * Лондон заливали осенние дожди. Гарри уже пожалел кучу раз, что принял предложение Регулуса выбраться. Они едва добежали три метра до Дырявого Котла от места трансгрессии, как Гарри осознал, что он промок до нижнего белья. Пришлось воспользоваться чарами для того, чтобы высохнуть. Гарри не заметил вовремя, что Регулус не стал сушить волосы, и направил чары на голову. В результате он заметил, что Регулус едва сдерживает смех. — Прослеживается сходство с пуделем, — сообщил он недоумевающему Гарри. Он глянул на себя в отражении стеклянной двери и чертыхнулся. Пришлось сходить вымокнуть еще раз, пригладить кудри и вернуться обратно, высушив только одежду. — Первое правило Блэков — никогда не сушить волосы. — Тебе придется написать руководство на эту тему, — отозвался Гарри без обидняков. Он до сих пор ощущал тепло от того, что Ремус признал его семьей. Регулус вызывал у него симпатию, но не обладал такой способностью к теплу, спокойствию и доверию. У Гарри иногда складывалось впечатление, что ему сложно усидеть на месте. — Ты передал Ремусу мое приглашение? — уточнил Регулус, когда они заняли один из угловых столиков. — Передал, конечно. Только он… Ну, не в том настроении, — Гарри предпочел бы не касаться темы Ремуса. Ему совершенно не хотелось лезть в эти запутанные отношения. Он до сих пор не был твердо уверен в том, что правильно понял ощущение от Регулуса и правильно его интерпретировал. Ему было без разницы, какой пол к какому испытывает симпатию, он просто хотел, чтобы это как-нибудь решили за него. Он поймал себя на том, что постоянно оглядывается. — Ты кого-то ждешь? — спросил его Регулус. Он с любопытством оглядел небольшой зал. — Нет, я… просто оцениваю обстановку. Это рефлекс, — сказал Гарри, хотя это не было совсем уж правдой. — Я думаю, тебе не стоит так сильно.. ну, давить на Ремуса. — Давить? — Регулус отложил меню в сторону. — Ты с ним разговариваешь, как танк, если бы танки, конечно, умели разговаривать, — Гарри потер лоб, понимая, что выразился неправильно. — Он не хочет возвращаться в дом не только из-за тебя. Он там жил целый год. И я думаю, многое случилось, о чем он не рассказывает. — Мы с тобой отлично постарались, чтобы дом выглядел совсем по-другому, — резюмировал Регулус. Гарри зачем-то смотрел на входную дверь. Если бы он понимал, зачем. — Я знаю, что он не смог пережить того, что его так мучает. И он, наверное, не готов пускать кого-то еще в свою жизнь. Я месяц пытался, — Гарри осознал, что путь к доверию Ремуса был довольно долгим. — А ты знаешь вообще, что за клятвы я тебе показывал? — спросил его Регулус. Он слегка прищурился. — Я забыл, что ты рос у магглов. Это как-то вылетело у меня из головы. — Ну не особенно, — осторожно заметил Гарри. Он пропустил ответ Регулуса мимо ушей. Он увидел, как Малфой пролетает из входной двери в дверь, которая, очевидно, идет в какие-то подсобные помещения. — Очень приятно, что ты меня слушаешь, — вернул его к жизни голос Регулуса. Он проследил взгляд Гарри. — В чем-то проблема? — Нет, просто я не понимаю…- он слегка задумался, а затем попытался рассказать кратко то, что его мучило с тех пор, как он увидел Малфоя в роли официанта. Рассказ, однако, занял чуть больше времени. Им даже успели принести еду. Она успела остыть к тому моменту, как Гарри завершил свой рассказ. — Почему тебе просто не спросить? — уточнил Регулус. — Малфой… Наша Нарцисса была замужем за Малфоем. Это что, ее сын? — Да, — Гарри на мгновение вспомнил Нарциссу и содрогнулся, поняв, что «наша» относится и к нему в том числе. В этот момент Малфой, явно опоздавший, вылетел обратно в зал, чтобы дойти до барной стойки. Волосы его были завязаны в узел на затылке. Он выглядел уставшим. — Просто мир должен был рухнуть, чтобы такой, как Малфой, оказался здесь. — Иди и спроси, — повторил Регулус так, словно это было самое простое. — Он не будет со мной разговаривать. Я же для него враг номер один, — отказался Гарри. В действительности, он бы сходил, если бы не сильная ненависть, которую он ощутил к себе в прошлый раз. Об этом он тоже рассказал Регулусу на всякий случай. — Это Гарри Поттер был ему врагом. А как Блэк ты ему что-то вроде троюродного брата. — В смысле брата? — Гарри несколько раз непонимающе моргнул. — Ну если Нарцисса была нам двоюродной сестрой, слава богу я редко ее видел, то ее сын будет тебе троюродным братом, — Регулус изучал Малфоя. — Он меня семь лет ненавидел. Слишком большой стаж, чтобы я мог помочь, — Гарри тяготился чьей-то ненавистью. Он знал, что в битве за Хогвартс Драко не сражался, а помогал тем, кого ранило. Он видел его мельком. Это было единственное, что он знал о Драко Малфое после победы. Газет он не читал, а в домике Ремуса его вообще мало волновали проблемы других людей. — Многовато племянников для меня, — Регулус мешал движениями палочки кофе. — Вообще-то я ненавижу детей. — Поэтому идешь учителем? — Я иду туда просто потому, что я тоже дал Клятву, — более серьезно отозвался Регулус. — Ну и учить я в общем-то люблю. — Какую ты дал Клятву? — спросил Гарри напрямую. С Регулусом в этом плане было проще. — Что я буду ждать столько, сколько потребуется, — так же прямо ответил Регулус. Гарри счел это неплохим вариантом. В подтекст он не вдумывался. Ему казалось, что его сверлят взглядом. — Вообще-то тебя пытаются сжить со свету взглядом, — сообщил ему Регулус, глядя поверх его макушки. — Сильные эмоции. — Я же говорю! — отозвался Гарри, ощущая досаду. Он меньше всего хотел, чтобы его ненавидели. — А все потому, что в одиннадцать лет я не принял его дружбу. — Детские чувства сильны, — пожал плечами Регулус. — Возьми и позови его. — Выслушать тонну оскорблений? Это я и в Хогвартсе смогу, — отмахнулся Гарри. — Что-то не похоже, что у него есть деньги туда собираться. Гарри замер и бросил взгляд через плечо. Если бы у него были деньги, вряд ли бы он здесь работал. Мысль и логика были простыми. — Логично, — признал он. Есть вообще расхотелось. Ненависть Малфоя не давала ему покоя. Она была настолько сильной, что ее могли почувствовать и остальные люди, которые не являлись эмпатами. — Пойдем, — сказал он Регулусу, считая, что просто не стоит больше здесь показываться. — Ты знаешь, какая книга могла бы порадовать Ремуса? Я бы сказал, что от тебя.