Шестой год

Накануне повторного слушания Цинсюань улетал в Куала Лумпур. Хэ Сюань сидел с ногами на кровати, смотрел, как тот скидывает вещи в небольшой салатовый чемоданчик, и старательно над собою работал. То, что Цинсюаня не будет рядом, когда они с Инь Юем сделают решающий рывок, было чертовски жаль. А ещё внутри ни с того ни с сего поселилось опасение, которое он старательно забрасывал посторонними мыслями. Мелкая рябь сродни той, что испытываешь ребёнком, стоя в первый раз на обрыве с тарзанкой в руке — вроде и понимаешь, что не убьёшься, а всё равно потряхивает. Это чувство было настолько иррациональным, что первое время он даже не знал, как к нему подступиться. Словно даже не психика, а само тело боялось возможного срыва, помня, как дорого он обошёлся в прошлый раз. Если они с Инь Юем провалятся, это будет финал, окончательный и бесповоротный, и Хэ Сюань не мог предугадать, что за чувства овладеют им при таком раскладе. И совершенно не был уверен, что сможет оперативно их обуздать. От неизвестности штормило, а теперь ещё и Цинсюань уезжает... На целых пять дней, вопреки обыкновению. Ныть было по-детски глупо, ворчать — несправедливо. Поэтому он просто сидел на кровати и молчал, пытаясь рассмотреть получше собственные мысли. В непосредственной близости от Цинсюаня это получалось легче. Совсем идеально было бы, конечно, посидеть с ним в обнимку немного, но вещи на утренний рейс сами себя не соберут. В порядке компромисса Хэ Сюань наминал плюшевые бока маленькой акулы, которую Цинсюань недавно откуда-то приволок, и перекатывал во рту карамельку. — Так, кажется, всё, — оповестил Цинсюань, уложив в кармашек чемодана сменное бельё. — Щётку, фен, полотенце, — обозначил брешь в его багаже Хэ Сюань. — Это с утра положу, — кивнул тот. — А, чуть не забыл, — он убежал в прихожую и, вернувшись, положил перед Хэ Сюанем маленький ключ с брелком-картой. — Этот — если вдруг нужно будет открыть ворота парковки, — постучал ногтем по пластику Цинсюань, — а этот — от двери. Хэ Сюань сжал зубы сильнее, чем нужно, карамелька раскололась с противным треском, и, кажется, поранила язык. — Ты даешь мне ключи от своего дома? — он поднял на Цинсюаня удивлённый взгляд. — Ну, я думал, это, в некотором роде, не только мой дом теперь… — замялся тот. — Вдруг тебе захочется прийти сюда, после того как… Если вдруг… ну... — Цинсюань, — спросил Хэ Сюань, глядя на ключ, — ты не веришь в меня? Тот тяжело вздохнул, и матрас прогнулся под тяжестью второго тела. — Верю. Но ты однажды сам мне сказал, что не все вещи можно предугадать, тем более в суде, тем более, — он сбился, но, будто сам на себя разозлившись, закончил решительно: — Тем более, с гэ. Вы оба жутко упрямые и такие же умные. — Откуда ты знаешь, — проворчал Хэ Сюань, — ты же не видел мою линию. Он не спросил мнения Цинсюаня об их с Инь Юем плане, и от этого было немного стыдно. Где-то глубоко в нём ещё жил мелкий предательский страх, что часть информации, попав к Цинсюаню, долетит и до Уду. А такого никак нельзя было допустить. И хотя он был уверен, что Цинсюань никогда не поступит с ним подобным образом — не теперь, не намеренно — слова всё равно не шли с языка. Цинсюань это, кажется, понимал, — отчего становилось ещё более неловко, — но к счастью молчал. — Хэ-сюн, я же с тобой живу, — нежно сказал Цинсюань и погладил его по плечу, — и уже немножко тебя знаю. Это «живу» прозвучало так просто и легко, словно было для Цинсюаня делом решённым, хотя Хэ Сюань до сих пор хотя бы раз в неделю ночевал дома. Пираний всё ещё нужно было кормить, пусть Цинсюань и приседал ему на уши регулярно, мол, стоит просто перевезти рыб к нему. Но, во-первых, транспортировать домашний аквариум было невозможно, разве что купить новый стационарный. Невеликая трата, и Хэ Сюань даже пару раз выбирал, какой именно взять, но так и не оплатил покупку. Потому что — во-вторых, перевезти пираний означало скрепить договор: теперь они живут вместе. Вдвоём, как пара. Общий быт, неопределённый срок. Точка. Уже нельзя будет просто смести в пакет свои футболки и хлопнуть дверью. Не то чтобы Хэ Сюань собирался, но сама возможность… Ему нравилось жить с Цинсюанем, нравилось просыпаться рядом с ним, разговаривать в постели перед сном или заниматься любовью, нравилось готовить на его кухне, валяться на диване перед огромной плазмой на выходных и писать диссертацию, свив гнездо в огромном кресле-мешке. Его даже район устраивал в целом. Пусть шумновато и на работу ездить дальше, но, в конце концов, он всё равно брал такси, так какая разница, куда его заказывать и на каком шоссе досыпать в пробке? Зато теперь ко сну в дороге добавились лишние двадцать минут. А ещё добавился Цинсюань, которого можно было тискать с утра, если тому не приходилось бежать пораньше в офис или в суд. Присутствие Цинсюаня было сродни аромату свежей выпечки — как ни старайся контролировать себя, но стоит уловить знакомые ноты — рот наполняется слюной, и хочется идти на запах. Мысль о том, чтобы переселиться обратно в свою нору, Хэ Сюаня совершенно не прельщала: он и раньше-то постоянно скучал, когда приходилось расставаться на целую рабочую неделю, а теперь и вовсе загнулся бы с тоски. Стоило всё же перевезти пираний. Но ведь тогда… Хэ Сюань вращался в этом цикле уже больше месяца и никак не мог из него выйти. А Цинсюань в это время, оказывается, просто с ним жил, как жил когда-то с братом. Ладно, может быть, не совсем так же. Хотелось верить, что в нынешнем проживании всё же были существенные отличия и приятные бонусы. — Ты, наверное, разозлишься сейчас, но вы кажетесь мне в чём-то похожими, — как нельзя кстати заговорил Цинсюань. — Я боюсь того, чем всё это завершится… Потому что знаю, что никто из вас не уступит, и не вижу исхода без потерь, — он погладил шею Хэ Сюаня кончиками пальцев. Тот хмыкнул и отвернулся. Сравнение было не из приятных, но самым неприятным было то, что Хэ Сюань понимал, о чём речь. Открытым, правда, оставался вопрос, нахрена было это озвучивать. — Я бы очень хотел быть с тобой рядом послезавтра, Хэ-сюн, — сказал Цинсюань, придвигаясь ближе и укладывая подбородок ему на плечо, теперь тёплое дыхание щекотало ухо, на спину легла рука и принялась выводить там медленные, успокаивающие круги. — Прости меня. Я знаю, как для тебя важно это слушание. Я… я не уверен, что правильно расставил приоритеты. Ты имеешь полное право на меня злиться. — Всё в порядке, — Хэ Сюань повернул голову и теперь мог рассмотреть рисунок в радужке Цинсюаня: ребристые тёмно-коричневые стенки вулкана с маленьким тёмным кратером посередине. — Моя судьба послезавтра не решается, в отличие от судьбы твоего клиента. — Я знал, что ты поймёшь, — тихо и печально ответил Цинсюань, словно этот факт его не радовал. — Но я всё равно жутко зол, что так всё сложилось. Цинсюаневское «жутко зол» проявлялось обычно в том, что он собирал собою все углы, постоянно норовил что-нибудь разбить по неосторожности и непременно резался, если брал в руки острые предметы. Злость будто заставляла его мелко вибрировать, вводя в диссонанс с окружающим миром. За всё время знакомства Хэ Сюань ни разу не видел, чтобы Цинсюань повышал голос от ярости. Даже ожесточённо споря с кем-нибудь по телефону, он сохранял самообладание, только глаза начинали возбуждённо блестеть. Судя по количеству перебитой за последнее время посуды и маленькому пластырю на мизинце, Цинсюань про свою злость не врал. — Выдохни, — Хэ Сюань поцеловал его в кончик носа, в ложбинку над верхней губой, в губы. Цинсюань мягко отвечал, не пытаясь навязать ритм или разжечь желание, — просто принимая ласку и даря её в ответ. — Я не сержусь. Просто… досадно, что тебя не будет рядом, — признался вдруг Хэ Сюань. — Мне тоже, — прошептал Цинсюань и потёрся носом о его футболку. — Я очень хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. То, что он желал того же самого и брату — не прозвучало, но Хэ Сюань всё равно это услышал. Он сгрёб с покрывала ключ, металл приятно холодил пальцы. — Я буду ждать тебя тут, — он поцеловал Цинсюаня ещё раз, медленно, и движение мягких губ под губами почти отвлекло его от неприятных мыслей. — Отвезёшь меня в аэропорт? — спросил Цинсюань, отстранившись. Он недавно узнал, что у Хэ Сюаня есть права, и теперь всё время норовил запихнуть того за руль. На курсы вождения Хэ Сюаня когда-то давно отправил отец: ресторанчик закупал мясо и соевые бобы напрямую у производителей в сельской местности, но занятому отцу было несподручно мотаться туда самому — в иной день просто не хватало сил. В таких случаях сыну выдавали семейную машину и отправляли в ебеня общаться с поставщиком. Хэ Сюаню не нравилось ни водить, ни вести переговоры с хваткими фермерами, но, к сожалению, второе получалось у него слишком хорошо, чтобы можно было избежать первого. А потом отец разбился вместе с машиной, «Фугу» закрыли по судебному постановлению, и необходимость садиться за руль отпала до тех пор, пока Цинсюань не решил внезапно, что его парень чертовски горячо смотрится в водительском кресле. Хэ Сюань с трепетом и ужасом ждал того дня, когда у них случится секс в машине, и уже прикидывал, как разместиться внутри маленького седана, чтобы никто ничего себе не отбил. Надеяться, что секса в машине не будет, в их с Цинсюанем случае не приходилось, хотя период ожидания несомненно затянулся. Не то чтобы Хэ Сюаня это огорчало… Но было непонятно, чего именно они ждут. Возможно, лета? Если выехать за город и припарковаться в поле, можно будет открыть окна, чтобы не получилось, как в Титанике. Хэ Сюань развлекался этими мыслями уже какое-то время, Цинсюань бесстыже лапал его взглядом каждый раз, когда пальцы Хэ Сюаня сжимали руль или ручку коробки передач, но дальше дело пока не двигалось. Приходилось терпеливо ждать. — Хорошо, — кивнул он.

