«Акула в формалине»

      Кавински «болеет» все Новогодние праздники. Почти каждый день из его дома доносятся песни старого и нового мотивов, которые, хоть и не мешают совсем местным жителям, потому что живёт бывший наблюдатель как отшельник – на отшибе, но всё же слышны, особенно если решаться гулять возле озера.       Он только и делает, что читает книги да горланит тексты песен, танцуя под них, понимая, что больше рвать книги не стоит, снимая стресс в спортзале, имевшемся на цокольном этаже дома.       Он хотел было позвать Бобби ещё раз сходить в «Вишнёвку», да только, как оказывается, друг находился там почти ежедневно, привлекая внимание официантки, ну уж очень ему приглянувшейся. Большинство друзей были либо со своими вторыми половинками, либо с семьями, поэтому с некой неохотой именно в этот Новый Год соглашались куда-то пойти.       У молодого человека не было проблем с тем, чтобы развлекать себя самому, он успешно с этим справился. Точнее, его хватило на три дня, а потом Винс стал активно искать новый лёгкий способ для того, чтобы проверять качество закупаемых наркотиков. Были и химические способы, но достаточно паршивое и более затратные, а надеяться на добросовестно суть поставщиков иной раз не приходилось.       У него не осталось выбора, кроме как отпустить мысль о своей иллюзорной влюблённости. Кавински продолжал молчать об этом, зная, хоть намёк – его собственные же друзья упекут в психиатрическую лечебницу, из которой он не выйдет. Но отпустил он это по-своему, не отказываясь, а именно что успокаиваясь.       Несколько раз за последние десять лет жизни он винил её, прощал её, снова винил и снова прощал. Винс вёл себя как настоящий эгоист, когда ему было плохо – начинал винить за то, что её не было рядом. Это же было легче, чем признать, что у самого проблемы. Потребовалось слишком много времени, сил и лет, чтобы наконец осознать – не в её отсутствии вина.       Бывший наблюдатель брал ответственность за всё. За ведение легального бизнеса в мастерской. За организацию занятия проституцией деятельности. За организацию наркоторговли – приобретение, хранение, перевозку, сбыт. За организацию наёмничества и убийств всеми доступными способами. За сделки в обход налоговых и бюрократических проволочек. Этого списка уже достаточно, чтобы считать его ответственным. Единственное, он не мог взять ответственность за себя и своё сознание. Получается, за действия ответственность брал, а за мысли – нет. Сейчас бы пошутить про то, что за мысли никто не несёт наказания, но всё становилось куда сложнее по причине того, что эти мысли в некоторых случаях выражались в действиях. Рвал бы он книгу, шёл ли танцевать, покупал бы алкоголь с намерением напиться до беспамятства, позволял бы одно время трогать себя другим девушкам? Нет. Если бы и совершал такое, то не по тем мотивам, по которым это уже произошло.       «Если её нет, то не просто потому что, а из-за чего-то. Вроде бы, это так, блять, очевидно, но… Мне не хотелось искать ответ именно на этот вопрос. Проще было думать, что она просто бросила меня, чтобы не копаться в прошлом. В конце концов, я не могу винить свою галлюцинацию в том, что её нет в реальности. Это только моя проблема. Но вот почему так много вещей из моей жизни так хорошо объясняться тем, что эта девушка когда-то была со мной и её отсутствие оказало неимоверно сильное влияние на меня? Точно ли это просто иллюзия? Вещи взялись не просто так. Стёрли меня не просто так. Информация исчезает не просто так. Просто так не делается ничего. Тогда возникает другой вопрос – а что сделала она, чтобы быть потерянной и забытой этим миром и почти всеми людьми в нём? И я не должен искать ответ на этот вопрос – да как будто вся вселенная против этого!» – молодой человек всплеснул руками, ударив по коленям.       Очередной поток мыслей бушевал во время того, как он ждал возвращения парней, которые должны были принести с очередной сделки ящик, доверху наполненный оружием. Вообще, он никогда не выполнял роль простого перевозчика, это было слишком мелко для того, чтобы привлекать самого Винса, в этот раз просто повезло – оказался рядом в нужное время, а легче увезти несколько ящиков самому, нежели ещё платить водителю за дело, из-за которого могут накрыть всю лавочку нелегальной торговли.       Через четыре минуты позвонил Радан, попросив подойти и «быть наготове».       – Что вы там устроили? – гневаясь, отвечает босс, с силой хлопая дверью машины.       – Пока ничего…       – Я вам сейчас сам такое «ничего» устрою… – «Как можно было проебаться там, где проебаться нельзя…».       На ходу убирая с пистолета предохранитель, Кавински мысленно готовился к худшему. Обычно наглецов, которые решались на сопротивление при сделках с ним вообще не было, а если и были, то не было их в живых – привлечены Империей к наказаниям по соответствующим статьям.       Его шаги уверенные, быстрые, но почти беззвучные. По бокам обшарпанные чёрно-серые стены кирпичных высоток. Место купли-продажи где-то в подворотне между витиеватых зданий – извращений архитекторов прошлого.       