Грехопадение

      —Ай! Вот…— тяжёлый вздох,— вот же черт…       Грязное коричневое пятно от кофе прямо на свежевыстиранном  халате — так началось утро понедельника. Как неделя начнется, так и пройдёт — в этом Сальма была категорически уверена, словно в давно доказанном древними математиками уравнении. Она втянула в себя побольше воздуха, чтобы не взорваться окончательно, оперлась подрагивающими ладонями на края белой раковины и взглянула на себя в зеркало, оценивая ущерб, нанесенный ее форме. Сдув выбившуюся из пучка прядку со лба, женщина пыталась выровнять дыхание, совладать с раздражением, заполнившим ее изнутри. День предстоял и так чертовски скучный и непродуктивный, ещё и это. Она вяло оглядела в отражении хмурые стены туалета больницы Святого Мунго. Она искренне, всепоглощающе ненавидела это место. Земля обетованная замызганных лекарей-выскочек, недоколдомедиков и псевдоцелителей, застрявших на нижнем уровне развития и довольствующихся грязными маргиналами и полукровками в качестве постоянных пациентов. Драконья оспа - их непомерный максимум, что-то серьёзнее — и каждый из этих лжеврачей тут же покроется красными пятнами стыда от понимания своей беспомощности. Сальма моргнула, возвращая взгляд к своему отражению. То ли дело она. Великая Сальма Стоун, в чьих руках вершится настоящее чудо, небывалое ранее. Женщина гордо выпрямилась и коротким взмахом волшебной палочки очистила свой белоснежный медицинский халат и убрала с пола стаканчик из-под кофе. Снова идеальна, снова неотразима. Она развернулась к выходу и вновь глубоко вздохнула. Всего лишь тридцать минут ее времени и она может покинуть эту цитадель необразованности и посредственности. Темному Лорду нужна статистика, нужна ее работа. При мысли о нем позвоночник  невольно натянулся, словно струна. Легким движением поправив квадратные очки в тонкой оправе, Сальма толкнула дверь и вышла в коридор, утопая в потоках зеленых мантий местных врачей и сырости стен.        Она расправилась за пятнадцать минут с остатками своего поручения и уже торопливо шагала к камину, чтобы убраться из Мунго, как вдруг толпа интернов в желтых мантиях чуть не снесла ее с ног, промчавшись мимо и леветируя за собой, наверное, очередного маргинала. Не удостоив их и взглядом, дабы более не задерживаться здесь ни секунды, Сальма шагнула в камин и сгребла немного летучего пороха.       — Истсайд Роу…       Она замерла, не договорив. Кто-то из подоспевших зеленых мантий наложил на новоприбывшего пациента чары диагностики, облако которых осветило тусклый коридор приемного покоя. Сальма не договорила адрес ресторана, куда должна была отправиться на долгожданное свидание, коих у нее не было уже года четыре, если не пять. После смерти мужа Сальма утонула в бесперебойных проектах, чтобы убить освободившееся время и заглушить горечь утраты. И вот он — первый, вроде как, достойный представитель противоположного пола, ждёт ее в роскошном ресторане с бутылкой красного сухого и букетом гортензий, ведь она так любит гортензии. Но  Стоун шагнула из камина на треснутую плитку и медленно двинулась в сторону толпы, собравшейся вокруг тела. Она шла, как мотылек на свет уличного фонаря, только вот свет был не теплым, желтым, а ужасающе черным.  Стоун молниеносно оценивала показания диаграммы, а мурашки, бегущие по ее позвонкам, становились все более колючими с каждым шагом, приближающим ее к телу.        — Где его нашли?— дежурная медсестра пыталась добиться информации от интернов, не сводя взгляда с диаграммы и что-то наговаривая пишущему перу, левитирующему за ее плечом.       — Он аппарировал прямо на проезжую часть перед входом в Мунго,— отчитался один из ребят,— и сразу попал под автомобиль, его отбросило на добрых десять ярдов в сторону.        Сальма краем глазом отметила открытый перелом бедра, торчащая сквозь штанину кость словно  приветствовала ее. Телом оказался молодой человек, на вид, вроде бы, ему около двадцати лет, может чуть больше — было трудно сказать точнее : все его лицо было в запекшейся крови и ссадинах от столкновения с машиной и последующего падения. Стоун упорно продолжала смотреть на показатели на диаграмме. Она буквально не верила своим глазам, думала, что спит.       — Что с ним не так?— шептались вокруг интерны, совершенно сбитые с толку увиденным значениями.       Цепкие наманикюренные пальцы, дрожа, обхватили палочку, лежащую в кармане медицинского халата.        — Моррисон?— преспокойно позвала Сальма, все ещё не отводя взгляда.        Сквозь шепчущуюся толпу пробирался седовласый дежурный врач, удерживая очки на скрюченном носу.        — Миссис Стоун? Вы тоже видите это? Не правда ли это…       Сальма выхватила палочку из кармана и взмахнула ею вокруг  себя, останавливая время. Люди в приемном покое замерли. Взмах палочки. Из кончика вырывается серебристый ящер патронуса.       — Антонин, пришли фестралов к черному выходу Святого Мунго, немедленно.       Сдув со лба злосчастную прядку, она обернулась к подоспевшему и застывшему перед ней врачу.       — Империо,— Стоун прочистила горло и спрятала древко в карман, принимаясь наговаривать инструкции для Моррисона.        — Все данные о поступившем пациенте, которые успели зафиксировать ваши немощи — ликвидировать,— изящный жест пальцами правой руки — и тело пациента медленно подлетает к Сальме,— всех, кто видел поступившего сегодня пациента — ликвидировать. Стереть им память или упразднить иным способом — решай сам, как справишься со всеми — запрись дома в ванной и покончи с собой.        Моррисон стоял, застыв, лишь блеклая желтая дымка Империуса плясала вокруг его зрачков.        — Выполняй.       