С лёгким паром!

…где-то восемь лет назад мы с ребятами поехали к другу в деревню. Нас было трое весёлых и задорных, только закрыли сессию, делать нечего, лето, жара. В городе нестерпимая духота, а там природа, поля, леса, воздух, может, пару одиноких сельских девчонок, сплошная идиллия. Несмотря на первоначальный скепсис, купились мы на невероятные перспективы проветрить мозги от всего накопившегося за семестр, собрали вещи, сели в машины и полетели навстречу долгожданной передышке. Поселились мы в доме Лёхиной бабушки, которая вроде бы и недовольно зыркнула на нас, дескать, внучок-то счастье, а дружки его мне не к лицу, но то ли быстро поменяла точку зрения, то ли за прожитые года научилась скрывать эмоции. Я лично склоняюсь ко второму. В любом случае, наше голодное трио после нескольких часов в машине не могло отказаться от вкуснейших щщей, которыми нас потчевали. Это были одни из самых ленивых дней отдыха в моей жизни. Да, один день мы умудрились потратить на изучение окружающих полей, но в целом мы обычно либо медленно прогуливались под палящим солнцем, либо бегали на речку, либо часами болтали ни о чём в беседке, иногда в сопровождении нескольких литров свежего разливного, которое Макс умудрился откопать в ближайшем магазине. Возможно, именно оно нас и сгубило. Но не так, как я ожидал. Всё началось с того, что Лёхе захотелось попариться. Почувствовать после пары литров пива блаженное тепло от растопленной печи, «огрести» веником по спине, скажем так, очиститься от городских забот. Он это так сладко расписал, что согласились мы мгновенно. Была всего одна проблема: своей-то бани не было, но попариться нужно было прямо сейчас. Друг мой мгновенно подорвался с места и унёсся «решать проблему» к бабушке. Та пораскинула мозгами, поотнекивалась, но подсказала, что на соседнем краю деревни домик стоит с банькой. Она, конечно, не из золота, но хозяин — щедрый, чуть ли не потомственный банщик, и, если ему подкинуть деньжат, то отпарит так, что вовек ему благодарности носить будем. Сказала искать сухонького низкого старичка с бородкой и проплешиной по имени Иван Михалыч, но лучше окликать его дядь Ваней. Дала адрес, уточнила, что любит он за ворота у себя выйти, посидеть на лавочке да трубку посмолить, так что поиски не должны были вызвать у нас труда. Правда, посоветовала держать ухо востро, так как мужик этот доверия у неё не вызывал, но мало ли что кажется семидесятилетней бабке, правильно?.. Вернувшись, Лёха передал нам всё рассказанное, после чего мы наскоро собрались, да и выдвинулись в путь. По дороге мы все трое истекали слюной в предвкушении обещанных непередаваемых удовольствий, практически, в удивление, не общаясь по пути. Старика, полностью совпадавшего с данным нам описанием, мы и правда нашли на лавочке около дома. Причём, трубка у него была не совсем обычной: судя по всему, она была сделана своими руками. Больше всего она напоминала очень удобно выгнувшуюся ветку берёзы, которая совершенно случайно совпала формой с трубкой. Да и материал уж очень напоминал древесную кору. Возможно, мне показалось, но мне даже привиделись стебельки травы, растущие через небольшие трещинки. — Дядь Вань! — позвал его Лёха. — Мы к вам по одному вопросику. Старичок затянулся табаком, смачно выдохнул, и, с очень хитрыми глазами и полуулыбкой, сказал: — Вы, молодцы, в баньке, небось, попариться хотите? За две тыщи рублёв так вас отпарю, вовек