Очередной скучный концерт

Леру Гастон «Призрак Оперы» MazM: The Phantom of the Opera
Слэш
Завершён
PG-13
Очередной скучный концерт
автор
Описание
Очередной скучный концерт, на который Ришар, по своему обыкновению, тащит Моншармена. Окажется ли этот концерт настолько скучным? Изменятся ли после него взаимоотношения директоров?
Примечания
Я... хочу... На концерт. Пригласить. Ой, чёрт, это же реплика Ришара... Кхм. Полагаю, здравствуйте. Приглашаю вас на очередной скучный концерт нашего достопочтенного композитора Фирмена Ришара. Да зазвучат гобои! Да замечется в воздухе рука дирижёра! Эх, щас бы на третий ряд в оперу, послушать прекрасные мелодии.... Приятного чтения, друзья.
Посвящение
МОЦАРТ ЖИИИИИИИИИИИВ

Музыка интимного содержания

Ришар часто приглашал Моншармена на свои концерты. Тот разумеется, имел право отказаться, но впоследствии перед ним предстала бы пренеприятнейшая совести картина: обиженный, пытающийся восполнить своё горе алкоголем, Фирмен, разорванные листы нот, разбросанные по всему кабинету, и напуганный Реми — реплики, обращённые к нему ранее, не отличались мягкостью. По этим довольно веским причинам Арман соглашался. В конце концов, под музыку можно было поспать. Да ещё и ненавязчиво опустить голову на плечо сидящего рядом Ришара — эх, романтика! Сейчас эти двое находились в непростых отношениях: тех самых, когда понимаешь, что тебе отвечают взаимностью, но боишься сделать что-то не так. Они всё ещё думали, будто просто друзья. Даже когда при видениях призрака Моншармен бросался в объятия Ришара. Даже когда Моншармен, видя, что композитор засиделся на работе и давно спит, накрывал того пледом и не мог удержаться от поцелуя в лоб на прощание. Настало время действовать решительно! В эту субботу должен был состояться очередной концерт композитора. Но далеко не обычный! В чём же заключалась эта необычность? Ах, не спрашивайте! Ришар старался не думать об этом: густой румянец покрывал его пухлые щёки при одной мысли, что туда нужно будет пригласить ничего не подозревающего Моншармена… Так как Ришар имел обыкновение сообщать о своих концертах заранее, приглашение нельзя было откладывать: сегодня уже суббота, а следовательно, до этого волнующего мероприятия осталась всего неделя. Акт приглашения первый: хорошенько прорепетировав свою речь в коридоре перед кабинетом, при этом чуть не наткнувшись на какого-то то ли подслушивающего бормотания Фирмена, то ли идущего по своим делам работника театра, композитор наконец решился. Рука потянулась к ручке двери, и пытающийся унять краску на щеках Ришар нарочито важно прошествовал в кабинет. Он было направился к своему столу, но, картинно подняв указательный палец, будто что-то вспомнив, резко свернул в сторону Моншармена. Репетиции перед кабинетом в этом значительно помогли. Акт приглашения второй: (самый сложный из двух имеющихся) Ришар встал рядом со столом писателя и прочистил горло, чтобы обратить на себя внимание. Это произвело должный эффект — Моншармен поднял голову от записей новой главы мемуаров и вопросительно взглянул на композитора. — Да-а-а? — нехотя протянул он. — Ты что-то хотел, Ришар? Тот звучно сглотнул и собирался было сказать отрепетированный текст, но вышло нечто иное, да ещё голос полез на верхние ноты: — Я… Хотел бы… — он взглянул в сторону, ища поддержки, подсказки, — боже, да хоть чего-нибудь! — чтобы вспомнить текст или на худой конец нормально сформулировать мысли. Арман сменил вопросительный взгляд на скептический, пока не дождался следующих реплик друга: — На концерт. Приглашаю. Да… — Вышло отрывисто и неуверенно. Ещё и проклятый румянец залил щёки. Тьфу!.. Моншармен вздохнул, вновь увлёкся мемуарами и ответил на приглашение Фирмена согласием. Как же писатель устал от этих концертов! И на каждый обязательно нужно явиться, иначе этот обидчивый композитор впадёт в депрессию! Почему же расположение духа Фирмена зависит именно от согласия писателя? Об этом Арман задумывался, но когда решение этой загадки — чем являлись далеко не дружеские чувства Ришара — было всего в нескольких шагах, Моншармен пятился назад. От признания собственных чувств он также был недалёк. То же самое было и у Фирмена, только он был чуточку ближе к разгадке чудес в виде ни с того ни с сего краснеющих щёк и непослушания отрепетированных реплик. Не будь эта самая разгадка близка, не родились бы на свет мелодии, что уже были приготовлены к наверняка самому волнительному концерту в его жизни. Ришар вернулся за рабочее место и удержался от того, чтобы обнять стол: здесь, за этим предметом мебели, композитору спокойнее. Всё самое худшее позади, приглашение принято. Осталось пережить концерт. Впрочем, волноваться не о чем: оркестр достаточно хорошо отдрессирован. Всё должно пройти отлично. С этими мыслями Ришар занялся работой. Именно работой — не нотами. Вдруг Моншармен разозлится на композитора и не пойдёт на концерт?

