Тамашимаэ

Ино

(25 октября, 18 лпрН)

Ино стоит за прилавком, но сегодня настроения у неё нет совершенно. И причина этому — утреннее столкновение с Хинатой. Наследница клана Хьюга отправилась на очередную миссию помощи, в составе молодых ирьёнинов, и предложила перед уходом из деревни вместе позавтракать в одной из булочных, где обе девушки иногда покупали сладости для семьи. Чем было вызвано это приглашение — Ино не знает. Возможно, обычной вежливостью, но, скорее всего, потому что у Хинаты есть какие-то догадки. Она ведь проницательная девушка, и выросла из того, чтобы грохаться в обморок каждый раз, когда Наруто проходит в паре шагов от неё. После войны они все выросли, просто предпочитают вести себя как обычно и ни в чём не бывало. С появлением феномена имён загадок и секретов в этом мире стало больше, и Ино немного удивляет, что тех, кто серьёзно его изучает на самом деле не так уж и много. Наверное, потому, что для многих ниндзя всё это до сих пор кажется несусветной глупостью. Её отец верил в связь родственных душ, но у него были свои дела и в разведывательном отделе, и в клане. А мать не куноичи в полном смысле этого слова, так что её доступ к файлам, связанным с шиноби, всегда был сильно ограничен. Ведь метки напрямую связаны именно с чакрой, и у гражданских они встречаются куда реже. Обычно как раз у тех, кто в итоге связывает себя узами с шиноби. Непринуждённый, с первого взгляда, разговор Ино и Хинаты перетёк на тему имён. Как так получилось, Ино даже и не заметила. Она была уверена, что не сама инициировала это, и пытливый — хоть и мягкий — взгляд Хинаты ясно дал ей понять, что так и было. Хьюга просто между делом подтвердила, что у неё имя так и не появилось, и, скорее всего, не появится, несмотря на все её надежды. Об этом факте Ино уже знала. Получилось случайно: растрепал Киба, который как-то на совместной миссии словил гендзюцу говорливости. За это парню было ужасно стыдно, но его вины в произошедшем не было, так что ни сама Хината, ни Ино, которую некоторые звали болтушкой, его и не винили. Только вот это было почти год назад, и Ино втайне надеялась, что с тех пор у Хинаты появилось имя… да того же Кибы, к примеру. Он всегда к своей сокоманднице был близок и ответственно подходил к её безопасности, самый лучший защитник! Даже в двойном размере, так сказать, ведь Акамару его вечный спутник, и пёс в восторге от скромной и доброй девушки. Печально. А ещё печальнее то, что Ино опять приходится стыдится того, что имя у неё на животе то самое, которое так хотелось бы видеть Хинате на своём теле. Ино не помнит, как вообще закончился их разговор. Помнит только то, как преувеличенно бодро проглотила завтрак и поспешила откланяться под предлогом того, что ей пора бежать в цветочный магазин. И, честно говоря, она вздыхает с облегчением, понимая, что в ближайшую неделю Хинаты не будет в Конохе. Иногда Ино ненавидит себя за те розовые мечты детства, когда она думала, что её метка непременно сведёт её сразу с возлюбленным, прямо как в истории родителей. Иногда ей хочется тереть нежную кожу наждачкой, чтобы убрать все следы того, кто ей предначертан то ли кем-то свыше, то ли какой-то мутацией или природной катастрофой. Иногда ей кажется, что пришла пора прекратить позорно трусить — стоит пойти и поговорить с Наруто начистоту, хотя бы ради того, чтобы отказаться раз и навсегда от крохотного огонька надежды, что у них что-то получится. До появления метки Ино не задумывалась о Наруто в таком ключе, по крайней мере, не всерьёз. Но прошёл целый год, за который она не раз ловила себя за тем, как иногда совсем уж неприлично пялится на парня едва он появляется в её поле зрения. И чем она после этого вообще лучше Хинаты, над которой в своё время беззлобно подшучивала? Беззлобно и даже втайне надеясь, что у той всё получится с Узумаки, а самой Ино прилетит имя Саске, чтобы утереть нос Лобастой. Ино стонет и как раз в этот момент в магазин заходит посетитель. Она тут же зачем-то резко садится, прячась за прилавком, словно её размышления