не забудете. Мы, конечно, от такой расценки на секунду потеряли дар речи, даже нервно переглянулись, но затем также сначала молча, а затем и вслух пришли к общей мысли, что мы согласны даже на такое. — Дядь Вань, а не будете против с нами за компанию выпить? — протянул ему Макс взятую специально для этого бутылку. — Ого, вот это вы уважили старика, — одобрительно протянул Иван Михалыч. — За такое и скидочку сделать будет не стыдно, — после этой фразы мы одобрительно друг с другом переглянулись, — ну ладно, ребята, пойдёмте, пока я растоплю, посидите в беседке. …это было настоящее блаженство, словами не описать. Я-то человек городской, и к жизни деревенской не то, что не привык, а в принципе её плохо перевариваю, в бане был всего пару раз у бабушки… Но боже мой, такого наплыва удовольствия никак не ожидал. Мягкий жар от печи, который отлично сочетался с разогретой алкоголем кровью, внезапно мощные руки старика, который сначала разминал спину, а потом жёстко, но в меру, охаживал её веником, ух, как вспомню, так как всякий раз забываю, чем это всё кончилось. В один момент Иван Михалыч даже вытащил буквально откуда-то из-под полы потрёпанную, пережившую пару войн гитару и сбацал пару баллад. Ни одну из них мы не знали, видимо, что-то из его молодости, но весь материал бил в душу, либо задорно, либо заунывно. Спустя где-то часа полтора мы расплатились и вышли, со смехом что-то обсуждая с банщиком, сейчас уже не вспомню. Больше всплывает другая деталь: когда мы выходили с участка, за порогом стояла семья, пришедшая за тем же, что и мы. Старичок их выслушал и ответил вот, что: — Семёныч, да без проблем, сейчас только воды налью и перекурю. Сначала тебя с сыночком отпарю, а потом и девчонок твоих, заходи. — А чё, всю семью сразу нельзя? — немного удивлённо спросил Макс, когда мы отошли от дома. — Ага, прикинь, если б он чё такое у нас сказал! — гоготнул Лёха. Но суть такого порядка я узнал уже гораздо позже.

*      *      *

Ещё несколько дней протекли в такой же манере. Исследования полей, речка и каждодневное пиво меня лично утомили достаточно быстро, но друзья либо не подавали вида, либо действительно наслаждались столь ленивым отдыхом. Таким образом мы дожили до предпоследнего дня отдыха. Вспоминая прошедшую неделю и выговариваясь в деревеньке в последний раз, мы засиделись допоздна. Луна игриво светила откуда-то сбоку, пытаясь заглянуть в нашу беседку, пока мы с ребятами продолжали молоть языками в беседке. Алкоголь закончился достаточно быстро, и, несмотря на задорный тон диалога, нас уже начало клонить в сон. В отчаянной попытке прервать зевки, Лёша вспомнил о Иван Михалыче, и начал нас подбивать на ночной поход в баню. Вернее, подбивать он начал меня, потому что Макс согласился сразу же, а мне было попросту впадлу так далеко идти посреди ночи. Правда, я и сам поддался на уговоры, так как в последний день же принято отрываться за все предыдущие дни? Так почему бы и не повторить самый приятный за эту неделю опыт? Лёша довольно потёр руки, вызвался сам взять наши вещи, и побежал в дом. К нашему удивлению, возвращался он достаточно долго, а диалог с бабушкой на повышенных тонах было слышно даже сквозь плотно закрытые двери. Выходил он с парой рюкзаков гораздо менее уверенным, чем раньше. — Лёх! — полушёпотом окликнул его Макс. — Вы чё там орали-то? — Да я сам не понял, — пожал он в ответ плечами, — бабка просто упёрлась, и не хотела