Едва фигура Кавински выходит в свет из-за спин парней – на передаче Радан, Антон, Джеффри и Хэнк, – словесная перепалка между фронтами заканчивается.       – Проблема в чём? – громко спрашивает, без каких-либо эмоций смотря напротив, расслабленно убрав руки в карманы.       – О! Явился-таки! – представитель иной стороны явно не соискал поддержки от собратьев – его пытаются усмирить жестами и словами.       – Уолтер, успокойся, достаточно… – шепчут на ухо. – Тем более, уже и он пришёл…       – Без моего присутствия нельзя было? Не первый раз встречаемся, не первый раз сотрудничаем, – ещё спокойно. – Парни, забирайте, – он даёт приказ своим, ещё не осознавая, что тот, увы, исполнить его не смогут.       – Стоять! – рявкает Уолтер, преграждая путь к своим подчинённым, окружившим ящики. – Никто вам не разрешал брать оружие, – он сам направляет на Кавински пистолет, резко поднятый в воздух. Команда бывшего наблюдателя вся вздрагивает и берётся за своё оружие, а он сам… Просто вопросительно выгибает бровь.       – А тебе это точно нужно?       – Нужно что?! – раздражённо. Кавински почти закатывает глаза: «Свет, за что мне судьба даровала столько идиотов вокруг?».       – Тебе чё, триста лет?! Или тринадцать?! Я у тебя прямо спросил – в чём проблема?! Ты вместо этого устраиваешь цирк, надеясь, что он тебе с рук сойдёт. Что тебе не нравится? И вообще, ты шестёрка, просто шестёрка. Шестерёнка. Как одна из тысяч таких же. Ты сейчас решил мне предъявить за непонятно что? – Кавински не стоит на месте, он идёт прямо под дулом пистолета на собеседника. Последний вопрос – он замахивается рукой, сжимая ствол, выворачивая его вместе с рукой стоящего как дятел мужика.       После бьёт коленом по животу, отчего тот сгибается пополам. В это время подлетает Радан, руками сметая с пути двух несущихся к Кавински – люди бьются затылками о стены и почти что теряют сознание. Вместе с Антоном, Радан забирает оружие. Хэнк и Джеффри справляются с окружающими груз, сначала просто целясь – они на волоске от перестрелки. Но спускать курок никто не решается.       Винс не всесильный – ему и самому прилетает прямо по лицу в разгаре драки, благо, что не в очки. Вышибая из вывернутой руки пистолет, кидает его в сторону, где носятся его парни, кричит:       – Облава! – представители другой стороны немеют, начинают копошиться, они думают, что скоро как гром нагрянут люди в чёрной форме. Но Винс никогда так не говорит, если действительно есть опасность, существует другая фраза.       Пользуясь моментом, Кавински бьёт прямо по затылку, вырубая, сразу же начиная тащить за шиворот к стенке, но, замечая, что парочка, сбежавшая от товарищей, несётся на него. Металлическим кнутом молодой человек чуть не получает по самой голове – вовремя нагибается, из-за чего находится не в самом лучшем положении – снизу. Перехватывая руками прут, которым пытались зарядить прямо по нему, Винс держит его двумя руками, сжимая зубы под чужой оскал.       – Прям как девчонка, всегда снизу, – попытка оскорбления, пытаясь науськивать и раздражать. Улыбаясь, блондин отвечает:       – Попробуй «наездницу», может, что-то новое для себя откроешь, – одновременно лягая прямо по причинному месту, под вой хватая в руки прут, поднимаясь и заряжая им по чьим-то ногам, заходя за спину, в которую ударяет ногой, за шкирку придерживая и заворачивая руки за спину, роняя прут около себя, чтобы схватить самому. Ещё один – лежит на полу, прижимаемый щекой к холодному и грязному бетону.       Кавински оборачивается на своих, переводя дыхание, удовлетворённый тем, что парни уже начинают тащить ящики к машине. Винс садится на чужую поясницу, прижимая своим весом, одной рукой удерживая чужие запястья – перестроился поудобнее, так сказать. Говорит мимо приходящим:       – Принесите верёвку, что ли.       Антон кивает и продолжает идти с двумя ящиками к машине.       Оставляя непутёвую шайку-лейку повязанными прямо под дождём, уже будучи в машине Кавински набирает одну из своих:       – Алло, зайка, – звучит максимально безразлично, но спокойно, – скажи, пожалуйста, своему, чтобы он за своими подручными лучше смотрел, – он говорит почти обиженно, но как же сквозит через эту интонацию пассивная агрессия…       – Что-то случилось? – девушка беспокойна.       – Я уже всё решил, но хотелось бы не повторять. Пусть, пожалуйста, – с этого места уже без наигранной ласки, а с давлением, – поменяет шестерёнки в механизме, иначе часики работать перестанут.       – Хорошо, я передам, Винсик.       – Спасибо. Ты сама как, м-м? – раньше парни уже задыхались от смеха, когда босс начинал играть так, но со временем прекратили и заткнулась, понимая, что это делает Винсу имидж среди девушек, именно поэтому вокруг него они крутятся, любят и обожают, а вокруг них никого.       – Ой, ну… Всё в целом хорошо, в больницу пойду ради спокойствия, я обо всём расскажу.       – Конечно. Звони. И со здоровьем не задерживай, мало ли что. Давай, пока.       – Пока-пока.       Винс привык, что ему приходится успевать везде, поэтому после этой обеденной передачи с компанией помчал в мастерскую, а там снова за алгоритм. В мастерской к некоторым машинам как раз и прилагался «презент» в виде огнестрела, это было максимально выигрышно для него – и за ремонт часы, и за оружие, и время дополнительно искать не надо на встречу, и под камерами Чёрт только заметил бы. После алгоритма – в клуб, но сегодня не танцевать, а по делам. К нему должны подойти несколько девушек, отчитаться о «работе».       С одной из них он как никогда скован – до сих пор припоминаются прикосновения, о которых пожалел.       – Винс, ну не веди себя так будто я тебя обидела, ты же сам… – Аннабелль куксилась и ёрзала на барном стуле, оценивая вид босса, державшегося ежом рядом с ней.       – Не обидела, я просто точно понял, что оно мне совершенно не нужно. –Затем резко о другом, – Где там Элис? Должна была уже подойти.       – М-м, не знаю, мы не особо общаемся. А почему она так тебя волнует? – было заметно, что Винс иногда смотрел на входы.       – Я ей звонил сегодня, она должна была сходить в больницу.       – А-а… Я ходила где-то недели три назад к нашему медику, – она положила руки на стол, а голову на них, ясно, что хотела, чтобы спросили и о её самочувствии.       – Ну и как всё? – короткий взгляд.       – Да ничего, как обычно… – ответ прозвучал устало. Она добилась, чего хотела на тот момент – внимания, босс стал смотреть только на неё, но без всякого сочувствия:       – Если хочешь покончить со всем этим, скажи, как минимум предупреди хотя бы, – тут же Аннабелль выпрямилась, подкладывая кулак под щёку. Она не знает, что происходит в голове Винса, хотя очень бы хотела. Желание положить ладонь на плечо почти воплощается в жизнь, но он тут же отходит, отправляясь вести личную беседу с другой зайкой.       Кавински не нужны отношения. Он, может быть, и хочет, но «хочу» это не всегда «надо», поэтому он продолжает. Продолжает вести себя лишь как сутенёр, который решает рабочие вопросы, и которого не интересует ни одна женщина в этой вселенной.       Кавински может вывести девушку из этого круговорота постелей и ночей, если она попросит – это уже не дело выгоды, а дело принципа. И некоторые уходили, но на их место сразу становились другие – даже искать не приходилось. Он был монополистом в этом деле. За гарантии, которые выдавал бывший наблюдатель, девушки должны были всегда действовать в его интересах. Прежде чем попасть в число девочек-зайчиков, нужно было доказать, что это совершается не под давлением – некоторым несчастным Винс предлагал другие алгоритмы, если видел, что девушки робкие и совсем не горят желанием спать с клиентами. Одной из таких стала Нико, не отработавшая ни единого раза – сразу была отправлена на алгоритм менеджера-кассира в один из филиалов мастерской.       Иногда девушек приходилось вытаскивать из больших передряг – наскучивали клиенты, и первые от них уходили чуть ли не под дулом пистолета, за что мужчины расплачивались ещё долго. Сотрудничать с ними Винс отказывался, а вскоре личности легко заменялись на тех, с кем вести переговоры можно было без привлечения в качестве бонуса услуг проституток.       Знали о происходящем немногие. Кавински считал, что хороший криминал – криминал неизвестный. Быть на слуху у граждан равно быть на слуху всей Полиции Империи. Случаи его личного присутствия были единичны – как при последней передаче. Множество посредников, ещё больше – разовых, на грани стирания, которых можно было склонить к сотрудничеству под предлогом того, что они смогут по блату избежать наказания. Неэтично? Да, ну и плевать как-то. Кавински старался избегать перестрелок. Несмотря на то, что Ночной Альт-Сити – город Кавински, он каждое воскресенье как нехуй делать не устраивает перестрелочки с девочками, а битые мордочки видит чаще всего только у машин, да ещё и предпочитает не блистать как лицо обложки журнала «самые известные криминалы».       В чём проблема перестрелки? Империя – полицейское государство, напичканое камерами и прослушками – как минимум Альт-Сити, и чтобы там пострелять, приходится как таракану по углам шкериться. Даже если Винс подкупил бы того, кто узнал о перестрелке, а такое происходило несколько раз, – это не надежно. Надежно – убить. Если убить – начнётся квест: «Как скрыть наказание за убийство?». И вроде бы, скинул тело в чудо-море, и нет проблем. Нету тела – нет и дела. Но, во-первых, тело надо тащить, а это легко спалить. Во-вторых, опять приходим к тому, что бесследное исчезновение будут расследовать.       Тогда в чём трудность сменить локацию на лес, где тебя услышит разве что белка с соседнего дерева? В таможне. Выехать за пределы города достаточно непросто. За столько лет эволюции и технического прогресса в Империи изобрели способ сканирования внутрянки авто, который позволял построить «скелет» её содержимого. Удастся ли вывезти из Альт-Сити несколько килограмм крокодила под предлогом того, что это бомбочки для ванны на подарок вашей подруге из поселения, где нет магазинов косметики? Очень сомнительное мероприятие, остаётся надеяться только на наплевательское отношение к этому делу сотрудников.       