***

Стоило Цинсюаню с его чемоданчиком скрыться за дверьми зоны контроля, и телефон Хэ Сюаня ожил. Судя по табло рейсов, ещё не было и семи утра, и тем более странно оказалось увидеть на экране имя Инь Юя. — Вы не поверите, что случилось, — наверное, если бы Хэ Сюань не общался с ним регулярно на протяжении многих лет, то даже не заметил бы радостного возбуждения в голосе: Инь Юй, в обычное время отстранённый и сдержанный, нынче утром был счастлив как дитя, пусть и контролировал свои эмоции весьма умело. Хэ Сюань даже не успел подать ответную реплику, тот выложил всё сам: — Нам снова сменили судью! Мэй Няньцин подал в отставку. Теперь нас будет слушать Юйши Хуан. Нет, вы представляете?! Какова удача! Я уж и не надеялся. Господин Хэ, вы слышите? — Слышу, — ответил Хэ Сюань, улыбаясь в трубку. Мысль о Юйши Хуан неожиданно принесла спокойствие. Пусть у него и не было ни единой причины доверять этой женщине, но она помнила отца и хорошо к нему относилась. Возможно, это что-то да значило. — У меня будто гора с плеч свалилась, — поведал Инь Юй. — Юйши Хуан очень, очень хороша, господин Хэ. Если мы не склоним завтра чашу весов в нашу пользу с учётом всего имеющегося, то… То нужно будет подумать, реально ли это сделать вообще. — Я понял вас, Инь Юй, — ответил Хэ Сюань, расплачиваясь в ларьке за кофе. Следовало взять такси и ехать на работу, но отчего-то хотелось ещё побыть в аэропорту. Он слишком давно никуда не выбирался, а зал вылета заражал своей суетой и предвкушением путешествия, в которое нынче отправлялся не он. Надо бы спросить профессора, есть ли в этом году экспедиция из Абурацу. Месяц на яхте в океане звучал как мечта. А если ещё удастся утащить с собой Цинсюаня… — Вы слушаете, господин Хэ? — Простите, Инь Юй, — повинился Хэ Сюань: последние пару минут его мысли были довольно далеки от завтрашнего дела. — Я сказал, что пришлю вам кое-какие корректировки в течение часа. Ознакомьтесь с ними, пожалуйста. Это важно. — Непременно. Во сколько завтра? — В половину третьего. Хэ Сюань кивнул сам себе. Инь Юй продолжал говорить. У него был высоковатый, но очень хорошо поставленный голос, как у любого человека, привыкшего много и часто говорить на публику. Эта контролируемая интонация и ровный тембр, не срывающийся на тонах, усиливали связь Хэ Сюаня с реальностью. Да, это правда происходит, — они пытаются повернуть дело острым концом к сопернику, у них будет хороший судья и, возможно, даже честное рассмотрение. Трудно было поверить в подобное после стольких лет. Распрощавшись с Инь Юем, он открыл беседу с Се Лянем. Я, [7:04] Юйши Хуан +/- ? Дянься, [7:05] Замена? Я, [7:05] + Дянься, [7:06] +++++++++++++++++++++++ Я, [7:06] Одного бы хватило Дянься, [7:06] НЕТ Дянься, [7:07] Удачи! Я, [7:07] (*￣▽￣)b Дянься, [7:07] Боги, нет. Он и тебя им научил. 517 Я, [7:08] ( ˘▽˘)っ♨ Дянься, [7:08] Так… что я сказал? Я, [7:09] Что хочешь есть Дянься, [7:09] Ох “Надо идти” Никак не запомню :< Я, [7:09] 516 Дянься, [7:09] И как ты их все выучил Я, [7:10] Годы практики, отсутствие выбора Я помню не больше пяти штук Дянься, [7:10] Но я почти угадал Я, [7:10] 886 Дянься, [7:10] О, этот помню! И тебе хорошего дня Хэ Сюань хмыкнул в телефон и направился к лотку с мясными лепёшками сяньбин. На полноценный завтрак времени уже не было, да и на обед вряд ли будет, а дожить до вечера как-то надо. День прошёл за обычными хлопотами, и лишь вернувшись в пустую и тихую квартиру, Хэ Сюань осознал, что его потряхивает от волнения. Как он и ожидал, уснуть той ночью не удалось. Он редко спал накануне важных событий. Не страшно: на его способности концентрироваться это мало отражалось, а поспать можно было и после суда — всё равно из-за времени слушания пришлось брать выходной. Когда позвонил Цинсюань, телефон показывал без пяти три. — Так и знал, что не спишь, — сказал он тихо и устало. В спальне было светлее, чем обычно: мешала луна и свет окон соседнего дома. Хэ Сюань не стал задёргивать шторы, чувствуя себя совершенно потерянным и брошенным на огромной кровати без Цинсюаня. — Не спится, — проворчал он. — Конечно. Я ещё помню, как рожала Госпожа Юй, а с ней ведь были люди, и то ты не спал. Хэ Сюань хмыкнул: буйная моржиха мало с кем готова была идти на контакт, кроме него, да к тому же не славилась крепким здоровьем. Спасённая от браконьеров-перекупщиков, она выросла из маленького кожаного холмика в огромную восьмисоткилограммовую тушу едва ли не у Хэ Сюаня на руках. Пожалуй, он своей дочери подбирал бы пассию не настолько придирчиво, как Госпоже. В итоге в аквариуме появился роскошный самец Жохань, сожравший едва ли не весь квартальный бюджет, но окупивший его буквально за первый же месяц. Зона моржей была ещё одной гордостью Хэ Сюаня: там удавалось поддерживать нужную температуру и естественные льдины, и народ пёр туда валом. Госпожа поначалу невзлюбила соседа, но со временем подчинилась, и пополнения долго ждать не пришлось. Это был первый моржиный приплод в аквариуме, и Хэ Сюаня колотило все те трое суток, что они ждали, а затем и наблюдали роды. Он ужасно боялся, что по закону подлости моржонок родится в его отсутствие. Но Госпожа, как и положено даме с принципами, дождалась его прихода на работу и разродилась, стоило ему подойти к бассейну. Теперь малютка сяо Юй был главной гордостью коллектива, и в ближайшее время его планировали показать посетителям. — Я тебе рассказывал, что мелкий меня запомнил? — Нет ещё, — судя по голосу, Цинсюань улыбался, и напряжение, стягивающее грудь, немного отпустило. — Он очень забавный парень. Надо вас познакомить. — О, — удивился Цинсюань, — ты ещё ни разу не приглашал меня к себе на работу, Хэ-сюн. — Разве? — Хэ Сюань нахмурился, глядя в тёмный потолок. — Наверное, не приходилось кстати. К слову, ты тоже не приглашал. — А ты хочешь в гости в адвокатский кабинет? — М-м-м… пожалуй, нет. — Вот и я так подумал. — Но в аквариум нам правда стоит наведаться. Посмотришь хоть, над чем я так трясусь. Цинсюань фыркнул на том конце провода, и Хэ Сюань почти ощутил виском мягкое движение воздуха. — Здорово! Я давно хотел взглянуть на твоих подопечных. У вас там, должно быть, столько рыбок, я и названий-то таких не знаю. Надо будет заглянуть к акулам ещё раз, мне ведь уже не... — Я скучаю, — в темноте и тишине спальни признать это оказалось несложно. — …пять лет, — блёкло закончил Цинсюань и вздохнул. — Я тоже, очень. Лучше бы остался, честное слово, всё равно про тебя думаю постоянно, сосредоточиться на чём-то ещё чудовищно сложно. Надо было перенести поездку, но я думал, не вариант. А приехал сюда, и стало ясно, что перенос ничего бы особенно не изменил. Кроме моего состояния. — Эй, всё в порядке, — Хэ Сюань перевернулся на бок, чтобы можно было смотреть в окно — на огоньки дома напротив. Грусть в голосе Цинсюаня ничего не исправила бы, пусть слышать её и было приятно: правда скучает, от этого знания становилось теплее внутри. — Уже ничего не изменишь. Не дай своему решению стать бесполезным. Как идёт дело? — По плану, — ответил Цинсюань без малейшей смены тона: после того случая с приговорённым мальчиком, он был крайне осторожен и оценки своим действиям не давал до вынесения судебного решения. — Хочу тебя обнять. — Через несколько дней обнимешь. — Но я хочу сейчас, — прозвучало почти капризно. — Я тоже. Хочу, чтобы ты лежал рядом и сопел мне в шею. — О-о-о, — протянул Цинсюань, и в трубке раздался глухой «бум», словно чем-то тяжёлым стукнули по деревяшке. — Цинсюань, ты не помогаешь, — усмехнулся Хэ Сюань. — Нам ещё четыре дня терпеть. — Три. — Почему это? — На последний день у меня была назначена встреча, но человек, похоже, не успевает прилететь из Штатов, — в Нью-Йорке нелётная погода, второй день отменяют регулярные рейсы. Так что я, скорее всего, улечу пораньше. Хэ-сюн, — вдруг начал он решительно. — Мгм? — Ты же знаешь, что я на твоей стороне? В этой фразе не было ничего особенного, и всё равно сердце подпрыгнуло, как ошпаренное. — Я стараюсь не ставить тебя перед выбором, если ты не заметил, — невпопад ответил он. — Заметил. Но я… мне… Ох, — он прервался, запутавшись в словах, но всё же закончил: — Я не уверен, потому ли это, что ты не сомневаешься во мне. «Нет, не поэтому», — пристыженно подумал Хэ Сюань. — Проклятье, вечно я всё неправильно делаю, — подобная самокритичность была совершенно не в духе Цинсюаня, но возразить не вышло. Тот вздохнул и снова зачастил: — Не телефонный разговор, конечно, но другого у нас до завтра не будет, так что… Просто знай, что я с тобой, хорошо? Я с тобой, чем бы это всё ни закончилось, победой или поражением, или хрен знает чем ещё. Я… Ты очень дорог мне, Хэ-сюн. Очень-очень сильно. Просто… — он вздохнул, и его голос внезапно обрёл твёрдость. — Ничего не бойся. Я не дам тебе упасть. Я, может, не самый лучший в мире партнёр, но я упорный и отвечаю за свои слова, ты же знаешь, — закончил он с нервным смешком, и в трубке осталось лишь его учащённое дыхание. «Самый», — пронеслось в сознании, но до рта дошло другое: — Спасибо, Цинсюань, — пробормотал он наполовину в подушку. — Думаешь, я не удержусь? — прозвучало резче, чем планировалось, и Хэ Сюань поморщился. Наверное, не стоило задавать этот вопрос, не стоило переводить акцент на себя. Цинсюань говорил не об этом. — Что? Нет. Я не это имел в виду, — сник тот. — Я понял, что ты имел в виду, — ответил Хэ Сюань. Он старался звучать мягче, но не был уверен, что получилось. Ему никогда не удавалось общение намёками. — М-м-м, — протянул Цинсюань. — Тебе лучше пойти поспать, — предложил Хэ Сюань в порядке компромисса. — Нам обоим не помешает завтра свежая голова. Я напишу после слушания. — Пообещай. — Цинсюань, что за ребячество? — Пообещай, что напишешь, Хэ-сюн! — упёрся тот. — Даже если будешь чересчур рад или чересчур взбешён. — Хорошо. Обещаю. Они попрощались, и Хэ Сюань остался один на один с чувством недосказанности, устроившимся на кровати рядом с ним. Словно ни он, ни Цинсюань на самом деле не высказали то, что было на уме. От тупого, не связанного с делом раздражения так хотелось куда-то деться, что он даже подремал несколько часов. И это уже было намного лучше ожидаемого.

