Грехопадение

      Подобно действию самого пагубного наркотического вещества, придуманного безыстветными магглами и магами величайших времен, по телу Теодора растекалась блаженная нега. Как по щелчку пальцев, все сомнения, тяжесть принятого решения и просто-напросто первобытный страх, который одолевал его лишь от мысли, что конец подобрался к нему настолько близко — все испарилось. Улетучилось. Как стая птиц, резко взмывших в небо, перепуганная внезапным выстрелом. Как сигаретный дым, мерно вздымающийся к потолку. Это была свобода, пресвятая Моргана, это точно была она. Свобода от тяжкого груза, лжи. Свобода от единственного принятого Теодором решения, которое, как ему казалось, должно было перечеркнуть все его неиссякаемые грехи до единого. До Рая ему далеко, Бог никогда не был Теодору другом или тем святым провидцем, которым его рисуют люди. Бог для Теодора был всегда настолько же страшен, как Люцифер для остальных людей, ведь только Господь знал, насколько же на самом деле черна и искалечена ноттовская душа. И только он — Всевышний — мог наказать Теодора Нотта по всей строгости. Теодор не хотел в Рай, но был готов преспокойненько, с чистой совестью и легким сердцем, спуститься, наконец, по окропленным кровью ступеням до самого Ада.        Что ж, Теодор спустится. Скатится, поскользнувшись на вязкой крови, размозжит себе голову и, наконец, придет его время. И плевать, что он внутренне будет неиссякаемо далек от того человека, которым бы хотел быть, встречая свой последний миг. Плевать, что будет совершенно один, плевать и на все остальное. Он, кажется, шел к этому долгих три года. И, что уж, видимо Сатане достанутся лишь теодоровские останки, ведь он — Теодор — и правда чертовски устал по пути к нему.        Кажется, Нотт даже слабо улыбался, поймав себя на всех этих мыслях о Рае и Аде, Боге и Дьяволе, жизни и смерти. Особенно комичным было его нерушимое спокойствие, когда вокруг застывшего на маленькой кухоньке маггловской квартиры Малфоя Тео разверзся настоящий скандал. Джорджия колотила его кулаками по замершей груди, что-то яростно крича и доказывая тому в лицо. И по ярости, сверкавшей в каре-зеленых глазах девушки, Нотт точно понял, что ухмылка, пусть и слабая, была лишней. Не под стать трагичной ситуации, в которой он, вновь, оказался.        — Ты просто-напросто не можешь сделать этого!— восклицала Нортон, схватив Тео за потрепанный воротник толстовки.       Мог ли он? О, определено мог.       — Должен быть другой выход!— не унималась Джорджия, не дожидаясь ответа.       Был ли другой выход? Возможно. Считал ли Теодор другой выход достойным концом их с Нортон истории? Абсолютно нет.       Стены кухни давили, мольбы и причитания  слизеринки взывали к романтичным глубинам остатка души волшебника, но Тео был тверд в своем решении, хоть и, видел Салазар, сожалел о нем каждый оставшийся миг, отведенный ему.  Краем глаза он, нехотя, замечал, как квартира постепенно заполняется прибывающими членами Ордена Феникса, которых они — он и Грейнджер — кропотливо отбирали прошлой ночью. Видел недоумевающие взгляды в их с Джорджией сторону, вытянутые палочки, разноцветные искры, струящиеся из них, готовые обернуться разрушительными заклинаниями, сорваться с древка и поразить мерзкое существо, отпетого Пожирателя смерти, посмевшего оказаться с ними в одном помещении. Торопливый, но вкрадчивый шепот Гермионы, объясняющий, что Теодор здесь не по их душу, приглашение в ее сознание за доказательствами того, что сегодняшний октябрьский вечер может быть последним для Лорда Волан-де-Морта, последним в войне, унесшей столько жизней. Палочки опускались по мере того, как Кингсли, Тонкс, Флер Делакур и Билл Уизли заглядывали в воспоминания Грейнджер. Но взгляды оставались, становились даже более недоумевающими, чем были ещё минуту назад. Тео совершенно не опасался того, что орденовцы сорвут его план своими подозрениями, сомнениями. Он знал, что их ресурсы истощены настолько, что вряд ли бы оппозиция протянула ещё хотя бы месяц в этой войне. Теодор был их последним шансом, спасательным кругом. Все или ничего. Попробуй и умри, либо умри не попробовав.        