Кавински, как какой-нибудь бандит мог бы пустить всё на самотёк и забить на эту предосторожность. Но в таком случае, он под одну гребёнку с ними пошёл бы на ликвидацию. Один, два, три, может быть, даже четыре раза это прошло, на пятый обычно ловили.       Граждане знали, что есть какой-то сумасшедший, который берётся почти за любое грязное дельцо, но ни имени, ни номера его не слышали. Если в начале своей «карьеры» имя Кавински было на слуху, сколько только прозвищ ему тогда не давали, в конце концов от них он сумел откреститься и стать инкогнито. Инкогнито, который пользовался всеми своими привилегиями бывшего наблюдателя, по камерам и прослушкам отслеживающего все сделки, отправляя непутёвых на эшафот.       В подполье у него были знакомые, очень хорошие, по типу Рэя или Изи и ещё десятка личностей, которые и под дулом пистолета не сказали, что выполняют заказы именно от Кавински, иначе он стёр их первыми. Строить репутацию на страхе и уважении он не гнушался.       Он смог запугать не только тех, кто очевидно занимался нелегалом, но и нескольких секретарей – например, секретаря производственного развития, предупредив о возможности распространения нелицеприятного диалога с мнением об Инспекторе Войде, или секретаря труда и социальной защиты, намекнув, что создавать искусственные задержки проверки отчётов и сдирать потом за это часы в качестве штрафа, это не лучшая идея, и просто так молчать Кавински не станет.       Что он только не делал потом целые полгода, всё было как в тумане. Бывало, просыпался в Омене в пять утра, к семи был в Альт-Сити, бросал вещи домой, к восьми ехал на алгоритм, весь день был там, за время отсутствия разбираясь с бумагами, вечером ехал домой, полтора часа спал, ел, потом ехал в лес по известным делам, пару часов тратил на них, к одиннадцати приезжал домой, ел что осталось и валился спать.       Если раньше Винс понимал, что он на дне, и что за края ямы можно зацепиться собственными руками и достать тело, то сейчас ситуация обыгрывалась иначе. Тогда он закапывал себя сам – агрессией, веществами, удовольствиями, энергией, алгоритмом, навязчивыми мыслями. Сейчас он ничего из этого не делал, будто бы утратив всякое желание справляться с реальностью. У него не было никаких проблем, стычек, истерик, да и нервы не напряжены, потому что спустя десять лет работа наладилась и всё стало работать как часы. Но жить становилось скучно. Он просто продолжал делать то, что делал всегда, и это не вызывало ни восхищения, ни разочарования, но и безразличен к происходящему бывший наблюдатель не был, хотя огонёк начал затухать... Как будто он испробовал всё, что мог ему дать этот мир, продолжая пребывать в нём.       Кавински не отличал одного дня от другого, предыдущей недели от нынешней, конца месяца от его начала. Он катался на этом колесе обозрения, но никак не сходил, потому что на тот момент был доволен тем, насколько всё предсказуемо и циклично. На вершине он гарантированно будет весел, в низине спокоен в ожидании, а по бокам слегка возбужден в предвкушении.       Истрёпанные нервы давали о себе знать – всё сказалось на здоровье, психосоматике. Один месяц Весны он каждое утро блевал желчью и не понимал, из-за чего это, поэтому голодный ехал на алгоритм, не поевши вовсе На спине и плечах вышла красная и противная сыпь, которую не унимали ни таблетки от аллергии, ни мази. Да он и без того ходил и вечно чесался, сам того не замечая. Ближе к Лету появилась бессонница от скачушего кортизола – просыпался в два ночи, не мог уснуть до четырёх или пяти утра, просто лежал, из-за этого не высыпался и клевал носом на обеде. Не доедая, похудел – лишнее отверстие в ремне прокалывать ещё не приходилось, но затягивать его на тугой некогда объём стало непривычно, стали более видны скулы, косточки на запястьях.       Только перед своим Днём Рождения он понял, что это были кошмарные полгода, а его кошмар – уныние и однообразие.       Молодой человек лежал пластом на кровати, уставившись в потолок, сиреневый от Неба за окном. «Я могу как-то позволить развлечь себя, это без спору, но могу ли действительно? В том смысле, что я хочу, и я могу хоть купить себе сейчас три новых недешёвых машины, но сделает ли это меня счастливым? Я хочу и не хочу в одно и то же время. Может, полетать?.. Да тоже не то чтобы хочется… А машины я только-только помыл, мне уже лень опять стоять над ними с тряпкой. Да и читать что-то… Ай да!.. Полетаю сегодня, не зря же джет покупал».       Добравшись до арендованного гаража в аэропорту Альт-Сити на обычной электричке, ведущей от поселения, Кавински пошёл готовить и проверять свою игрушку, со стороны выглядя задумчивым.       Вспомнил он о своей любви к пилотажу как только поднялся в Небо.       Сиреневое, уходящее в сизый, оно было почти безоблачным. Редкие перистые облака кучковались не на тех высотах, которые были предназначены для полётов, поэтому о них Винс не беспокоился.       