отпускать. Сказала, херовая это примета — ночью в бане париться. Сначала думал, что она, типа, не хотела, чтобы мы Михалыча ночью тревожили, но чуть позже разволновалась сильно. Не знаю, еле убедил, что всё нормально будет. Погнали уже, развеемся. Когда мы вышли за участок, я бросил напоследок взгляд в окно, откуда на нас смотрела бабушка. Зря Лёша соврал, что он убедил её, нам всем было понятно, что на самом деле, она, скрипя сердцем, смирилась, что этот здоровый двухметровый лоб никакими словами не переубедить. Неожиданно почувствовав лёгкий стыд перед ней, я отвёл глаза в сторону. Мне даже показалось, что она протирает глаза от слёз своим платком…

*      *      *

Мы, если честно, не знали, что делать, если банщик будет спать (у меня ещё оставались надежды, что он лёг на закате, и мы «разочарованные» пойдём обратно), но он всё также, как в прошлую нашу встречу, сидел на лавочке и с довольным лицом смолил свою трубку, как будто не замечая, что сейчас уже два часа ночи. Увидев нас, он добродушно улыбнулся и помахал рукой: — О, снова вы, молодцы! — Иван Михалыч, очень срочный вопрос, — начал Лёша. Банщик понял, куда движется диалог, и мгновенно посерьёзнел, вставая и откладывая трубку. — Ребят, вы чего, какая баня после полуночи? — Послушайте, ну очень нужно, правда, мы даже заплатим вдвое больше! — он оглянулся на нас и, увидев мою удивлённо поднятую бровь, прошептал: — Ладно, ладно, я сам подкину, — после чего обратно повернулся к старику. — Да тут не в деньгах дело-то… — Но тогда ведь точно ничего не помешает, да? — мгновенно ухватился Лёша. — Если вы не идёте спать, конечно. — Нет, не иду. Чем старее становлюсь, тем меньше охоты спать. — Так может, по-быстрому попаримся? Буквально полчасика, и мы всё. Просто, сами понимаете, после всех рабочих забот охота отдохнуть, а вашу баню забыть невозможно. — Да, это точно, — улыбнулся в ответ на это банщик уголками губ. — Ладно, заходите. …всё повторилось, как и в прошлый раз. Тепло, веник, вода, весёлые разговоры обо всём и ни о чём. Нашу похожую на прошлую авантюру Иван Михалыч прервал, предложив покурить его трубки. Сказал, что это будет как финальная нотка, «терпкого табачку для прогрева». Мои друзья не стали отказываться, в отличие от меня, не терпящего ни сигареты, ни трубки, ни прочие раковые палочки. Но банщик попросил это сделать из уважения к нему, и сказал это таким добродушным тоном, что я не смог отказать. Я ожидал, что втяну в себя дым, и с непривычки закашляюсь, стараясь вычистить лёгкие, как это было с моими предыдущими попытками. Однако, в моё удивление, никаких болезненных для органов эффектов ощутить не получалось, наоборот: мне действительно стало легче и проще. Уже хотелось было встать и в шутку спросить, какую траву старик туда забил, но внезапно я ощутил, что не могу стоять на ногах, и рухнул обратно на лавочку, с который пытался подняться. В тщетных попытках встать прополз вдоль неё в сторону двери, с каждым движением ощущая, как мышцы нижней части тела перестают мне подчиняться. Перед глазами всё плыло, в голове плавал мягкий, но густой туман, улыбка сама резала щёки, и в результате я не мог понять, ползу ли я по лавку, или уже попросту барахтаюсь на полу. Хотелось пролезть в сторону двери, но рука застыла в воздухе, а затем, отказываясь слушать голову, опустилась на пол. Сознание последовало вслед за ней, просачиваясь сквозь череп и выпадая из реальности.

