Последняя роза лета

      Продолжая заливаться слезами, Катерина быстро спрыгнула с иностранца. Неожиданно ударив его по руке, она что-то вскрикнула на французском, но Басманов был далековато, чтобы суметь разобрать столь ненавистный для него язык. Чужеземец, засмеявшись, вновь притянул девушку к себе, которая продолжала бить его, но уже гораздо слабее. Он быстро загладил еë по голове, растрепывая рыжие волосы, продолжая смеяться под легкие обиженные женские побои. Казалось, что из-за смеси злости, улыбки и слез вообще нельзя было определить точные эмоции княжны. А она уже будто перестала стоять на ногах, не падая лишь благодаря тому, что вновь ухватилась за широкие мужские плечи.       Басманов, который уже хотел было подойти к Кате, несмотря на её обиду, в один момент остановил себя и направился во дворец. Не мог он больше смотреть на то, как княжна в объятиях другого стоит. Они знали друг друга! Определенно знали! Нужно быть глупцом, чтобы посчитать, что Серебряная так будет реагировать на незнакомца. А он…так к себе прижимал её, будто княжна была его невестой, которую он не видел долгие месяцы. Басманов, который вообще не верил в дружбу между мужчиной и женщиной, крепко ухватился за эту мысль. А не тот ли это мужчина, которому Катерина писала письма? Не тот ли, кому были посвящены её столь теплые послания, которые больше походили на признания в любви? Пусть Фёдор не мог разобрать всё из-за плохого знания французского, но он чувствовал, что прав! Но ведь тот мужчина приехал из Англии, а княжна писала на французском… Но могло ли быть иначе? Признаться, Фёдор уже не хотел более об этом думать.       Милослава, которая скромно наблюдала за этой картиной, несмело направилась к подруге. Сплетя опущенные руки в замок, боярышня втянула щеки. Катерина, заметив приближение Шастуновой, резко обернулась к ней с широкой улыбкой, продолжая одной рукой приобнимать иностранца. Вытерев слезу, Серебряная судорожно вздохнула. — Э-это… Господи. — девушка покачала головой. — Милослава, это — Фабьен. М-мой друг! Он был моим телохранителем ещё при французском дворе.       Девушка смущенно подняла на него глаза. Казалось, что в один момент время будто остановилось. Такой высокий и статный… Будто настоящий принц. И глядел на неё в ответ так тепло, будто он и с ней был знаком уже давно. Фабьен просто не мог отвести от неё взгляд. Имени ещё не услышал, а уже и позабыл, как дышать. Сколько он девиц распрекрасных за утро успел увидеть? Не счесть! На Руси все девицы по-особенному красивы. А она…будто отличалась чем-то ото всех. Лицом мила-мила, нет во взгляде её ничего лукавого; она даже и привлечь его не пыталась. Будто совсем юный, только что распустившийся цветок. — Знал, что приедет сюда, а не написал мне! — Катерина вновь стукнула его по руке, возвращая в реальность. — Я чуть с ума не сошла. Думала, что погиб! — затем княжна перешла на французский, представляя подругу.       Ничего не говоря, так как боярышня бы совершенно не знала языка, Фабьен осторожно взял её за руку и поцеловал тыльную сторону ладони. От мимолетного прикосновения теплых губ по телу девушки прошла волна жара, смешанная с каким-то странным покалывающим ощущением. Никто никогда прежде так не делал… Милослава даже на мгновение ощутила себя не просто знатной русской девушкой, а настоящей леди. К тому же говоря, Шастунова была крайне удивлена, что Катя настолько уверенно общалась с мужчиной. И обнимала она его без должной скромности, и даже била в шуточной форме; боярышня понимала, что они действительно очень близки.       Катерина, от которой совершенно ничего не ускользнуло, лишь хитро улыбнулась. Этот взгляд она узнает из тысячи. Она прекрасно помнила, что и сама так некогда смотрела…       Но тут раскрасневшаяся Милослава посмотрела куда-то в сторону. Что на неё вообще сейчас нашло? Нет-нет, так нельзя! Она ведь Сашу любит… Пусть он пока и не указывает ей должных знаков внимания кроме многочисленных обыкновенных разговоров, на которые Шатунова и то раньше не надеялась, любит девушка ведь именно его!       