Все было почти готово. Оставалось дождаться лишь Поттера, который послужит ключом к концу войны, и сигнала  Малфоя, который станет своеобразной замочной скважиной  для этого ключа. Почему-то именно сегодня клятый Мальчик-Который-Выжил решил пренебречь собственной пунктуальностью, он ведь должен был появиться в квартире около десяти минут назад. Беспрерывно обводя взглядом собравшихся,  Грейнджер нервно проворачивала  кольцо на своем мизинце,  кольцо-амулет, близнец которого покоился на длинном пальце Драко Малфоя.  Именно посредством Протеевых чар он должен был подать знак о том, что он провел ритуал над верховной меткой Теодора из этого времени. И с того момента, как нагреется металл на изящном пальчике Гермионы Грейнджер, у оппозиции и Теодора будут считаные секунды прежде, чем туда явится Волан-де-Морт. Считаные секунды до того, как закончится Вторая магическая война.       Загадкой оставалось лишь то, куда, черт бы побрал его гребаный шрам, делся Гарри Поттер. Тео сделал глубокий вдох, за которым последовал протяжный выдох. Пальцы слегка подрагивали, что, все же, свидетельствовало о нервозности момента, хоть на его лице и продолжала играть дурная ухмылка. Он потер руки друг о друга в попытке унять дрожь, все еще вслушиваясь в бесперебойное причитание Джорджии Нортон, все еще пытающейся что-то ему донести. Он слышал ее на фоне, всеми оставшимися мыслями он вновь и вновь прокручивал сценарий, по которому должен был пройти сегодняшний вечер. Который он собственноручно написал, тем самым приравняв себя к тому самому Богу, встречаться с которым боялся больше всего на свете.  План был, казалось, безупречен. Был бы, если бы не…       — Только не говори мне, что ты меня не слушаешь, Теодор Нотт!       Он медленно моргнул, возвращая взгляд к лицу напротив, а его ухмылка перешла в мягкую, нежную улыбку. Он никогда больше не забудет ее, будет помнить ее черты каждый отведенный ему миг. Будет упиваться ее красотой, высеченной на внутренней стороне его век. Быть может это и будет его маленьким скромным Раем, когда сердце перестанет биться.       — Я слушаю, Джо.        Внезапно прошла и дрожь в пальцах, и не осталось ничего кроме благоговейной радости и безграничной любви, что с каждым ударом сердца взрывала его нервные окончания вновь и вновь. Он столько всего прошел, чтобы оказаться здесь сегодня. Столько пережил, чтобы стоять сейчас перед ней. Стольких людей убил, чтобы чувствовать, как ее теплое дыхание разбивается о его подбородок.        Убил однажды и  ее, чтобы сегодня, в итоге, спасти ей жизнь.        — Мы можем найти другой выход, Тео,— пробормотала Джорджия, опустив глаза.        Она не вызывала у него ничего, кроме снисходительной улыбки. Так мила в своих попытках убедить его, когда Нотт, на самом деле, чувствовал себя обсидианом   в принятом решении. Да даже если предательским червем  и закрадывалось это эгоистичное желание забрать ее себе, чтобы Нортон всецело принадлежала лишь ему одному, даже пусть и если не хотела быть с этой его версией — плевать, правда?        — Это…неправильно…— шептала она.       Он уже поступил с ней так единожды, забрав себе. Обрекая ее на вечное уныние и боль в груди от чувства предательства того Теодора, другого. И где они сейчас оказались?        — Должен быть другой выход…       На острие гильотины. Только вот Нотт держал Джорджию на руках, принимая всю опасность от лезвия только на себя.        По мере того, как ее голос становился все тише и тише с каждым ее высказыванием, Тео с радостью  понимал, что Нортон медленно осознавала абсурдность своих просьб. Она напоминала ему маленького ребенка, который не может совладать с эмоциями, идя вразрез с рациональностью. И он поможет ей принять это решение. Тяжелое, неподъемное. Также, как она помогла ему однажды сделать то же самое. Теодор подхватил ледяными ладонями ее лицо и приподнял, встречаясь с собственной погибелью. Обвел нежным взглядом черты ее лица, чтобы убедиться , что даже после смерти будет видеть их пред закрытыми глазами.        — Джо..- сказал он мягко, словно ребенку.       Пластырь нужно сдирать быстро. Чтобы боль была резкой и острой.       — Прекрати вести себя так, будто тебе не хочется всего этого. Не хочется  вернуться к Теодору больше всего в  жизни.       Но мимолётной.        Джорджия замерла, словно от пощечины. Забыла о дыхании и уставилась, в неверии, в карие глаза напротив. Ее губы вновь приоткрылись, наружу рвались отрицания, Теодор был уверен в этом. Но она вдруг, не проронила ни слова, безмолвно соглашаясь. И та внутрення боль от неразделенной любви, что вновь захлестнула Тео изнутри, теперь чувствовалась иначе. Теперь, когда он  разложил свои косточки в длинную тропу перед ней, которая вела Нортон к ее главному желанию, он, кажется, нашел и свой собственный покой.  Она порывалась что-то сказать ему, ответить, возразить, но с губ не сорвалось ни звука, лишь глаза наполнились слезами от того тайфуна противоречивых чувств, что одолевал сейчас Джорджию. Глядя на лицо девушки,  Тео буквально мог потрогать ее внутреннюю боль, ее беспокойство. Ему не хотелось доставлять ей отрицательных эмоций, не в их последние минуты. Ему не хотелось, чтобы она, вспоминая его (если хоть когда-нибудь вспомнит такого искалеченного монстра), чувствовала себя виновной в его участи, хоть повинен в ней он был сам безоговорочно и с самого начала. Он не винил ее, лишь себя и свой эгоизм. Свою тягу к неизведанному, толкнувшую его когда-то давно на такой отчаянный шаг, как воскрешение Темного Лорда. И был он благодарен этой тяге, ведь она же, чуть позже,  толкнула его и к Джорджии.        Вот и весь смысл. Всё естество его существования: Теодор Нотт должен был совершить ужаснейшую из ошибок, чтобы обрести запредельное счастье. Чтобы потом, в конце, заплатить сполна собственной жизнью за то, чтобы это счастье продолжало греть изнутри самого дорогого ему человека.        Он, все еще не выпуская ее лица из ладоней, мягко притянул Джорджию ближе, чтобы прислониться к  ней лбом.        — Все в порядке,— шептал он, успокаивающе,— ты же сама понимаешь, что мне здесь не место.       И тут Нортон, казалось, сломалась. Она зажмурилась, вцепившись дрожащими пальцами в ткань его толстовки. Из глаз заструились слезы, глубокая морщинка залегла промеж подрагивающих бровей.        — Так не должно быть,— просипела девушка, качая головой,— ты не должен…       — Джо, я жил ради этого момента,— тихо перебил ее Нотт, чувствуя, как собственные глаза наполняются влагой,— я проделал весь этот путь, чтобы оказаться здесь сегодня.        Он обнял Нортон, прижал к себе так крепко, как только мог, утыкаясь носом в ее волосы. Джо, казалось, вовсе не дышала в его объятиях, замерла, словно статуя. Он воспользовался этой ее слабостью и сделал глубокий вдох, наполняя легкие ее запахом. Зарылся пальцами в огненные пряди и отдался во власть тепла ее тела. Такая живая, такая теплая. О, черт, он все делает правильно. Она должна жить, должна быть счастлива. И он костьми ляжет, своими, гребаными, сегодня вечером, на полу Нотт мэнора — своего бывшего дома — , но вернёт ей все то, что забрал у Джорджии в прошлой жизни. Теперь все на своих местах. Теперь все там, где должны быть.       К слову, Поттер так и объявился, а Тео, воодушевившись собственной надвигающейся погибелью, сейчас откровенно начинал нервничать из-за его затянувшегося отсутствия.        — Мне нужно убедиться, что все готово,— прошептал он, коротко целуя Джорджию в лоб,— ты должна будешь…       — Я иду с тобой и это не обсуждается,— отрезала Нортон.       —Джо,— выдохнул Тео,— сейчас не время…       — Пора.       Нотт моргнул, ведь голос прозвучал откуда-то из комнаты. Грейнджер, застыв взглядом на Теодоре, до побелевших костяшек сжимала в пальцах светящееся кольцо.       — Где Поттер?— прорычал он, подходя к Гермионе, краем глаза замечая, как Делакур направила на него свою палочку,— Грейнджер?         Гриффиндорка слегка вздернула подбородок в свойственной ей манере, но все же, слегка попятилась назад.       — Мы сможем сделать это не жертвуя жизнью Гарри,— безапелляционно заявила Гермиона.        — Сейчас ахуенно многое поставлено на карту для проверки необоснованных теорий, не находишь?— шипел Тео ей в лицо,— Сама знаешь, пока крестраж цел, он….       — Я знаю, Теодор,— прервала его Грейнджер,— у меня есть план.       Он испепелял ее яростным взглядом ещё лишь мгновение, прежде чем заметил в ее глазах нечто, чего раньше, кажется, в них не было. Кольцо нагрелось около пяти секунд назад, а значит, что времени у них в половину меньше.        — Мне плевать как, просто сделайте так, чтобы лысый подонок сдох,— выплюнул Тео, своеобразно соглашаясь с Гермионой.       Она кивнула, внимательно глядя в его глаза. Нотт готов был взреветь от ярости, ведь теперь его план должен был претерпеть  крошечные изменения. Он молниеносно развернулся и в три длинных шага вновь оказался возле Джорджии.        — Как только увидишь его тело, аппарируй вместе с ним в хижину и не высовывайтесь,— быстро шептал он.       Тео видел, как Нортон собиралась что-то сказать ему в ответ, но перебил ее:       — Нет времени, — он притянул девушку к себе,— держись.       Нотт обернулся  к Грейнджер и кивнул ей, когда его и Джорджию поглотила пространственная воронка.        Мгновение аппарации ещё никогда, казалось, не было таким удушающе долгим и безвозвратным. На краешке подсознания, там, где ещё теплилась наивная мальчишеская надежа, он надеялся, что их расщепит. Что исход будет летальным.        Но ступни, все же, коснулись мраморного пола Нотт мэнора, черт бы его побрал. И с той секунды, как под ногами появилась твердая поверхность, а головокружение от трансгрессии прошло предательски быстро, для Теодора Нотта, что вернулся в прошлое несколько долгих месяцев назад, начался его личный путь искупления. Все одновременно ударило по органам его восприятия:  глаза пощурились в полумраке поместья, в нос ударил спертый запах черной магии и крови, в ушах навеки поселилось хриплое дыхание Драко Малфоя, у которого из носа и ушей струилась кровь. Тео боялся оборачиваться и проследить за взглядом слизеринца. И за ее взглядом тоже. Глаза Джорджии расширились и наполнились слезами. Ни секунды не задумываясь, она вырвалась из хватки Теодора, который, даже не заметил как, стал держать ее чуточку сильнее и ближе к себе. Тепло женского тела покинуло его руки и он понял, что все. Нотт слышал, как она бежала по блядскому начищенному полу и как рухнула на колени. Как разревелась вслух, не стесняясь никого вокруг. Как бормотала тихо, но так оглушительно громко:       — Мерлин, ты жив, ты в порядке…       Больно. Он не думал, что будет больно настолько. Поджав губы, Теодор наткнулся взглядом на Драко, что смотрел на него с такой жалостью, что хотелось наблевать прямо здесь, себе под ноги. Совладав с рвотным позывом, он кивнул Малфою и тот, распознав ранее оговоренный знак, вновь коснулся кольца на своем пальце и скрылся из вида, наложив на себя чары невидимости.       Наряду со стуком собственного сердца, Тео слышал лишь всхлипы Джорджии за своей спиной и тихие хлопки аппарации прибывающих членов Ордена Феникса. Развязка всего этого мракобесия никогда не была ближе, чем сейчас. Никогда не ощущалась так остро и так горько. Он не собирался, пресвятая  Моргана - свидетель его отчаянных попыток и бывших когда-то твердыми намерений, не собирался оборачиваться даже в последний раз. Чтобы сохранить хоть что-то, что от него осталось. Капельку самообладания и уважения к своему славному имени. Кроху благоразумия, что теплилась в разломанной черепной коробке.       Плевать.       Это сродни хаосу, чистому безумию. Вот он — Теодор Асмодеус Нотт — клятый путешественник во времени и просто напросто отпетый психопат, стоит посреди своего родного поместья. И вот он — Теодор Асмодеус Нотт — клятый цепной пес Лорда Волан-де-Морта, сорвал поводок и лежит, без сознания, на полу своего родного поместья. Они были одинаковыми, как две капли воды, оно и понятно, ведь они были одним и тем же человеком. Единственное, что различало их сейчас и, наверное, делало в каком-то извращенном понимании лучше — это руки Джорджии Нортон, крепко прижимающее одного из них к своей сотрясающейся от рыданий груди.       