*      *      *

Очнулся я через некоторое время, но прогнать эту мутную пелену с глаз пока никак не получалось. Руки висели где-то над головой, ноги почему-то были протянуты куда-то вперёд, и также не особо хотели помогать мне подняться. Передо мной виднелись какие-то странные образы, слышались чужие голоса очень странных тонов, тембров и интонаций, большая часть которых мало напоминала человеческие. Лёгкие свело, и я зашёлся в приступе кашля; с каждым спазмом зрение прочищалось, и муть уходила из головы. Отдышавшись и осмотревшись, я понял, что было не так: мы с друзьями сидели в углу, руки и ноги были скованы кандалами, цепи которых вели к большим ржавым железным кольцам, которые торчали из дерева на полу перед и на стене над нами. Говорить и закричать не получалось: рот открывался, но язык не двигался, а звуков из горла не выходило. Банщик стоял перед нами и охаживал веником растянувшуюся на лавке… Девушку? Её тело выглядело вполне человеческим, но ниже колен ноги превращались в покрытые шерстью копыта, из спины росли огромные белые крылья, которые были раскрыты и опущены на пол по обе стороны от неё. Иван Михалыч отложил инструменты, взял кадку с водой и бережно окатил «ангела», взял полотенце и медленно протёр её от воды, особенно уделяя внимание ставшими влажными крыльям и копытам. — Всё, госпожа, — сказал старик, отходя в сторону. Девушка медленно встала с лавочки и начала потягиваться, поднявшись на носки и раскинув руки и крылья в стороны, после чего медленно и протяжно зевнула. — Ох, банник, это было прелестно! — её мягкий звонкий голос обволакивал уши и заставлял слушать её, не в силах оторваться. Поблагодарив Ивана за работу, она обернулась к нам. Её тело и лицо были скроены идеально, как будто её лепила некая божественная сущность, и даже копыта не омрачали эту ангельскую красоту. Неспешно, громко топая копытами, девушка подошла вплотную ко мне, опустившись на одну ногу. — Говоришь, нарушают правила? — Да, госпожа, — подтвердил он. — Негоже людям после полуночи в бани париться. Это не их время, а жаждущих отдохнуть у меня много и без них. — Ну что ты, банник, — жалобно протянула она, кладя ладони на мои щёки. Холодок пробежал по спине, и я замер, стараясь не разозлить её. — Разве это милое личико способно на грехи? — Способно, как и остальные лбы, которые сидят с ним рядом, — и мне было бы не так страшно, если б они тоже проснулись… — Остальные-то да, с ними всё по первому взгляду понятно. Но посмотри на… Как тебе зовут, мальчик? — Се… Се… Семён, — с трудом выдохнул я, не обращая внимания на такое пренебрежительное обращение. — Разве Семён мог сам пойти на что-то столь ужасное? — по манере обращения, как с ребёнком, и её взглядам, скользящем по моему телу, трудно было сказать, что она не пытается издеваться надо мной. — Ох, ты бы хоть не показывал своим телом, как я приглянулась твоему сердцу, — прошептала она мне на ухо, проведя рукой от моего живота к паху, из-за чего я покраснел и стыдливо отвёл взгляд в сторону. Девушка наклонилась, поцеловала меня в лоб и поднялась, снова обращая своё внимание на старика. — Не могло такое дитя совершить такое. — Понял вас, госпожа, — кивнул Иван Михайлович. — С… Спасибо, — тяжело протянул я, где-то в глубине души понимая, что она сейчас с большой вероятностью спасла мне жизнь. — Не стоит, мальчик, — мягко ответила девушка, — тебе всё равно сегодня остаётся роль наблюдателя. И неизвестно, что хуже, — она направилась в сторону двери. — Ваше платьице помыто, посушено и висит на гвоздике, — напомнил старик. — Благодарю, банник. Когда я выйду, скажу остальным заходить. И да, пожалуйста, напомни кикиморе, чтобы она приходила хотя бы закутанная в какие-нибудь лохмотья, это ужасное тело вызывает у нас отвращение, — попросила девушка, и вышла. Иван Михайлович сел на лавку и, в ожидании новых гостей, уставился в стену, что-то обдумывая. От одной мысли, что нас всех ждёт дальше, меня бросило в дрожь. О какой кикиморе она говорила? В смысле о той самой кикиморе? Из