Боже, Фабьен просто поцеловал ей руку, а она уже надумала себе чего. Негоже девице то об одном, то о другом мужчине рассуждать. Путь у европейцев всё и проще, но Милослава сейчас должна честь свою сохранять. Они ведь в России находятся, а не в Англии или Франции.       Только что царь лично познакомился с герцогом, Джозефом Морвили. Это был мужчина чуть моложе тридцати довольно симпатичной наружности. Сам высок, с оливковой кожей и практически черными, но невероятно наблюдательными глазами. Такого же цвета волосы были чуть растрепаны после долгой поездки, но это даже придавало ему некого шарма, хотя и без прочего он был невероятно уверен в себе. Не переходя границ, он одним своим видом каким-то образом отмечал собственное превосходство, что, просто взглянув на него, можно было понять, что это был человек благородных кровей. Хоть он и не говорил по-русски, внимательно слушал каждое слово царя, когда тот обращался к переводчику, чем выказывал немаловажное уважение. Что касательно переводчика, что приехал вместе с Джозефом, то выглядел он совершенно иначе. Если внешность Морвили придавала ему исключительную мужественность, то Вилф Редверс был очень смазлив. Казалось бы, беловолосый, голубоглазый, пусть невысок, но выглядит точно милый отрок. А ведь был он на целых пять лет старше Фабьена, который несмотря на это выглядел куда старше.       Уже известный нам Фабьен Морó, который стал личным помощником герцога и его близким другом, тоже присутствовал при переговорах. И причина, которую раскроем чуть позже, заключалась не только в его статусе. Заведя руки за спину, мужчина стоял по правую руку от Морвили, наблюдая за тем, как один из приближенных Ивана Грозного не сводит с него глаз. Совершенно ничего не скрывая, молодой голобородый мужчина, с не самыми короткими по сравнению с остальными боярами волосами, смотрел прямо на Фабьена. Если бы смог Басманов прожечь в нем дыру — прожег бы. Фабьен же, который прекрасно помнил не самый дружелюбный взгляд этого опричника ещё утром, совершенно не понимал подобной реакции. Они ведь даже не были знакомы, а тут такое проявление невежества.       После долгой дороги все очень устали. Пусть и были они крепкими мужчинами, отдых совершенно никто не отменял. Фабьен и Вилф шли рядом с герцогом. Как и были они по разные стороны от него, так и были полными противоположностями друг друга, что Морвили всегда отмечал. Морó, приехавший чуть ли не из враждующей страны, сразу зацепил Джозефа своей непреклонной верной натурой; Фабьен бы никогда не стал делать что-то против своей чести, чего никогда не скрывал. В нем герцог всегда был уверен. Редверс действовал лишь в угоду другим, пытаясь извлечь для себя как можно больше выгоды. Этого чересчур миловидного мужчину перестали воспринимать всерьез даже собственные родители, которые уже грозили передать все наследство его старшему брату, так как тот скоро должен был жениться. А что Вилф мог сделать? На него и девушки то не смотрели особо. Им война этакого подавай, высокого да статного. Никому не интересны его великолепные знания нескольких языков. Тем более излишне сладкая наружность тоже отбивала всяких поклонниц, что невероятно злило переводчика. — Признаться, господа, — начал герцог на английском, практически подходя к выделенным ему покоям. — Ожидал я, что будет всё хуже. Вон как к нашему приезду подготовились! А девушки тут какие… Не то что наши. Скромницы такие. Даже мне от мыслей моих немного соромно становится. И хоть одна бы дама знатная поговорить подошла! Только глазки свои красивые опускают. — Другие нравы здесь. — ответил Фабьен. — Чувствую, истоскуюсь я по телу женскому… — Джозеф чуть искривил губы и покачал головой. - И царицы здесь нет, а значит и приближенных её. А у русских есть фрейлины? — Нет, — произнес Вилф. — Бордели? — И тех не имеется. Может, на улицах и найдётся несколько блудниц, но домов публичных нет.       