вдруг магическим образом призвали Наруто в магазин. — Ино-чан? — Это не Наруто, это Генма-сан. — Заколку уронила, — врёт Ино, вылезая из-под стойки и смущённо улыбаясь. — Чем могу помочь? Генма ей нравится и внешне и по характеру. Да, он старше, намного, но при этом у него как-то так получается везде быть свойским парнем, даже в компании молодёжи. Может быть это связано с тем, что он любит пошутить, и часто на его лице можно заметить расслабленную полуулыбку — к его рту притягивает внимание зажатый в губах вездесущий сенбон. Генма ко всему вне работы относится расслабленно, и всегда найдёт способ подбодрить или просто дать неплохой совет, без особых проблем угадывая настроение собеседника. Ино не ожидала, что за последний год так сблизится с мужчиной, и до сих пор даже не верит, что вообще завела с ним разговор однажды в ресторане. До сих пор он был ей знаком только через отца, а ещё как бывший экзаменатор. Но вот после войны они как-то собрались с ровесниками помянуть усопших в баре-ресторане, где наткнулись на поколение чуть постарше. В их числе были Генма-сан, Гай-сенсей, Какаши-сенсей, Ибики-сан, даже Аикава-сенсей, Анко-сан и Куренай-сенсей, ну и другие джонины. Ино тогда выпила слишком много. Вообще, это был первый раз, когда она вообще пробовала сакэ, не говоря уже о количестве. Ино запивала горе от потери отца. В какой момент обе компании смешались, она не помнит. Помнит зато как позорно блевала в кусты, пока Генма-сан держал её длинные волосы, чтобы она их не испачкала. И зачем-то она ему всё рассказала про имя Наруто, про собственные страхи и ожидания, и до кучи поплакала у него на плече, не в силах ни с кем больше поделиться пустотой внутри от потери Иноичи. Позорище. Но она ничуть не жалеет. Генма единственный, кто знает о том, чьё имя у неё на коже, — не призналась Ино даже собственной матери, — но она ему доверяет как себе, Ширануи точно никому не проболтается, он же не сплетник, навроде Изумо с Котетсу. А ещё, в отличие от неё, он умеет пить, так что и пьяным не разболтает всё на свете. И, несмотря на то, какой она жалкой чувствовала себя в тот вечер, ей стало несравненно легче хоть с кем-то поделиться своей проблемой. Наверное, как-то так чувствует себя Наруто с Ирукой-сенсеем, который, по его словам, заменил ей разом и отца и старшего брата. — Ино, приём! Ино моргает и дёргает головой, понимая, что несколько уплыла мыслями в прошлое. Взгляд карих глаз токубецу-джонина насмешливый, но при этом тёплый. — Прости…те. — Опять выкаешь? — Генма облокачивается на прилавок и привычно перекатывает во рту сенбон. — У тебя что-то случилось сегодня? Ты сама не своя. — Нет, ничего особенного. — Кроме того, что она из-за разговора с Хинатой совсем раскисла. — Ладно, кому я вру. — Вот именно, — теперь Генма подпирает щёку рукой, ужасно походя на бабульку Гарину-сан, соседку родителей Сакуры, которая собирает все окрестные сплетни. — Мой букет подождёт, рассказывай. Ино не уверена, что это хорошая идея — говорить о Хинате, но послушно рассказывает. Генма задумчиво прикусывает сенбон зубами, затем выпрямляется и глядит до неприличия серьёзно. И больше не улыбается. — Твоё отношение к людям не должно зависеть от кого-то ещё, — несколько туманно говорит он. По крайней мере, Ино не до конца понимает на что намекает мужчина. — Иначе в этом не будет ничего искреннего. Ты, как чтец мозгов, — он внезапно подаётся вперёд и ерошит её чёлку, — должна это понимать как никто. Ответить Ино не успевает. За витриной она замечает Саске и Наруто, проходящих мимо и над чем-то смеющихся. Точнее, смеётся, конечно, Наруто, а у Саске какая-то кривая полуухмылка. В сторону магазина Наруто даже не оборачивается, и Ино внезапно в полной мере осознаёт как все эти годы чувствовала себя бедная Хината, пытающаяся по крупицам собрать внимание парня, которого любила. Ино пытается уверить себя, что ничего похожего на подобные сильные чувства к нему не испытывает, но ей кажется, что она врёт сама себе. Что-то точно есть, иначе бы не думала о нём так часто.