Женщина твердым шагом двинулась по коридорам Мунго, леветируя за собой тело. За ее спиной раздался целый спектр тошнотворных звуков: от хруста ломающихся шей до булькающих хрипов перерезанных глоток. У черного выхода ее уже ждала карета. Дверь распахнулась, на ее пороге появился юный аспирант — доверенный Сальмы, которого к ней приставил сам Темный лорд.       — С чем связана спешка, миссис Стоун?— ухмыльнулся русский, замечая за хрупкой спиной доктора молодого парня,— нашли себе новую игрушку?       — Лучше, — резко ответила она, скрывая пациента внутри кареты, проходя мимо Долохова, она добавила чуть тише,— кажется, я нашла того, о ком он говорил.  ***       Бактерицидная лампа над головой стрекотала словно саранча, засевшая глубоко в голове, где-то на подкорке мозга. Первым, что увидел Теодор, открыв глаза, был противный мерцающий свет, резанувший по сетчатке. Он зажмурился, хотел поднести пальцы к глазам, чтобы надавить ими на веки и никогда больше не видеть белого света. Но рука застряла на полпути и глаза вновь пришлось открыть, чтобы понять почему. По его предплечью бежала тоненькая трубка, уходящая прямо к кисти, к какому-то датчику, закрепленному на его пальце. Быстро моргнув, он поднял взгляд к злосчастной лампе над своей головой. Помимо нее, над ним парили и мерцали с полдюжины целительских диаграмм, подобных тем, что накладывала на него Грейнджер тогда, в Нотт мэноре. Как будто это было в другой жизни, а так оно и выходило. Слишком часто и долго он наблюдал за этими чарами в исполнении Гермионы, чтобы не заметить явного различия показаний на диаграммах. Во-первых, те, что парили над ним сейчас, пестрили зелеными, синими и желтыми оттенками, ни единого красного, нигде. Даже намека на него. Лишь одна, видимо отвечающая за его магический отпечаток, была с черными прожилками. Его обскур, Тео догадался. Но выглядел он не грозной черной субстанцией, способной проникнуть внутрь человеческого тела и разорвать его изнутри, а лишь тусклыми нитями, пронизывающими сгусток его отпечатка. Нотт прислушался к внутренним ощущениям, пытаясь воззвать к обскуру, но тот как будто дремал, словно объевшийся кот. Интересно почему он…       Осознание прошибло холодным потом до самых кончиков волос. Теодор подскочил на больничной койке и, запутавшись в проводах, рухнул на выложенный плиткой пол. Он оборвал все трубки, что торчали из него, и забился в угол кабинета, скользя влажными ладонями и пятками по полу. Тео, часто дыша и оглядывая помещение, пытался вспомнить, как он сюда вообще попал. Сюда - куда? Где он, мать его, находился? Холодными пальцами он ощупывал свое тело сквозь промокшую  насквозь белую одежду, бывшую, судя по всему, чем-то вроде больничного облачения. Он не знал, чего ожидал найти, и не знал, найдёт ли вообще что-нибудь; просто изнутри скребло предательское чувство постороннего вмешательства в его тело, как будто оно более не принадлежало ему. Понять природу этого чувства Теодор смог не сразу. Сознанием завладела паника, успокоиться не выходило, он был похож на раненного зверя, загнанного в угол. Палочка. Палочка. Конечно же ее не было при нём. Какой дурак оставит орудие его владельцу? Но Тео все ещё владел невербальной магией. Закрыл дрожащие глаза и сосредоточился.       —Акцио, палочка.       Ничего. Магия не отзывалась на его призыв, Нотт широко раскрыл глаза, взгляд молниеносно вернулся к диаграммам, все еще парящим над больничной койкой. Они подавили ее, подавили его магию. Все еще бездумно шарящие по телу пальцы застыли на вене на его предплечье. Следы уколов, во рту — и как он сразу не заметил — горечь влитых зелий. Тео вцепился пальцами во влажные кудри, натягивая их в стороны, пытаясь прийти в себя. Зажмурился.        Надо убираться, убираться отсюда. Переждать действие подавляющих магию препаратов и аппарировать… куда? Плевать, первоначально нужно выбраться из этого места. Он встал, опираясь на стену позади себя, холодная плитка пола целует обнаженные стопы. Пытаясь выровнять дыхание, оглядывается вокруг в поисках чего-то, что может хотя бы отдаленно сойти за орудие. Шприц, скальпель, что угодно. Ничего, вокруг пусто. Он вздрагивает, встретившись взглядом с самим с собой в зеркале на противоположной стене. Выглядел он живее, чем когда либо. Тот, кто привел его сюда и удерживал Салазар знает сколько времени, постарался на славу, Тео и чувствовал себя блядски живым, полным сил. Три широких шага навстречу к себе самому, замах, удар. По стене медленно ползут к полу темные струйки крови, осколки — падшие ангелы — летят вниз, мелодично звеня. Дверь в палату тихо открывается и Нотт, оглядевший узкий коридор снаружи, выходит.       Белоснежные лабиринты с десятком, а то и сотней дверей. Постоянно прислушиваясь, боязливо оглядываясь, сжимая в ладони большой осколок зеркала, он двигался, словно тень, в неизвестном направлении, оставляя за собой тонкую тропинку бордовых капель чистой крови. Лампы над головой драматично потрескивали, иногда мигая. Ни одна дверь не поддалась, ни единого звука ни за одной из них он не мог расслышать. Теодору казалось, что он находился в каком-то вакууме, где от стен отражается лишь его собственное частое дыхание, с которым он так и не мог совладать. Адреналин грел вены изнутри, подхлестывал, словно плетью, и вот Нотт перешел на бег, сам того не заметив. Он кружил по лабиринту, каждый раз стискивая зубы, когда за очередным поворотом его встречали все те же клятые запертые двери.        Он не знал, сколько провел времени вот так плутая по коридорам. Кровь, текшая из раненной ладони, иногда встречалась ему на его пути, говоря о том, что он бродил кругами.       Спустя ещё некоторое время Теодор с ужасом осознал, что слабеет. Что ноги вновь способны только на шаги, а в глазах все предательски двоилось. Голова шла кругом — он потерял слишком много крови, слишком долго он, словно слепой щенок, ищет выход.        