Герцог усмехнулся: — Как скучно нам придётся, господа. Буду довольствоваться моим любимым португальским вином да русской медовухой, надеясь, что не решу принять монашеский сан за те несколько месяцев, которые мы здесь пробудем. Вы со мной?       Переводчик кивнул, а Фабьен лишь отвел взгляд: — Я встретил одну знакомую и хотел бы…       Герцог засмеялся, перебив Моро: — А времени ты не теряешь. — расспрашивать он ничего не стал; ещё успеет. — Если знакомая недурна собой, но и с нами познакомь!       Фабьен нахмурился. — И пошутить нельзя. — Джозеф тяжело вздохнул. — Пойдем, Вилф. Нас бросили, как растленную до свадьбы девственницу.       Фабьен толком не знал, как он вообще сможет найти Катерину. Пусть дворец и не самый огромный, находится он тут впервые. Но вдруг ему навстречу вышла и сама Серебряная. Моро удивленно вздернул брови, а девушка состроила совершенно невинное лицо. — Я просто узнала, где ваши комнаты. — она пожала плечами. — Мы можем поговорить? Или вы должны быть с герцогом?       Пусть они и встретились, сильно скучали друг по другу, княжна не хотела становиться обузой. Она прекрасно понимала, что Фабьен находиться здесь по серьезному поводу, а навязывать свое общество ежесекундно было бы совершенно неправильно. — Я и сам искал вас. — мужчина улыбнулся и взял подругу за руку. — Покажу вам сад! — по-детски радостно произнесла княжна.       Княжна просто хотела найти тихое место, где бы они с Фабьеном смогли бы побыть вдвоем и обсудить то, что следовало. А сад подходил для этого идеально: если в некоторых аллейках и можно было встретить кого-то, то ближе к концу было много потаенных мест, где не было совершенно никого. Закрывая глаза, Катерина вспоминала их давние долгие прогулки ещё во Франции; с Моро она всегда чувствовала себя под защитой. Тем более он много раз спасал её из не самых приятных ситуаций. — Вы уже освоились? — спросила девушка, держа его под руку.       Фабьен лишь легко улыбнулся: — Я ожидал, что люди здесь буду более улыбчивыми. Как вы. — произнес он. — Хотя, признаюсь, почти все очень радушные. Но и бывают те, кто говорит разные вещи за спиной.       Удивленно вздернув брови, Катерина с любопытством посмотрела на друга. Тот лишь огляделся по сторонам, убеждаясь в том, что рядом никого нет. — Герцог… — неожиданно произнес он на русском. — Настоял на том, чтобы я изучал руц-ский… — Фабьен кашлянул и вновь перешёл на французский. — Говорить на нем просто ужасно; не понимаю, как вы не сломали свой язык. Но вот на слух я почти всё понимаю. Джозеф не отличается способностью к языкознанию, поэтому так и не смог выучить ваш язык на должном уровне. А мне практически это удалось; мне подставили довольно хорошего учителя, с которым я занимался практически по восемь семь на дню. — Поэтому вас и позвали на переговоры. — Серебряная покачала головой. — Никто ведь не знает о том, что ты понимаешь русский.       Фабьен коротко кивнул: — Поэтому теперь я знаю, кому я успел не понравится. — мужчина ухмыльнулся. — Полезно знать тех, кто желает напустить на меня медведя. Хотя, причина этой неприязни мне и не понятна… — Можете не продолжать. — Катерина свела губы в тонкую полоску. — Я прекрасно понимаю, о ком вы. Не обращайте внимание на этого идиота…       Моро сощурил глаза, внимательно взглянув на подругу: — Мне кажется или проблема в ревности? Теперь я могу всё понять. Вы что-то утаили от меня?       