Гроздь винограда

Hello, from the dark side in, Does anybody here wanna be my friend? Want it all to end, Tell me when the fuck is it all gon' end? Voices in my head telling me I'm gonna end up dead (*)

Эдвард увеличил громкость стерео и приоткрыл окно автомобиля, впуская в салон холодный воздух. Тут же волосы устроили беспорядок на голове, и несколько прядей спадали на глаза и перекрывали видимость дороги. Остановил автомобиль на светофоре и забрал пятернёй волосы назад. Краем глаза обратил внимание на навигатор, что показывал мили и время, потраченное на поездку от Кембриджа до Лондона. Оставалось примерно десять минут, и он увидит ненавистный дом, ненавистную морду Райдера и странноватую весёлость матери. Морально был готов к печальному зрелищу, однако не спешил ускорять автомобиль. Незапланированные поездки всегда выбивали из колеи, тем более, если это нежеланные поездки. Так, встреча с чёртовым Райдером и матерью должна была случиться накануне Рождества, и преодолевать расстояние в шестьдесят четыре мили Эдвард планировал с Рози. Компания девушки в последнее время сильно выручала, особенно при встрече с Райдером. Он вдруг становился милейшим человеком на свете, да и мать по-настоящему улыбалась, довольствуясь затишьем. Благодаря девушке Эдвард позабыл, что после затишья неминуема буря, которую он благополучно обходил стороной под руку с мисс Свон. Потому просьба матери приехать на несколько дней раньше посеяла в душе ростки беспокойства. Ещё год назад подобная просьба не вызвала ничего, кроме желания быстрее разделаться с сессией и поспешить «на помощь» к родительнице. Сейчас же не покидало беспокойство. Возможно, дело в свадьбе. Точнее в её подготовке, которая затянулась из-за намерений миссис Свон устроить грандиозный праздник, а Энн настаивала на скромном торжестве. Поддержку ни в семействе невесты, ни в собственном муже не нашла, а на поддержку сына не обратила внимания. Свадьбу пришлось отложить с ноября месяца на конец зимы. Эдвард беспокоился. Автомобиль остановился у откатных филенчатых ворот, и оглушительный сигнал раздался по всей территории спального района Лондона. Да, вышло не слишком добродушно по отношению к соседям, но молодой человек полностью переложил вину за содеянное на зевак-охранников. Дом чёртового Райдера собрал в себя архитектурные элементы георгианской стилистики. Доминантой трёхэтажного здания стал центральный входной портал, образованный широкой лестницей и арочным проёмом с круглыми колоннами. Впечатление производил и многогранный эркер, что был панорамно остеклён и выходил на открытую, озеленённую площадку. Эдвард покинул автомобиль и обвёл дом хмурым взглядом. Импозантности в Райдере предостаточно, потому он неустанно любил производить впечатление, как своей лживой породой, так и величественной архитектурой дома. Чего стоили устремлённые вверх шпиля, которые имели угрожающе заострённую форму и украшали периметр кровли, венчая всё строение. Эдвард натянул на лицо улыбку и вошёл в дом, наперёд зная, что мать будет встречать у самого порога. Какого же было удивление, когда за дверью никого, кроме уродливых статуй и вычурных картин не увидел. — Ма-а-м, — подозрительно протянул, вышагивая по прихожей, и усмехнулся, когда улыбчивое лицо матери выглянула из-за угла: — Эдвард дома! — радостно воскликнула, даже не подозревая, насколько сильно слово «дом» покоробило парня. — Как добрался? — Ужасно голодный, — сжал хрупкие плечики матери в объятьях и заглянул в столовую. В конце длинного стола, что стоял в центре комнаты, была организована скромная сервировка: тарелка пирога, заварочный чайник, две кружки и вазочка с сахаром. — Я испекла твой любимый пирог. Когда этот пирог успел стать любимым Эдварда? Он точно такого не говорил, но расстраивать женщину не стал. Лишь лукаво поглядел: — Ма-а-м, мне можешь не лгать. Этот пирог — визитная карточка пекарни, что находится на окраине города. Лицо женщины покрылось румянцем, и парень поспешил поцеловать её в щёчку: — Я никому не скажу. Мы же команда — своих не выдаём, м-м? Энн поглядела на сына странным взглядом, которого он не смог прочитать, и мягко