Плана и маршрута в голове не было, единственная идея – облететь Альт-Сити со всех сторон, потом, может, и сделать круг от него до Омен-Сити и обратно. Была надежда, что накануне Дня Рождения никто не станет беспокоить его срочными звонками и сообщениями.       Он летел в абсолютной тишине, различая в ней лишь звуки технического характера. Постоянно сверяясь с параметрами воздушного средства, контроля не терял и не засыпал на ходу, хотя поначалу и хотелось.       Вид столицы уже не впечатлял, особенно то, во что превратились бедные районы – те выглядели как бетонный почти разваливающийся клоповник. Здания были либо заброшены, либо обжиты самыми неблагополучными гражданами – за последнее десятилетия их стало меньше почти на четверть. Могло бы быть больше, если бы не выросла стоимость товаров и услуг, что произошло из-за перерасчёта ценности часов. К этому процессу Винс имел прямое отношение – часть из граждан-люмпенов просто умирала. Они либо травили себя дешёвой наркотой, либо уходили в алкоголизм, либо их стирали или ликвидировали. На счету Кавински было много подобных смертей, хотя делал он это не с горящим желанием. Он показывал путь – а человек сам выбирал. Слабовольность и слабохарактерность людей – не его вина. Если они не сумели сделать качественный для себя выбор, то причём тут он? В конце концов, могли бы и попросить устроить на алгоритм по связям, а не убивать себя ещё больше. «Проблемы утопающих – дело рук самих утопающих, – думал он. – И я снова обращаюсь к тому, чтобы вспоминать о своём детстве, проведённом в таких же условиях. Мне же тоже кто-то помог верно? Я бы вряд ли сам выбрался из этого дерьма. И помогла мне, наверное, как раз она. А потом исчезла. Вправе ли я тогда оставлять этих людей гнить в своих же помоях и свысока смотреть на то, как они пытаются выжить или сдохнуть?.. Блять, да мне глубоко похуй. Вот просто похуй. Если мне помогли, значит хотели, а я не хочу выступать филантропом и благодетелем, у меня есть свои проблемы, и мне на-с-рать, кто там загибается от голода и холода. Я тоже загибался, и ничего, я дохуя делал для того, чтобы не жить, как они, пахал на алгоритме, и не только на алгоритме, и репутацию потом выстраивал, и… Я это всё заслужил! Честным трудом! Законным или нет этот труд бы не был. Идиотам не по силам развёртывать в Империи нелегальщину, нужно как минимум иметь соображающую соображалку, время, силы, терпение и цель. К счастью или сожалению, я вспомнил о своей не так давно, − наплыли воспоминания о первых собраниях с бывшими коллегами по деятельности – по Хейго и Нике он начинал скучать. Особенно по Хейго – воплощению государственного служащего, которое он хотел бы видеть в каждом, кто выполнял алгоритм во властных структурах Империи. – Для Хейго не столько важно было благополучие Империи, сколько благополучие государства, а государством для него были люди… А Ника – ей не хватало разве что опыта для того, чтобы быть секретарём юстиции или кем-нибудь ещё, кто так молод, но так яро защищал бы интересы человечества. Мне отчего-то кажется, что она была очень похожа на неё, − она уже не нуждалась в уточнении и завуалированных именах. – Такая же бойкая, хотя маленькая, но серьёзная до жути, то спокойная, то громкая и весёлая. Только. Кхм, Ника не такая женственная, да и не роковая красотка, и не настолько сильная характером − да и физически тоже, чего мне скрывать. Не мой типаж. А вот она-а-а… Я бы летал, наверное, не только на самолёте, хах».       Джет уже кружил над густым лесом, полным зелёных раскидистых деревьев – смотреть на них было ли едва интересно, поэтому Кавински постарался ускориться, чтобы ещё больше не вгонять себя в тоску. Не дойдя до Омен-Сити, развернулся – просто так, задумавшись о том, что ему этот город не нравился совсем и быть там он не хотел. Там были Киара, но… Нет, они давно не общались. Он не знал, что с ней сталось, да и не хотел. Местные наблюдатели выполняли свои функции как надо, можно было их не проверять, как малых детей. Этот механизм работал слаженно. Все шестерёнки на своих местах.       Кавински наконец понял идеологию и мысль Инспектора, которой так долго противился. Точнее, принял её как один из вариантов и на множестве условий. Он понимал, что каждый человек должен что-то делать – в Империи это конвертировалось в алгоритм. Не зря же государство часто именуют механизмом… Тот, кто в нём задействован, всегда что-то делает. Иногда эта роль абсолютно бесполезная, декоративная, иногда даже вредоносная – поломанная и не качественная шестерёнка, в качестве которых бывший наблюдатель воспринимал прогнивших политиков – они и плевать-то хотели на то, что «служили» народу Империи, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, поэтому считались лицемерами, которые от лица государства могут наплести такую чушь, за которую сами потом получали на закрытых заседаниях от начальников.       