На очередном повороте пришлось привалиться к стене и надавить кровавыми пальцами на собственные веки, в глазах темнело. Проморгавшись, он встряхнул головой и взглянул вперед, дыхание его сбилось. Там было окно. Возможно, оно просто ему мерещилось, возможно он потерял сознание где-то за углом, а все это — игра его воображения. Он побрел к окну, цветом кожи сливаясь со стеной, на которую облокачивался. Как только он дошел до стекла, дышать и вовсе перестал. За окном было бело, как в лимбе. Грязный белый цвет, чёрный белый, темный белый — оттенки гребанной смерти. Теодор сглотнул подскочившую к горлу желчь обратно в желудок и прищурился, выглядываясь в никуда. Едва различимое движение за окном — снег. Нет, это метель, полномасштабная снежная буря. Лампа над головой услужливо погасла  на полсекунды. Но он успел, успел разглядеть очертания гор, что скрывала за собой белая смерть.        В конце коридора громко хлопнула дверь, Теодор подскочил и оглянулся, выставив вперед осколок, все ещё зажатый в руке. Никого. Галлюцинации?       Оставив на стекле багровый след от ладони, он побрел в сторону звука, с горечью осознавая, что ещё немного и он рухнет без сознания черт знает где. Умрет в этих клятых лабиринтах коридоров.        Дверь, к которой он шел, оказалась чуть приоткрытой. Он привалился к стене возле щели в дверном проеме и, зажмурив один глаз, пытался разглядеть хоть что-то, что происходило внутри. Он видел женщину в похожей на его больничной одежде. Она, держась за поясницу обеими руками, стояла спиной к нему, прислонившись лбом к окну, за стеклом которого бушевала та же самая снежная буря. Ее волосы были собраны в неопрятный пучок на затылке, цвет их — угольно — черный. Ее силуэт двоился в глазах Теодора, он резко моргнул и краем глаза заметил какую-то надпись на двери.       Буквы не складывалась во что-то возможное. Вместо чего-то вразумительного, буквы сложились всего в два слова. «Ирма Нотт».       Теодор резко выдохнул. Женщина, услышав звук, резко обернулась. Они встретились взглядами. Ее глаза были цветом, как и ее волосы. Угольно-черные бездны. Нотт опустил взгляд ниже. Женщина была на последних сроках беременности.       — Могу я вам помочь?       Нотт отскочил от двери, вытягивая осколок в сторону голоса. Прищурил глаз, чтобы хоть что-то рассмотреть. Со лба, прямо к верхней губе, скатилась капля холодного соленого пота.  Перед ним стоял молодой мужчина, ему было не больше тридцати пяти. Одет в костюм с жилетом, медицинский халат небрежно наброшен на широкие плечи, руки в карманах. На губах легкая улыбка.       — Где я?— прошептал Тео, тыча в незнакомца осколком.       — Тибет,— легко ответил мужчина.       Теодор сглотнул. Земля уходила из-под ног. Взгляд снова скользнул по имени его бабки, выведенном на двери. А затем по лицу женщины, все ещё наблюдавшей за ним сквозь щель от приоткрытой двери. Черные бездны. Тео опустил взгляд к  животу. 

      Как у Асмодея.

      Позади раздался испуганный вздох, шелест упавших на пол папок с бумагами. Теодор резко обернулся, все еще не опуская осколка. Молоденькая медсестра с рыжими волосами схватилась за сердце, поочередно метаясь взглядом от Теодора к мужчине за его спиной.         Ее губы раскрылись:       — Мы ждали вас только завтра, мистер Реддл.       Кажется, Нотта оглушило. Он ослышался. Ему показалось. Но он обернулся на незнакомца и все встало на свои места. Теперь ясно, откуда это липкое чувство тревоги, облизывающей кости. Все сходилось, складывалась в масштабную катастрофу. В настоящий армагеддон. Лаборатория. Тибет. Ирма Нотт. Кусочки пазла неистово складывались друг с другом. Беременность. Том Реддл, которому не больше тридцати пяти.       Он в прошлом. Теодор в далеком прошлом. В конце пятидесятых.        И он здесь только лишь с одной целью.       Осколок треснул в руке, Нотт сжал его изо всех оставшихся сил. Занеся руку, он бросился в сторону мужчины, лишь на секунду уловив, что тот улыбался ему уголками губ.        Кровопотеря дала о себе знать в что ни на есть самый роковой момент. Теодор тяжело выдохнул и опустился лбом на его плечо, роняя осколок. Том  пах смертью. Смерть со вкусом сандалового дерева. В уши вторгся шепот, до жути человеческий, ещё не ставший змеиным:       — Я слишком долго ждал тебя.  ***       Теодор распахнул глаза с криком, разодравшим горло. В голове, словно ураган, пронесся целый апокалипсис, скрутивший его извилины в тугой узел. В глазах плясали цветные пятна, он едва морг различить качающуюся над ним лампу. Дальше нескольких дюймов перед собой он не видел ни черта. Это ощущение ни с чем не спутать. И кем бы не был легилимент, пытающийся проникнуть в его воспоминания, он, словно младенец в манеже, раскидал все ноттовские склянки, не способный схватиться ни за одну из них. Очень неумелый маг.       — Чтобы через секунду это отродье было здесь,— рявкнул кто-то.       Какая-то суета вокруг, хлопают двери, шаркающий  звук больничных тапок о плитку пола: кто-то выбежал из помещения, где находился Теодор, все ещё пытающийся прояснить зрение. Хотел растереть веки пальцами, но не мог шевельнуть ни единым мускулом. Скорее всего он под Петрификусом, скорее всего сидит. Скорее всего…       Новый залп головной боли почти разорвал черепную коробку на мелкие части. Вновь кто-то проник к нему в голову. Вновь безуспешно, судя по чужой ярости, которую Тео ощущал каждым своим нервом в собственном теле. И вновь, словно лезвие ножа, боль испарилась, будто кто-то выдернул кинжал из его головы резким движением. Почти безболезненным, по сравнению  с ещё одной попыткой прочесть его мысли. Кто-то, кто пытается сделать это, видимо настолько рассвирепел от собственной беспомощности, что забыл об элементарном «помучать», выходя из головы Нотта. О, Нотт помнил, как он проводил сеансы групповой легилименции после рейдов, будучи правой рукой…

Волан-де-Морт.

Том Марволо Реддл. 