Канкуро

(26 октября, 18 лпрН)

К тому, как на груди иногда зудит проклятая клякса, Канкуро уже привык. Идиотские буквы появились на его теле, когда он едва не погиб во время нападения Акацки на Суну. Прежде имени у него не было, да он и не сказать, что хотел его: конечно же у парных имен есть свои плюсы, вроде увеличенного запаса чакры, сопротивления к каким-то техникам, как он слышал, и еще какой-то фигни, но это же ярмо на шее. Его родители были парой и любили друг друга, и смерть Каруры ударила по Йондайме Казекаге так, что подкосила раз и навсегда. Канкуро не уверен, что хочет быть связан с кем-то так же сильно. Но, конечно же, блядское имя появляется на его теле. Во-первых, это неправильно, потому что обычно оно появляется вначале у девчонок. А уже потом, когда как-то завязываются отношения, оба принимают связь и проникаются какими-то чувствами, то и у парня. Во-вторых, у него не имя даже, а размытые буквы, в которых толком ничего и разобрать нельзя. Три слога, первая гласная, судя по всему, но, блин. У Канкуро выходит минимум штук десять вариаций, что делу не помогает. Не то чтобы он вообще искал ту самую. Нахрен она ему нужна, когда у него в жизни столько проблем и забот? Да и не собирается он париться из-за этого, поэтому затевает отношения-не отношения с Сорой. Трахаться с ней весело, проводить время приятно, разговаривать легко, но они слишком похожи. Канкуро бы с ней с ума сошел, если бы у них было что-то серьезное, да и не совсем она его типаж. Яркая, красивая, а все равно не то. Канкуро обнаруживает, что ему по жизни все не то, начиная с запаха чужого парфюма на подушке, — никогда не на его, потому что к себе он никого не водит, — заканчивая гладкостью и нежностью кожи под его шершавой ладонью. Об этом он, впрочем, не задумывается. Его все устраивает; ему двадцать лет, и искать стабильности у него никакого желания нет. Зачем, когда можно перепробовать все на свете и насладиться тем, что ему с готовностью предлагают? Не все, потому что, например, девчонки, которые обычно виснут на Ичи, не заинтересованы в Канкуро. Это и понятно: они слишком разные как внешне, так и внутренне, но одно время это его бесило. Канкуро хотелось перещеголять старшего Ритсуми, особенно из-за того, что тот всегда был близок с Темари. Канкуро это даже сейчас раздражает, потому что они ведут себя как брат и сестра. Или как блядская парочка, но не возлюбленных, а старых женатиков, у которых уже все отгорело. Не дразнится он только из-за того, что когда начинает беситься Темари, — по-настоящему беситься, а не так, больше притворяться, — то раздражается Гаара. Душевный покой Казекаге все стараются беречь. Теперь уже не из-за страха перед чудовищем, а из любви и искреннего беспокойства за него. Канкуро чешет проклятое имя и выходит на широкую террасу, закуривая. Сигареты отвлекают его от ненужных и глупых мыслей. — Ты достал дымить, — раздается за его спиной голос Темари. Сестра выходит следом за ним и складывает руки на груди. — Дыхалку испортишь. — Нормально у меня с ней все, — закатывает глаза Канкуро. — Сколько тут коноховцы еще пробудут? — Сколько пробудут, столько пробудут. Тебе вообще какая разница? — Мне просто интересно, сколько времени мы будем возиться с этим детским садом? — Мы? — переспрашивает Темари. — Да от тебя толку нет. Ты сидишь в мастерской, а послезавтра уматываешь на миссию. Канкуро не возражает, опирается локтями на перила и выдыхает облачко дыма. Темнеет, и в Суне зажигаются огни. В их с Темари детстве улицы часто были темными из-за перебоев электричества, но сейчас такого нет. Он скользит взглядом по цветным вывескам, по горящим окнам домов, и думает о том, что его деревня красива. Не так, как Коноха, в которой все ярче и всего больше, но по-своему красива и ему нравится. Ни за что бы ее не променял на другую, и не захотел бы, чтобы тут все было так же зелено, как у соседей. — Ты прекрасно со всем справляешься, а у меня поганый язык. — Оправдания, сплошные оправдания, — Темари фыркает, и ее ладонь вдруг ерошит волосы Канкуро. Он одет в обычную одежду, а не в костюм с капюшоном, и на его лице нет ни грамма краски. Обычно он предпочитает рисовать линии на щеках и скулах, вести кистью от век к вискам, и все ради того, чтобы не видеть в зеркале своего блядского отца. — Поможешь мне завтра с ними? Куро? — Да помогу, не нуди только, — наконец, соглашается Канкуро, поняв, что Темари