Шестерёнками он считал всех, включая себя – правда, нарциссизм не позволял представить на своём месте кого-то другого, поэтому Винс гордо именовал себя «незаменимой шестерёнкой», замену которой пока не вылили из самого драгоценного металла.       Даже друзья попали под ту эту теорию, хотя уважались им больше, чем все остальные. Кавински до сих пор помнил, что дал себе обещание – одна большая ошибка − он сотрёт без раздумий, относилось это больше к Джеффри – маленькому наглецу, который чаще всех подбешивал Кавински. Был ещё и Радан, но из него ещё выходил какой-никакой толк. Минни часто ездила по ушам своим типично женским нытьём – то у неё одежда не так села, то ногти, то что-то ещё… Нет, она откровенно ныла и жаловалась, да ещё и в те моменты, когда и без неё было плохое настроение. Этого на стирание было недостаточно, просто раздражало. Хэнк оставался некой тёмной лошадкой, которая иногда выдавала что-то из разряда: «Ой, да у меня есть знакомые в Таможке на том участке. Можно там, за коньяк пропускают», от чего в шоке становились все, а Кавински с удивлением вопил: «И всё это время ты молчал?!». Антон тихо-мирно себе сторожил склады и был прилежным охранником-бугаем, который не устраивал громких драк и тщательно следил за происходящим, поэтому от его поступков уже отпустило. К одному лишь Бобби не было ни единой претензии – он уравновешивал активного, иногда агрессивного и чересчур бесчеловечного Винса, когда ему сносило башню, помогал как мог то советом, то делом, и болтать с ним можно было обо всех проблемах… Он же недавно и начал встречаться с официанткой, которая по итогу оказалась девушкой по имени Линда – она было точь в точь его женская версия, поэтому Винс, смотря на них, только и делал, что добро улыбался, искренне радуясь.       И видеть влюблённого друга было более чем непривычно…       Прошло много лет с тех пор, как они встретились первого Января, когда пьяный и сопливый брюнет сидел на скамейке, чуть не пуская сопли до колен – то ли от холода они были такие длинные, то ли от мороза. Кавински тогда его переубедил – отказ невесты это не конец жизни, а он сможет найти кого-то ещё. Правда, Кавински ожидал, что это случится раньше, чем Бобби стукнет тридцатник. Длинный вечно просил Винса забронировать столик в ресторане или кафе, а сам бежал в душ, чтобы успеть к назначенному времени. Букеты, конфеты, танцы, маленькие подарки – со всем этим помогал Кавински, который, по правде говоря, выглядел так по-дедовски, когда Бобби с глазами подростка просил у него помощи.       Грубо говоря, общими стараниями Линда стала девушкой Бобби, ну и началось – звонки на перерывах между алгоритмом, да и во время алгоритма, если было не так шумно, отказы от совместных пьянок и гулянок, на которые обычно собиралась компания… Винс пропускал это всё мимо ушей – пока не мешает алгоритму, пусть молодой будет счастливым.       Бобби иногда подбежит отпроситься раньше с алгоритма, а сам выглядит как провинившийся котёнок – такой скромный, такой тихий, и так неловко ещё попросит, что Винс вот-вот сам начнёт краснеть от ситуации, в которой ничего неловкого- то и не было.       − Я обязательно всё сделаю! Всё вовремя сделаю! Не переживай, я ручаюсь! Ну, если что, вычти там из рабочих часов!..− впопыхах, убегая выполнять оставшиеся дела.       Бывший наблюдатель только хихикал, улыбаясь почти так же сильно, как радостный Бобби: «Ну вот же влюбился, как подросток, действительно, а, ха-ха!.. Чувствую себя почему-то таким старым оттого, что не смог бы быть таким, − ему казалось, что он не только не смог быть таким, но и никогда не был, в чём Винс ошибался. – Правда, не думаю, что я бы так волновался, − это говорил Кавински, которому было почти тридцать и который едва знал чувство смущения, но с ним бы легко поспорила его двадцатилетняя версия. – А хочется ли мне вообще так же?.. Не знаю. Скорее всего, не так же, но хочется. Многие вообще думают, что я социальная и не только проститутка, но не-е-е-т, я вообще-то порядочный. И престижные люди не спят с кем попало, а преданы своей одной, − он вспомнил старые Имперские фильмы с криминальной эстетикой, в которых бандюган в кожанке всё делал ради своей жены или просто возлюбленной, которая… Почти всегда носила шубу. Это подтверждало, насколько фильмы старые – в них ещё была хоть какая-то одежда, кроме робы алгоритма. Но это, право, было не первой его мыслью на этот счёт. – Так я тоже кого-то в меха одевал раньше…» − и зависал, возвращаясь в реальность из мыслей, когда руки не только отскоблили весь слой ржавчины на ободке машинной дверцы, но и отшлифовали всё.       Верить в чудеса долго и беззаветно было не в характере Кавински, именно поэтому он отпустил мысль о том, что в один прекрасный момент к нему как с Небес спустится, явится воплощение его желаний. Он даже не понимал, так ли сильно она ему нужна?       