***

А вот и долгожданная суббота! У Ришара с утра дрожат коленки, как у первоклашки. Внутри всё сжалось — ах, всего несколько часов до представления! Весь день композитор витал в облаках, дирижировал сам себе и напевал дорогие сердцу мелодии, не замечая косых взглядов друга. Моншармен, удивлённый виду композитора, — сегодня тот нацепил строгий чёрно-белый фрак, а не тёмно-зелёный, как всегда — и решительно ничего не понимал. Мысли об очередном скучном концерте сношались с догадками причин странного поведения друга, так что и те, и другие были неразборчивы. В чём же дело? Похоже, ответ найдётся непосредственно с началом концерта. Перед ним Ришар целиком погрузился в работу очередной просмотр концертной партитуры: из-за волнения композитор мог просто не сориентироваться во всех этих нотах, ритмах и октавах. Моншармен был недоволен: работа превыше всяких нот! Но всё ж вслух не возражал: перед концертом уткнуться в партитуру не грех. Да-да, даже в рабочее время. До начала считанные минуты. Фирмен удалился проверить оркестр и, возвратившись в кабинет, застал Моншармена полностью готовым. Директора поспешили в зал — один со сдерживаемыми порывами куда-нибудь убежать, а другой с бабочками в животе — волнение ничуть не уменьшилось. Так как теперь у директоров была своя опера, ничего не приходилось арендовать под концерты Ришара. Чертовски удобно: можно было просто спуститься из кабинета в зал и наслаждаться музыкой. Или, в случае Моншармена, скучать под неё. Партер был полон зрителями. Чёрт знает, можно ли их так назвать: на концертах не бывает особого зрелища; разумеется, за исключением дирижёра, у которого туда-сюда мечется рука в намерении помочь оркестру сориентироваться в ритме и порядке мелодий. Ложи ничуть не уступали местам перед сценой, также принимая гостей: дам в нарядных платьях и кавалеров во фраках. У последних из нарядного были только разноцветные бутоньерки, которые, впрочем, только подчёркивали индивидуальность каждого денди. По цвету можно было определить, кто перед тобой — подкаблучник или самостоятельный мужчина: первые носили цветок того же цвета, что и платье у дам, которых они сопровождали. Хотя, ещё неизвестно, кто кого сопровождал — дамы кавалеров или кавалеры дам. Сегодня опера с её изящными узорами, золотыми барельефами и огромной люстрой казалась Моншармену наискучнейшим зрелищем. Если рисунки на потолке ещё можно было порассматривать, то все эти златые колонны и отделки лож так осточертели, что не хотелось… не хотелось, в общем-то, ничего. Кроме как домой, к тишине и спокойствию. Свет вот-вот потушат, и директора поспешили на свои места в третьем ряду — по словам Ришара, с него лучше всего видно и слышно. Пока Моншармен пролезал на своё место, Ришар вдруг остановился. Увлечённый тем, чтобы не наступить никому на ногу, — сегодня у него не было настроения создавать кому-то неприятности — Арман не сразу понял, что друг не следует за ним. — А ты? — недоверчиво сдвинув брови, спросил Моншармен. — Нет, я сегодня не зритель… — Ришар смущённо потупил взгляд. Чёрт! Да, он сегодня не зритель. Ох, как же волнительно! Нет, спокойнее, спокойнее… Писатель что-то непонимающе проворчал и снова взялся пропихиваться между рядами, а композитор направился на сцену, к дирижёрскому месту. Походка его была неуверенна: волнение не отступало. Достав из кармана дирижёрскую палочку, Ришар поднялся по ступенькам. Оркестр встал, приветствуя дирижёра, и снова сел. Всё на месте, осталось лишь сказать приветствие зрителям, задать ритм и… Вздох. Всё определённо будет хорошо. Дирижёр повернулся к залу (тот затих) и, пытаясь унять волнение в голосе, громко провозгласил: — Дамы и месье! Спешу представить вам новый цикл мелодий композитора Фирмена Ришара, то есть мой, — добавил он. Румянец снова выполз на щёки Ришара: — Эти мелодии я посвящаю моему другу, Арману Моншармену. Фирмен волновался не перед большим скоплением людей, нет. Его волнение имело гораздо, гораздо большую причину: ему предстояло открыть душу. Через музыку. Пролить свет на все переживания и чувства. Для зрителей это не будет чем-то необычным, в отличии от… одного. Такого недоверчивого, хитрого, пакостного, но чертовски обаятельного и чувственного. Свет погас, и в зале сделался полумрак; на сцену направили прожектора. Ришар бросил взгляд на третий ряд: оттуда на него смотрели полные непонимания глаза. Успокоив себя мыслью, что скоро Моншармену всё