***

В зале суда всё с самого начала пошло не по плану. Хэ Сюань даже не знал, чего именно ждал — того ли, что Юйши Хуан узнает его и как-то это покажет, или того, что слушание сразу примет качественно иной оборот, но ничего из этого не случилось. Судья была профессионально-отстранённой, а весь процесс настолько напоминал дело пятилетней давности, что у Хэ Сюаня челюсти сводило от фантомной кислоты. Всё это он уже проходил. Инь Юй гнул их линию, судья слушала, противник ссылался на прошлых свидетелей, и существенных подвижек, которых он так ждал, пока не было заметно. Внутри забрезжила паника. Ладони вспотели, его замутило. Хэ Сюань задержал дыхание, чтобы справиться с так некстати накатившими эмоциями, и тут Юйши Хуан задала свидетелю вопрос. — Господин Мао, — раздался в зале её ровный, безэмоциональный голос. — Вы утверждаете, что работали в «Фугу» с момента основания, вот передо мной бумаги… Скажите, в каком году вы туда поступили? Лысоватый мужичок, которого Хэ Сюань видел второй раз в жизни — первый был на слушании пять лет назад — замялся. — Да уж и не припомнить, госпожа… Пожалуй, году в две тысячи втором. — Припоминать не обязательно, — отозвалась судья. — Господин Хэ Чао зарегистрировал своё дело в союзе рестораторов Китая, передо мной выписка из архива. В стенограмме первого слушания по делу вы говорите, что поступили на службу в «Фугу» в две тысячи третьем году. Эти сведения неверные? — А, ну… ну, раз говорил, стало быть, так… — Господин Ши, вы подтверждаете слова своего клиента? — Да, ваша честь, — ответил Ши Уду. — Все даты, которые мы предоставляли в суде, тщательно проверяются. — Я вижу, господин Инь выдвигал претензию по этому вопросу, но она была отклонена. Господин Инь, не соблаговолите ли показать мне выписку из реестра по трудоустройству в «Фугу»? — Одну минуту, ваша честь, — отозвался Инь Юй и зашуршал бумагами. Достав откуда-то из середины пачки нужный лист, он молча передал его судье. По спине Хэ Сюаня скатилась капля пота. Глаза Юйши Хуан забегали по строчкам. — Я не вижу вашего имени в реестре, господин Мао. Не говоря уже о том, что «Фугу» открылся не в две тысячи третьем, а в две тысячи первом. Господин Хэ Чао был педантичным дельцом и достойным членом партии, он организовал своё дело по всей законности с самого первого дня. — Кто тому свидетель, ваша честь? — холодно спросил Ши Уду. — О, за свидетелем дело не станет, — улыбнулась судья. — А кроме того… Видите ли, у «Фугу» был очень небольшой стартовый капитал, и господин Хэ Чао часто пользовался помощью студентов в легальных вопросах. «Фугу» находился рядом с юридическим корпусом университета, в желающих оказать помощь за обед недостатка не было. Так вышло, что одним из таких помощников была я. Я родилась и выросла в этом городе и знаю, что на том месте, где расположился «Фугу» до него ничего не было, и я отлично помню первые годы работы ресторана. А вот вас, господин Мао, я там не помню. К тому же, в списках сотрудников вы не значитесь. Судя по стенограмме, ваши слова о якобы трудоустройстве в «Фугу» были подтверждены другими свидетелями. Но проблема в том, что их имён я, по большей части, в списках не вижу тоже. Господин Хэ, — вдруг обратилась она к Хэ Сюаню, и тот поднялся, с удовлетворением отмечая, как расширились узкие змеиные глаза Ши Уду. — Скажите, это правда, что вы были вовлечены в отцовское дело? Я знаю ответ на этот вопрос, но всё же прошу вас уважить меня во имя процедуры. — Да, ваша честь, правда. — Вы помните господина Мао? Он утверждает, что участвовал в цепочке работы с поставщиками. — Я не знаю этого человека, ваша честь, — ответил Хэ Сюань, глядя в печальные цилиньские глаза Юйши Хуан. — Не говоря уже о том, что не было никакой цепочки. Поставщиков было всего трое, и со всеми работали лично члены семьи. — Принято. Благодарю, господин Хэ. Господин Мао, суд отклоняет ваше свидетельство до дальнейшего дознания. Господин Ши, почему не все ваши свидетели значатся в реестре сотрудников? Следовало отдать должное Ши Уду, его корабль не отклонился от курса даже с брешью в борту. Ресторанное законодательство было полно дыр, и гораздо проще было поверить в то, что часть сотрудников «Фугу» работали вчёрную, чем в то, что отец был неисправимым педантом и занудой. Это Хэ Сюань знал, что единственными богами, в которых тот когда-либо верил, были закон и партия. Всем остальным поверить в такое было почти невозможно, учитывая, что миллионы забегаловок по всей стране существовали за счёт незарегистрированного труда. Однако, судя по лицу Юйши Хуан, её невозможное не пугало. — Господин Ши, мы ориентируемся на закон, а не на допущение, — ответила она, когда речь Уду завершилась. — У нас есть прямое свидетельство тому, что господин Хэ Чао следовал закону вплоть до буквы, а вот свидетельство того, что он от закона отступал, крайне шаткое. Пока все данные, что я вижу, указывают на то, что господин Мао лжесвидетельствует, что бы его к этому ни подталкивало. К слову, господин Мао, мой долг вас предупредить, что лжесвидетельство карается тюремным сроком по закону, в том случае, если будет доказано прежде, чем будет признано самим лжесвидетельствующим. Мужик спал с лица и, достав из кармана платок в полоску, неверной рукой вытер лоб. — Ваша честь, смею заметить, что лжесвидетельство пока не доказано, — холодно отозвался Уду. — Разумеется. Вам есть, что добавить, Господин Ши? — Нет, ваша честь. — Хорошо. Господин Инь? — Да, ваша честь. Мы бы хотели вызвать свидетеля с нашей стороны. — Прошу. Внутренности Хэ Сюаня выхолаживало ужасом, пока пожилой мужчина в старом потёртом пиджачке с заплатками на рукавах шёл к трибуне. Ему понадобилась пара недель, просто чтобы отыскать его номер, и выходные, чтобы наведаться в ту деревеньку, куда он удалился, когда работа «Фугу» приостановилась. Чжан Лю, старый друг отца, работавший у него управляющим и вторым поваром, не пожелал оставаться в городе, где любимого дела больше не было. Смерть отца спровоцировала у него проблемы с сердцем, и Хэ Сюань не нашёл в себе наглости, чтобы привлечь его к разбирательству тогда, пять лет назад. Это и сейчас было опасно, но держать его в неведении теперь казалось неверным. Пусть даже в своей глуши Чжан Лю был в безопасности. Хэ Сюань не смог бы его найти, не позвони ему старик несколько лет назад — поздравить с Новым годом. — Дядя Чжан, я не настаиваю, это может быть опасно: мы не знаем, как далеко они готовы зайти, — сказал Хэ Сюань, сидя на скамейке у маленького деревянного домика и глядя, как куры роют лапами песок у забора. — Но и утаить от вас то, что тяжба до сих пор идёт — не могу. К тому же, вы нам очень помогли бы. — Надо же, казалось, в мирное время живём, — усмехнулся Чжан Лю в усы, — а битвы всё те же: за честь, да за то, что потом и кровью построено, но обязательно приглянулось какому-то черепашьему сыну. Я приеду, сынок. Скажи, когда суд. А-Чао был достойным человеком, в зените ушёл, то-то печаль. Он меня со дна поднял, крышу над головой дал, дело любимое. Мой долг перед ним как небо велик. Я не позволю, чтобы оскверняли его имя и грабили его дитя. За такое и поплатиться не жалко, — он отечески хлопнул Хэ Сюаня по плечу, и у того в горле встал ком. Если старик Чжан поплатится за этот визит жизнью, он никогда себя не простит. — Спасибо, что рассказал. Пойдём, за обедом договорим. Чуешь как пахнет? Знакомый запах-то! Специально к твоему приезду готовил. В домике Чжан Лю пахло кунжутным маслом, кориандром и бульоном для бьян бьян. От пряного запаха детства у Хэ Сюаня перед глазами вставали такие яркие картинки, словно он галлюцинировал: их старый дом, по которому разбросаны вещи — мама всегда ругалась, но им всем плохо удавалось поддерживать порядок; измазанная в чили-соусе мордашка сестры и её задорный смех; отец, спящий на диване в гостиной и пятнистая кошка Улитка, свернувшаяся калачиком на его груди. Улитка сбежала за месяц до аварии. Как чувствовала. Он вернулся из деревни, не зная, чего в нём больше, — страха или благодарности. Но шаг был сделан. И теперь, глядя на Чжан Лю в зале суда, он отчётливо понимал — страха неизмеримо больше. Окончание слушания можно было назвать частичной победой. Слова Чжан Лю подтвердили предположения судьи о лжесвидетельстве, и дело приняло качественно иной оборот. Теперь на каждый аргумент Ши Уду судья требовала дополнительного подтверждения, и версия «Цябэй» зашаталась. Кроме того, выяснилось, что согласно недавно вышедшей поправке к закону, «Цябэй» не мог претендовать на дом — доля владения отца была минимальной, а значит дом не мог уйти в уплату его долгов. По завещанию семейное жилище отходило детям, а после смерти сестры — целиком принадлежало Хэ Сюаню. Юйши Хуан объявила окончание заседания, и все встали, когда судья покидала зал. Наверное, было шумно, Хэ Сюань не слышал — будто выпал в иное измерение. Он пришёл в себя, когда Инь Юй потряс его за плечо. — Господин Хэ, вы в порядке? — с улыбкой спросил он. У Инь Юя оказалась чудесная улыбка — широкая и по-мальчишески озорная. Они отсудили дом. Подумать только. Семейный дом теперь снова его. Хэ Сюань мелко закивал, и Инь Юй протянул ему стакан воды. — Следующее слушание через две недели. Но печать снимут раньше. Я проконтролирую. — Спасибо, Инь Юй, — пробормотал он, шаря глазами по залу: Ши Уду там больше не было. Шок от победы, пусть и частичной, был таким сильным и всеобъемлющим, что Хэ Сюань не сразу нашёл в себе силы уйти. Так и сидел на скамейке в коридоре, глядя в стену и пытаясь осмыслить произошедшее. Ему казалось, от успеха за спиной вырастут крылья, но в реальности не выросло ничего, кроме пустоты. Оказывается, он сам подсознательно готовился проиграть. У него была тысяча сценариев на случай фиаско, но ни одного на случай успеха. Это открытие поражало. Он отправил сообщение Цинсюаню, как обещал, но «прочитано» всё не высвечивалось: наверное, тот ещё был в суде. Наконец, он убрал телефон и поднялся со скамейки. Нужно было куда-то двигаться. Тишина квартиры совершенно не прельщала, и он решил поискать бар поблизости. Оказывается, снаружи успело стемнеть. Часы на здании показывали почти восемь вечера. А он и не заметил, как долго шёл суд. На улице было прохладно, дыхание вырывалось изо рта облачком пара, и Хэ Сюань вдруг вспомнил, что скоро календарный Новый год. Символично, что родовое гнездо вернётся к нему именно теперь. Сунув руки в карманы, он пошёл вниз по улице. Вывеска на баре была достаточно неприметной, чтобы не опасаться найти внутри огромную толпу, и Хэ Сюань взялся за ручку двери. Внутри царил приятный полумрак, тихо играла старая музыка, и переговаривались немногочисленные посетители. Он устроился у бара, уложил на колени куртку и взял пиво. За спиной бармена толпились бутылки и сувениры, пузатая дарума с нарисованными кулачками пучила на Хэ Сюаня свои удивленные глаза. «Сам не понимаю, приятель, как так», — мысленно ответил он ей, отпивая из стакана. Он разблокировал телефон, проверил беседу: Цинсюань всё ещё не прочёл сообщение. С некоторых пор на фото контакта стоял тот самый кальмар из домишки. Хэ Сюань открыл рисунок целиком. Кальмар радостно улыбался, тыкая удильщика щупальцем в бок, и на душе чуть прояснилось. Может и правда