улыбнулась: — Попьём вместе чай? Только сначала зайди к Симусу. — Сначала поем, а то испорчу себе аппетит. — Пожалуйста, — погладила парня по щеке и отступила. — Не хорошо. Надо поздороваться с Симусом. Эдвард закатил глаза, но не стал настаивать на своём. Прекрасно знал загоны матери и её талант нервничать по пустякам, потому большим шагом направился вверх по широкой лестнице, что уводила прямиком в кабинет Райдера. Если чай остынет, он возненавидит чёртова Райдера ещё больше. Остановился напротив двери и, приготовившись ко встрече с мужчиной, постучал. Не посчитал нужным дождаться разрешения войти и открыл дверь, чтобы увидеть стоящего у панорамного окна Райдера. Его силуэт затмевал лучи солнца, отчего они преломлялись и зигзагами уродовали стены кабинета. Жуткое зрелище. Эдвард уже открыл рот, чтобы сообщить о своём приезде, но увидел на диване двух незнакомцев. — Кажется, я невовремя, — с притворным сожалением заметил и успел ощутить на языке вкус пирога и горячего чая, к которым намеривался поспешить. Однако голос Райдера остановил: — Ты как раз кстати, — не развернулся лицом к парню, который едва ли удержался от чертыханья во всеуслышание и закрыл дверь. Конечно, не рассчитывал на тёплый приём, но лицезреть затылок Мудака сомнительная альтернатива остывающему завтраку. Райдер посмотрел на мужчин, облачённых в тактическую униформу, и кивнул, отчего они тут же, по команде, поднялись на ноги: — Только лицо не заденьте. Эдвард непонимающе уставился на двинувшихся к выходу незнакомцев и отступил от двери, дабы не преграждать путь этим амбалам. Новая охрана, что ли? Однако непонимание лишь усилилось, когда дверь осталась плотно закрытой, а личные границы вдруг разрушились. Непонимание, удивление, переросшее в шоке, — коктейль эмоций взорвался одновременно с духом, что вышиб стольной удар кулака в солнечное сплетение. Парень согнулся пополам и глухо выдохнул, претерпевая физическую встряску от неожиданного удара и происходящего безумия, что не укладывалось в голове. Из-за боли не сумел сложить дважды два, а новый поток ударов, на этот раз пришедших на поясницу со стороны почек, вовсе лишил способности соображать. Повалился на пол и прикрыл голову руками, позабыв о ранее брошенных словах Райдера. Не трогать лицо, значит, не бить по голове тоже? Тогда почему болела не только грудная клетка, колотило не только ноги, но и голова раскалывалась на две части. Так мучительно больно раскалывалась, будто массивная подошва армейских ботинок впечатывалась в затылок, когда на деле перемалывала рёбра. — Достаточно, ребята. Стоило ударам прекратиться, как Эдвард услышал собственный стон. Глухой и хриплый. Попытался подняться, но резкие спазмы в спине и грудной клетке не позволили изменить позу эмбриона. Ощущения такие, будто органы взбили миксером и оставили настаиваться. Закашлял и прикрыл рот ладонью. Крови не было, но рот свело от металлического вкуса. Нос щекотало от запаха железа. — Ну, сопляк, как ощущения? — Ублюдок, — прохрипел и поморщился от боли в рёбрах. — Что это значит? Райдер навис сверху и гаденько улыбнулся: — Напоминание о твоём месте, щенок. Вздумал меня надурить? Шантажировать? — присел на кресло, что стояла у его стола, и не сводил маслянистых глазёнок с парня. — Какой же ты глупый, Эд, и наивный. Эдварду всё-таки удалось принять сидячее положение, но руки никак не могли оторваться от живота. Казалось, если разжать «объятия», то все органы вывалятся к чёрту на радость Райдера. — Сначала ты разозлил меня, а после я от души посмеялся. Квартира в Манчестере? Глупый мальчишка! Принс замер и неверующе уставился прямо перед собой. Нет. Нет. Нет. — Что…? — Ты подумал, что Энн променяет перинку, брендовые шмотки, дорогие побрякушки на то, чтобы переехать в захолустную комнату в самом убогом районе Манчестера вместе с недалёким отпрыском? — мужчина коротко хохотнул. — Вернее будет сказать не «переехала», а «сбежала». Конечно, похвально, что ты веришь в силу материнской любви, но-о-о зачем переоценивать её? Или ты переоцениваешь себя? Эдвард не дышал. Не потому, что не мог из-за болезненной пульсации в лёгких, а потому что не