      Теперь, когда Тео вспомнил, было легче найти перекошенное от ярости лицо напротив, скрытое во мраке. Это он. Это Реддл. И у него явные проблемы с тем, чтобы пробиться сквозь окклюменцию Теодора. Немыслимо. До кривой улыбки на окровавленных ноттовских губах немыслимо.        — Я не знаю, кто обучал тебя,— дыхание Тома сбито, он ОЧЕНЬ старался, чтобы пробраться в голову Нотта,— но не обольщайся.       Он быстро подошел к стулу, на котором сидел Теодор, и схватился ладонями за подлокотники, приближая свое лицо. Рукава белоснежной рубашки смяты и засучены до локтей. Вены на его предплечьях были вздуты — тот еще видок. От того уверенного в себе незнакомца, которого Тео встретил в лабиринте коридоров, не осталось и даже смутной схожести.        — Если потребуется,— продолжал Реддл, опаляя лицо Нотта своим дыханием. Он недавно курил.— Я голыми руками размозжу твою голову и посмотрю, что там внутри.       — Не размозжишь,— вяло ухмыльнулся Теодор, прищуривая глаза.       Если бы его тело не было парализовано, то он бы почувствовал, как по нему бежит дрожь от предвкушения. Кто бы мог подумать, что в более юном возрасте Лорд Волан-де-Морт был таким…неуверенным? Это читалось в каждом его решении: то, что он сам проводит допрос; то, что прибегает к словесным угрозам, не пустив в Теодора ни одного Круцио; то, что пытается психологически давить на него. Салазар, Нотт готов был рассмеяться ему в лицо. Мог бы, но слишком устал.        — И с чего ты так уверен?— уголки губ Реддла дрогнули в нервной ухмылке.       Оставалось что-то, что все еще не складывалось в единый пазл в голове Теодора.        — «Ты слишком долго ждал меня»,— повторил Нотт сказанную ранее Томом фразу.       Как он мог знать, что Тео придет, если даже он сам не собирался возвращаться так далеко назад? Откуда?  Реддл замер на секунду, сосредотачивая взгляд на глазах Теодора. За его спиной послышались шаги из коридора. Дверь распахнулась и в помещение ввалился юный колдомедик, бледный, как сама смерть. А за ним…черт бы его побрал, двадцатилетний Антонин Долохов.          — Милорд,— русский почтительно поклонился стоящему к нему спиной Реддлу,— я привел его.       Том моргнул, проводя языком по внутренней стороне своей щеки, выпрямился и повернулся к вошедшим.        — Где Стоун?— рявкнул он Долохову,— почему не следит за этим зоопарком?       — На конференции в Министерстве Магии, милорд. Я послал ей патронуса, скоро будет здесь.        — Ты. — Реддл, выдохнув, указал подбородком на медика, лежащего у ног Антонина.— Ты ведешь его карту?— указал на Теодора за своей спиной.       — Д..да,— дрожащим голосом ответил врач.       Долохов пнул его носком сапога куда-то в район почек и зашипел, наклонившись к его уху:       — Прояви уважение, братец, ты говоришь с Темным Лордом.       — Д…да, милорд…— хныча, исправился медик.       Острый кадык  Тома  нырнул вниз по шее, будто тот сглотнул скопившийся на устах яд.        — Наложи на него чары диагностики и скажи мне, что ты видишь,— велел он, оборачиваясь к Теодору.       Когда тусклое облако с показаниями всплыло над головой Нотта, юнец взял себе несколько мгновений, чтобы пробежаться по нему взглядом и тяжело сглотнуть.       — Все показатели в полной норме, он,— сглотнул ещё раз,— он… он здоров, полностью.        — Его магический отпечаток,— потребовал Том, не отводя взгляда от облака.       Медик пробормотал расширенное заклинание диагностики, и над головой Тео засиял невинно золотистый цвет, пронизанный тонкими черными нитями.       — Он…— медик выдохнул, собираясь с мужеством,— отпечаток цел, милорд. У пациента превосходные магические способности.       — Что будет с его отпечатком, если я сделаю так?— Реддл резко обернулся и выдохнул,— Легилименс.       Теодору было даже интересно. Сквозь застланные болью глаза он, превозмогая себя, поднял голову к показателям отпечатка. Его очертания исказились, одна из нитей расширилась, словно набравшая крови вена, и на долю секунды заслонила собой все золото. Нотт почувствовал, как в этот самый момент Тома буквально вытолкнуло из его сознания, а нить, что расширилась, вернулась к своему изначальному виду и продолжила спокойно себе утопать в золотом свете.       — Что это, черт тебя раздери, было?! — сквозь зубы почти прорычал Том, оборачиваясь к медику и направляя на него  раскрытую ладонь.       Юнец задохнулся, схватился за горло, пытаясь содрать с себя невидимые путы, обвившие шею. Его ноги медленно оторвались от пола, он взмыл в воздух. Лицо опасного, очень близкого к смертельному, бордового цвета.       — Он… невосприимчив к внешнему магическому воздействию. Эта…эта сущность…— он начал кашлять.       — Но Долохов наложил на него Петрификус!       — Видимо…видимо сущность блокирует..—кажется, Тео мог слышать, как лопаются капилляры в его глазах,— блокирует ваше магическое воздействие…мил…мило…       — ЧТО.ЭТО.ЗА.СУЩНОСТЬ?       — Мы не…не зн…— хрипел медик.       Теодор, не удержавшись, хрипло хохотнул, привлекая к себе внимание всех троих. Это действительно происходило? Он не верил собственным глазам и ушам. Смех так и лился из него. Ну не мог, не мог не отметить, что настолько широкими ноздри Волан-де-Морта ещё никто не видел. Если бы Малфой был здесь, он бы….       Как холодной водой окатило. Гребанный Малфой ещё даже не родился…       Ещё…ещё никто из них не родился…       Смех застрял в глотке. Кажется, Теодор буквально  подавился собственной догадкой. Почти насмерть поперхнулся. Он резко замолчал, бегая расширенными от глупого осознания глазами по собственным коленям.        —Какое сегодня число?— хрипло спросил он, прочищая горло.       