купить этот дом?.. Стоит взглянуть правде в глаза: жить в доме родителей он всё равно не сможет. А тут — новый старт. Дом в центре должен стоить нормальных денег. Да, это родовое гнездо, и отец бы, без сомнения, линчевал его за такое. Но их ветвь рода Хэ прервётся на Хэ Сюане, следовало это признать. А значит нет смысла держаться за жилище предков. — Тебе разве не положено отмечать? — раздался за спиной мрачный голос, и Хэ Сюань едва не выплюнул пиво, которое только что набрал в рот. Он с усилием сглотнул, протолкнув в горло болезненный воздушный пузырь, и обернулся. Уду уселся на соседний стул и педантично подложил под стакан бирдекель. — Я надеялся отметить в одиночестве, но ты всё испортил, — отозвался Хэ Сюань. — Должен же я испортить хоть что-то, — пожал плечами Уду. — Иначе твоя жизнь станет слишком хороша. Галстука на нём больше не было, а румянец на щеках оказался заметен даже в слабом освещении бара. Должно быть, пока Хэ Сюань пребывал в постсудебном коматозе, Уду отправился прямиком в бар и начал надираться. Пьяным его нельзя было назвать, да и речь не плыла, но, судя по пинте тёмного на стойке, он не собирался останавливаться на достигнутом. Если повезёт, он не станет добавлять драку с Хэ Сюанем в список вечерних подвигов. Впрочем, пока особой агрессии от проклятого адвоката не исходило: Уду выглядел не только хмельным, но и чертовски уставшим. Насколько же неожиданным оказался для него сегодняшний поворот, что так выбил его из колеи? — Ты уже испортил всё, что мог, почему бы тебе не взять перерыв? Не стоит перерабатывать. — И где ты только выкопал этого старика? — Уду взглянул на него возмущённо: так, словно в его мире радужных лжецов и золотых продажных судей всё было чудесно, пока не пришёл Хэ Сюань и не открыл окно в реальность. — Уду, неужели ты думал, что я позволю тебе и дальше меня топить? — Если честно, да, — кивнул тот. — Ты же ни хрена не смыслишь в судебных разбирательствах, это сразу видно. — У меня было пять лет, чтобы научиться, и ты меня заебал, — отбрил Хэ Сюань. — Нет, заебал тебя мой брат, — фыркнул Уду в бокал с пивом. — Не перекладывай на меня чужие заслуги. — Завидуй молча. — Было бы чему завидовать, — хмыкнул Уду. Возможно, он всё же был пьянее, чем казалось изначально. — Какой это бокал по счёту? — мрачно поинтересовался Хэ Сюань. — Не твоё дело, — огрызнулся тот. — Абсолютно точно не моё. Но завтра ты протрезвеешь и захочешь закопаться в песок от стыда, а нам ещё в суде пересекаться. — Мне казалось, ты заинтересован в том, чтобы меня закопали? — хлопнул Уду ладонью по столу. — Тебе-то он всё простит, в отличие от меня. Что же в тебе такого особенного? — он подался к Хэ Сюаню, вглядываясь в его лицо и прищуриваясь, так что глаза, и без того слишком узкие, стали двумя штрихами на лице. Хэ Сюань повернулся в профиль, потом снова в анфас. Ситуация была глупейшая, и он не понимал, как себя вести. Нетрезвый Уду безусловно раздражал, но почему-то не злил. Возможно, сияние сегодняшней победы не давало негативу разгуляться. — Ну как, рассмотрел? — спросил он. Уду фыркнул и отвернулся. Покачав головой, поднёс ко рту бокал, и какое-то время они пили молча. — Он проигрывал? — спросил вдруг Уду, и Хэ Сюань вздрогнул. Он как раз решил, что лучше заказать такси и ехать домой, чем напряжённо молчать у бара в компании адвоката противника, но прозвучавший вопрос заставил оторваться от телефона. — Что? — Он проигрывал за последнее время? — Можно подумать, ты не знаешь. — Не знаю, — оскалился Уду. — Он же со мной не разговаривает. — Так помирись с ним! В душе не ебу, что тебе мешает. — Ты мне мешаешь, — Уду обличительно ткнул в него пальцем: у него были чертовски худые руки, словно ножки морского рака. — Ты! Если бы не ты… — То нашлось бы что-то ещё, — отрезал Хэ Сюань. — Уду, приди в себя! Твои отношения с братом порушились задолго до моего появления, я тут вообще ни при чём. Ты сам, собственной гнилой философией, их обескровил. — А что, лучше было позволить тем ублюдкам обескровить Цинсюаня? — выплюнул Уду. — Чего молчишь и отворачиваешься? Ты же у нас воплощённая мудрость и безвинная жертва, ты-то ясно видишь, что следовало делать и как. Так просвети меня! Что по-твоему я должен был сделать тогда, а, умник? Руки чесались банально съездить Уду по челюсти. Наверное, чтобы наладить хоть какие-то отношения, им нужно было подраться как минимум раз. Мелькнула мысль: с каких это пор он собирается налаживать с Уду отношения? Мелькнула и исчезла. Уду смотрел на него в упор, явно добиваясь реакции, но Хэ Сюань не собирался её выдавать. Драться с адвокатом противника при открытом процессе — хуже не придумаешь. Он как раз собирался встать и уйти, но тут к ним внезапно подошли. — О, да это же Ши Уду! — воскликнул незнакомый мужик, выплывший к бару из темноты зала. — Какая удача, — он расплылся в гадкой ухмылке, и лицо Уду, сидевшего к нему спиной, исказилось одновременно досадой и отвращением. Однако исчезли эти чувства так быстро, что, не гляди Хэ Сюань на него в тот момент так пристально, не заметил бы. — Шао Нин, — без малейшего энтузиазма отозвался старший Ши. — Чем обязан? Наглый мужик облокотился о стойку рядом с ним, так что теперь Хэ Сюаню лучше было видно лицо — широкое и открытое, даже миловидное, пожалуй, если бы не отвратная гримаса и чересчур широко посаженные глаза. — Да вот, всего лишь хотел тебе сказать, что ты ошибся на мой счёт. Помнишь, как ты мне лекцию прочёл, мол, я никогда не выиграю у твоего брата? Так вот, ты ошибся, друг мой. — Я тебе не друг, — отчеканил Уду, — О чём ты вообще? — он нахмурился и, наконец, повернулся к собеседнику. Улыбка на лице мужика стала шире. — Слил дело твой братец. Уже больше месяца прошло, но мальчишку как раз на днях укололи. А такое простое было дело! Только такой убогий пидорок, как твой брат, мог его слить. Ты бы видел его лицо, когда завершился суд, — мужик наигранно рассмеялся и хлопнул себя по бедру ладонью. — А это ведь только начало. Теперь я знаю, как у него выигрывать. Я ещё сравняю его карьеру с землёй, помяни моё слово. А может и его самого? — Эй, братец Шао, ты идёшь? — позвала компания, толпившаяся у входа. Хэ Сюань пересчитал: четверо. Вместе с улыбчивым мудилой — пятеро. Их двое, но они умеют драться. Мысль, с чего вдруг он стал рассматривать их с Уду как боевую единицу, была слишком блёклой, чтобы всерьёз ею озаботиться. Должны справиться даже в самом худшем случае: не такой большой перевес. Если, конечно, у мужиков не окажется при себе стволов: барчик выглядел пристанищем самых разных посетителей, даром что находился в пешей доступности от здания суда. Хэ Сюань жестом подозвал бармена: тот какое-то время назад предлагал ему сигарету, и кажется, пришло время согласиться. — Тебе не хватит ни мозгов, ни хватки, чтобы соревноваться с Цинсюанем, — прозвучал холодный голос Уду без малейших признаков опьянения. Хэ Сюань не видел его лица, но слышал, что старший Ши взбешён, и был с ним солидарен. Этот пёс угрожал Цинсюаню и не собирался прекращать. Будет чудом, если он уйдёт с нетронутой рожей. Улыбка мужика теперь выглядела ещё более натянутой. Он явно не любил Уду, но совершенно точно доверял его оценке. — Не веришь мне? Ничего, посмотрим. У нас в городе ещё много мелкой швали, которая промышляет наркотой, и я не успокоюсь, пока твой брат не проиграет их всех, или не рассердит нужных людей, пытаясь защитить очередного босяка. Пальцы Уду на стойке сжались в кулак, и Хэ Сюань по велению неведомого импульса опустил ладонь ему на плечо. Худое тело под рубашкой закаменело, но Уду не обернулся. — Слышь, тип, а ты, собственно, кто? — ленивым тоном Хуа Чэна спросил Хэ Сюань, убирая руку с чужого плеча и прикуривая. — А ты? — А этого тебе знать не надо, — поднял брови Хэ Сюань, переключаясь на уличный акцент и удерживая сигарету подушечками пальцев, как учил когда-то А-Чэн. — Знай лучше, что если залупнёшься на Ши Цинсюаня, я тебе почки вырву, — он выпустил изо рта облако дыма и посмотрел на мужика в упор через чад. Хуа Чэн всегда говорил, что у него взгляд маньяка, и не стоит так смотреть, если он не хочет напугать людей. Однако сейчас Хэ Сюань именно этого и хотел. Кажется, друг был прав: под таким его взглядом люди в массе своей начинали нервничать и дёргаться, что было удобно, — не приходилось ни на кого давить словесно. Судя по чужой реакции, в его взгляде читалось гораздо больше угрозы, чем он когда-либо желал транслировать за жизнь. Временами это было досадно, но сейчас пришлось как нельзя кстати — лицо мужика дрогнуло, и улыбка медленно с него стекла. — Да ты никак с мафией начал дружбу водить, Уду, — прошипел он. — Думаешь так меня остановить? Не выйдет! — На меня смотри, — каркнул Хэ Сюань, и мужик уставился на него теперь уже с откровенным испугом. — Я с тобой разговариваю, а он молчит. Как рыба. К слову, знаешь, за какое время стая пираний может обглодать тушу, скажем, в шестьдесят килограмм? — он затянулся, чудом не закашлявшись от едкого дыма, обвёл мужика взглядом, и тот сглотнул. — За десять минут, — сказал Хэ Сюань, медленно выдыхая. — Удивительные создания, эти пираньи. Замечательные домашние животные. — Запугать меня решили? — голос мужика прерывался, губы подрагивали, но в глазах светилась ярость. — Да не боюсь я вас, поняли?! Да вы знаете, кто за мной стоит?! Вам такое и не снилось! Уду скептически хмыкнул. — Да кому нужно за тебя вступаться, Шао Нин? Не преувеличивай свою ценность, не я один понимаю, чему она на самом деле равна. — Побереги свою шкуру, брат, — добавил Хэ Сюань. — А ты, небось, папик Цинсюаня? — осклабился Шао Нин. — И как, хорошо даёт? Он определился уже, мальчик или девочка? Хотя какая в жопу разница, — он заржал, но смех оборвался на середине, потому что у Хэ Сюаня полыхнуло перед глазами. Кулак впечатался в чужое лицо с хрустом переломившейся кости. Шао Нин заорал, и от дверей к бару метнулись его приятели. Хэ Сюань увернулся от одного удара, заблокировал другой, а вот третий должен был прийтись аккурат в печень, но напоролся на блок Уду. Драка завязалась что надо, вмешались какие-то левые люди, мужики за столами орали и улюлюкали, и в какой-то момент Хэ Сюань перестал узнавать лица. Участников драки уже было существенно больше, чем изначально, Шао Нина оттащили в сторону, и теперь он сидел, запрокинув голову, и пытаясь унять кровотечение из носа. Какая-то цаца в короткой блестящей юбке засовывала ему в ноздрю скатанные тампоном салфетки. Кругом месились мужики, которые вообще не имели отношения к делу. Хэ Сюань замер посреди хаоса, осознав, что его больше никто не атакует; в бар вошли два амбала с баллончиками и решительно двинулись в сторону кучи-малы. И тут из толпы вынырнул Уду. У него была подбита скула, лицо заливала кровь из длинной ссадины на лбу, а когда-то белая рубашка пестрела красными и бурыми потёками. — Съёбываем, быстро, — выплюнул он, схватил Хэ Сюаня за руку и потащил к чёрному ходу. Кажется, соображал он по-прежнему неплохо. Был ли этот говнюк вообще пьян?! Бармен с поклоном принял у Уду несколько купюр, показал Хэ Сюаню «ок» пальцами, подкрепил гримасой одобрения и захлопнул за ними дверь. Где-то поблизости завыли полицейские сирены, и они припустили бегом по грязной тёмной