станет ясно, дирижёр повернулся к оркестру. Взмах палочкой, и тромбоны начали свою партию; через мгновение к ним присоединились гобои, виолончели и литавры. Моншармен не был рад сюрпризу в первую очередь потому, что не понимал, что происходит. Второй причиной являлись вкусы Армана: музыка не совсем то, чем его можно было впечатлить. Она ему неинтересна, и Ришар прекрасно это знает! Но, с другой стороны, мог он сделать сюрприз по-другому? Он же ни в чём, кроме этих нот, и не разбирается. Ладно, что поделать, придётся наслаждаться тем, что есть. Хах, «наслаждаться»… Тоска смертная! Но что это? Стоило Моншармену прислушаться, как… как он почувствовал, что мурашки табором пробегают по его спине. Ч-что это ещё за фокусы? Как такое может быть от музыки? Тем не менее, чем больше Арман прислушивался, понимал: мелодии отнюдь не плохие. В них чувствовались спокойствие и весёлость, а, порой, звучали нотки усмешки. О, боже, не может быть… Неужели через эту музыку описывается история взаимоотношений директоров? А вот зазвучали скрипки, темп музыки становился всё плавнее; размеренно вступил рояль, с каждой нотой звук становился всё ниже. Ритм стал отрывистее, мелодия взволнованнее. И затем резкий переход на грусть — скрипачи взмахнули смычками; нежность — легко зажурчали флейты. Волнение Ришара ушло с первых нот; он целиком отдавался музыке. В своих движениях он не отдавал себе отчёта, всё получалось само собой: взмах палочкой для виолончелей, плавное движения для кларнетов. Музыка захватила всё его существо. Моншармен это заметил и не смог удержаться от удивлённо-понимающего вздоха — он и не думал, что Ришара настолько захватывают эти глупые ноты. И вот мелодия стала приобретать романтические нотки: нараспев что-то тянули альты, фаготы нежно дополняли произведение, а пианист по мановению дирежёрской палочки сбавил темп и заиграл плавно, ближе к высоким нотам. Эти мелодии завораживали. Они были способны растопить сердце даже такому чёрствому к музыке человеку, как Моншармен (и у них это получилось) — настолько каждая нота была припитана чувствами. Все инструменты звучали слаженно, дополняя друг друга: скрипка фагот, флейта трубу — всё сочеталось в невообразимом круговороте нот, ладов и тебров. Осознание чувств друга пришло к Арману; он отнёсся к нему спокойно, с понимаем — с пониманием, что также ответит взаимностью. Зрители тоже заметили чувственность произведений, но списали это на другую причину: должно быть, у композитора есть возлюбленная. Что ж, они ошиблись только наполовину, а именно в окончании этого прекрасного слова — нужно было лишь исправить на «-ый». То, кому посвящены сии произведения, они забыли вследствие своей эгоитичности. Это к лучшему: гомосексуализм в глазах общественности являлся дикостью, хотя ничего общего с нею не имел. Тихая и плавная часть была позади. Ришар наконец чувствовал себя в своей тарелке. О, да, сейчас его поглотит вихрь страсти! Завизжат скрипки! Задребезжат тарелки! Интересно, как там Моншармен? Нравится ли ему? Ришар не смел обернуться: это сбило бы дирижёра и, следовательно, оркестр. Глаза друга, полные непонимания, всё ещё виделись композитору, и тот почувствовал беспокойство: неужели даже после нежной части всё осталось непонятным?.. Вихрь страсти в мелодии подействовал на Моншармена весьма странно: по телу вновь понеслись мурашки, сердце забилось в такт, а дыхание перехватило — настолько музыка, описывающая обычное чувство, захватила его. Ришар же чувствовал воодушевление: это был его самый любимый момент. Когда от наслаждения стонут скрипки, пианино ускоряет темп, а звуки трамбонов изливаются в мелодию — ох, что ж это за музыка интимного содержания? Некоторые девственные девушки и молодые люди в зале покраснели: и что это нынче сочиняют композиторы!.. Концерт подходил к концу; инструменты стали умолкать, сбавляя темп, а когда и вовсе перестали, раздался последний аккорд — неожиданный и громкий. Он был слышен на всю оперу; вздрогнули даже уборщики и задержавшиеся на репетиции балерины. «Наверняка даже назойливый призрак испугался», — Ришар наконец отвлёкся от мыслей о Моншармене. Долгожданное действо случилось: дирижёр под аплодисменты обернулся к залу, но обратил взгляд лишь к одному — тот аплодировал стоя. «Значит, всё, что нужно было понять, понято», — догадался Ришар, залился румянцем и, вытерев пот со лба, нежно улыбнулся другу. А другу ли?..

Награды от читателей