Винс не чувствовал себя семейным человеком, прилежным отцом детей, который каждый вечер проводит в кругу семьи. Да и полностью раздолбаем его сложно было представить. Склонялся больше к чему-то между. Детей всегда можно было бы отдать родителям, а самому с женой пойти отрываться в коуб – и так всего по разу в неделю или две – он был бы доволен. Правда, нянчиться с кем-то он совсем не хотел, дети не были для него ни на толику чем-то желаемым, но, вроде как, именно за этим многие заводят семьи, ведь так? От этого стереотипа ушли не настолько далеко, чтобы считаться свободными.       В его возрасте обычно уже была у человека и жена, и двое детей, которые уже ходили в школу и детский сад, а у этого «всё ветер в голове гуляет и пляшет на арбате», как говорили прилипчивые бабки, которым правила приличия и границы личной жизни было неведомо, только они начинали липнуть к Кавински как к молодому человеку, разглядев в нём что-то хорошее.       А хорошего в нём было мало.       Кавински из всех своих друзей был самым свирепым, если злился – чего только стоило его поведение в первые месяцы после потери Ваньиня. Блондин вместо совей собаки готов был облаять кого угодно, да и покусать был не прочь, и вся эта агрессия спала только позже, но вслед началась беспросветная апатия.       Казалось, он уже должен привыкнуть к тому, что по жизни его то и дело штормило, но…       «Мне не хочется тягомотного спокойствия, но и не хочется постоянно ловить невротические спазмы. Мне опять нужно что-то среднее. Но пока я живу в какой-то больной фантазии-маятнике, который никогда не останавливается посредине».       Судьба, однако, на его просьбы и пожелания плевать хотела.       Альт-Сити накрыло густым дымом и вечерней теменью. Редкие фонари на улицах слабо освещали пустынные тротуары, скоро комендантский час – бродят разве что бездомные или те, у кого дома находятся близко. В одном из заброшенных складов на окраине, где когда-то хранили товары, а теперь только сгнивают остатки старых ящиков, собралась одна из молодых преступных групп, которым нечем было потягаться с Кавински и всей системой, работавшей на него, кроме как количеством идиотов и обалдуев.       В центре помещения стоял высокий мужчина с короткой стрижкой и татуировками на руках, криминальный авторитет, которого недавно начала разыскивать Полиция – какой же это был повод для гордости. По крайней мере, он так искренне считал. Лицо было изможденным, но гордость не позволяла ему опустить голову. Он и повёл остальных за собой.       − Эй, блондинчик, − с ухмылкой на лице, постепенно за ним столпилась гуща людей, все как на подбор, руки в карманы, сигареты в зубы и, если о будущем, билет в один конец на скорую руку. Кавински повернул на них голову, и по его выражению лица можно было прочитать лишь» «Чё? Это ещё кто?». Но внимание он обратил, что и было целью. Правда, после он сразу потерял интерес и продолжил отвечать на сообщения в ожидании такси. − Слушай, Винс, − до него очень сильно хотели докопаться. − Мы тут собрались не просто так. Ты понимаешь… Ты стал слишком большим куском мяса для нашей стаи? – бывший наблюдатель чуть не заржал в голос от таких литературных изысков в речи уличного хулигана. − Мы не можем позволить тебе продолжать делать то, что ты делаешь, − пока информация была настолько скучной, что Винс пропускал её мимо ушей. Он и молчал, после отвлёкся от переписки и посмотрел на орду сбоку от себя.       − Вы стая, потому что крутые и с волками себя ассоциируете? Ты просто выглядишь так, будто не стаю свою вывел, а детей на утренник, − острый язык ему ещё аукнется. На него чуть тут же не полетели с кулаками, но татуированный остановил, стараясь сохранять статус.       − Ты думал, что можешь просто так давить на мелких? − продолжал, − Постоянно шпыняешь нас, полицаям и депесам сдаёшь, а сам лаврами своего бывшего алгоритма пользуешься…       − Грех не пользоваться, − на полуслове.       − Сразу ясно, бывший государственный служащий – лишь бы былаболить… − ухмыляясь, незаметно для Винса поднимая арматуру в воздух. − Мы здесь для того, чтобы показать тебе, кто здесь главный.       Металлом огрело по голове резко, но не так больно, как бы могло. Телефон выпал из рук, от шеи разошлось по всему телу – он потерял контроль.       В этот же момент Винс понял: «Блять, проебался…».       Они начали медленно приближаться, кучковаться, утаскивая под руки тело с ватными руками и ногами в проулок. Лица выражали решимость. Внезапно один из них, высокий и мускулистый, сделал шаг вперед и ударил Винса, прижатого к стенке, в живот. Тот согнулся пополам, но не упал, стиснув зубы и поднимая взгляд на непутёвую шайку.       − До смерти меня сейчас мутузить будете? – сквозь боль.       − Ой, как мило! − усмешка. − Но ты не понимаешь, что это не просто разговор. Это предупреждение.       Словно по сигналу, остальные начали атаковать. Удары сыпались со всех сторон: кулаки, дубинки, ногти − все шло в ход. Винс пытался защищаться, уклоняться головой и телом, но силы были неравны. Каждый новый удар заставлял его тело дрожать от боли, сознание постепенно начинало затуманиваться.       Он понимал, что время истекает, с каждым ударом теряя сознание всё больше и больше.       