улице. Под мышкой Уду болталось пальто, которое тот не успел надеть, кровь тонкой струйкой ползла из-под ладони, прижатой ко лбу, и он зажмурил один глаз, чтобы туда не натекло. Хэ Сюань забросил на плечо куртку и крепче стиснул в ладони телефон, который чудом успел сгрести со стойки. — Где твоя машина? — бросил он на бегу. — Я шёл пить, дебил, какая машина?! — выплюнул Уду, не сбиваясь с дыхания. Должно быть, тоже не пренебрегал регулярной физической нагрузкой. Хэ Сюань с тоской подумал, что ему бы такую дисциплину, как у этих двоих. Они бежали долго. Хэ Сюань окончательно перестал узнавать местность, а правый бок начал умолять о пощаде. Всё-таки до марафонца ему было далеко. Наконец они остановились в тёмном дворе, и несносный адвокат немедленно присел на поребрик. — Не исключено, что тут кто-то ссал, — заметил Хэ Сюань. — Мне похер, — отрезал Уду, укладывая руку на колено и отводя другую ото лба. Салфетка, которую он приложил к ране, пропиталась насквозь и была брезгливо отброшена. Кровь полилась на глаз и щёку, и Уду безуспешно попытался остановить поток ладонью снова. В паре метров от них стоял единственный на всю улицу фонарь, и его тусклый свет выхватывал из темноты мусорные баки и фигуру человека, сидящего у дороги. Его белая рубашка спереди выглядела так, словно в ней разделывали свиную тушу, ладонь была бурой от крови. Хэ Сюань молча подал свой шарф, и Уду, не мешкая и не благодаря, приложил его к лицу. — Вон уже конец улицы, — кивнул Хэ Сюань на просвет между домами. — Возможно, дальше есть нормальные лавки. — Ой, не нуди, — отмахнулся Уду. — Адреналиновый спад застал меня здесь, поэтому я буду сидеть здесь! — Пиздец невозможно с тобой, — проворчал Хэ Сюань и присел рядом. По крайней мере, здесь не воняло, уже хорошо. Было ужасно тихо, бетон холодил зад, так что яйца поджимались, но зато над их головами матово поблёскивали звёзды. — Это правда, про пираний? — спросил вдруг Уду. Кровотечение поутихло, и он убрал шарф от лица. — Не больше, чем в голливудских фильмах про суды,— ответил Хэ Сюань. — Так я и думал, — голос Уду звучал так, словно его обманули в лучших ожиданиях. — Нет, теоретически, если их очень много, они очень голодны, и тело кровоточит… — То есть, всё-таки возможно? — Меня напрягает твой интерес. Уду тихо рассмеялся, глядя в сторону, и мгновенно стало заметно, что они с Цинсюанем и правда братья — та же форма улыбки, знакомая линия рта, и глаза смеются похоже. Правда, острое лицо старшего Ши было лишено всякой нежности, которая так подкупала в Цинсюане, при определённых условиях его можно было даже назвать некрасивым. И всё же улыбка совершенно его преображала, превращала из бездушного андроида в живого человека из плоти, крови и каких-никаких эмоций. Правда, смех почти сразу прервался. — Что? — резко спросил Уду. — Нет, ничего, — ответил Хэ Сюань и потряс головой. — У меня такое чувство, что мне чудится этот вечер. Нет, весь этот день. — Да, — кивнул Уду, — у меня тоже. Ты нахрена в драку полез? — он сменил тон со спокойного на обвинительный. — Можно подумать, ты бы не полез! — Нет. — Да конечно, — хмыкнул Хэ Сюань. — Ты был в шаге от этого. — Теперь я по крайней мере вижу, что вы похожи. Чуть что, сразу начинаете махать кулаками, совершенно не заботясь о последствиях. Твою мать, — из его носа на рубашку упали две тяжёлые капли, и Уду наклонился вперёд, заливая кровью бетон. Рана на лбу, едва запекшаяся, от этого движения снова открылась. Его организм будто решил выразить протест против рукопашного боя, исторгнув из себя как можно больше крови. — Кстати, как думаешь, тот выродок, как там его… — Шао Нин. — Он, да. Он всерьёз? Он что-то сделает Цинсюаню? Уду пожал плечами и выпрямился, уткнувшись в шарф лицом — только кончик носа торчал. — Физически — точно нет, — глухо сказал он из-под слоя ткани. — Он никто и звать его никак. Если бы ты к нему не полез, он бы сбежал, поджав хвост. А в суде… Гуй его знает. В любом случае, Цинсюаню хватит ума, чтобы дать ему достойный отпор. — Проигрывал, — запоздало ответил на вопрос Хэ Сюань и поймал настороженный взгляд. — Я знаю, про что этот Шао говорил. На Цинсюане в тот вечер лица не было. — Насколько плохо? — Достаточно. Но в пределах разумного, — ответил Хэ Сюань, вытягивая ноги. Уду отвернулся, несколько раз кивнул своим мыслям, попытался вздохнуть, но только втянул ноздрями шарф и опять отвёл его в сторону. — Долго отходил? — грустно спросил он. — Прилично. Но справился. Пришлось немного повалять его в додзё. — Хороший ход, — одобрил Уду, и эта похвала удивила Хэ Сюаня ещё больше, чем сами их спонтанные посиделки. — Слушай, Уду, а сколько тебе лет? — спросил внезапно Хэ Сюань. Старший Ши был одним из тех людей без возраста, которые выглядели на тридцать на протяжении десятилетий, а потом оборачивались сморщенными стариками чуть ли не за год. — Ты не знаешь, сколько мне лет? — скептически взглянул на него тот. — Откуда бы, — пожал плечами Хэ Сюань. — Это не указано в деле. — Мог поинтересоваться у Цинсюаня. У нас не такая большая семья. — Ну уж извини, мы о тебе обычно не говорим. Зато я знаю, что у тебя проблемы с гиперопекой и ты ненавидишь тофу. Серьёзно, тофу-то за что? Он же безвкусный. — Вот именно! — немедленно взвился Уду. — И у меня нет проблем с гиперопекой. — Ах, да, это у Цинсюаня проблемы с твоей гиперопекой. — Знаешь что, иди-ка ты в жопу, — Уду ткнул ему в руки шарф и попытался подняться, но из носа и лба снова хлынуло, так что он прекратил попытки и стремительно забрал тряпку обратно. — Слушай, это какая-то нездоровая хрень, — подозрительно оглядел его Хэ Сюань. — Тебе, может, в больницу? — Дет, — гнусаво, но очень решительно отрезал Уду. — Сабо пдайдёт. Пдосто дадо пдидечь. — Я бы тебе, честно слово, с удовольствием помог, но тебя и так уже отметелили. Добавлять рука не поднимается, как бы не добить. Вопреки твоим убеждениям, Цинсюань меня за это не простит. Так, что это за ебеня? — он осмотрелся и открыл карты. — О, да я знаю это место! Тут моя школа недалеко. Ничего себе, как здесь всё поменялось. — Ты что делаешь? — хмуро спросил Уду. — Такси вызываю. Не будем же мы тут всю ночь сидеть. Я собирался домой уже когда тот тип нарисовался, но пришлось задержаться. — И где у тебя нынче дом? — гнусавость в голосе уступила место привычной язвительности. Видно, кровотечение снова ослабло. — А вот это, Уду, уже не твоё дело. Поднимай жопу, идём. Машина недалеко. Путём коротких, но ожесточённых переговоров, решено было сначала завезти домой старшего Ши. В больницу тот ехать отказывался наотрез, а Хэ Сюань не собирался отпускать его одного с кровотечением, которое всё никак не прекращалось. Уду плюнул в него пару раз ядом, больше для вида, чем по велению реального гнева, и согласился. Такси затормозило у роскошной высотки почти в самом центре, и Хэ Сюань отпустил машину. — Зачем это? — с подозрением спросил Уду. Теперь, когда они стояли под яркими фонарями, было видно, какой он бледный. Из носа у него всё ещё текло, и, стоило резко двинуть головой, тут же открывалась рана на лбу. Кровь стекала по запавшей щеке и губам, Уду психовал, размазывал её, как попало, и вид имел откровенно пугающий. — Затем, что я передам тебя на руки Пэй Мину, а за простой такси платить не хочу. — Ты всерьёз полагаешь, что я не могу сам дойти до квартиры? — прошипел тот и покачнулся. — Уду, ты себя не видишь просто, — возразил Хэ Сюань, которому всё происходящее уже порядком надоело. Он, в конце концов, не нанимался в няньки к мерзкому братцу своего парня! — Ты выглядишь как измученная жертва сино-японской войны. — Ну спасибо, — прозвучало почти обиженно. — Я совершенно не хочу узнать потом, что ты свалился на лестничной клетке и разбил свою дурную голову. Мне-то похрен, но есть же ещё Цинсюань. Идём. Походка Уду была неверной, но помочь он себе не дал, так что Хэ Сюань, тихо матерясь под нос, следовал за ним по пятам, готовый в случае чего ловить. Дом был почти таким же роскошным, как тот, где жили Се Лянь с Хуа Чэном. В каморке у двери сидел бдительный охранник, который, едва завидев Уду, выбежал навстречу и смерил Хэ Сюаня неодобрительным взглядом. Сложно было его винить: к Уду сейчас не кинулся бы лишь совершенно бессердечный человек — уж слишком побито тот выглядел. — Господин Ши! Вам нужна помощь?.. — Нет, — отрезал Уду и так посмотрел на несчастного парня, что тот смешался и потупился. — Благодарю, господин Хань. Высокомерный тон настолько не сочетался со словами, что взгляд охранника, когда тот в следующий раз посмотрел на Хэ Сюаня, был едва не жалобным. — Этот хмырь идёт со мной, — махнул себе за плечо Уду и качнулся вперёд. Хэ Сюань молча развёл руками в ответ на вопросительный взгляд, и охранник понуро потопал обратно в свою каморку. — Лучше бы ты его не благодарил, — заметил Хэ Сюань, когда они ехали в лифте. — Обожаю, когда лезут в мои дела, — прошипел Уду, прожигая в нём глазами дыру. Учитывая, что он в это время всё ещё прижимал ко лбу безнадёжно испорченный шарф, который ему не принадлежал, подобное ехидство было не слишком уместно. Но нынешним вечером, казалось, ничто не могло вывести Хэ Сюаня из себя, поэтому он смолчал. За добротной дверью тёмного дерева раздалось пение флейты, затем притихло — и замолкло. Ничего не произошло, только брови Уду съехались к переносице. Он снова вжал кнопку звонка. — Только не говори мне, что его нет дома, — мрачно заметил Хэ Сюань. — Я откуда знаю, дома он или нет, кретин, я не его тётушка! — а вот Уду, кажется, спокойствием похвастаться не мог. Вынув из кармана штанов телефон, он набрал номер, и несколько минут Хэ Сюань слушал длинные гудки, долетавшие даже до него. Уду позвонил ещё два раза, но ему не ответили. Некстати вспомнилось, что Пэй Мин, кажется, служил в полиции, а значит мог задержаться на работе допоздна. Из-за двери донёсся еле слышный скулёж и мягкий цокот когтей по твёрдому полу — Соул учуяла хозяина. Раздался звук пришедшего сообщения, и Уду, пробежавшись по тексту глазами, разразился такими витиеватыми ругательствами, каких Хэ Сюаню не приходилось слышать даже от Хуа Чэна в его самые мрачные годы. — Всемилостивые предки, Уду, в какой подворотне ты рос? — подивился Хэ Сюань и медленно похлопал. — Заткнись, иначе я тебе врежу, — выплюнул тот. — Мне-то за что? — улыбнулся Хэ Сюань. Почему-то всё происходящее его забавляло. Однако долго это не продлилось. — Блядские потроха, да что за день! — Уду, очевидно не зная, как выпустить мучительное бешенство, со всей дури врезал кулаком в стену и хрипло застонал. На светлой краске, топорщившейся острой крошкой, остался кровавый отпечаток. Хэ Сюань терпеть не мог такую отделку: вечно царапался о неё. В школе делали подобные, чтобы молодняк не обтирал стены руками и спинами. Подраться с такой было не лучшей идеей: слишком больно. Агония, разворачивающаяся на его глазах, пугающе сильно напоминала Хэ Сюаню его самого лет пять назад, когда они проиграли первое дело. Если бы Уду тогда вздумалось таскаться за ним следом, он бы его, пожалуй, прибил. Старший Ши ещё хорошо держался. Но его нужно было срочно чем-то отвлечь, иначе покалечится. Каким бы славным кармическим ответом ни казался такой поворот, он всё же был довольно бестолковым. И мелочным, к