хотел. Лучше задохнуться и более не иметь возможности жить в гнилье под названием «реальный мир». Только и мог, что пялиться в подлокотник кресла, по которому постукивали пальцы мужчины. Тук. Тук. Тук. Предательство ударило сильнее, чем амбалы в униформе. Физическую боль возможно перетерпеть, а раны залечить. А что делать с предательством единственного человека, ради которого затевалось всё? Из-за которого всё имело смысл. — В любом случае, ты выставил себя глупцом. Ничего удивительного. Итак, со свистулькой мистер Свон разберётся сам, а у тебя всего лишь два варианта. Райдер издевательски помахал рукой перед лицом молодого человека, который впервые за несколько минут моргнул. — Первый вариант: ты вымаливаешь прощение и впредь подаёшь голос только по моей команде. Второй вариант — ты исчезаешь, — гадливо усмехнулся и похлопал неподвижного парня по плечу. — Так как ты у нас парень недалёкий, я дам тебе время на раздумье. Теперь проваливай! Не с первой попытки удалось подняться на ноги. Райдер, конечно, довольствовался мучениями Эдварда, с которыми тот проковылял до двери и с предательским стоном покинул кабинет. Выпрямился и поморщился, прижимая руку к боку со стороны сердца. Внутренние органы горели огнём, но даже это пламя не сравнимо с тем, что почувствовал при виде матери. Она сидела на том же месте, казалось, с тех пор и не двигалась. Только пальцами расправляла кружевную салфетку: то ли справляясь с нервами, то ли искренне пребывая в неудовольствии от помятой ткани. Эдвард прошёл к столу и, сдерживая стон боли, присел на стул. — Чай не успел остыть, — проговорила мать и открыла вазочку с сахаром. — Три ложечки, как ты любишь? Эдвард качнул головой и, подняв кружку, тут же поставил обратно. Дикая тряска пальцев грозила неминуемым пятном на скатерти. — Что ты наделала? Энн вздрогнула и подняла слезливый взгляд на сына: — Эдвард, я хочу для тебя только лучшего… — Ты рассказала всё Райдеру. — Без Симуса нам будет сложно. Он же во всём нам помогает: ты учишься в одном из самых престижных университетов мира, я понемногу прихожу в себя после… Удар кулака о поверхность стола заставил женщину запнуться и испуганно уставиться на сына. — Хватит симулировать! — Эдвард… — Ты предала меня, — процедил, превозмогая боль от побоев. Мать била сильнее. — Пойми же, Симус нам необходим. Уже столько лет он рядом, как его оставить? — Тебе. Он необходим тебе. Тишина в ответ подобна выстрелу в висок. Эдвард закрыл лицо ладонями и зажмурился, отказываясь верить чёртовой тишине. Мать должна, просто обязана переубедить, оправдаться, сделать всё возможное, чтобы он простил предательство. Он простит. «Только скажи…». Тишина затянулась. Парень потёр лицо, отказываясь признавать влажность на пальцах, и обречённо повторил: — Ты предала меня. Ты предала отца, и ты… — Дин мёртв. Если бы Эдвард не сидел на стуле, то непременно свалился на чёртову плитку пола. Расшиб голову в кровавую жижу и чувствовал себя намного живее, чем в эту самую минуту. — Твой отец умер восемь лет назад. «Семь лет и пять месяцев назад». — Но жизнь продолжается, Эдвард. Давно пора…пора отпустить его. Лицо женщины расплылось перед глазами, и Принс заставил себя моргнуть. Режущая боль сопровождалась выделением слезы, и Эдвард не пытался скрыть слабость. Хотел, чтобы мать видела и знала, насколько болезненны её слова. Насколько безжалостно они уничтожали любовь, веру, надежду. То, что он так старательно оберегал. — Тебе станет легче, как только ты отпустишь. Поднялся из-за стола и лихорадочно вытер лицо рукавом свитера. — Эдвард, отпусти… — Мне… мне надо прогуляться. Прошёл к выходу из столовой и не подумал посмотреть на женщину, что продолжала мять в пальцах салфетку. — Обещаешь подумать над моими словами? Эдвард чуть не споткнулся о собственные ноги. Она не понимала. Кажется, она искренне не понимала. Когда это случилось? В какой момент он её потерял? — Я не пью чай с тремя ложками сахара, мама. Никогда не пил с сахаром. Оставил связку ключей на тумбочке в прихожей и вышел из дома, неосознанно замедляя шаг на ступеньках крыльца. Ещё один шанс? Что бы то ни было, им не воспользовались.