от него иначе не отстанет. У нее тоже хватка как у бойцовской собаки: если хочет что-то от кого-то получить, то непременно получит. Иначе у нее не вышло бы плодотворного… сотрудничества с Нара. Отношения сестры с Шикамару Канкуро ужасно забавляют. Ясно же, что они друг другу нравятся, но что-то оба тупят уже который год. Откуда-то снизу слышится звонкий девичий смех. Канкуро опять чешет грудь и кидает взгляд в ту сторону. Ичи он узнает легко, а вот девчонку рядом с ним — нет. Она стоит к нему спиной в полутьме, о чем-то весело рассказывая парню. — А. Ичи со своей подружкой, — проследив за взглядом брата, хмыкает Темари. — Он ей понравился, ну, это и неудивительно. — Что за подружка? — Так Икимоно за ним второй день хвостиком ходит, хотя она, кажется, еще в Конохе начала. Икимоно. Фамилия царапает Канкуро слух, имя приходит следом: Акеми. Рыжая призывательница ящериц, точно! В Конохе она показалась ему страшной ледышкой, как, впрочем, и на войне, но перед Ичи ведет себя совсем иначе. Поразительно, это, что же, только его она так терпеть не может? — Я пошла. Хочу еще к Гааре заглянуть, — Темари еще раз ерошит ему волосы и уходит с террасы. Канкуро остается один, выкуривает сигарету, наблюдая за парочкой внизу. Почему-то ему совсем не нравится, как они смотрятся вместе: слишком хорошо и правильно, до блевотного мило. Он уже не раз ловил себя на мысли о том, что всякий раз, как видит что-то красивое, хочет это испортить. Обычно у Канкуро хватает сил этому противостоять. Сегодня же хочется сделать гадость. Он дожидается когда Акеми уйдет и спрыгивает, приземляясь аккурат рядом с Ичи. Тот только полуоборачивается и приподнимает бровь. Забавно, но руки на груди он складывает точь-в-точь, как это делает Темари. — Трахаешь коноховских целочек? Переключился на хороших девочек? — Ичи предсказуемо морщится от вульгарщины, которая так легко срывается с языка Канкуро. — Ты не тяни, они же тут недолго будут. — Начнем с того, что я сам разберусь с тем, что мне делать, — менторским тоном выговаривает Ичи. — И закончим тем, что ты не будешь так отзываться о… — О? О ком? О девушке, которая тебе нравится? — Канкуро ухмыляется и толкает Ичи плечом. — Или просто о девушках? — Какая муха тебя укусила? — Никакая. Мне просто интересно, с кем лучше. Коноховки все такие нежные, да? — Ты пил? — с подозрением щурится Ичи. — Или курил что-то не то? Канкуро закатывает глаза и выуживает из упаковки новую сигарету. Ичи качает головой, но нотацию ему решает не читать. Видимо, понимает, что бессмысленно. — Я просто мудак. Ты же знаешь. — Это не то, чем нужно гордиться. — А я горжусь? Я просто не скрываю этого. — Ты этим кичишься. — А ты кичишься тем, какой ты у нас хороший. — Еще раз спрашиваю: какая муха тебя укусила? Ичи сужает глаза, пристально всматриваясь ему в лицо, но Канкуро не хочет отвечать на этот вопрос. Он не знает, почему так завелся, не знает, почему вдруг начал говорить гадости, и точно не может объяснить, почему подкарауливает девушку потом, когда расходится с Ичи. Может быть, ему просто хочется убедиться в том, что она действительно ведет себя с Ичи — и с кем угодно — совсем не так, как с ним. Акеми останавливается, когда он преграждает ей путь. У нее распущены волосы, она одета в безразмерную футболку и шорты; совсем не так, как буквально полчаса назад. Никакого выреза, даже ключицы не видны, но Канкуро понимает, что под тонкой тканью у нее ничего нет и залипает на секунду взглядом на ее груди. Вот это — типаж Ичи? — Прогуляемся? — предлагает Канкуро, даже не задумываясь. — Ночь на дворе, — тут же отзывается Акеми и мотает головой. — Нет. — Как категорично! Боишься, что я тебя съем? — Просто не хочу. — Боишься. Думаешь, что съем. Канкуро наклоняется к ней, вторгается в личное пространство, вдыхая сладковатый аромат гранатов, апельсинов и яблочной карамели. Это парфюм, шампунь или крем такой у нее? Акеми не отшатывается, но вскидывает руку, ладонью упираясь ему в грудь. Имя на это прикосновение отзывается, на что Канкуро не обращает внимания. Оно и так у него весь день зудит, бесит уже. — Подавишься, — просто отвечает она и каким-то хитрым движением обходит его, быстро исчезая за углом. Канкуро хмыкает, задумчиво трет грудь и думает о том, что эту девчонку можно увести у Ичи, чтобы щелкнуть зазнайку по носу. Вряд ли это будет так уж и сложно, она же точно ломается без особых проблем. Как, блять, и все.