тому же. Достаточно и того, что Уду проиграл сегодня. — Подожди, а у тебя что, ключа нет? — осенило Хэ Сюаня. — Есть, — сквозь зубы процедил Уду, — но он в дипломате. — А где дипломат? — В машине. — А машина, дай угадаю, у здания суда. Уду гневно сопел в стену. Хэ Сюань тяжко вздохнул. — Девушка твоя далеко живёт? На него уставились воспалённые глаза, красные от налившихся белков. На нижнем веке залегли мрачные тени, щеки и нос были грязными от запёкшейся крови, а края раны на лбу вспухли и сочились сукровицей. Тонкая красная струйка стекала по виску, и Уду то и дело стирал её к волосам, так что короткие пряди над ухом слиплись отвратительными сосульками. — Какая девушка? — обескураженно спросил он. — Ну та, блондинка с приёма, высокая такая, с фигурой телезвезды и взглядом следака. Уду фыркнул и заржал. Для такого мерзкого характера у него был на удивление беззаботный смех. — Я ей передам, ей будет приятно… наверное. Довольно забавное описание, — мотнул головой он. — Но нет, она не моя девушка. А что, понравилась? — Мне пока дорога жизнь. — Вот, мне тоже. — Тебя-то она как раз мастерски спасла от позора. Надеюсь, ты её поблагодарил хотя бы. — Мы поругались, — мрачно ответил Уду. — Олень, — резюмировал Хэ Сюань. — Сам олень! — взвился тот, ведясь на подначку как мальчишка. — Это всё твоя вина! Если бы не ты, отличный был бы вечер. — Могу сказать о тебе то же самое. Они помолчали. Уду мрачно пучился в стену, словно именно та была повинна в его паршивом состоянии. Хэ Сюань оглядел дверь с тёмно-бордовым ковриком, изящную кованую стойку для зонтов, бронзовую табличку с номером девяносто. — Насколько велик ваш шанс помириться, если мы тебя сейчас к ней забросим? — Хэ Сюань повернулся к Уду как раз в тот момент, когда тот начал медленно оседать. Он едва успел его подхватить — старший Ши оказался ужасно тяжёлым, несмотря на худобу. — Эй-эй-эй, парень, если ты сейчас потеряешь сознание, я вызываю скорую, понял? И мне плевать, что ты об этом думаешь. Уду часто дышал, крепко сжав зубы. Кровотечение изо лба снова усилилось, он был бледным, как рисовое тесто, и таким же обмякшим. Хэ Сюань усадил его на пол, прислонив спиной к стене, присел на корточки рядом и достал телефон: — Так, понятно всё. Со мной поедешь. — Не поеду, — тихо возразил тот. — Уду, это был не вопрос, — отчеканил Хэ Сюань. — Либо со мной, либо со скорой, выбирай. Уду прикрыл глаза и кивнул. Хэ Сюань открыл приложение такси. От квартиры Уду до их дома оказалось меньше получаса езды. Старший Ши дремал, прислонившись виском к стеклу. Шарф, повязанный вокруг лба, делал его похожим одновременно на хиппи и на Рембо из старого фильма. Хэ Сюань лениво размышлял, насколько удачна идея привезти этого засранца домой? Не разумнее ли сдать его скорой, пока спит, — и дело с концами. Но сворачивать было поздно. Он растолкал своего бедового гостя, когда таксист припарковался у подъезда. — Так я и думал, — пробормотал сонный Уду при виде высотки Цинсюаня. — Ты на редкость сообразителен, — менее ядовито, чем намеревался, ответил Хэ Сюань. — Шевелись, холодно.

***

Пока Хэ Сюань бегал за аптечкой и сменной одеждой, Уду сидел в кресле-мешке и выглядел при этом оглушённой рыбой. Нынешняя ситуация совершенно точно и для него была дикой, но если Хэ Сюаню удавалось сохранять дееспособность, то старший Ши, оказавшись под защитой знакомых стен, впал в ступор. — Вот, держи, — Хэ Сюань выдал ему стопку одежды, чистое полотенце и начал разматывать полевую повязку. Шарф можно было выкидывать. Так бы и гуй с ним, всё равно не слишком нравился, но теперь придётся покупать новый, а он терпеть не мог ходить по магазинам. Ткань местами присохла, и пришлось отдирать её под шипение и сдавленные ругательства. Рана опять открылась. Хэ Сюань щедро залил её кровоостанавливающим с антисептиком и принялся накладывать нормальную повязку. — Может, я сам? — не слишком уверенно поинтересовался Уду. — Неудобно на башке, плохо перевяжешь — зальёшь ночью кровищей наш диван, — резонно заметил Хэ Сюань. Спорить с ним не стали. — Тебя ведёт, к тому же. Сиди и не дёргайся. Закончив, он сгрёб всё обратно в аптечку, кинул Уду пузырёк с успокоительным и кивком указал на стакан воды на столике. — Тебе не помешает. Переодевайся пока, я тоже пойду. — Дай аптечку, — вдруг воспрял Уду. — Зачем? — Надо. Хэ Сюань передал ему коробку, глядя подозрительно, и Уду немедленно туда закопался. Выражение его лица при этом было сосредоточенным и нервным, словно он боялся не найти желаемого. Однако через пару минут он выудил из недр аптечки явно непочатую бело-розовую коробочку, и на лице его застыло нечто вроде торжествующей улыбки. — Что это? — спросил Хэ Сюань. — Мои таблетки, — довольно ответил Уду и потянулся за стаканом. — Твои та… Уду, ты что, хроник?! — В некотором роде, — расплывчато ответил тот, отработанными движениями выдавливая из блистера две пилюльки прямо в рот. — А если бы у Цинсюаня не было запаса? — Но он был, — сказал Уду непривычно мягко, и Хэ Сюаня внезапно осенило: он не был уверен. Не был уверен, что у брата окажется нужное. Кажется, этот придурок всерьёз полагал, что с ним не намерены больше общаться, и в этом доме его не ждут и не имеют в виду. А у Цинсюаня, тем временем, в шкафу была отдельная полка с одеждой, совершенно точно не подходящей по размеру ни ему самому, ни Хэ Сюаню. Наверное, можно было сказать об этом, но он решил промолчать. Сами разберутся. Пока Уду плескался в ванной, Хэ Сюань проверил сообщения. Не прочитано. Вот и зачем умолял написать, если не читает? Часы показывали без пяти одиннадцать. Либо у Цинсюаня затянулось слушание, либо сел телефон, а может и всё сразу. Усталость вдруг навалилась на плечи всем своим немалым грузом, и Хэ Сюань вспомнил, что прошлую ночь почти не спал. Хотелось есть и в душ. Пока ванная была занята, он прошёл в кухню и сунул в микроволновку два вчерашних баоцзы со свининой. Немного подумал и сунул третий — с какой-то травой. Раз уж он весь вечер носится с этим мерзавцем, не будет большой беды, если до кучи ещё и покормить его. Впрочем, ругаться на Уду получалось всё хуже, даже про себя: Хэ Сюань никогда толком не умел ни глумиться над побеждёнными, ни торжествовать. Сегодняшняя маленькая победа была закономерной, пусть и выстраданной. Уду всё ещё оставался адвокатом противника, но после прошедшего заседания в Хэ Сюане окрепла уверенность: это дело они выиграют, Юйши Хуан не оставит «Цябэй» шанса. Не потому что знала и уважала его отца, а потому, что понимает насколько значима справедливость в их прогнившем обществе. Уду вышел из ванной босой, в серых домашних штанах и футболке c девятицветным оленем*, что было довольно забавно: тоже мне, рогатое животное, карающее людей за алчность, ну-ну. Цинсюань явно знал, во что нарядить брата. А Хэ Сюань даже не посмотрел ведь, что там на футболке было — просто сдёрнул первое попавшееся с той самой полки. Теперь, когда запекшаяся кровь не марала лицо, Уду казался ещё бледнее, но хотя бы не наводил ужас своим видом. — Жрать будешь? — спросил Хэ Сюань, доставая из микроволновки булочки. — Да ты само гостеприимство, — отозвался тот колко, но устало. Хэ Сюань молча поставил перед ним чашку сладкого чая, и Уду принюхался, будто недоверчивый зверь. — Не бойся, яда там не больше, чем вырабатывает твой организм. Так будешь булку или нет? — Я не ем мясо, — ответил Уду. — Ты не ешь мясо и не ешь тофу. Понятно, почему ты такой тощий, — Хэ Сюань переложил на отдельную тарелку баоцзы с зеленью и поставил перед ним. — На себя в зеркало посмотри, — беззлобно огрызнулся Уду. — Я же сказал… — Он с травой. Что? Я, в отличие от тебя, всё ем, — заметил Хэ Сюань в ответ на удивленно выгнутые брови: даже они у старшего Ши были какие-то худые, ненормально-тонкие. Уду разломил булку на две аккуратные половинки и педантично проинспектировал каждую. — Действительно, без мяса, — удивлённо заметил он. Хэ Сюань закатил глаза и уткнулся в телефон, листая новости. Они молча ели, кружка Уду то и дело стучала по столу, когда он пил, слева тихо урчал холодильник. Хэ Сюань отправил в рот последний кусок баоцзы, потянулся поставить тарелку в раковину и только теперь заметил чужой пристальный взгляд. Уду сидел, обхватив пальцами подбородок, умостив указательный над верхней губой, и рассматривал его так, словно готовился вынести вердикт. Он щурился на свет лампы, отчего его взгляд становился недобрым, и Хэ Сюань запоздало пожалел, что притащил эту змею домой. И сам ведь, по собственной доброй воле, никто не заставлял! — Что? — прервал он молчание, отложив телефон на стойку. — Ты меня удивляешь, — сказал внезапно Уду. — А это вообще редко случается. — О, — не нашёлся с ответом Хэ Сюань. — Какая честь. Ну надо же! Того и гляди, пробужу в тебе совесть. — Это вряд ли, — фыркнул Уду, попытался отпить чай, но чашка была пуста, и он со вздохом её отодвинул. — Действительно, о чём это я, — цокнул Хэ Сюань. Наверное, можно было сказать что-то ещё и вообще поставить наглого говнюка на место, но голову словно дымом накачали, и после еды ещё сильнее захотелось спать. Он помыл посуду, вытер руки о штаны и обернулся. Уду смотрел на него всё так же внимательно, но без неприязни, которая была так очевидна накануне в баре. Не то усталость брала своё, не то действительно поменял своё мнение о Хэ Сюане. Вот только хорошо ли это было… Впрочем, разбираться с этим прямо сейчас у Хэ Сюаня не было ни сил, ни желания. — Всё, отбой. Я постелил тебе на диване. Пора закончить этот день, что-то он затянулся. Уду с удивлением обернулся, чтобы увидеть позади себя разложенный диван. — Спасибо, — явно сорвалось прежде, чем он успел подумать. — О, боги, неужели, — ахнул Хэ Сюань в притворном изумлении. — Не подводит ли меня слух. Что-что ты сказал?.. — он подался вперёд, приложив ладонь к уху на манер рупора. — Проваливай спать, — хмыкнул Уду. — Так и думал, что послышалось, — кивнул он, обходя барную стойку. — Кстати, я удивлён, что квартира не прокурена. — Это потому, что здесь никто не курит, — отозвался Хэ Сюань. Уду явно сделал из его маленького представления в баре слишком далеко идущие выводы. — Клоун. — Змея, — в тон ему отозвался Хэ Сюань. — Ну а теперь, когда ты восстановил статус-кво своих представлений о людях и обо мне в частности, ползи на диван, сделай милость. Не хочу подрываться через пару минут на звук упавшего тела. — Всё так плохо? — тихо спросил Уду, глядя почему-то на свои руки. — Ты пиздец какой бледный. Что неудивительно, из тебя крови литра три вытекло. — Преувеличиваешь. — Преувеличиваю, — кивнул Хэ Сюань, — но много всё равно. Ложись спать, Уду. Продолжим наши милые беседы утром. Он ушёл в ванную, а когда вышел, свет в гостиной не горел. Хэ Сюань заглянул в комнату: Уду лежал лицом к спинке, закутавшись в одеяло, как в кокон, даже под ноги подоткнул край, словно боялся, что ночью по комнате будут ползать монстры и непременно цапнут за пятку, если не укрыться как следует. — Эй, — позвал Уду, когда он уже развернулся уходить, — спасибо. «Не за что», — ответил Хэ Сюань про себя, удаляясь в спальню. Он мог сколько угодно беситься из-за мерзавца, но бросить брата Цинсюаня в крови и полуобморочном состоянии — не мог. Благодарить здесь было не за что.