***

Писк треклятого автоответчика вынудил возвести глаза к небу: — Роуз, перезвони при первой же возможности. Надо обязательно поговорить, — дёрнул на себя дверь и вошёл в едва освещённое заведение. — И, пожалуйста, не волнуйся. Сваливай всё на меня! Прежде чем подойти к барной стойке, около которой дожидалась знакомая миловидная девушка, тепло проговорил в динамик: — Береги себя, Роуз. Жду звонка! Музыкальная группа заканчивала свою программу на сцене паба, который стал для них новой площадкой. По словам фронтмена, «Сокол» изжил себя, и необходимо подыскивать аудиторию среди жителей «элитных» районов Кембриджа. Да, это заведение отличалось, как минимум, дорогим интерьером и посетителями, которым не требовалось намекать на чаевые. Преобладание красных и чёрных цветов в лакированной мебели и приглушённый свет в своей совокупности создавали интимную атмосферу. В этом пабе вероятность нарваться на пьяниц и драчунов сведена к нулю, потому что грозного вида охрана стояла у входа с металлоискателем и внимательно следила за обстановкой внутри. — Выглядишь паршиво, — заметила Луиза и протянула стакан виски. — Чувствую себя ещё хуже, — благодарно отсалютовал напитком и одним глотком осушил до последней капли. Сел на барный стул и, поставив локти на поверхность барной стойки, прижал ладони к ноющим вискам. Провёл три часа жизни в убогом автобусе, которому давно пора на свалку или, хотя бы, на тщательный осмотр с последующим ремонтом. Поездка выдалась ужасной не только из-за грохота мотора, сломанного кресла и отвратного запаха бензина, а во многом благодаря тому холоду, что сковал внутренности. Холод заставлял каждую минуту вздрагивать всем телом, будто сидел на электрическом стуле. Холод вызывал немоту пальцев рук и ног. Холод вынуждал обхватывать озябшие плечи руками, лишь бы унять дикий озноб. Судя по наряду Лу, что состоял из кроп-топа и юбки, в пабе более чем тепло. И судя по встревоженному взгляду, парня лихорадило не на шутку. — Держи, — протянула ещё одну порцию горячительного напитка, которого постигла участь предшественника. — Может, пройдёшь в гримёрку? Там удобный диван и есть тёплый плед. Эдвард отрывисто мотнул головой: — Здесь неплохо. — Могу чем-нибудь помочь? Будь другая ситуация, он бы непременно раздражился на проявление заботы. Однако сейчас не был способен ни на злость, ни на раздражение, ни на что, кроме бесконечного ощущения холода. Пугающего холода. — Поторопи Генри, — попросил и не посмотрел на невесту друга, потому что не хотел, чтобы она лишний раз видела его красный взгляд. За чёртову слабость он обязательно проклянёт себя и не раз. Сейчас же дал знак бармену повторить заказ.  Алкоголь пытливо разжигал тепло в теле, но все старания ограничивались едва ощутимым щекотанием в области грудной клетке. Эдвард разочарованно покрутил в пальцах стакан и замер, зацепившись взглядом за безымянный палец. Точнее за кольцо, в котором не было смысла. Никогда не было. Снял обручальное кольцо и крутанул металл, отчего он пролетел по всей поверхности барной стойки, ударился о преграду в виде широкой ладони. Генри задумчиво поглядел на кольцо и сжал в кулаке. — Как ты? — риторический вопрос слетел с языка, и парень присел на барный стул. — Алкоголь не лучшее решение. — Твоя невеста меня споила. — Лу не знает иного способа поддержки, — хмыкнул Генри и с долей сожаления признался. — Из меня тоже поддержка не очень. Эдвард перевёл взгляд с кубиков льда, что покоились на дне стакана, на единственного друга. На единственного друга, который ответил на звонок после третьего гудка и выслушал нытьё. Даже не перебил, не испустил нетерпеливого вздоха, а только назвал адрес и попросил приехать первым же рейсом. — Ты умеешь слушать, — похвалил Эдвард. — Большего мне не надо. Вибрация мобильного телефона заставила парня быстро разблокировать экран в надежде, что Роуз дала о себе знать. Однако ничего, кроме треклятого спама, не обнаружил. С разочарование убрал телефон в карман джинсов и запустил пальцы рук в волосы. Неопределённость, неизвестность и этот жуткий холод, — всё пугало. — Мать не звонила? — осторожно спросил Генри, на что Принс глухо усмехнулся: — Настрочила сообщение, но я его не прочитал, — признался и закрыл лицо ладонями. — Почему, Генри? Почему она выбрала Райдера? Я же обещал, что всё будет хорошо. Потерпеть оставалось совсем немного: я заработал бы денег, купил всё, чего она только пожелала бы. Чёртовы платья, украшения, поездки на острова… На что там ещё тратил деньги Райдер? Я бы потратил больше, только бы она была счастлива. Была со мной. Вытер глаза тыльной стороной ладони и лишил стакан содержимого, после чего наблюдал, как оперативно сработал