В какой-то момент почувствовал, как колени подгибаются, и он падает на пол. Бандиты не останавливались − они продолжали избивать его, словно это был ритуал.       − Дайте ему понять! – громогласный крик. − Пусть он знает, что мы не шутим!       Наконец, один из них остановился и посмотрел на своего босса.       − Может быть, хватит? Он уже не может больше.       «О! Какая добродетель! – с иронией и про себя, не в состоянии произнести вслух. – Может. Ещё до скорой подбросите?»       Татуированный покачал головой, ещё и нахмурился, скрестив руки.       − Ты хочешь, чтобы нас и дальше за людей не считали? Бей его, бей, я сказал, всю дурь выбей, − сквозь зубы, отдавая приказ молодняку, он хватил того за волосы и за них же швырнул в сторону Винса.       Винс лежал на бетонке, дыхание стало прерывистым. Во рту вовсю кровило, вкус железа стал до ужаса ярким. Едва ли он мог вздохнуть – пару рёбер ему точно сломали. «В таком уёбищном состоянии я давно не был… Кажется, меня даже Инспектор Войд так не бил, с-сука… Главное инвалидом не остаться. А уж разберусь я с этими потом, Он хоть и не представился, что умно, но в лицо я его запомнил, а на телефоне включил диктофон, там по голосу всё быстро пройдёт. Как же неприятно быть уязвимым, оказывается, чувствую себя… Ладно, чего там, ничего уже не чувствую, адреналин херачит, наверное».       − Ты знаешь, что будет дальше? − спросили, наклоняясь к Винсу, поднимая за волосы, оттягивая их. На бетон капала с носа багряная кровь, гематомы на лице были уже хорошо видны. − Ты будешь лежать здесь и мучиться. А потом мы просто оставим тебя на улице, как ты оставлял наших.       Вместо вменяемого и внятного ответа Винс только кашлянул, выхаркнув из рта лишнюю кровь.       Снова ударили его по лицу.       − Это за то, что не даёшь чёткого ответа… Парни, заканчивайте!       Знакомый мужской голос издалека громко произносит:       − Нет. Можете даже не начинать, − Лев начинает стрелять по каждому.       В ушах звенит и шумит от каждой выпущенной пули, от криков толпы, которая только что избила его до полусмерти и криков редких прохожих. Очень удобно оказалось то, что они загнали Кавински меж двух домов – им и самим оттуда не выйти, поэтому пальба даётся легко, да и заканчивается быстро. Нет мыслей о том, что это слишком жестоко к уличным хулиганам – они разбойники, а этого достаточно для стирания, но Льву можно и по своему усмотрению ликвидировать – он не простой служащий Империи с пистолетом.       После того, как выстрелы закончились, тяжёлые сапоги подошли к Винсу.       − Похоже, у вас тут вечеринка без меня была. Чего не позвал? − произнёс бодрым голосом, присаживаясь на корточки.       Винс перевернулся с пуза на спину и лёг звёздочкой из последних сил. На половину лица у него была кровь из носа, на вторую половину синяки и шишки. Он просто пытался дышать, еле как положив руку на живот и простонав при этом.       − Не переживай, я вызвал скорую и катафалки. Ты главное не в ту машину не ляг, − усмешка. – Ты там живой вообще? Хоть промычи ещё. − Мычание Лев услышал, потом поднялся на ноги и пошёл за телефоном Винса, который был почти разломлен пополам. – Думаю, нет смысла выключать диктофон, да? Да и запись нам уже не понадобится, − он бережено протёр экран от крошек. – Вот тебе и подарок на День Рождения. Ты главное не торопись с Богинями видеться, − добрая усмешка.       − Одну я бы не прочь увидеть… − это было единственное, что Кавински успел сказать до того, как окружающий мир погрузился в звуки сирен, а потом и темноту.       − Кого ты имел ввиду? – Лев сидел напротив, накинув на мускулистые плечи белый халат.       − Да так. Не обращай внимания. Мозги поплыли после того, как мне въебали куда только можно, − с сухостью в горле, потягиваясь дрожащей рукой за стаканом, который Лев ему подал сам.       − А мне казалось, ты вполне был в разуме и сознании. Колись давай, − так слабо, как только мог, он ударил Кавински по плечу кулаком.       − Да нет никого… Точнее, её нет, о ком я думал, − было плохой идеей говорить об этом Льву.       − Ты общаешься с человеком, у которого есть доступ почти ко всем записям в Империи. Если хочешь – найдём, − а вот Лёва не унывал, в отличие от помятого Винса.       − Я уже пробовал. Привиделось. Наверное, − после глотка воды, облизывая губы.       − Как выглядела там твоя богиня? – вопрос был задан опрометчиво, Лев не ожидал такой реакции. Какую это вызвало в Кавински, который тотчас оживился, зарделся. Даже попытался завести руку за спину, но под собственное шипение прервал попытку.       − Дай бумажку и карандаш, − всё же попросил.       То, с каким терпением и трепетом Кавински корпел над карандашным рисунком неизвестной девушки, Лев не упустил. «Мозг не умеет придумывать новые лица, он видел её где-то. Возможно, не помнит, если это было мимолётно».       Пальцы болели, дрожали, карандаш вываливался из рук раз пять, но Винс упорно продолжал вырисовывать точные линии девичьего лица – чёлку, глаза, дошёл даже до шеи, груди, талии… Чего-то не хватало, и он заштриховал тёмным глаза.