Кенджи

(27 октября, 18 лпрН)

Во всей этой ситуации есть что-то совершенно нелепое, отчего у Кенджи против воли вылезает на губах лёгкая полуусмешка. Когда-то давно, лет пять назад, он застал Накику врасплох в Лесу Смерти, на том самом экзамене на чунина, где почти случайно спас её от преследователей из Корня. Конечно, кто именно скрывался за маской лемура анбу Конохи она не знала и не знает до сих пор, но подловила его со всей подлостью, присущей куноичи, у которой в кеккей-генкай была способность почти что становиться невидимой. Не по-настоящему, конечно, она просто отводила глаза противнику — и радиус воздействия зависел от того, насколько хорошо она пользуется инка — и тем не менее, на него хватило. Пожалуй, о Накику он когда-то знал больше, чем о самом себе, а вот девушка из Суны о нём не знала ровным счётом ничего. Не стоит удивляться, что сочла она его не за союзника, а, видимо, за подсобника контрабандистов, за которыми, как оказалось, отправил шпионить анбу не только Рокудайме Хокаге. В себя Кенджи приходит в какой-то пещерке, внимательно изучая лицо напротив. Накику он не видел давно, — возможно, мельком на Годовщине, но не приглядывался, — но узнать её несложно: по тёмно-зелёным глазам с золотистым ободком у зрачка в том числе. Она его вырубила, и он теперь связан и обездвижен. Для анбу вроде как позорно, но он хорошо знает её способности, а вот встретить в Щимо никак не ожидал. Учитывая, что и она, и он с Саем одеты как простые гражданские. — Как тебя зовут? — спрашивает Накику, хмуря брови. Кенджи пытается понять, действительно ли она сочла его за одного из подельников контрабандистов или за случайного нукенина, вроде тех, которые отказываются присоединиться к Альянсу. То, что она в нём распознала ниндзя и так понятно. — Зару, — это не его имя, конечно, но такое ему дали когда-то в анбу, и с тех пор он им пользовался, не меняя. Кенджи мог бы воспользоваться гендзюцу — благо, голос — его главное оружие — ему доступен. Но он решает, что пока ему не грозит опасность, лучше попробовать её разговорить. Накику, впрочем, не кажется сильно разговорчивой. Она отстраняется, внимательно оглядывает его лицо, словно ищет признаки чего-то знакомого, и Кенджи замечает, как она морщится, а потом рассеянно чешет лодыжку, спрятанную под узкими тёплыми штанами. — Я не с ними, — говорит Кенджи, пытаясь понять насколько хорошо скручены за спиной его руки. Судя по всему, каким-то хитроумным морским узлом — не зря же она родилась на острове, где о кораблях знали не понаслышке. Ловит скептический взгляд девушки. — Но я за ними, да. Из Конохи. — Один? — тут же интересуется Накику, кидая взгляд в сторону выхода из пещеры. Кенджи тоже косится на улицу: уже сумерки, скорее всего, Сай уже успел добраться до ворот деревни скрытого Мороза. И не обнаружить там напарника. — Почти. Может, ты меня развяжешь, и мы нормально поговорим? — С чего мне тебе верить на слово? — фыркает девушка, продолжая сидеть на холодном полу пещеры в метре от него. — С того, что ты уже пошарилась в моих сумках и сама это поняла? Мы не враги, уж тем более не с Казекаге-сама. Естественно, никаких секретных документов от Хокаге у него с собой нет, но по некоторым деталям личных вещей любой анбу можно вполне себе догадаться откуда родом его оппонент. То, что она копалась в его личных вещах и вовсе не стоит сомневаться — любой ниндзя бы так сделал, не только анбу. — Что значит твоё «почти»? — То и значит. У меня есть напарник, но, как видишь, мы разделились. Кстати, мне как раз нужно бы с ним встретиться. Можешь присоединиться. Потому что, скорее всего, цели у них общие, никаких запретов на утаивание миссии от кого бы то ни было, кроме, само собой разумеется, потенциальных врагов, не поступало, так что никаких опасных сведений он не выдаёт. Кенджи вполне обоснованно гордится своим аналитическим складом ума, и без проблем вычисляет что, скорее всего, Казекаге и Хокаге просто одновременно поступил запрос от Каге Щимо, известного тем, что он предпочитает всегда