бармен. Новая порция наполнена до краёв. — Я всегда выбирал её, даже не задумывался. Она же, не колеблясь, сдала меня Райдеру. Почему? — уставился на печатки на собственных пальцах и задумчиво произнёс. — Я размышлял в дороге… Да, из меня выдался не лучший сын: часто отговаривал, повышал голос, бывало, говорил грубости. Но я всегда был на её стороне. Передрался со всеми мальчишками, обругал всех соседей, что косо смотрели на мать, которая пренебрегла трауром и так скоро вышла замуж во второй раз. Я сам не одобрял её поступки, но никогда и мысли не допускал, чтобы бросить. Она — единственный родной мне человек. Больше никого нет. — В её решении нет твоей вины, Эд, — осторожно проговорил Кинг, когда друг замолк на несколько минут. — Теперь же я один, — подытожил Эдвард. — Как бы убого и мыльно не звучало, но я реально один. Ни отца, ни матери. Кто мне позвонит, если я сегодня задержусь в этом чёртовом пабе и не приду домой? — глухой смешок вырвался из горла. — А где мой дом? — Я позвоню. Генри сжал пальцами плечо друга: — Митч, Адам, Лу, Клэр и Сара позвонят. Посмотрел на музыкальную группу, что разместилась неподалёку от сцены, и слабо улыбнулся. Не потому, что хотел улыбаться, а просто не знал, как иначе отреагировать на слова фронтмена. — На худой конец тебе всегда позвонит Блейк и поделится подробностями своей личной жизни. Тут Эдвард не выдержал — рассмеялся. Смешинки быстро потонули в глотке алкоголя, и неодобрительный взгляд Генри не заставил себя долго ждать. Принс понимал, что алкоголь — плохой способ справиться с гнетущими мыслями, ведь толку от него никакого. Не справлялся ни с холодом, сковавшим тело, ни с эмоциями, что выходили из-под контроля влажными подтёками под глазами. Как раньше он справлялся с болью? Обращался к музыке. Но как побороть такой новый вид боли? Такой мучительной, такой пугающей и всеобъемлющей. Эдвард неловко кивнул в сторону сцены: — Через сколько выходите? — Пятнадцать минут в запасе у нас есть. Кивнул и обвёл взглядом приготовленную к выступлению аппаратуру. Пошевелил онемевшими пальцами, как если бы примеривался к струнам гитары, и усмехнулся. Усмехнулся собственному воображению, которое вдруг переместило его на сцену и дало в руки музыкальный инструмент. Будет легче и в этом случае? — Что скажешь, если я напрошусь к вам? — Скажу, что это отличная идея. И ребята, уверен, обрадуются, — Генри с нескрываемой долей облегчения улыбнулся. — Что будем играть? Эдвард долго смотрел на сцену, пока из горла не вырвался истеричный ответ: — Не знаю, — растерянно развёл руками. — Я не знаю, что исполнять. — Эд… — Отец говорил, что будет первым моим слушателем, первым купит билет на концерт, будет первым зрителем. Он…умер. И тогда я пообещал себе, что не выйду на сцену. Потому что отец не стал ни первым слушателем, ни зрителем, его просто не стало. — Отца нет, и во мне нет уверенности. Понимаешь? Навряд ли, Генри понимал. Возможно, только догадывался. Однако Эдвард не ждал ответа, ведь единственное, что было необходимо — озвучивать гнетущие мысли. Иначе они прогрызут мозг, подобно зомби из фильмов ужасов. — Родные никогда не умирают, — уверенно проговорил Генри, физически ощущая неуверенность друга. — Они живут рядом с теми, кто помнит их и любит. Похлопал Эдварда по плечу и, поднявшись на ноги, двинулся в сторону своей группы. Пятнадцать минут или даже меньше осталось до выступления, и парень никак не мог решиться последовать за другом. Столики в пабе погрязли в сумерках, которые прерывались белым светом прожекторов, обращённых на сцену. Посетители не спешили разделываться с напитками, напротив, планировали растянуть удовольствие и насладиться приятной атмосферой, музыкой. Эдвард перехватил выжидающий взгляд Генри и, поколебавшись в последний раз, двинулся к сцене. — Ты справишься? Кивнул, как если бы был уверен в собственных силах. Не публика его пугала. Казалось, вовсе не обращал внимания на зрителей, что с любопытством наблюдали за ним. То, как неспешно взял гитару, настроил подставку микрофона под свой рост, убедился в исправности аппаратуры и…заиграл. Не смотрел на людей, не замечал обращённых глаз, а вглядывался вдаль, что расплывалась в свете прожекторов. Белый свет должен слепить глаза, но ничего подобного не происходило. Напротив, режущая боль утихла и стало легче моргать непрошенную влажность. — «Просто перестань плакать, Это знамение времени. Добро пожаловать на последнее шоу»(1). Пятнадцатилетний Эдвард не испытывал стыд из-за подслушанного разговора. Теперь стало очевидны слёзы матери, которые не прекращали течь по её серому от недосыпа лицу. Завтра. Завтра отец умрёт. Или сегодня вечером. Врач не давал гарантий — болезнь не