Больно, блять, Боже, как же болит.        — Вам нужно уходить,— сдавленно просипел он.         Не мог оторвать от них взгляда, хоть и хотел к черту вырвать глазницы и развидеть эту картину. Джорджия всхлипнула и вздрогнула. Словно вспомнив о нем только сейчас. Что-то промелькнуло в ее последнем взгляде, но она исчезла настолько быстро, что Теодор не успел разглядеть что именно это было. Что ж, будет о чем подумать в загробной жизни.       Только сейчас, когда Нортон аппарировала прочь отсюда, забрав с собой его тело, дышать, кажется, стало легче. Только сейчас он смог гордо расправить плечи и выпрямиться, игнорируя колющее ощущение на коже от пристальных взглядов  примерно шести волшебников, скрытых чарами невидимости. Интересно, пустил ли клятый Кингсли Бруствер скупую слезу глядя на все это?        Что ж, вот и он. Конец, который он заслужил. Воздух вокруг угрожающе затрещал, когда в окно ворвался столб черного дыма. И пока Темный Лорд собственной персоной материализовался в гостиной Нотт мэнора, Тео успел прикурить свою последнюю сигарету и поднять взгляд к бледному лицу напротив.        Том был рассержен, был вне себя от ярости, ведь каждой частичкой тела чувствовал, что ниточки, тянувшиеся к верховной метке с противным звуком оборвались и безвольно повисли, разделяя его с его любимой марионеткой. Затаившиеся члены оппозиции, наверное, затаили дыхание, когда Бузинная палочка с должной грацией, но проскакивающей нервозностью взмыла вверх, а на ее кончике заискрилась магия. Тео видел, как Реддл приоткрыл искривленный в негодовании рот, чтобы сказать что-то, но:       —Давай без лишних слов, Том,— вяло попросил Нотт,— я и так чертовски здесь задержался.        Теодор покорно прикрыл глаза, затягиваясь сигаретой в последний раз. Волан-де-Морт ядовито усмехнулся и произнёс:       — СЕКТУМСЕМПРА!       Нотт мог поклясться, что слышал, как буквы перекатываются во рту у Реддла. Так медленно, мучительно. Его позабавил и выбор заклинания: милосердной Авады в грудь Тео, видимо, не заслужил. Вместо нее безжалостное режущее проклятье, обеспечивающее мучительную смерть. Что ж, может так даже и лучше — удастся прочувствовать этот миг сполна. Насладиться им.        Считанные мгновения и он труп. Волшебное лезвие вот-вот рассечет его тело и он захлебнется в собственной крови. Но вместо этого…       Хлопок аппарации раздался прямо перед ним в ту же секунду, что когда последний слог заклятия сорвался с губ Волан-де-Морта.       В нос ударил до боли знакомый запах,  Теодор, почувствовав его, посчитал, что недооценил способ своего убийства и все произошло довольно быстро, что он уже в Геенне Огненной.       — Тео, давай найдем, другой выход,— слишком быстрый шепот,— у меня ведь есть тот мах…        А затем раздался булькающий звук, отвратительный, мерзкий. А в ноттовские объятия кто-то упал. Кто-то, кого уж точно не должно было быть между ним и стремительно несущимся к нему лезвием.        Открывать глаза было ошибкой. Он смотрел раскрытыми от ужаса и непонимания глазами на Волан-де-Морта, на чьем лице также отразилось мимолётное удивление, граничившее с раздраженностью и омерзением. Дальше начался настоящий хаос. Лицо Реддла исказилось в ужасе, а его зрачки нашли опасность прямо за спиной Тео. Вокруг начали летать вспышки разных заклинаний, члены Ордена, снимая с себя чары невидимости, рванули в бой, чтобы урвать все от того шанса, который дал им Нотт.        