сказочек и былин? Откуда вообще здесь какой-то странный славянский ангел с копытами? Какую хрень забил в трубку старик? Откуда здесь вообще железные кольца, если их не было? Со стороны я, наверное, выглядел жалко со своим потерянным и полным ужаса взглядом… — Эй, малец, — позвал меня банщик. От неожиданности я вздрогнул, но посмотрел на Ивана. — Слышал я разговоры ваши. Я не банщик, а банник. И, так как вила тебя пощадила, у тебя будут время и возможность узнать, чем мы отличаемся. И как больше не попадать в такие ситуации. А теперь сиди и смотри, что бывает с теми, кто не соблюдает правила. Снаружи послышался грохот открываемой двери, и, спустя пару секунд тишины, из предбанника начали наперебой звучать странные выкрики, реплики, стуки, смех какой-то пугающей толпы, пришедшей отдохнуть также, как и мы. Я, испугавшись, попытался забиться в угол ещё больше, тщетно стараясь испариться или слиться с деревом. Внутренняя дверь отворилась, и в баню начали заходить… Твари. Никогда не думал, что фразой «нечистая сила» обозначали именно их, а не кучку грязных бесов. Грязные монстры, каждый отвратительный по-своему. Кто-то просто был уродлив, а у кого-то лицо представляло собой бесформенную, разбитую и сломанную кашу, в которой давно было не разглядеть никаких человеческих черт. Кривые зубы чаще всего торчали изо рта, не укладываясь за губы. Через одного все были либо с оборванными волосами, либо с жалкими клочками, торчавшими из черепа. Все нагие, но на каждом слой из грязи или крови, с некоторых сваливалась болотная тина, либо куски плоти или кожи (и, видимо, далеко не своей)… Банник оглядел это мерзостное стадо, прикрикнул, чтобы стояли на месте, и направился к огромному чану с водой размером с печку. Он присел, с трудом его обхватывая, затем медленно приподнялся, размахнулся и облил водой всю эту толпу. Старик тяжело выдохнул, по напряжённым мышцам было видно, что этот манёвр дался ему тяжело. Облитая водой нечисть засмеялась, глядя друг на друга и наблюдая, как грязь стекает с их злачных, и обнаруживая, что некоторые из них на проверку оказались не чёрными или красными с ног на голову. Теперь начала проглядываться шерсть или кожа на тех телах, что ещё не были поражены болезнями и уродством. Нечистоты стекали на пол и падали на деревянный пол со странным шипением, вызывая гогот некоторых. — Ого, Михалыч, а это чего у тебя за шпана сидит? — воскликнул кто-то, обращая внимание на нас. — Нарушители правил. Скоро наказывать будем. Толпа ответила одобрительным рёвом и захлёбывающимся смеющимся гулом, которые, в отличие от голоса вилы, били по ушам. Я пытался их закрыть руками, насколько было возможно, но эти резаные неестественные и странные хрипы резонировали где-то глубоко в голове. Нечисть, получив разрешение сдвигаться с места, сразу рванула к нам, нагибаясь поближе, и стараясь схватить, щипнуть, ткнуть когтем или ударить. Теперь те жидкости, что стекали с тел монстров, капали на нас, добавляя отвращения этой ситуации. Я слегка повернулся вправо, пытаясь спрятать половые органы от посягательств тварей, которые своим обращением разбудили моих товарищей. Поборов пелену от травы старика, они также, как и я, начали дёргаться, тщетно уворачиваясь от приставаний нечисти. Когда один из упырей наклонялся слишком близко, трупный смрад изо рта выворачивал желудок наизнанку. — Так! Разошлись по местам! Я не собираюсь всю ночь на вас тратить! — крикнул банник, и толпа мгновенно разделилась, разбегаясь по разным углам, падая на лавки или просто рассаживаясь по углам. В отличие от вилы, старик не тратил много времени на каждую тварь, омывая его небольшой кадкой и большой щёткой протирая тела самых замызганных. Одному упырю он от отвращения случайно стёр кожу на лице, и ублюдок гоготал вместе со своими собратьями, сверкая желтоватым черепом. Некоторых, чтобы пытались в шутку избежать помывки, бил по голове, периодически до хруста, и домывал насильно, пока пострадавший шатался, не в силах двигаться. Страх накатывал волнами, в