На мгновение смутившись, княжна вздернула подбородок. Впереди тропинки показалась Анна со своей подругой; девушки, заметив идущих практически в обнимку княжну и иностранца, сразу переглянулись. Серебряная прекрасно понимала, кому именно они сейчас побегут докладывать. И пусть. Катерина просто не могла понять, как Сабурова и Лизавета до сих пор не рассорились. Подруги, влюбленные в одного и того же человека, просто не могут больше оставаться подругами. Конфликт рано или поздно произойдет.       Завернув на другую тропинку, где уж точно никого не было, Катя села на деревянные качели. Поправив платье, она понаблюдала за тем, как Фабьен стал рядом, начав медленно её раскачивать. — У меня нет от вас секретов. — ответила девушка. — Просто Фёдор, так его зовут, думает о себе слишком много. — Он обидел вас? — француз чуть сильнее сжал пальцы. Хоть время и прошло, и он больше не служит княжне, это не значило, что Фабьен просто опустит руки. — Давайте не будем говорить о нем, — княжна постаралась улыбнуться. — Я не хочу.       Мужчина лишь понимающе кивнул. Если девушка не хочет что-то обсуждать, он не станет наставиться. Не очень приятно, когда кто-то без разрешения лезет тебе в душу.       Закусив губу, Катерина вновь взглянула на Моро и начала болтать ногами: — Вы наверняка запомнили ту прекрасную особу, с которой я познакомила вас утром? Милославу.       Моро смущенно отвел взгляд. Столь мужественный воин, телохранитель, в одно мгновение покраснел, как юная девица, отчего княжна просто не смогла сдержать своей какой-то счастливой улыбки. — Я только и прокручиваю этот момент у себя в голове, — он мечтательно вздохнул. — Она…она так мила и красива. Только и думаю о ней! Скажите, её сердце свободно?       Короткая радость быстро сменилась смущением. Смущением от того, что Катерина совершенно не знала, что ответить. Она ведь прекрасно понимала, что Шастунова влюблена в Александра; боярышня только о нем и говорит в последнее время. А стоит вспомнить, как она расстроилась, что опричник не нашел её венок во время Ивана Купала, ещё больше убеждаешься в силе её чувств. Но княжна ведь видела, как её подруга смотрела на Фабьена этим утром! Она помнила её горящие глаза, смущение на щеках. Так не смотрят при обыкновенном проявлении дружелюбия! Это была самая настоящая влюбленность.       Но что ответить Фабьену? Ведь если Катерина скажет, что Милослава не питает ни к кому чувств, она и соврет и, возможно, предаст Шастунову. Да и лукавить вообще не очень красиво. А если скажет правду, то может разбить сердце другу. Но вдруг и сама Милослава сейчас поняла, что француз ей мил? Катерина ведь пока не успела обсудить с ней то, что произошло утром.        Наверное, это секунда, во время которой княжна только и думала, как ей следует поступить, тянулась целую вечность. — Я видела, как она на вас смотрела. — изворотливо ответила княжна. — Любой бы заметил, что вы не оставили её равнодушной. Нужно лишь понять, насколько это чувство сильно. Я могу поговорить с ней. — Я буду вам так благодарен! — Фабьен взял подругу за руки и широко улыбнулся.       Стоило Моро на мгновение отвернуться, как лицо княжны стало задумчивым. Правильно ли она сказала? Она ведь и не соврала, но и не рассказала правду. Фабьен бы не стал ухаживать за Милославой, зная, что она влюблена в другого; Катерина прекрасно знала своего друга. Но сейчас почему-то княжне казалось, что и сама Шастунова запуталась в своих чувствах. Серебряная, у которой в этом плане была полная разруха, хотела помочь близким ей людям. Но девушка и боялась, что может сделать только хуже. Человеческие чувства — не игрушка. Они хрупки, как дорогой китайский фарфор; стоит сделать одно неловкое движение, и всё рассыпется на тысячу мелких кусочков, собрать которые будет практически невозможно. Наверное, стоит сделать что-то невозможное, чтобы помочь этим частичкам обрести прежний вид. Да и совершенно неважно, женщина ты или мужчина. В случае чего, больно будет совершенно одинаково. Разумеется, если любовь вообще была.