предполагала никаких гарантий. — «Ты неплохо выглядишь здесь, внизу, Хотя на самом деле тебе так плохо»(2). Пятнадцатилетний Эдвард застыл в дверном проёме палаты отца. Смотрел, как мать сидела на краю больничной койки и не отрывала влажных губ от худых рук мужчины. Его ноги, его руки, его лицо, — всё его тело выглядело неестественно исхудалым. Эдвард никогда прежде не видел такой худобы. Тем более не мог представить, что когда-нибудь увидит отца в такой…форме. — «Просто перестань плакать, Это знамение времени. Нам нужно покинуть это место». — Я тебя очень сильно люблю, Дин, — плакала мать, отчего пятнадцатилетний Эдвард опустил взгляд. Ему было неловко от слов матери и вида отца. Странные ощущения. Он знал, что уже завтра его мир изменится, но продолжал думать о разных глупостях. Эдвард не понимал, а мать понимала? Слёзы текли по лицу сильнее, чем прежде. Голос звучал надрывно, на каждом выдохе оставлял горький осадок. Это прощание? — Уже поздно, Энн, — голос отца, напротив, звучал слабо и тихо. — Возвращайтесь домой. — Мы завтра обязательно приедем. «Но ведь завтра уже не наступит, мама», — дивился Эдвард, следя за странным диалогом. Хотя она всегда так говорила, покидая палату. Отец же отговаривал от раннего визита, но всегда признавал, как рад присутствию семьи в тоскливой палате. Однако на этот раз сил не хватило на отговоры. Судорожный вздох — единственное, что услышал Эдвард. — Я попрошу врача усилить обезболивающее, — пообещала мать и вновь прильнула губами к косточкам на пальцах мужчины. — «Всё будет в порядке — Мне сказали, что конец уже близок. Нам нужно бежать отсюда»(3). Пятнадцатилетний Эдвард боязливо перевёл взгляд на мать, которая на трясущихся ногах двинулась к выходу. Пора уходить? Уже? Вздрогнул от прикосновения её дрожащей руки и уставился на отца. Осунувшееся лицо, неестественная бледность, пересохшие губы и залёгшая грусть на дне светло-зелёных глаз испугали парня. Застыл в дверном проёме и смотрел, как отец искал силы, чтобы заговорить: — Эдвард… Эдвард для чего-то кивнул и не решился подойти к отцу. Он выглядел так…незнакомо. Так по-другому. Вовсе не похож на самого себя. — Пока, пап. И неуверенно помахал рукой, одновременно растягивая губы в улыбке. — Пока… — «Помни, всё будет в порядке, Мы можем где-то снова встретиться, Где-то вдали отсюда»(4). Эдвард видел восторженные лица зрителей и слышал громкие аплодисменты. Он мечтал об этом с тех пор, как помнил себя. Стоять на сцене, исполнять свою музыку и петь свои песни. Получить одобрение. Признание таланта. Знать, что его музыка делает кого-то счастливее, а кому-то помогает справиться с несчастьем. Может, кто-то будет веселиться под его песни. Кто-то грустить. Может, музыка станет спасение, как стала спасением для него самого. Эдвард закрыл глаза, ощущая, как горячие слёзы сорвались с ресниц и разбились о сцену. Я люблю тебя, папа. И отпускаю.

***

Алиса застегнула чемодан и запихнула под кровать, вспоминая ворчание соседки. Её категорически не устраивало местоположение чемодана, что стоял за дверью в ванную комнату. Спорить с девушкой, которая не поборола симптомы пубертатного возраста, оказалось бесполезно. Потому Алиса без лишних скандалов собрала вещи и убрала чемодан. Завтра она уезжает домой на Рождество. Ещё никогда скорая встреча с родителями не воодушевляла настолько, что Алиса несколько минут сидела с улыбкой до ушей и в абсолютной тишине. Две недели она не увидит напыщенной соседки. Дне недели не увидит невинного личика Рози, до которой с большим трудом дошла истина — от её общества выворачивало наизнанку. В прямом смысле кишечник не справлялся с едой и выталкивал наружу, стоило в поле зрения показаться девушке. Но самое главное и радостное — Алиса не увидит Принса. Не услышит его голоса. Даже издали не заметит чёртову макушку со вьющимися волосами. Не почувствует пронзительный взгляд светло-зелёных глаз. Он смотрел. После их последней встречи, а именно после пощёчины, он не видел смысла скрываться. Смотрел в упор и не краснел, когда Алиса подлавливала его за пристальным рассматриванием. Две недели должно хватить, чтобы восстановить силы, эмоциональные барьеры и более-менее спокойно перенести последний семестр учёбы. А дальше…она и не вспомнит о годах, проведённых в общежитии на одном этаже с Принсем. Дальше будет легче и счастливо. Алиса с нетерпением ждала этого момента, потому не видела смысла скрывать улыбку. Однако спокойствие неожиданно прервал стук в дверь. Бросила взгляд на пустующую кровать соседки, которая ушла к подругам с ночёвкой, и с сомнением поджала губы. Она хорошо изучила повадки соседки — стучать в дверь не станет, как и Марина предпочитала бесцеремонно