Реддл сощурил глаза, Нотт поднял требовательный взгляд в ответ. Даже если не его магия — это все еще Волан-де-Морт, хоть и молодой. И он все еще чертовски умен и хитер,  Тео готов был душу дьяволу отдать, если это было не так. Его вопрос выдавал его происхождение с головой, но Том, как будто, и не заметил этого. Хотя сузившиеся в приступе молниеносного анализа глаза говорили ровным счетом об обратном.       — Четвертое,— спокойно ответил Реддл.       — Месяц?       Том помедлил полминуты.       — Ноябрь.        Смысла спрашивать какой год не было: Ирма на сносях, его отец родился в 1958 году. Асмодей Нотт появится на свет через 16 дней. Что ж, по крайней мере у Теодора оставалось чуть больше двух недель, чтобы обдумать план действий. А пока…       — Что ж, — он бы закинул в деловом жесте ногу на ногу, но все еще был обездвижен,— у вас, джентельмены, наверное, накопились вопросы, на которые не находится ответов.        Резкий переход Теодора на деловой манер, видимо, позабавил Тома. Тот ухмыльнулся краешком губ.       — Но предоставить я их могу только мистеру Реддлу лично ,— он почтительно кивнул головой, насколько позволял Петрификус,— простите, господа, — он обратился к Антонину и колдомелику,— вам придется выйти.       — Долохов остается,— ровным тоном, совершенно безапелляционно завил Том.       — Эта русская шавка выйдет за дверь в течение тридцати секунд,— улыбаясь возразил Тео,— иначе ты никогда не узнаешь то,  что поможет тебе не сдохнуть, как мерзкому сквибу.       Тактика предельно проста — это Теодор понимал уже сейчас. Его рукава трещали по швам от количества козырей в них. Он будет выдавать их Волан-де-Морту дозировано, чтобы поддерживать собственную важность в рядах Темной армии. Пока ему остается это выгодным. Реддл же, заслышав угрозу из уст Нотта, лишь усмехнулся, словно ему только что рассказали абсурдный анекдот.       — Если бы ты был так же умен, каким хочешь казаться,— спокойно отвечал Том,— то знал бы наверняка, что я не могу умереть.       — Вот тут мы и приблизились к самому интересному,— Тео улыбнулся широко, обнажив ряд белоснежных зубов,— потому что я лично видел, как ты сдох.        Антонин за спиной  Тома напрягся.       — Дважды,— добавил Нотт.       Долохов было рванул к Теодору, но резкий жест рукой Тома остановил его. Темный Лорд не спускал заинтересованного взгляда с Тео и, даже если и поверил в то, что он ему говорил, то вида не подавал, оставаясь спокойным, как удав.       — Подождите за дверью,— тихо проговорил он, обернувшись к Долохову.       — Прости, Антонин, — крикнул русскому  в спину Тео,— я всегда терпеть твою рожу не мог, этого уж не изменить.       Когда дверь за разъяренным Долоховом и скулящим от счастья колдомедиком, который чудом выжил этим чудесным ноябрьским вечером, закрылась, Реддл невербально подозвал к себе стул и лишь выставив вперед ладонь поймал его, медленно присаживаясь и закидывая ногу на ногу лицом к Теодору.       — Что ж, — протянул он, задумчиво оглядывая Нотта,— значит Пророчество не лгало.        — Пророчество? — Тео выгнул бровь.       — «И явится тот, кто даст тебе то, чего ты пока и не смел желать. Расскажет то, о чем ты ещё не спросил»— процитировал Том.       — Звучит многообещающе,— усмехнулся Нотт,— как ключ ко всем дверям, как…       — … как решение всех моих проблем .       — Не все так просто, ключик попался с острыми зубками,— хохотнул Тео.       Но шутки Реддл не оценил, кажется. Он внимательно следил за мимикой собеседника.        — Если ты думаешь, что я жду от тебя положенных мне ответов и не смогу найти пути к твоим воспоминаниям, то ты вряд ли представляешь, с кем сейчас говоришь,— сухо заметил Том.        — Ох, и даже не интересно, почему ты не можешь посмотреть их сам?       — С чего я должен доверять тому, что ты говоришь?        — А у тебя разве есть выбор?       — Выбор есть всегда и я,— Реддл поднялся на ноги,— к счастью, всегда делаю верный.         Он развернулся, чтобы покинуть помещение, но замер, услышав:       — Почему тебе приходится звать его самостоятельно?        — Его?       — Малфоя.       Том медленно обернулся, сузив глаза.       — И с чего ты взял, что я встал, чтобы позвать,— помедлил,— Малфоя?       — Что-то остается неизменным даже сквозь года, — Тео улыбнулся,— десятилетия. Его внук станет поразительным легилиментом. Так что Абраксас единственный твой приспешник, который сможет попытать удачу и проникнуть в мою голову.        Реддл усмехнулся, словно признавая поражение — так подумал Теодор. О чем бы он — Том — сейчас не подумал, но слова Нотта заставили его остаться в комнате. Более того — вернуться и сесть на стул перед Тео. Выглядел Реддл довольным, что в свою очередь не предвещало ничего хорошего.       — Прекрасно, так это правда,— резюмировал Реддл, — ты  из будущего.       — Не то, чтобы я это скрывал с самого начала,— Тео выгнул бровь, — но почему…       — Я собирался посетить Уилтшир только в следующем месяце,— довольно хмыкнул Том, закуривая сигарету,— талант Абраксаса и вправду может понадобиться мне в дальнейшем.        Теодор ухмыльнулся, прикусив язык. Чего-чего, а вот подробного календаря присоединений к армии Волан-де-Морта Пожирателей смерти, ещё и  50-х годов, у него точно не было. Он должен быть осторожнее. Тео поднял глаза к лицу Тома. Тот буравил его задумчивым взглядом, словно замысловатую картинку с запрятанным за холст скрытым смыслом, продолжая вальяжно курить. Нотту не следовало забывать ни на секунду с кем он пытается играть в кошки-мышки. Иначе велика вероятность, что его просто убьют и покончат с его гребаным хронофантастиеским путешествием к истокам правления Реддла. Казалось бы…почему бы и не подставить голову под пулю, сердце под Аваду?        — Закурить не найдется?— нервно спросил он.       Филигранными движениями Реддл отлевитировал к нему сигарету, но та рухнула, как только оказалась слишком близко к Нотту.        — Позови пса, пусть снимет с меня Петрификус,— посоветовал Теодор, желая как можно скорее пошевелить затекшими конечностями,— я нападать не собираюсь.       — У тебя и не выйдет,— спокойно ответил Том,— твоя магия подавлена в целях безопасности персонала лаборатории.        — Я все еще мог бы дать тебе по самодовольной роже по—маггловски,— подмигнул Тео.       — Осторожнее. Ты не в том положении, чтобы…       — Давай будем честны, Том. Я нужен тебе.       — С чего бы…       — Я могу ускорить все твои маленькие шажочки к Первой магической войне десятикратно.       — Войне?— в голосе Реддла слышалось искреннее удивление, — Первой?       — Если ты думал, что Дамблдор вот так просто спустит тебе с рук всю эту ересь,— он обвел глазами помещение, намекая на лаборатории, — то, прости, но воевать вы будете вплоть до 2000-ого года.        — 2000-ого года?       — Только тебе, Том, понадобится около двадцати лет, чтобы воскреснуть ко Второй войне. Потому что в 1981 году ты умрешь.        — Я не могу умере…       — Твои крестражи тебя не спасут,— усмехнулся Нотт,— найдется кое-что, что отправит тебя на тот свет, поверь мне.        — С чего мне…       — Потому что это я вернул тебя к жизни в 2000-ом году.       Повисло молчание. Долгое, тягучее, как смола. Оно забивало дыхательные пути, кажется в помещении и вправду становилось тяжелее дышать. Реддл не сводил взгляда с Теодора, скуривая одну сигарету за другой, счет им Тео потерял на пятой. Он не торопился говорить первым, нарушать эту тишину. Он знал, почти слышал, как крутятся шестеренки в голове Тома под его уложенной шевелюрой. Ему нужно время, чтобы переварить услышанное и понять, что Нотт прав. И, слава Салазару, у него в запасе было еще шестнадцать дней.        Дверь позади Тома открылась, на пороге стояла белокурая  женщина в белом медицинском  халате. Тео сразу уловил ее отличие от остальных колдомедиков: присутствие Реддла ее не пугало, скорее…наоборот? Губы едва распахнуты, глаза, спрятанные за тонкими линзами очков, слегка сужены, грудная клетка выпрямлена — она практически возбуждена.        — Стоун,— тихо поздоровался Том, не оборачиваясь,— долго.       — Виновата, мистер Реддл,— она легкой поступью прошла к столу возле стены и оставила на металлической поверхности папки с бумагами. Обернувшись к столу спиной, Сальма оперлась о него бедрами и достала из кармана халата пачку сигарет,— сами понимаете, предвыборное время в Министерстве — сущий ад. Уже познакомились с красавчиком?— кивнула на Тео.       — Красавчиком? — прыснул Нотт.       — Или пациент # 76275,— пожала плечами,— как угодно. О твоей личности  никакой информации, ни имени, ни фамилии, ни возраста.        — Уж лучше красав…       — Почему моя магия не действует на него? — Том терял терпение, он прервал их милый переброс вежливостями резким тоном.       — Давай, доктор,— хищно улыбнулся Тео,— я жажду услышать версии.       — Его рука, — тонкая струйка дыма вырвалась из плена полных женских губ. Стоун прищурилась, улыбаясь уголком рта,— на его предплечье татуировка. Не простая,— стряхнула пепел прямо на пол,— в ней обнаружены следы вашей магии.        Кем бы ни была эта женщина — она хороша, Нотт с горечью мысленно признал это.        — Сними с него Петрификус,— Том вяло качнул подбородком в сторону Нотта, — как ты объяснишь это? — он все еще обращался к колдомедику.       — Я практически на сто процентов уверена, что эту метку ему поставили вы, мистер Реддл.       О, чертовски хороша. И опасна.       Телу внезапно вернулась чувствительность и способность двигаться. Теодор тихо простонал, потягиваясь на стуле.        — Значит… — протянул Том.       — Да, — кивнула Сальма,— я думаю, что это то, о чем мы говорили с вами несколько месяцев назад.       Реддл  встал и подошел к Нотту, протягивая  раскрытую ладонь. Тео, ухмыльнувшись, засучил белый рукав и показал ему метку. Том осторожно, едва касаясь, провел по змее пальцем, буквально облизывал ее контур взглядом, пока не наткнулся на корону на голове змеи.       — Выходит,— взял слово Нотт,— ты переиграл сам себя, Том. Твоя же метка, которой ты сделал меня своей марионеткой, не дает тебе получить желаемых ответов.       Реддл слегка улыбнулся, поднимая глаза на Тео.        — И все же, ты готов мне их предоставить.        — Готов. Но не бесплатно.       — Цена?       — Жизнь,— быстро ответил Нотт,— не одна. Две.       — Чьи же?       — Поумерь аппетит,— Тео вырвал руку из его пальцев и опустил рукав,— если я вот так просто выдам тебе все и сразу, не буду ли я величайшим дураком, лишившим себя страховки?        — Я могу заковать тебя в темнице,— его голос вдруг похолодел, глаза, казалось, потемнели, может Теодору и показалось,— и в любой необходимый мне момент вливать тебе в глотку сыворотку правды…       — Она не действует на него,— вставила Сальма,— мы проводили этот эксперимент, когда он приходил в сознание на несколько минут. Веритасерум на него не действует.       — Так что же, черт тебя подери, ты хочешь сказать мне, Стоун?— рыкнул Том, оборачиваясь к колдомедику.        Сальма вальяжно затянулась, не отводя взгляда от лица Теодора.       — Что вам следует держать его поближе,— она облизала нижнюю губу,— красавчик может стать вам лучшим и верным другом. Таких врагов лучше не заводить вовсе.  ***        После того вечера Теодор не видел Реддла больше двух недель. Его дни превратились в старую заезженную пластинку: его поместили в палату, наложили на помещение с десяток охранных чар и три раза в день магией передавали ему еду. В десять утра, три дня и семь вечера. Он бродил по комнате, бездумно водил пальцами по стенам, будто надеялся отыскать потайной ход. Мерил шагами периметр, насчитывая каждый раз разные числа. Постоянно сбивался, не мог сконцентрироваться. Не знал, как лучше разыграть свою партию. Боялся вновь ошибиться. А такого права у Теодора больше не было: это путешествие — последнее. Если он будет недостаточно осторожен, будет хотя бы на дюйм отставать от  Реддла, то все пропало.        