***

      Настроение Кати было просто замечательное. Направляясь в свою спальню, она медленно ступала то в одну сторону коридора, то в другую, слегка кружась. Улыбка не спадала с её уст, ведь после прогулки с Фабьеном княжна впервые за долгое время ощутила те самые светлые эмоции, которых ей так не хватало. Волновалась она лишь по одному поводу: нужно было придумать, как подобрать удачные слова Милославе. Но об этом Серебряная желала думать только завтра. Сейчас она хотела насладиться лишь прочтением книги и крепким сном.       Но вдруг впереди вновь показалась Анна. Подруга её, как обычно, следовала хвостиком. Закатив глаза, Катерина уже собиралась пройти мимо, как вдруг голосок боярышни вывел её из равновесия. — А тот иностранец очень мил, — лукаво произнесла она. — Может, обратно в Европу тебя увезет, чтоб глаза здесь больше никому не мозолила. — Я обязательно передам вам обоим приглашение на свою свадьбу, можете не волноваться. — княжна широко улыбнулась. — А-то я смотрю, что вы больно часто обо мне думаете. Делайте как я: не смотрите на тех, кто вас раздражает! — Видимо этим советом многие начали пользоваться, — Анна, по подобию Катерины, вздернула подборок и завела руки за спину. У Серебряной аж руками сами сомкнулись. — Поэтому Федя и в сторону твою больше не глядит.       Катя усмехнулась: — А в твою глядит?       Собираясь оставить этот вопрос в воздухе, княжна прошла к концу коридора, как вдруг Аня вновь заговорила: — Я обмолвилась о твоей чудесной прогулке с тем мужчиной. — на лице боярышни играла победоносная ухмылка. — А Фёдор сказал, что ему и дела нет до распутниц, которые с мужчинами чужими время своё проводят. И меня он на прогулку пригласил; сказал, мол, давно я ему нравлюсь.       Резко обернувшись, княжна столкнулась с довольным взглядом Сабуровой и поникшим — Лизаветы. — Мне нужно лепестками роз вам дорогу устелись? — нахмурившись, спросила княжна. — Иначе я просто не понимаю, для чего именно мне нужна эта информация.       Не дожидаясь ответа, Катерина ускорила шаг. Не знала она, говорила ли Анна правду. Могла ведь и соврать. А если нет? Мог ли Фёдор о княжне в подобном ключе заговорить? Вряд ли. Как бы то ни было, естественный раз, когда он говорил что-то подобное — попытка отвадить от Серебряной Хомяка. Басманов бы не стал отзываться так о Кате, тем более в разговоре с Сабуровой. Но мог ли он действительно позвать Аню на прогулку? Или боярышня просто хотела лишний раз позлить княжну? Но ведь Серебряная прекрасно помнила расстроенный взгляд Лизы… Значит, не соврала Анна про предложение Фёдора.       Серебряную это разозлило. Может, с её стороны было эгоистично так реагировать? Ведь она сама запретила Басманов к ней приближаться. Но он… Почему тогда у княжны прощение выпрашивал, если с другой гулять собрался? Позлить Катерину решил? Что ж, у него это получилось. Но пусть не думает, что девушка так просто это оставит. Если до этого у неё и мысли не было заставлять Басманова ревновать, то теперь сдерживать княжна себя не будет. Не даст Фёдору ни единого шанса!       Разгоряченная девушка быстро шла по коридору, придерживая полы платья. Как вдруг прямо впереди показался красивый мужчина, которого она сразу узнала. Хоть Катя и не успела лично познакомиться с герцогом, она увидела его сегодня совсем мельком.       Джозеф, заметив Катерину, чуть склонил голову на бок. Лукаво улыбнувшись, он направился в сторону красавицы в платье европейского кроя. Совершенно ничего не скрывая, он оглядел её с ног до головы, но в его взгляде было и что-то ещё.       Серебряная ведь смогла уговорить Грозного, что она не должна скрывать своего знания английского. Это было единственным, что сейчас радовало девушку. — Здравствуйте, — произнесла она, легко улыбнувшись. Она ведь ещё и должна кокетничать с ним! Если раньше Катя считала это чем-то низким, то сейчас, после слов Анны, эта мысль совершенно её не смущала.       