ввалиться в комнату. Другие личности — нежеланные гости, потому не было смысла отвлекаться и открывать дверь. Стук повторился. Может, комендант? Алиса в раздражении поднялась с кровати и подошла к двери. — Кто? — Эдвард. Девушка отшатнулась от двери, будто та была пропитана ядом, и любое прикосновение с кожей грозило неминуемой смертью. «Что за чёрт?» — Я тебя разбудил? — спустя минуту тишины спросил парень, и глаза Алисы расширились с ещё пущим эффектом. Сердце ушло в пятки при очередном стуке и голосе, что звучал непривычно тихо и скрипуче: — Прости, я не хотел тревожить твой сон. Девушка нахмурилась. Что-то было не так. Сам приход Принса подходил под критерий «не так», но его слова вовсе сбивали с толку. Осторожно подошла к двери и, поколебавшись, повернула ручку. Любопытство, будь оно неладное, взяло вверх над здравым смыслом. Последний взвыл от отчаяния. Эдвард стоял, прислонившись спиной к стене и задумчиво постукивал каблуком ботинок по полу. Не сразу заметил, что его приход возымел хоть какую-то реакцию от девушки, и продолжал что-то бурчать себе под нос. — Эдвард? Резко вскинул голову и осмотрел девушку таким взглядом, будто не он заявился к ней поздним вечером, а она нарушила его покой. — Голден… Нет, Алиса… Можно я буду называть тебя Алисой, м-м? Девушка не знала, отчего растерялась больше: от проблем с речевым аппаратом, от запаха алкоголя или от её имени, произнесённого устами Принса. — Это же моё имя. — Да-а, точно! Я иногда забываю, что тебя зовут Алиса, — хрипло рассмеялся парень и оттолкнулся от стены, но был вынужден вновь прислониться к ней плечом, чтобы сохранить равновесие. — У тебя красивая фамилия, знаешь? Голде-е-е-е-н! Девушка поморщилась при виде такого… Принса, и неверующе спросила: — Ты пьян? Глупый вопрос, но под стать глупой ситуации, которую учинил парень. Он нахмурился, как если бы всерьёз обдумывал ответ, и внезапно встретился лбом со стеной: — Вот же я кретин… Припёрся к тебе пьяным! Чёрт! Ты же не переносишь алкоголь с тех пор, как твой отец стал пьяницей… — глухо застонал и сильнее шибанул лбом о стену. — Нет-нет, я не хотел оскорблять. Твой папа лечится, не так ли? Он не пьяница, он просто…болеет! Алиса растерянно глядела на Принса и искренне не понимала, как ей поступить: закрыть дверь и надеяться, что он уйдёт? Но разве можно оставить его в таком…уязвимом состоянии? Надо звонить Дилану, срочно! — Я всегда поступаю неправильно, когда дело касается тебя, — продолжал бормотать Принс, заставляя девушку замереть с телефоном в руке. — Я столько сделал неправильно, потому что хотел, как лучше…для себя, — оторвал лоб от стены и посмотрел на застывшую девушку. — Забыл подумать, как лучше будет для тебя. Кретин! Громкий рык парня заставил Алису испуганно выглянуть в коридор в надежде не обнаружить посторонних ушей и с ужасом увидела несколько зевак, что слонялись от комнаты к комнате. — Эдвард, тише… — Я ошибся, Алиса. Даже не представляешь, как сильно я облажался! Девушка вжалась спиной в дверь и, не веря в собственные действия, ухватила пальцами за локоть молодого человека: — Заходи, только, пожалуйста, не шуми! Эдвард тут же умолк и буквально ввалился в комнату, едва ли не споткнувшись о собравшийся ковёр. Переступать ногами он явно разучился под действием убойной дозы алкоголя. Алисе и так было не комфортно в обществе Принса, а общество пьяного Принса вовсе сводило нервные клетки к нулю. — Так, ты пришёл, чтобы пожаловаться на жизнь? — предположила, когда молчание стало невыносимым. Эдвард то ли упал, то ли не очень аккуратно присел, но в итоге оказался на полу. Затылок с глухим стуком был встречен с дверной поверхностью. — Я пришёл, потому что больше не к кому идти, — видя недоверчивый взгляд девушки, вызывающе закивал и скривился. — Да-да, у меня есть Генри, у меня есть тупой сосед-баскетболист, есть вечно недотраханный Блейк… Но всегда хочется к тебе, Алиса. Теперь недоверие в голубых глазах стало очевидным. Алиса саркастически усмехнулась и показано принялась загибать пальцы: — Любимая невеста, любимая мамочка и отчим с особняком, с бассейном, скорее всего, с личной яхтой. Да-а, тебе некуда пойти. Эдвард устало прикрыл глаза: — Ты такая сука. Но я не злюсь на тебя. — Оу-у, премного благодарна. — Я понимаю твою злость и обиду. — Неужели? Эдвард открыл глаза и улыбнулся: — Ты такая очаровательная, когда язвишь. Девушка постаралась не обращать внимания на характерный взгляд, которым Принс прошёлся по всему её телу. Надо что-то делать и срочно. «Позвонить Дилану!» Вспомнила о телефоне в руке и уткнулась в экран, перелистывая контакты. Однако пальцы замерли, когда услышала следующее: — Я никогда не любил Роуз и никогда не