Мысль о том, что ему предстояло прожить свою чертову жизнь в прошлом улеглась в сознании слишком легко. Практически укоренилась, словно всегда там была. Давно ли он смирился с тем, что будущего у него нет? И у будущего нет Теодора.        Теодор теперь один из пережитков прошлого.       И лишь в его руках, помимо груды информации, полезной Реддлу, была возможность изменить если уж не весь мир, то хотя бы крошечный мирок двух людей, которым он задолжал слишком, блять, много. Не расплатился бы деньгами ни за что не свете, и даже смерти его было бы недостаточно. Так непомерна цена. И он отплатит. Он поклялся себе в этом на четвертый день пребывания в палате. Поклялся перед всеми святыми, чьи имена смог вспомнить. Перед всеми демонами, что горели в адском пламени. Что скреблись у него внутри.        Не может же быть все то, что он испытал на своей шкуре, быть впустую? Он, кажется, в какой-то момент даже начал жалеть себя. Иногда думал о том, как бы поступил, очутись вновь в 1999 году, когда еще не был пленен Джорджией Нортон. Теперь, зная все то, что ждёт его впереди, поддался бы вновь запретному?        Меланхолия сожрала его заживо на седьмой день.  В углу палаты, прямо на начищенной плитке пола, можно было разглядеть разводы от его слез.        Этого они добивались, оставив его здесь? Чтобы Нотт поставил под сомнение само свое существование? Правильность своих действий? У них получилось, он поставил. Хотел сдаться. Был уверен, что не выдержит. Что это слишком.       Десятый день он провел лежа на полу, просматривая свои первые воспоминания о Джорджии. Вспомнил клятую вечеринку, с которой все началось. Вспомнил их пари.        Каким бы было его желание, которое он загадал бы Нортон? Ведь он одержал победу.        Вечером четырнадцатого дня он долго стоял перед зеркалом. Искал отголоски прежнего себя, но видел лишь пустые глаза. Он устал.        Ночью, с четырнадцатого на пятнадцатый день, он понял, что это единственное, что ему остается.        Никто, абсолютно никто из персонала лаборатории не приходил к нему. Некому было поставить условия, не у кого просить встречи с Томом Реддлом. Девятнадцатого ноября Теодор разбил и разрушил в палате все, что могло сломаться. Он разгромил всю скудную мебель в помещении, кинул блядской табуреткой в окно, ведущее в коридор, в надежде разбить его и привлечь к себе внимание. Но нет, оно осталось невредимым, а табуретка в труху. Последнее, помимо окна, что оставалось целым — зеркало. Тео долго смотрел в отражение, он все еще видел в нём бесформенную кучу дерьма, как когда-то назвал его отец. Асмодей. Если Нотт правильно считал, то завтра день его рождения. Времени совсем не осталось, ему просто необходимо встретиться с Волан-де-Мортом до того, как Ирма родит сына. Если он не успеет, то все пропало, то нечего ему больше делать в клятом 1958 году.        Осколки зеркала рухнули на пол, разлетаясь в сторону и раня босые ноги. Хрустели под ступней, словно снег. Самый крупный приятно лег в руку. Иронично: это либо выход, либо его конец. А путь один.       Полоснул. Полоснул так глубоко по запястью, что как будто царапнул кость. Вложил всю злобу на себя, на свою беспомощность. На Тома Реддла. Кровь сбегала из проклятого тела слишком быстро. Теодор отшатнулся и сполз по стене, проскальзывая ступнями по крови. Размазывая ее по начищенному полу. В глазах приятно темнело, в ушах писк.        Теплое касание на щеке словно обожгло его охладевшую кожу. Сквозь сощуренные глаза увидел перепуганное личико какой-то лаборантки, или медсестры, направившей палочку на его запястья и что-то быстро шептавшей.        И ноги. Черные туфли на высокой шпильке. Нужно сказать ей. Вяло усмехнулся, скользя взглядом по ногам вверх, к краю белого халата.        — Миссис Стоун,— прохрипел Тео,— должен признать, ваши ноги…       — Не обязательно было так увечить себя, чтобы увидеть их,  милый,— ледяным тоном ответила Сальма,— из-за тебя весь корпус на ушах.        Он видел, как она подошла ближе. Осколки хрустели под красной подошвой туфель.        — Из-за резкого изменения показателей на твоей диаграмме сработала сигнализация,— чуть тише сообщила она, будто делилась с ним секретом,— ты навел шума. Чего ты добивался?       — Вашего внимания.       — У тебя получилось.        — Мне нужно поговорить с ним.       — Исключено.       — Если я не поговорю с ним до завтрашнего утра, то все пойдет не так,— прохрипел Нотт.       Сальма вздернула бровь.       — А что случится завтра утром?       — Миссис Стоун?       Она обернулась на колдомедика, застывшего в дверях. Он запыхался, бежал. На лбу выступил пот, кожа блестела в мерцании бактерицидной лампы.       — Не сейчас, Финн, я…       — Началось, миссис Стоун,— выпалил он,— у нее отошли воды.       Теодор видел, как Сальма медленно моргнула. Будто она собиралась с мыслями. Будто речь шла о чем-то, чего они ждали и боялись одновременно.       — Следите за сердцебиением плода,— резко сказала она, поднимаясь,— я буду чер…       Теодор схватил ее за запястье и сжал, не давая подняться до конца. Рукав белого халата красиво украшен кровью. Краем глаза он заметил, как палочка медсестры была направлена прямо меж его глаз, но взгляда от Сальмы он не отводил.       — Мне нужно поговорить с Томом до того, как он родится,— четко и с расстановкой повторил Тео.  ***       Теодор чувствовал себя так, будто его сейчас вырвет прямо на пол.  