Герцог подошел совсем близко, чего Серебряная совершенно не ожидала. Он стоял от неё на таком расстоянии, что шаг — и девушка упрется ему в грудь. Но княжна просто застыла на месте. — Добрый вечер, леди Катрин. — неожиданно произнес он на французском, наклонившись к самому её уху. Девушка широко раскрыла глаза и ошарашено взглянула на мужчину, который, легко улыбнувшись, пошел дальше по коридору.       Во-первых: почему он вообще заговорил на французском, а не на родном английском? Узнал о том, что Катерина жила во Франции, и захотел произвести на неё впечатление? Нет-нет, здесь явно что-то другое. Даже если бы кто-то рассказал ему о княжне, мужчина бы просто-напросто не знал, как она выглядит. Может, он успел её где-то увидеть? Или узнал по стилю одежды? Это бы хоть что-то объяснило. Но был тот факт, который и поразил Катю больше всего. Он назвал её «леди»! Кто бы вообще из дворца мог решить назвать Джозефу её статус? А «Катрин»? С чего вдруг англичанин решил произнести имя девушки на французский манер?       Бросившись вслед за ним, девушка забежала в просторную комнату, в которую вошел герцог. А он будто бы и ждал этого. Оперевшись руками о стол, стоя к нему спиной, Морвили усмехнулся и вновь оглядел Катерину. Та, поспешно закрыв за собой дверь, лишь скрестила руки на груди. — Я очень люблю бесстрашных женщин. — произнес тот. — Не боитесь, что кто-то мог увидеть, как вы вошли в мою спальню? — Мышиный писк слишком низок, чтобы обращать на него внимание. — ответила девушка, на что мужчина удовлетворенно кивнул. — У вас есть увлечения? — неожиданно спросил он. — Н-не знаю… Театр. — девушка замешкалась. — Какое это имеет отношение?       Мужчина усмехнулся и начал расхаживать по комнате: — Я всегда восхищался женской красотой. — ответил тот и подошел в высокому шкафу. — Вы созданы для того, чтобы вами восхищались. И у меня есть небольшое…хобби. Я коллекционирую женские портреты.       Катя вздернула брови, начиная догадываться, в какое русло ведет этот разговор. Ведь был только один человек, который называл княжну именно Катрин. — Я вижу, что вы начали понимать, о чем я говорю. — Морвили хитро улыбнулся. — Мои первоначальные планы с Францией несколько изменились: меня пригласили ко двору, что стало для меня крайней неожиданностью. Оказалось, было это сразу после вашего отъезда. Там я познакомился с очень приятным мужчиной, Родриком, художником. Чудесный человек, но очень печальный. — Печальный? — изумилась Серебряная. — Пока мы выпивали вместе с ним чудное привезенное мною вино, он только и рассказывал о покинувшей его музе, чудесной леди Катрин. Я попросил показать мне портрет столь прекрасной, по его словам, особы, но он согласился лишь только после открытой бутылки бренди. — И вы меня запомнили? — девушка изогнула бровь. — Вы запоминаете лицо каждой, которую видите на картинах?       Мужчина по-лисьи взглянул на Катерину и провел рукой вниз по её плечу. — Такую красоту грех было не запомнить. Тем более этот портрет со мной. Только вот заполучить его было…непросто. — продолжил мужчина, резко отшагнув глаза. — Родрик ни в какую не хотел продавать картину. И знаете, я могу его понять.       Княжну напрягали его слова. Казалось, что он говорил отнюдь не об обыкновенном портрете, написанном где-то в саду.       Герцог вновь подошел в своему шкафу. Став к Катерине спиной, он вытащил оттуда сундук, а из него — ещё один. Неожиданно в его руках появился длинный свернутый холст. Джозеф, продолжая посматривать на девушку, быстро прикрепил к стоящему в комнате мольберту. Развернув к Серебряной портрет, он пристально следил за её реакцией.       