полюблю. «Просто нажать на вызов! Всего лишь одно касание пальца…» — Она члены не любит. Алисы опешила: — Что? — Она лесбиянка. — Кто? — Роуз, — без колебаний ответил Эдвард и подтянул колени, чтобы поставить на них локти. — Роуз любит тебя, но взаимность ей не светит. Почему? Потому что тебе члены нравятся. Алиса в ужасе отступила от сбрендившего парня: — Ты не только перепил, но и выкурил какую-то гадость! Я звоню Дилану! Успела только отвернуться от парня, но не успела нажать на кнопку вызова, и ощутила тепло мужского тела за спиной. Алиса забыла важное правило — никогда не поворачивайся спиной к врагу, иначе придётся справляться с последствия. Так и она, охнув от неожиданной близости, позволила Эдварду выхватить из пальцев мобильный телефон и отбросить в сторону. Хорошо, что на кровать, хотя в тот момент последнее, что интересовало — сохранность средства связи. — Отойди! — Не звони ему, — прошептал Принс и сгрёб девушку в охапку, не позволяя ни развернуться, ни выставить руки, ни сдвинуться с места. — Пожалуйста, не звони Кларку. Дай мне несколько минут — я всё объясню. Ты узнаешь правду и станет легче. Всем нам станет легче. Алиса чувствовала на затылке горячее дыхание, а сама не дышала. Сложно вбирать в лёгкие воздух, когда тело сковано крепкими руками, спина горит от соприкосновения с жилистым телом, а голос парня выбивает почву из-под ног. — Какую правду? — О моей якобы счастливой семейке, о Роуз, о фиктивном браке. Я всё расскажу. И он рассказал. Начиная со дня, когда в их доме появился Райдер, и заканчивая возвращением в Кембридж после предательства матери. К слову, оковы были сброшены, и Алиса сидела на постели, подобрав под себя ноги, Эдвард же сидел рядом и пялился на стену, по которой «бегал» блик от уличного фонаря. Девушка внимательно слушала и не перебивала, только время от времени издавала громкий, прерывистый вздох. Вздох неодобрения, когда услышала о своей «нетерпимости» к нетрадиционным парам, и вздох сожаления, когда миссис Райдер отказалась уехать с сыном. Не смогла побороть улыбку, стоило Эдварду рассказать о сегодняшнем выступлении. Он исполнил песни на её любимые стихи, которые она перечитала не меньше десяти раз в те дни, когда бессовестно забрала себе тетрадку в тряпичном переплёте. — Стало легче, — признался Эдвард, вспоминая свои чувства после выступления. — До сих пор болит, но…легче. Алиса нерешительно протянула руку и погладила молодого человека по плечу, стараясь выразить поддержку. Без понятия, помогло или нет, но он как-то странно улыбнулся. Сама же Алиса не была способна на улыбку. Рассказ Эдварда вызвал гамму разных эмоций, и ухватиться за что-то одно оказалось невозможным. Облегчение? Радость? Злость? Обида? Всё смешалось, точно палитра красок в неумелых руках дилетанта. Клякса из чувств, что выразилась отрешённостью от внешнего мира. Эдвард вернул в мир спустя долгие минуты тишины, но не словами. С глухим стоном опустил голову на колени Алисы и прикрыл глаза, даже не подозревая, что невинным жестом вызвал влажность на ресницах. Осторожно запустила пятерню в волнистые волосы и беззвучно выдохнула, ощущая, как болезненно кольнуло в сердце. — Я должен был выбирать тебя. — Нет, — твёрдо произнесла девушка. — Ты с самого начала должен был сказать правду. — И выбрать тебя. — Ты не мог не попытаться помочь матери. Любой на твоём месте выбрал бы мать. Эдвард зажмурился и уткнулся лбом в острые коленки девушки: — Сегодня, когда я смотрел в её глаза, то подумал… — девушка с замираем сердца услышала тихий всхлип и сама не заметила, как заплакала. — … лучше бы она умерла, а не отец. — Эдвард! — ужаснулась и прикрыла ладошкой влажные губы парня, запрещая произносить страшные мысли вслух. — Пожалуйста, не говори так. — Знаю, — гортанный хрип. — Знаю, насколько ужасен. Ужасный сын, ужасный друг, ужасный парень. Алиса упорно мотнула головой и прижалась губами к уху молодого человека: — Ты замечательный сын, — прошептала, стараясь не дрожать голосом. — Ты был моим первым и лучшим другом, а время, что мы с тобой встречались… я была счастлива. Чтобы между нами не происходило, я никогда не пожалею об этом времени. Эдвард попытался приподняться, но Голден намеренно укрыла его голову руками, всё также не отрывая губ от мочки уха. Крепко-крепко зажмурилась. — Ты же любишь меня, Алиса? Яркие вспышки замелькали перед глазами от перенапряжения. — Уже поздно, Эдвард. Можешь спать здесь. — Мне было очень плохо без тебя… — Пожалуйста, давай спать! — взмолилась девушка. — Поговорим завтра. Тишина в ответ поспособствовала вздоху облегчения. Неизвестно, сколько прошло времени, когда дыхание Эдварда успокоилось, и сон настиг его опьянённое сознание.