зависимости от того, как и кто бросал взгляд в нашу сторону. Мы даже не могли нормально ничего сказать друг другу, так как говорить членораздельно всё ещё не получалось. Те твари, что сидели по углам, и до кого не доставала оказавшаяся тяжёлой рука банника, смотрели на нас со странным вожделением, обнажая клыки, с которых постоянно капала слюна. — Эй, Иван Михалыч, — бросил кто-то из оставшейся толпы с ехидной улыбкой. — А чё-т прохладно стало, не пора ли печку подтопить? — Не вопрос, — ответил старик, и направился к нам. Мы в страхе попытались отодвинуться подальше, звеня цепями под дружный смех нечисти в неуклюжих попытках сбежать. Банник снял цепи Лёши с колец, взял руки и поволок его к печи. Вид двухметрового здорового парня, который не мог избавиться от хватки низенького сухого старика и мычал, не в силах кричать от страха, только добавлял этой картине ощущение нереальности. — Но сначала — небольшой фокус, — сказал Иван, ударяя нашего друга под дых и ставя его на колени. Он щёлкнул пальцем, который оканчивался длинным когтём и наклонился к парню, пронзая его кожу около правого предплечья. Лёша кряхтел от боли, пока банник медленно, тщательно и глубоко начал прорезать длинную линию. Коготь прошёл недалеко от шеи, полностью окрашенный в красный. Периодически мучитель переставал резать, чтобы очередным мощным ударом парализовать парня, который пытался вырваться. Прорез дошёл до левого предплечья и начал путь вниз, прорезая дорогу до низа живота. Мы с Максом, как и замолкшее стадо нечисти, неотрывно смотрели на эту пытку. Мой взгляд периодически цеплял завороженных упырей, которые не сдерживали эмоций и подхрюкивали, наслаждаясь видом свежей крови. Банник довёл разрез обратно до правого предплечья, образуя кривой круг, после чего повернул уставшую жертву к зрителям поудобнее. — Пусть все знают, что будет с теми, кто нарушает мои правила, — процедил старик сквозь зубы, схватился пальцами за верхнюю линию разреза, и одним коротким движением содрал кожу с верхней части тела Лёши, который сразу же упал на пол, дёргаясь от боли и стиснув зубы. Старик двумя руками поднял свой истекающий кровью трофей высоко над головой под аплодисменты и одобрительный гул толпы, поражённой работой банника. Иван бросил кожу в толпу, где её сразу же разорвали на части и распихали по ртам, и подошёл к печке, отодвигая заслонку. Оттуда на старика сразу же выдохнуло пламя, которое очевидно только распалялось, что в корне противоречило реплике одного из упырей. Банник подхватил на руки лежавшего на полу в натёкшей из открывшегося мяса лужи Лёшу и таким же привычным лёгким движением засунул его головой прямо в печь. При этом, места ему там не хватило, и мы с ужасом наблюдали дёргающиеся в конвульсиях ноги нашего товарища, который кричал от боли где-то далеко в пламени. Иван, который не ожидал такого поворота, сначала посмотрел на агонию человека, а потом резко закрыл заслонку, отрезая обе конечности напрочь. Он было собирался их поднять, но бесы уже украли мясо, возвращаясь на лавки и хрустя своей добычей. — Михалыч, ну ты чего, почему какие-то быстрые ублюдки нажираются, а мы нет? Вон сидят там барашки вкусные, уважь народ, покорми остальных! — Еда! Еда! Еда! — сразу же слитно загомонила нечисть, стуча ногами и руками по полу и стенам. Старик пожал плечами и вышел в предбанник, откуда вернулся с длинным ножом, который больше походил на мачете. Твари счастливо наперебой загомонили, прихрюкивая, рыча и посвистывая от счастья и устроенного шоу. Иван направился в нашу сторону, неотрывно глядя Максу в глаза, который сразу задёргался, пытаясь сбить цепи и вырваться из железной хватки. У меня не осталось сил на какие-либо движения, поэтому я с ужасом в глазах смотрел на то, как с моего друга срезают цепи и волокут в центр комнаты. Его пнули и положили навзничь, держа нож у горла. Старик встал по левую руку от Макса, загораживая его голову своей спиной. — Михалыч, — обратился к нему кто-то. — Я много ему, дай безымянный палец мне. Один