***

Утро началось феерично: Хэ Сюань проснулся от надрывающегося звонка. Похоже, звонили давно, потому что, стоило истеричным трелям стихнуть, в дверь нетерпеливо замолотили. Щека, на которой он лежал, противно ныла: видно, после вчерашнего там налился синяк. Он скатился с постели, едва осознавая, где верх, а где низ. Поспешно натянул домашние штаны, наплевав на бельё, и ринулся в прихожую. Наверное, что-то случилось. Неужто они залили соседей? Он заглянул в ванную, пробегая мимо, — там было темно и тихо. Слух не улавливал ни звука льющейся воды, ни иного шума, намекающего на аварию. Судя по бледному свету из окон, было не больше шести утра. Требовательный долбёж повторился. Да что у них стряслось в такую рань?! В прихожей обнаружился помятый Уду. Он держался за косяк и отчаянно зевал. — Ты кого-то ждёшь? — Сам-то как думаешь, — сонно буркнул Хэ Сюань и защёлкал замком. На пороге стоял Цинсюань, взъерошенный после перелёта, уставший и рассерженный: он явно не ожидал, что попасть в квартиру будет так сложно. — Хэ-сюн, ну зачем ты, — он осёкся, глядя ему за плечо, и шокированно закончил на автомате, — закрылся на задвижку. Пользуясь моментом, Хэ Сюань чмокнул его в щёку и, подхватив стоящий за порогом чемоданчик, занёс в квартиру. — Привет, — робко сказал позади Уду. — Здравствуй, гэ, — Цинсюань захлопнул за собой дверь и застыл на коврике, переводя внимательный взгляд с брата на Хэ Сюаня, явно подмечая и повязку на лбу первого, и синяк на роже второго. Хэ Сюань покосился на Уду, который старался смотреть на брата, но удавалось ему это с переменным успехом. Молчание затягивалось. Хэ Сюань открыл рот, чтобы как-то разрешить эту глупую ситуацию, но Цинсюань его остановил, выставив перед собою ладонь. — Сначала кофе, — без улыбки сказал он и, сбросив на руки Хэ Сюаню пальто и кашне, убежал в кухню. Они остались в прихожей вдвоём. — Может, мне сбежать по-тихому? — почти заговорщически прошептал Уду. — Не думаю, что это хорошая идея, — покачал головой Хэ Сюань. — И, к тому же, ты же хотел с ним помириться. Вот, отличная возможность. Иди мирись! — Он же рассержен, ты издеваешься что ли? — Ой, да это разве рассержен. — Что вы там шушукаетесь? — послышался с кухни недовольный голос Цинсюаня. — Идите сюда и говорите как взрослые. Уду тяжко вздохнул, сжал губы и, бросив на Хэ Сюаня недовольный взгляд, ушёл. Можно было использовать чемодан как предлог и сначала зайти в спальню, дать этим двоим возможность поговорить наедине. Вот только не было уверенности, что Уду не извратит их вчерашние приключения как-нибудь по-особенному. Как и зачем, сложно было предугадать, но давать ему эту возможность всё равно не хотелось. Поэтому чемоданчик остался в коридоре, а Хэ Сюань запер дверь и поспешил на кухню, где уже весело тарахтела кофе-машина. Цинсюань расставлял чашки на блюдца с педантичностью, всегда сопровождавшей его недовольство. Одна порция кофе уже была готова, и теперь дожидалась двух других. Уду сидел за стойкой, сцепив руки в замок, и угрюмо буравил спину Цинсюаня взглядом. Хэ Сюань присел на соседний барный стул. Атмосфера была такая, словно в кухню натекло газа, и вот-вот рванёт. Это несколько раздражало. Во-первых, он зверски не выспался и чувствовал подступающую головную боль, а во-вторых, они, чёрт возьми, не сделали ничего плохого. Ведь не сделали же?.. У Цинсюаня зазвонил телефон, и Хэ Сюань обрадовался бы, что сейчас у них с Уду будет пара минут, чтобы… ну, возможно, обсудить стратегию поведения, но звонок был решительно сброшен. Что ж, очевидно, придётся импровизировать. Наконец, Цинсюань повернулся, выдал кофе сначала Хэ Сюаню, потом Уду, потом подумал и, достав из шкафчика непочатую бутылку сиропа чили, грохнул перед братом. Уду прищурился. Цинсюань, глядя на него в упор, пригубил свой кофе. Хэ Сюань закатил глаза. — Давайте вы либо начнёте, либо я пойду ещё часок посплю перед работой, — сказал он. — Нет уж, — возразил Цинсюань, — давайте вы начнёте. Я, признаться, не знаю, что и думать. Ситуация как в анекдоте! Я возвращаюсь из командировки пораньше и нахожу у себя дома вместе с моим парнем — своего же брата. Это как понимать вообще? Надеюсь, вы хотя бы не в одной постели спали? Уду, который как раз в этот момент сделал глоток, совершенно киношно опрыскал кофе стойку и пол перед собой и отчаянно закашлялся. Хэ Сюань и сам был в шаге от того, чтобы не то заржать, не то возмутиться, но выбрал третье, начав дубасить старшего Ши по спине. Тот замахал руками и отшатнулся, продолжая кашлять. Из глаз его текли слёзы, что в совокупности с покосившейся повязкой выглядело так, будто его пытают второй день. — Цинсюань, да ты спятил, — с нервным смешком сказал Хэ Сюань. Он был единственным на их стороне стола, кто не утратил способности говорить, а значит ему и отвечать. — А что я должен думать? — ответил тот, но в уголках губ притаилась улыбка, Хэ Сюань уже видел её очертания, и это означало, что злился Цинсюань не слишком сильно. Если вообще злился. — И игрища у вас, как я вижу, довольно брутальные. Уду сипло втянул воздух ртом — кашель постепенно сходил на нет. Цинсюань подхватил с кухонного гарнитура бумажное полотенце и принялся вытирать стойку. — Я ему ещё и руки разбил, — выгнул бровь Хэ Сюань, и пришедший в себя Уду врезал ему кулаком в плечо: не больно, но ощутимо. — Красавцы вы, конечно, — покачал головой Цинсюань. — Где вас так угораздило? — Вчера в баре. — Вы пошли вместе пить?! — глаза Цинсюаня округлились. — Серьёзно? — Ненамеренно, — подал голос Уду. — Пересеклись на месте. — Вижу, пересекались вы долго и обстоятельно. — На самом деле, это, — Хэ Сюань условно обвел рукой их с Ши Уду лица, — не наших рук дело. — В смысле? — теперь Цинсюань выглядел озадаченно, и наблюдать, как на этом лице одна за другой сменяются эмоции, было упоительно даже в нынешней абсурдной ситуации. В груди пульсировало от восторга при виде такого Цинсюаня — сердитого, смятенного и не понимающего. Оказывается, Хэ Сюань успел ужасно по нему соскучиться за последние два дня. — В смысле, мы друг друга не били, — поспешно уверил Хэ Сюань. — Вы подрались с чужими людьми?! — Случайно, — встрял Уду. — Нас втянули. — Вы что, дрались на одной стороне? — Да. Но там не только мы были: драка выросла большая. А потом мы сбежали, — закончил невнятный рассказ Хэ Сюань. Они с Уду переглянулись украдкой, и Цинсюань прищурился, сразу становясь похожим на брата. — Так, а кто начал драку? — Я, — выдал Уду. — Пиздишь как дышишь! — возмущённо уставился на него Хэ Сюань. — Ты бьёшь как сестричка. На твои удары такой толпы не набежало бы. — Поверить не могу, — протянул Цинсюань, прервав их спор. — Просто смотрю и поражаюсь. Да вы же друг друга покрываете! — С чего бы это? — процедил Уду. Наверное, это должно было звучать ядовито, как обычно, но — удивительное открытие — с братом привычный тон ему не давался. Цинсюань фыркнул. — Мне тоже интересно, — он опёрся руками на гарнитур позади себя и скрестил ноги, поза стала вальяжной. — Значит так. Что, как я думаю, произошло: кто-то из вас двоих вчера в баре начал драку. Вы оба у меня бедны на терпение, но всё же делаю ставку на тебя, Хэ-сюн. Ты вчера ещё и в ударе был. Начался махач, и ты, гэ, встал на сторону Хэ-сюна, одним предкам известно почему. Думаю, потому, что был перевес сил, а ты не мог отдать моего любимого человека на расправу толпе, как бы ни был на него в тот момент зол. Я прав? Уду грустно усмехнулся и нехотя кивнул. — Отлично, — Цинсюань улыбнулся так выученно, словно вёл беседу со свидетелями. — Правда, это не объясняет, что ты делаешь здесь. — Могу уйти прямо сейчас, — немедленно ощетинился Уду. — У него очень долго не останавливалась кровь, и не было ключей от дома, — вернул беседу в конструктивное русло Хэ Сюань. — А Пэй Мин куда-то свалил. Проще всего было поехать к нам. — А кто мне рассказывал, какой ужасный у меня брат? Кто огнём плевался дальше, чем видел? — возмущение Цинсюаня исходило от него волнами. — Проклятье, Хэ-сюн, серьёзно? Всё было так просто? Я тут несколько месяцев с ума схожу, не могу найти способа, как вас сочетать в рамках моей жизни, а вы, оказывается, вполне способны существовать на одной жилплощади! — он всплеснул руками. — Вы мне врали что ли?.. — Не думаю, — внезапно вступился Уду. — И ты тоже хорош! Расписывал мне его как маньяка какого-то! — Цинсюань, — попытался окоротить его брат. — Что Цинсюань? Ну, объясните мне! Я буду только рад. — Что тебе объяснить? — начал терять терпение Хэ Сюань. — Что я не мог бросить его валяться в луже собственной кровищи на пороге его квартиры? Что он упирался и не хотел ехать в больницу так сильно, будто его там на органы разобрать собрались? — Я не упирался! — Психотерапевту своему расскажи! Ты меня за руки хватал, когда я хотел вызвать неотложку, — отбрил его Хэ Сюань. — О, гэ, — внезапно смягчился Цинсюань, а Уду угрюмо уставился в стол. — Что? — Хэ Сюань переводил взгляд с одного брата на другого, не понимая, что происходит. Он явно не знал чего-то, что знали эти двое. Уду ковырял пальцем нарост на деревянной столешнице. Цинсюань молчал. — Может, поясните? — не выдержал Хэ Сюань. Уду шумно выдохнул, сжал губы и поднял на него взгляд. — Я боюсь больниц. — Что? — на автомате выдал Хэ Сюань, чувствуя, как подрагивают уголки губ. Да не может быть такого! Изворотливый Ши Уду, многомудрая змея и крючкотвор, боялся больниц? Чего именно? Уколов и симпатичных медсестёр? Он хотел было задать этот вопрос, но тут заговорил Цинсюань. — Хэ-сюн, он правда боится больниц. И не безосновательно, его там однажды едва не прикончили. — Что? — тупо повторил Хэ Сюань, словно позабыв остальные слова. — Меня госпитализировали с открывшимся внутренним кровотечением и неправильно рассчитали дозу лекарств, — неохотно