перестраховываться. То и не удивительно — маленькая страна Мороза всегда была одной из тех, кто к своему горю соседствовал с великими державами и служил полем боя, вот прямо как в прошлогоднюю войну. Восстановили здесь мало с тех пор, зато шайки мародёров без зазрения совести воровали всё, что плохо приколочено и поставляется от других стран, но по каким-то причинам временно остаётся без присмотра. И, конечно, Хокаге с Казекаге не отчитываются друг другу о каждом чихе, несмотря на тесное взаимосотрудничество. — Ты меня знаешь, — внезапно говорит Накику. Это не вопрос, но Кенджи утвердительно кивает. — Откуда? — Сталкивались однажды, — уклончиво отвечает Кенджи. — Вряд ли ты меня запомнила. — А ты меня, стало быть, да, — усмехается девушка и прищуривается. — Нет, я бы определённо запомнила. — Потому что я красавчик? — обезоруживающе улыбается Кенджи. О своей привлекательности он в курсе, хотя и не особо часто пользуется этой особенностью. Высокий, стройный, с правильными чертами лица и выразительными светлыми серо-зелёными глазами — он типичный красавчик, и когда ходит без маски, конечно же замечает на себе заинтересованные женские взгляды. — Потому что у тебя родинка под глазом запоминающаяся, — закатывает глаза Накику и, наконец-то, встаёт, потягиваясь так, словно готовится на боковую. Развязывать его она вот не торопится. — Прости, красавчик, придётся тебе подождать тут, пока я посмотрю что там у тебя за напарник. — Ты, вероятно, знаешь его, — поспешно проговоривает Кенджи, замечая, как на пальцах девушки появляются светящиеся когти хенка. Именно ими она и вырубила его — об этом кеккей-генкай Кенджи тоже слышал. Его родители, прежде чем странно погибли, занимались изучением явления родственных душ, и про наследие Шинпи упоминалось в их записях, которые достались Кенджи вместе с небольшим домиком за пределами Конохи. — Сай. Накику выгибает бровь. Кажется, имя бывшего члена команды семь ей действительно ни о чём не говорит, хотя она участвовала, как и все дееспособные шиноби выше ранга генина, в последней войне. — Он был в седьмой команде. — Теперь очередь Кенджи закатывать глаза. — А ещё в спецотряде Канкуро. — Мне-то какая разница с того, кто там был в отряде Куро? И правда. Видимо, она не сильно близка с семьёй Казекаге, несмотря на то, что именно отец троицы Сабаку приютил её с братом и вовсю пользовался столь редкой возможностью заполучить в Суне кеккей-генкай. — Художник из команды Хатаке Какаши. О команде семь ты ведь в курсе, правда? — Очень смешно. В курсе. Очевидно, твой напарник ничего из себя не представляет, раз его забыли упомянуть на юбилее в честь годовщины победы. Что ж, с этим Кенджи вполне может согласиться. Для него тоже бывшие члены Корня ничего из себя не представляют, кроме как искалеченные — пусть и не по их воле — бездушные подобия людей. Наверное, так думать плохо, но Кенджи — не Наруто и не считает своим долгом прощать всех и каждого. Организацию Данзо он всегда ненавидел всеми фибрами своей души и с тех пор, как лидера не стало, не заметил особых подвижек у его бывших подчинённых, привыкших носить маску, которая к коже липла похлеще, чем маска анбу. Большая часть бывших членов Корня вообще сбежала, перейдя в статус нукенинов. А оставшаяся перешла в анбу; только совсем молодые были отправлены в какой-то госпиталь, где им оказывалась психологическая помощь. Осталось едва ли пятнадцать человек, среди которых Сай. И его действительно не упомянули среди остальных «героев» из седьмой команды — с чего бы? — Если ты собираешься меня вырубить, хотя бы костёр разведи, чтобы я не окоченел в ожидании, — насмешливо бросает Кенджи. Он всё ещё не беспокоится — она не успеет подойти, как он обезоружит её гендзюцу. Придётся, конечно, повозиться с верёвками, но у неё в сумке на поясе явно есть пара кунаев или сюрикенов, так что дотянется, когда она потеряет сознание. — И всем подозреваемым сообщить, что ты тут, лежишь такой уязвимый? — А ты не умеешь ставить ловушки? — Не хочу на тебя тратиться. — Ясно, фуиндзюцу — не твоя стезя. Накику недовольно дёргает губами — тут он попал в цель. Она расставляет ловушки либо с помощью хенка, либо просто использует заранее подготовленные свитки. Ладно, это всё прекрасно, поболтать было интересно, но, кажется, всё же стоит заканчивать этот цирк. У него как-никак задание, а песчаницу можно вырубить уже самому и захватить с собой; в деревне Мороза вместе разберутся кто за кем и зачем следит. План хорош всем, кроме того, что в него встревает непонятно откуда появившийся Сай. И воспользоваться звуковым гендзюцу Кенджи успевает уже после того, как Накику сначала исчезает из его поля зрения, а затем напавший с танто парень оказывается без сознания точно тем же способом, которым был сам Кенджи чуть ранее. Рядом падает и появившаяся из воздуха Накику, сражённая гендзюцу. Просто замечательно. Кенджи надеется, что никакие вражеские лазутчики сейчас не наткнутся случайно на пещеру. Иначе им предстанет картина прямиком из дешёвого бульварного романа: трое союзных анбу, один из которых связан, а ещё двое в отключке на ближайшие пару часов.

Сакура

(29 октября, 18 лпрН)

Самый лучший способ избавиться от лишних мыслей — это заняться работой. Сакура поняла это еще во времена обучения у Тсунаде-сама, когда так сильно уставала, что не думала ни о Саске, ни о его имени на своем теле, ни о Наруто, ни о самой себе. В голове оставалось только самое важное, а не всякая чепуха. Сакура училась, росла и работала над собой, ни на что не отвлекаясь, и теперь она прибегает к этому же способу, чтобы справиться со всем, что давит на нее уже какое-то время. По сути, она сбегает от проблем, что сама же понимает, но ничего поделать с этим не может. Или просто не хочет. Сакура недовольно вздыхает, потому что врать самой себе смысла не имеет. Да, она не хочет с этим всем разбираться, глупо надеясь, что все как-то само-собой разрешится. Кто же говорил ей, что всему свое время, и все узлы так или иначе развяжутся? Кажется, это был Какаши, когда в очередной раз пытался ее поддержать. Лучше бы он занимался с нею в детстве, а не предпринимал жалкие попытки не дать ей расплакаться потом. От этого пользы было бы куда больше. Сакура смотрит на свое отражение в зеркале. У нее немного осунулось лицо, и под глазами залегли круги, а все из-за того, что она мало спит и очень много работает. Кажется, в госпитале она берет больше всего смен, а в свободное от работы время, вместо того, чтобы отдыхать, сидит над планом новой больницы. Перед глазами у нее примеры того же Какаши-сенсея, Обито и еще нескольких человек, которым было бы намного лучше, найдись среди ирьенинов хоть кто-то способный помочь исцелить не только их тела, но и души. Подумать только, сколько могло бы изменить правильное лечение! Тсунаде-сама в свое время продвигала идею переформировать и переучить ирьенинов, чтобы они эффективнее могли помогать на поле боя. Многие ее планы были претворены в жизнь в последние годы, но остались еще те, которые только предстоит осуществить, и это не говоря уже об идеях Сакуры. Хорошо, что Какаши-сенсей куда более сговорчивый, нежели их с Тсунаде-сама предшественники. Хотя совет, разумеется, находит миллион причин, по которым не считает финансирование новой больницы необходимым. Старые мудаки. Сакура морщится, плещет в лицо холодной водой, а потом проходится пальцами по волосам, заново собирая их в тугой хвост. У нее еще четыре часа дежурства, после чего она сможет снять с себя этот халат и пойти домой. Завтра у нее выходной, родители уехали к каким-то родственникам на юг, и их не будет еще дней пять, так что никто не помешает ей отоспаться. Забыться во сне ей кажется сейчас ужасно соблазнительной мыслью: принять душ, смыв с себя пот и свойственный больнице запах лекарств, переодеться в любимую пижаму и улечься в кровать. Да ни один мужчина не подарит ей такого удовольствия, как сон в свежей постели после тяжелой и долгой смены. О мужчинах Сакура предпочитает не думать, но они, как назло, все маячат у нее перед носом. Вот