А он стоял, все также стоял, совершенно не двигаясь и не опуская взгляда на стремительно остывающее в руках тело. Ком встал в горле, на глаза, от чего-то, навернулись жгучие слезы. Вдруг — шевеление. Его щеки коснулась прохладная ладонь, а тело в руках стало настолько тяжелым, что Нотт не выдержал и рухнул на колени, все еще держа ее. О, он не сомневался, что перед ним была невысокая девушка. Булькающий звук все еще врывался в его барабанные перепонки, и сквозь предсмертные хрипы тела в его руках, он расслышал слабое:       —М…маховик…       А затем оно обмякло, ладонь, прижатая к его щеке, соскользнула по лицу Теодора вниз, оставляя за собой багровый след. И только сейчас, когда тело в его руках испустило свой последний вздох, он осмелился медленно опустить взгляд вниз. Но как только в поле зрения ворвался огненный  цвет волос, запятнанный кровью, Теодор с силой зажмурился, поджал до побеления губы и резко задрал голову к потолку, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы.        Вокруг него творился непроглядный хаос: всюду летали какие-то щепки, осколки стекла. Свистели проклятья, дрожали стены, дрожал пол. Жар от огненной магии Волан-де-Морта обжигал кожу. Кажется, что Билл Уизли погиб — Тео не был в этом уверен, он даже не обращал внимания на то, как Орден пытается победить Реддла. Ему вдруг стало плевать на грандиозный план Гермионы, хотя всего каких-то семь минут назад, там, в гостиной квартиры Малфоя, он отдаленно поймал себя на мысли, что с радостью посмотрел бы, что на этот раз выдал гениальный мозг Грейнджер. Все это больше не имело значения. Он вновь ошибся. Его ошибка вновь струится теплыми струями сквозь его дрожащие пальцы. Его ошибка вновь в его руках, лишенная жизни. Теодор зажмурился ещё сильнее, когда какое-то навязчивое желание посмотреть вниз вдруг прострелило где-то в позвоночнике. Нет, он не сможет увидеть этого ещё раз, ведь просто не выдержит, ляжет рядом и сдохнет, блять, сдохнет! Как он, черт возьми, не предусмотрел этого?! Как он мог опять так…Как он….       До этой секунды Нотт не помнил, какова на вкус паническая атака. Но она тягуча, черна, как смола, стекает по горлу, прямо к трахее, закупоривает дыхательный путь. Голова кружится так сильно, будто он вусмерть пьян, но нет, Теодор Нотт всего лишь, кажется, умирает от непомерного горя, которое словно пеплом оседает на его внутренностях многотонным слоем. Голова безвольно опустилась и он, клятый дурак, по наитию открыл глаза. Хоть и мутно, сквозь застилающие взор слезы, но он, блять, видел. Видел глубокий порез поперек  ее горла, раскрытые от ужаса глаза, замершие навеки. Приоткрытые губы и волосы, блять, эти волосы!!! Его пальцы, запутавшиеся в слипшихся от крови прядях, словно в кровавой паутине. Кажется он не дышал от слова совсем. Просто разглядывал мертвую Джорджию Нортон, будто она была замысловатым экспонатом какого-нибудь музея. Рассматривал так внимательно, будто пытался отыскать в ее смерти, в ее очередной, блять, смерти какой-то скрытый смысл, который был заложен в нее автором.  Но не мог увидеть ровным счетом ни черта, Теодор был глупцом.        Его взгляд медленно скользил по рваным краям смертельной раны на тонкой шее, по залитой кровью толстовке, от темно-серого ее цвета не осталось и следа, да здравствует багровое буйство красок. Крови было так много, что ткань казалась блестящей: блестела грудь, рукава, ладони…       Из полураскрытой правой  ладони изящно свисала прямо в расползающуюся под ними лужу крови тонкая металическая цепь. Теодор медленно моргнул, дрожащая рука тянется к медальону. Где-то спереди раздается глухой удар о пол. Нотт поднимает стеклянные глаза и видит, что Гарри Поттер стоит с вытянутой палочкой напротив распластавшегося на полу Нотт мэнора Волан-де-Морта. Рука Тео, словно обладая собственной волей, осторожно забрала у Нортон маховик и сжала в своей ладони. Теодор не сводил взгляда с угасающей жизни в глазах Лорда Волан-де-Морта. Он буквально мог видеть, как Том Реддл осознает, что проиграл и умирает. Пока краем глаза Нотт замечает, как к нему нерешительно направлялись Драко Малфой и Гермиона Грейнджер, он подумал про себя, все ещё глядя на мертвого Темного Лорда:       «Если бы ты сдох лет, этак, сорок назад, Том…»       Гермиона Грейнджер, присевшая на колени рядом с Теодором громко ахнула. Нотт опустил взгляд на свою ладонь, почувствовав, как что-то жжет его кожу.       Маховик времени в его руке неистово быстро вращался.