Женские брови взлетели до потолка, а широко раскрытые глаза заполонили большую часть лица. Рот девушки приоткрылся, а грудь прекратила вздыматься, будто княжна перестала дышать. Кончики пальцев её задрожали, пока она смотрела на эту картину, словно внутренне княжна билась в тяжелейших судорогах. Она не верила в то, что видела. Нет, глаза-предатели точно ей врут! Невозможно… Это какой-то вздор!       Она ведь помнила, как позировала для этого портера. Они закончили его в один их дней прямо перед Катиным отъездом. Но сейчас… Знакомо Серебряной было лишь ещё собственное лицо. Нет, она не позировала именно так для картины! В жизни бы не стала так себя показывать постороннему мужчине. Пусть она и была пьяна после свадьбы дофины, но должна была просто сойти с ума, чтобы выглядеть подобным образом. На картине она была обнажена. Не было даже какой-то несчастной сорочки, которая бы смогла прикрыть её тело. Даже распущенные волосы падали исключительно на спину. Рука, изначально лежащая на колене, упала на её полную грудь. Кожа её была совершенно белоснежной, без единого изъяна, будто рисовал художник какое-то божество. Не было в этом портрете никакого благородства. Родрик просто взял и перерисовал изначально обычный миловидный портрет, превратив его во что-то пошлое и очень откровенное. — Я знала, что он был влюблен в меня… — сквозь зубы произнесла девушка. — Но я не думала…не думала… Что он дойдет до подобного! Я не позировала ему так! Не обнажалась! Какой срам… Боже, уберите это!       Теперь Катерина поняла, что именно необычного ей показалось во взгляде герцога. Этот человек практически видел ей совершенно нагой! — Он бы не продал вам его. — заключила Катерина, взглянув на Джозефа, который медленно свернул полотно. — Вы украли его. — Вы меня разоблачили. — он засмеялся. — Но я не мог ничего с собой поделать; эта любовь художника к вам была чем-то ненормальным. Я должен помочь ему избавиться от причин своих терзаний. — И пополнить свою коллекцию. — она сжала зубы. — И пополнить свою коллекцию. — повторил он. — Но можете не волноваться: кроме меня это чудесное творение никто не видел.       Руки девушки продолжали дрожать. Уже подсознательно в каждом слове Морвили она начинала искать подвох. — Я лишь хотел, чтобы это не оставалось для вас тайной. — сказал Джозеф. — Я не собираюсь вас шантажировать или подталкивать на разного рода поступки… Разумеется, если вы сами этого не захотите. — Но и портрет вы мне не отдадите.       Мужчина усмехнулся и отрицательно покачал головой: — Я лишь надеюсь, что вы будете помогать мне. Не более. — Это ли не шантаж? — Я не прошу делать вас что-то против воли. — он убрал портрет в сундук, который закрыл на большой замок. — Я лишь желаю, чтобы в чужой стране у меня появилось доверенное лицо. Столь прекрасное доверенное лицо. — Если бы не этот портрет… Чтобы вы делали? — девушка скрестила руки на груди. — Нашел бы повод и перешел бы к шантажу. — ответил он. — Разумеется, не женщины.       Катерина отвела взгляд. Как ей нужно было поступить? Слишком часто она уже задается этим вопросом. Все будто специально хотят свести её с ума. — Если я буду помогать вам. Не переходя границ… — тихо произнесла княжна. — Вы отдадите мне этот портрет? — Разумеется. — в ту же секунду произнес он, коротко кивнул.       Девушка свела губы в тонкую полоску, а герцог лишь осторожно дотронулся до её ладони. Сейчас княжна понимала, что может убить даже не двух, а трех зайцев. Начать плотно общаться с герцогом в угоду царь. Помочь самому Морвили. И, возможно, показать Басманову, что шутить с ней не стоит.       Что произошло с княжной, что даже в этом случае она начала искать выгоду? Даже страх куда-то ушел, вместо которого появилась какая-то небывалая уверенность. Лишь только где-то в глубине души появлялась злость. Но злилась Катя не на Джозефа, а на Родрика, который так с ней поступил, и на саму себя, что не послушалась Фабьена. Моро ведь говорил ей быть осторожней.