короткий взмах ножом, и тишину комнаты разорвал крик боли Макса. Банник, не обращая внимания на заляпанные в крови руки, кинул отрезанный палец тому, кто его просил. — Ой, Иван Михалыч, это не будет звучать странно, если я вдруг попрошу его руки? — засмеялся упырь, и все начали гоготать над его шуткой. Ещё один взмах, и ещё один крик, гораздо более громкий. Друг хотел передать всю свою боль, и она резанула мне по ушам, вжимая обратно в стену. Банник приподнялся и кинул рыку прямо в рот просившему. В комнате стало жарче, и я заметил, как языки пламени из печени стали виднеться из краёв заслонки. Крик боли перешёл в стон. — Будь добр, можешь с ляжки отрезать? Ещё один взмах, ещё один крик. — Старик, уважь, передай пяточку? Ещё один взмах, ещё один стон. — А мне стопу по щиколотку! Ещё один взмах, ещё один крик. Движения Ивана были настолько спокойными, одинаковыми и методичными, что вгоняли в транс, пока его нож продолжал разрезать. Его лицо и тело почти на половину покрылось кровью, но он как будто этого не замечал, продолжая свою работу. — А мне вот то, что там осталось, только по голень. — Жирку с боков срежь, пожалуйста! — А мне и щёчки хватит! Макс на данном этапе кричал либо стонал уже без какого-либо перерыва, отвлекаясь лишь на хрипы и скуление. — А можешь коленку вырезать? — Дай левое ухо. — А мне правое! — Дай плечо! — Грудинку ему немного подрежь. — А мне бы с пуза чего-нибудь. — А кинь-ка яйчишки мне! — Глаз выкорчевай! — Подбородок хочу! — Грудинки побольше! Хор голодных голосов становился всё громче и продолжался, покуда все упыри не забили свои рты мясом Макса. Я был частично благодарен старику, что он не стал пытать парня до конца, а свернул ему шею где-то в середине процесса. Он поднялся на ноги и откинул в сторону нож, отходя окатиться водой. Тело друга лежало на месте лишь частично, оставляя во въевшемся в дерево слое крови несколько костей туловища и головы. Между тем, пламя окончательно вырвалось из печи, проплавив насквозь заслонку, которая и сама начала стекать на пол. Иван Михайлович домылся и подошёл с двумя кадками воды ко мне, сразу же окатив меня одной из них с ног до головы. — Говорить-двигаться можешь? — Н-не особ-бо… — неуверенно проблеял я, с трудом разлепляя губы, на что мгновенно получил второй душ, который наконец-то смыл с меня и наваждение, возвращая в чувство, и нечистоты, которые оставили на мне упыри. Зрению окончательно вернули резкость, в сознание вернулась ясность, и я почувствовал, как же сильно у меня бьётся сейчас от страха сердце. Только сейчас на мозг полностью навалился весь тот ужас, зрителем которого я только что стал. Дыхание сбилось, в горле образовался ком, а конечности начало бить мелкой дрожью. Пламя становилось всё жарче, доплавляя остатки металла на кирпичах. Пол под печкой начал гореть. — О, вижу, что всё, — сказал старик, отстёгивая взявшимся из ниоткуда ключом кандалы. — А сейчас бегом отсюда. И просвети всех, кого встретишь по поводу того, чего нельзя делать в бане. Понял меня? — Д-да понял, понял, — ответил я, поднимаясь на ноги и направляясь в сторону выхода. Ходить получалось тяжело, онемевшие конечности отказывались двигаться быстро, из-за чего пришлось косолапить. Упыри, видя мою болезненную и испуганную походу, сразу завыли, пугая ещё сильнее, и загоготали, не в силах смотреть на меня без слёз. В спину снова ударил ещё больший жар, и я выбежал в предбанник, в потёмках нашёл дверь наружу, вылетел из бани, споткнулся и рухнул… В снег. Я, не веря своим глазам, перевернулся на спину и сел, глядя на яркий белый снег вокруг меня, который шёл на несколько метров вперёд и заканчивался зелёной травой. Жар мне не почудился: баня ярко горела, дым стоял столбом. Теперь даже стало трудно понять, каким образом мне удалось выбраться, если всё прогорело до такой степени. Объятая пламенем дверь приоткрылась, и из-за неё высунулась голова горящего банника. Он сочувствующе посмотрел на меня, пожал плечами, сказал: — С лёгким паром! — закрыл дверь и исчез в огне.