что Саске понадобилось у нее в кабинете? Она возвращается к себе с кружкой кофе в руках, а товарищ по команде стоит у окна и смотрит на улицу. Видами пришел наслаждаться или что? — Если хочется поглядеть на местность, то лучше залезь на скалу Хокаге, — цедит Сакура и ставит на стол кружку, громко отодвигая стул. — Если требуется лечение, то говори сразу, что болит. У меня нет времени вытягивать из тебя клещами ответ. — Легче вырубить Саске метким ударом по голове и осмотреть, пока он будет валяться в отключке. Саске, конечно, ее намного сильнее, но ускользнуть от атаки, которую он не будет ожидать, ему вряд ли удастся. Проклятье, почему она вообще всерьез рассматривает такой вариант? — Я пришел поговорить, — слишком спокойно сообщает ей Саске, все так же продолжая смотреть в окно. Сакура прикрывает глаза, считает от нуля до десяти и обратно, стараясь успокоиться. Почему в ее дурацкой жизни все не так? Вместо того, чтобы испытывать радость от того, что ее пара рядом, она только больше расстраивается и раздражается. Сакуру все еще тянет к Саске, но нет ни огонька, ни ее собственного желания: не красная шелковая нить на запястье, а грубая толстая удавка на шее. Саске-то хорошо, его ничего не парит. Этого Сакура тоже никак не может ему простить. — Повторяю еще раз: у меня нет времени. Пожалуйста, переходи сразу к делу. Тебе не тринадцать, чтобы… — Сакура вдруг прикусывает язык. Она хотела сказать, что ему «не тринадцать, чтобы тупить перед кем-то», ведь вспомнила его во время их первой большой миссии. Саске очень четко понимал, какие соперники его сильнее и не лез к ним, это у Наруто был девиз «слабоумие и отвага». Несправедливо называть то поведение Саске трусостью и укорять в чем-то. Даже если ей и хочется его ужалить. Толку-то, если его это никак не тронет? — Возьми отпуск, — все-таки снисходит до того, чтобы учесть ее пожелание, Саске. — Или миссию, но не сиди в госпитале. Ты тут задыхаешься. — А то ты меня так хорошо знаешь. — Знаю достаточно, чтобы это тебе сказать. — Занимайся своими делами. У вас с Наруто миссия на носу, разве нет? — Не переводи тему разговора. Сакура подпирает щеку рукой, а Саске наконец-то поворачивается к ней и смотрит серьезными глазами. Ей кажется, что она видит какое-то беспокойство в его взгляде, но наверняка это обман зрения. Или отголоски ее влюбленности, заставляющие ее представлять то, чего быть не может. — Тебя Какаши-сенсей подослал? — Сакура чуть улыбается, думая о Рокудайме. Она должна и от этого испытывать раздражение, но почему-то его забота почти умиляет. Почти, но не настолько, чтобы тут же собрать все вещи и уйти домой паковать чемоданы. Какой, нахрен, отпуск, когда у нее столько дел? — По-твоему, я не мог прийти по собственной инициативе? — Или Какаши-сенсей, или Наруто. Одно из двух. — Меня никто не подсылал. — А я выхожу замуж за Канкуро, да, — полным сарказма голосом тянет Сакура. Саске моргает раз, другой, а затем хмурится. — При чем тут брат Казекаге? — Ни при чем. Ей становится немного весело. Саске ее ревновать вздумал, что ли, что так уставился? Хотя, нет конечно, что за глупость! Единственное правильное между ними, как пары, так это отсутствие ревности: связанные судьбой и именами обычно не испытывают ревности, настолько крепкие у них узы. Это, конечно, никак не ситуация Саске и Сакуры. — Мы с Наруто действительно отправляемся на миссию. Пожалуйста, отдохни за то время, что нас не будет. — А что изменится, когда вы вернетесь? Саске ничего не отвечает. Еще несколько секунд смотрит на нее, а потом молча выходит из кабинета, с тихим щелчком закрывая дверь за своей спиной. Сакура выжидает пару минут и роняет голову на сложенные на столе руки. Как же она устала! Ей действительно нужно отдохнуть, но, в первую очередь, не ради непосредственного отдыха, а чтобы не сойти с ума. Ее сводит с ума имя, которое, как оказалось, никому не нужно. Ее сводит с ума Саске, которому никто не нужен. Ее сводит с ума Какаши, которому она не нужна. А что нужно Сакуре — ей самой непонятно.