Пряча неоткуда взявшуюся дрожь в пальцах в зажатых кулаках, он неотрывно следил за лицом женщины по ту сторону полупрозрачного окна. Ирма выглядела чертовски больной физически. Только сейчас он смог получше рассмотреть ее лицо и он, честно признаться, был в ужасе. Ни одна здоровая беременная женщина не должна выглядеть так, как выглядела его бабка. Она была отвратительно, смертельно худа: руки-тростинки цеплялись костлявыми пальцами за блестящие перекладины акушерского кресла, того и гляди хрустнут и рассыплются  в пыль. По опасно острым скулам стекали капли пота, скапливаясь на узком подбородке. Взмокшие прядки липли к бледному лицу тонкими трещинками, отсюда они выглядели как струйки крови. Ирма Нотт выглядела так, будто ребенок, которому она давала жизнь прямо на глазах Теодора, высосал из нее всю жизнь. Диаграммы, парящие над ней, сияли причудливым розовым цветом, ее магический отпечаток неистово пульсировал и расширялся-сужался, будто что-то изнутри разрывало его. Сальма, устроившаяся между ее широко расставленных ног, что-то беспрерывно говорила, Тео не мог разобрать что именно из-за звуконепроницаемого стекла.        Внезапно спину обдало холодом.       — Появление новой жизни завораживает, не так ли?       У него был приятный бархатный голос, пробирающий могильным холодом до самых костей. Тео, привыкшему к змеиному шипению , ещё предстояло привыкнуть к баритону молодого Реддла.       — Не так, как рождение демона,— прошептал еле слышно Нотт.       Ирма тужилась, тужилась изо всех ее сил.        — Мне передали, что ты до смерти желал аудиенции со мной,— Том поравнялся с Теодором, скользя спокойным взглядом по рожающей мисс Нотт.       — Это первая жизнь,— заявил Тео чуть громче,— Ирма не должна умереть.        — Ей не долго останется после того, как она разродится,— заметил Реддл,— вынашивание ребенка поистаскало ее.       — Ее поистаскали вы,— холодно отозвался Тео. — Мальчик родится и вместе с матерью покинет лаборатории. Вы обеспечите Ирме должное медицинское лечение и больше никогда не притронетесь к ним.        — Прозвучало как приказ, а не просьба.       — Это не просьба, ты верно заметил.       — Тебе известно, что этот мальчик из себя представляет?— спросил Том,— Для чего он рождается в этот мир?       — Более чем,— Ирма беззвучно закричала, диаграммы окрасились в красный,— тебе нет нужды ждать 15 лет, пока Асмодей овладеет обскуром.       — Асмодей?       Объяснять не пришлось, ведь Том Реддл далеко не дурак. Повисло тяжелое молчание, но Теодор буквально мог, кажется, слышать, болезненные стоны Ирмы.       — Он даст мне то, ради чего я создал его?— не унимался Реддл. Будто он жаждал подписать свое эго вселенского злодея.        — О да,— Тео обернулся к Тому,— а затем он почти убьет тебя. Кинет все твои крестражи к твоим ногам и уничтожит силами обскуров, которых ты выращиваешь в других лабораториях.        Реддл не ответил. Он уперся взглядом куда-то в центр палаты, обдумывая услышанное. Наверное, это похоже на звонкую пощечину . Создание убивает создателя за то, что сотворил с ним. Какая ирония. Реддл, наверное, сейчас вне себя от злости и негодования. О чем он думал? Выйдет ли из себя лишь об одной мысли о том, что когда-то, в далеком будущем, этот младенец восстанет против него и практически вновь отправит в ад?        —  Каков он из себя?— вдруг спросил Том.       — Воплощение ужаса,— тихо сказал Тео,— самый кровожадный и бесчувственный монстр, а я много первосортного дерьма повидал.       Реддл молчал. За стеклом миссис Стоун протянула руки к промежности Ирмы. Нотт зажмурилась и вновь стала тужиться.       — Ты сказал…пятнадцать лет? Значит…       — Твой эксперимент удался в полной мере, ты вывел обскура искусственно.       — И я должен сохранить младенцу жизнь, потому что…       Теодор сглотнул вязкую слюну, затопившую вдруг рот. С акушерского кресла на пол капала кровь, в руки Сальмы скользнула влажная головка.        — Потому что его обскур передался по наследству и мне.         Нотт видел краем глаза, как Том повернулся к нему. Слишком быстро, ещё бы несколько дюймов — хрустнет сломанная шея.        — Я докажу,— Тео медленно повернулся к Реддлу,— покажу его в полной силе. Это будет платой за жизнь Ирмы и..за его жизнь.       Волан-де-Морт сощурил глаза. Он вновь вернул взгляд к стеклу.        — Есть один волшебник…, — начал он,— он… играет на моих нервах, словно на арфе. Его нужно ликвидировать. До рождения ребенка считанные секунды, я даю тебе две минуты,— он вздохнул,— затем маленький Асмодей лишится мамочки а ты… ты отправишься обратно в палату.       Мысль об убийстве человека давно не было Теодору чуждой. Особенно, когда на кону стояло то, чем он дорожил.        — Показывай дорогу.       Реддл схватил его за запястье и резко аппарировал их из Тибета. Они приземлились посреди пустоши, на бескрайнем просторе которой был виден одинокий дом, окруженный степью.        — У тебя две минуты. Я жду его голову.       И снова он на цепи. Снова поводок натягивается на его шее. Теодор закрывает глаза и оборачивается угольным дымом. Он рванул прямиком к дому, пробивая ветхое строение на сквозь. Ещё, ещё и ещё. Здание обуяло пламя. Он материализовался в крошечной гостиной и обнаружил палочку, целящуюся ему в лоб.        — Что ты…       Теодор стиснул зубы. Он впился в лицо человека напротив и мысленно отдал Реддлу должное, делая в своей голове пометку.

       «Он уже убирает мусор не своими руками».

      Оставшись на холме, молодой Темный Лорд завороженно наблюдал за мощью, которую еще не подчинил собственной воле. На создание которой он убил бы чуть меньше четверти века, терпя одно поражение за другим. Но вот оно. Оружие. То самое, смертоносное. Добровольно приплывшее к нему в руки и просящее об одолжении. Дым возвращался. На траву опустились босые ступни, запятнанные кровью. Больничная одежда впитала в себя все буйство багровых красок. Он пах гарью, пах смертью, а от плечей исходил чёрный дым.        Теодор швырнул к начищенным ботинкам Тома Реддла седую голову своего прадеда. Он убил Кантанкеруса Нотта.

Волан-де-Морт облизал человеческие губы.

      — Твое имя?       — Теодор,— он дернул плечом, смахивая с себя остатки смерти,— Теодор Нотт.