пояснил Уду. — Если бы мне сделали ту инъекцию, я бы здесь сейчас не сидел. Доктор остановил медсестру в последний момент. Я случайно узнал. — Родителей тогда уже не было в живых, мы жили вдвоём, — добавил Цинсюань. — Денег было мало. Я даже не помню, что это была за больница… Но явно не слишком добросовестная. — Твари. Ненавижу больницы, — прошипел Уду, взглянул на Хэ Сюаня и покачал головой. — Вот уж кому не планировал рассказывать, так это тебе. — Но что в этом такого? — не понял Хэ Сюань. — Это ведь не нечто позорное, твой страх вполне логично сформировался. — Это фобия, они не бывают логичными. — Во-первых, ты не прав, — начал Хэ Сюань. — Это фобия, выросшая из травмы, что уже само по себе довольно логично. Во-вторых, фобии есть почти у всех, просто не все об этом знают. Взгляд Уду снова обрёл то странное выражение из вчерашнего вечера: словно он видел Хэ Сюаня впервые. — Гэ, вы же нашли таблетки в аптечке? — Да, — кивнул Уду. — Спасибо, Цинсюань. Я… — Я пойду зубы почищу, — попытался было встать Хэ Сюань, но Уду схватил его за локоть своими паучьими пальцами, и пришлось сесть обратно. Ну, не хочет без лишних ушей — дело его. — Я сожалею, что разочаровал тебя, — весомо сказал Уду, не убирая руки с предплечья Хэ Сюаня. — Правда. Я не знал, как поступить иначе. Я был испуган и взял на себя слишком многое. Прости меня. Хэ Сюань смотрел на чеканный профиль Уду и поверить не мог, что всё происходящее ему не мерещится. То, что этот человек в принципе умел извиняться, уже было чудом сродни материализовавшемуся Будде. То, что он умел делать это искренне, отдельно поражало. Он сказал не так много слов, но Хэ Сюань ему поверил. В конце концов, будь он на месте Уду и окажись на месте Цинсюаня малютка А-Тянь, Хэ Сюань в чём-то поступил бы так же. Не позволил бы машине правосудия растереть в порошок свою сестру. Уду не был приятным человеком, но Хэ Сюань его понимал. Он взглянул на Цинсюаня и оказалось, что тот смотрит не на брата, а на него. Их взгляды пересеклись, и на губах Цинсюаня расцвела слабая улыбка. У Хэ Сюаня защемило в груди. Как же ему повезло, что этот светлый, умный, великодушный парень любил именно его. — Я даже не знаю, — сказал тот, склонив голову, чтобы спрятать лицо. — Цинсюань, да ладно тебе, — не выдержал Хэ Сюань и почти физически ощутил на себе изумлённый взгляд Уду. — Хэ-сюн, — Цинсюань прикусил нижнюю губу, и улыбка стала лукавой, — какой же ты непоследовательный. — Я просто понимаю его, — пожал плечами он. — У меня ведь тоже была младшая сестра. Если бы можно было сделать что-то, пусть даже недостойное, чтобы сохранить ей жизнь и благополучие, я не раздумывая пошёл бы на это, — он сглотнул подступивший к горлу ком. — Она была намного лучше меня. — Хэ-сюн… — Цинсюань дёрнулся, словно хотел подойти, но в последний момент передумал. — Не стоит, — мотнул головой Хэ Сюань. — Но помнишь, я говорил тебе, на дорогах ещё очень много уёбков. — Помню, но… — Цинсюань, я понял тебя позавчера, я тебя услышал. Я тебе верю, — глаза напротив удивлённо распахнулись, и сердце Хэ Сюаня глупо затрепетало: ну какой же красивый цвет! Словно раухтопаз на солнце. — Подумай теперь о себе. А мы с этим говнюком разберёмся сами. Должно быть, Уду так опешил, что даже пропустил мимо ушей нелестное обращение. Цинсюань покачал головой. — Я знаю, что ты хотел, как лучше, гэ, — обратился он к брату. — Всегда знал. Просто... сложно чинить сломанное доверие. Но я попробую, честно. Поможешь мне? — он улыбнулся, и лицо Уду отразило эту улыбку, будто зеркало. Всё-таки они были очень похожи, если знать, куда смотреть. — Всегда, — ответил Уду, и Цинсюань протянул мизинец. Пока эти двое скрепляли свой мизинчиковый договор как два сопляка, Хэ Сюань допил кофе. — Можно я теперь пойду почищу зубы? — спросил он, клацнув чашкой о блюдце. — Спасибо за кофе, Цинсюань, у меня не получается такой вкусный. — Ты просто не смешиваешь сорта, — шире заулыбался тот. — Я даже не знаю, чем они разнятся, — пожал плечами он. — Поищи в интернете различия арабики и робусты, болван, — фыркнул Уду. Глупо было надеяться, что эта змея переменится после единственного душевного момента. — Сам ищи, болван, — отразил атаку Хэ Сюань, вставая со стула. — А за меня поищет мой парень. — Конечно, это ведь так по-взрослому — сваливать на других заботу о своём комфорте. — Это называется «отношения», поищи и это тоже, вдруг пригодится. Цинсюань расхохотался. — Вы чертовски напоминаете мне парочку друзей Се Ляня. — О, боги, только не их! Я знаю, о ком ты, — крикнул Хэ Сюань из коридора. — Куда ты летал? — спросил Уду. — В Куала-Лумпур, — ответил Цинсюань. — Помнишь то дело с торговлей людьми? Оно старое, тянулось как резина, я тебе рассказывал про него. Будешь ещё кофе, гэ? — Буду, — ответил Уду. — Я забыл про сироп. Дальнейшего разговора Хэ Сюань не слышал — закрывшаяся дверь ванной отсекла щебет Цинсюаня. Пора было собираться на работу, и, несмотря на ужасное пробуждение, настроение было отличным. Словно он помог счастливо завершиться истории, хороший конец которой был до этого дня под вопросом. Когда он вышел, в квартире пахло креветочными тостами. Должно быть, Цинсюань поджарил те, что они замораживали несколько недель назад. Уду вкусно хрустел кунжутной корочкой, покачивая ногой, и Хэ Сюань удивлённо приподнял брови: — Я думал, ты не ешь мясо. — Креветки не мясо, — ответил тот, прожевав. — Очень вкусно, кстати. — Ещё бы, — самодовольно ухмыльнулся Хэ Сюань. — Тебе уже пора, Хэ-сюн? — спросил Цинсюань, заметив, что он переоделся. — Да, сегодня должны привезти новый грунт для тропической зоны, нужно быть пораньше, — он подхватил с тарелки тост и откусил сразу половину. — Кстати, а как тебе удалось вернуться так рано? Кого мне благодарить? — Предков, — широко улыбнулся Цинсюань. — Да чушь полнейшая, только что гэ рассказывал. Представляешь, ответчик признал свою вину, так что слушание закончилось, не успев начаться. Я поехал в аэропорт практически из здания суда, а телефон сел. Получил твоё сообщение, только когда приземлились. — Ясно. Так ты, в итоге, доволен тем, как всё прошло? — Более чем, — улыбнулся Цинсюань. — Думаю, ответчик пришёл с повинной не в последнюю очередь потому, что я его грамотно запугал. — Запугал? Ты? — изумился Хэ Сюань. — Думаешь, я не могу быть страшным, Хэ-сюн? — Цинсюань кокетливо выгнул бровь. Уду отвёл взгляд, прочищая горло, и Хэ Сюань похлопал его по спине — больше в утешение, чем в помощь. — Даже и не знаю… давай обсудим это вечером, — он доел тост и взглянул на экран телефона, проверяя местоположение такси. — Мне пора выходить. Бывай, Уду. Тот кивнул — рот был занят едой. — Провожу тебя, — Цинсюань поставил перед братом последний тост и проследовал за Хэ Сюанем в прихожую. — Ну ты даешь, — улыбнулся Хэ Сюань, глядя на него снизу вверх, пока зашнуровывал ботинки. — Поверить не могу, что ты всерьёз подумал, будто мы здесь непотребствами занимались. — Нет, конечно, — с лукавой улыбкой отмахнулся Цинсюань. — Но реакция гэ того стоила. — А ты коварный. Я рад, что ты дома, — Хэ Сюань поднялся, и Цинсюань подошёл ближе, так что получилось, наконец, обнять его как следует. — Я тоже, — тихо сказал Цинсюань, опуская подбородок на его плечо. — Поздравляю, кстати. Гэ мне рассказал. — Надо же, наступил на свою гордость. — Он не так плох, как ты думаешь. — Посмотрим. — Хэ-сюн, — Цинсюань прикусил губу — пухлую и влажную, такую, что невозможно было не поцеловать. Он прильнул ближе, обнял Хэ Сюаня за шею, тот опустил руки на мягкую задницу, немного помял округлые мышцы. Даже жаль, что сейчас только начало дня, а не конец. Цинсюань застонал в поцелуй тонко и тихо. — Я очень скучал, — прошептал Хэ Сюань, касаясь губами губ Цинсюаня. — Я тоже, — ладони Цинсюаня легли на его щёки. — Грустно спать одному, когда можно спать с тобой. Пальцы Цинсюаня взъерошили волосы на затылке, приятно почесали ногтями, и Хэ Сюань сдавленно замычал от удовольствия. Идти на работу совершенно не хотелось. Хотелось подхватить Цинсюаня на руки, отнести в спальню и там ласкать, пока он не забудет, как составлять внятные предложения. — Хочу тебя ужасно, — признался он, и Цинсюань захныкал. — Хочу послушать, как ты стонешь. Он переместил руку на ширинку Цинсюаня, очертил кончиками пальцев твердеющий член — пара движений до полноценного стояка — накрыл выпуклость ладонью, не сжимая, просто грея, и Цинсюань застонал — тихо, но протяжно. — Хэ-сюу-у-н, — протянул он, — может, прикинешься больным? — Не могу, — прошептал Хэ Сюань и поцеловал его висок. — Сегодня много важных дел. Но я вернусь вечером и тогда — берегись. — Ой, ужас-ужасный, что же со мной сделают? — Для начала, как следует потрогают — вдруг за время твоей поездки что-то поменялось? — Например? — хихикнул Цинсюань. — Думаешь, у меня вырос второй член? — Интересно, а тогда тебе стало бы в два раза приятнее или нет? — подхватил бредовые рассуждения Хэ Сюань. Цинсюань бархатно рассмеялся и небольно укусил его шею. — Неизвестно. Придётся довольствоваться одним. Сможешь сделать в два раза приятнее в таких непростых условиях? — Попробую обязательно. Буду долго ласкать тебя пальцами и губами, пока ты не начнёшь жалобно хныкать, — для убедительности он сжал пальцами головку, и Цинсюань всхлипнул, пожалуй, даже чересчур громко. Не хотелось, чтобы это услышал Уду, пусть тот и знал наверняка, чем они здесь занимаются. Но эти звуки — и вообще, такой Цинсюань, изнывающий и жаждущий — были не для его ушей. — Ты ведь покажешь мне, как тебе хорошо? — Да, — выдохнул Цинсюань. — Всё, что хочешь, Хэ-сюн. Как захочешь, так и будет. Хэ Сюань в последний раз поцеловал его, мазнув языком по кромке зубов, провёл пальцами по ширинке и отстранился. — Нужно идти. Цинсюань кивнул, закусив губу, и Хэ Сюань снова сгрёб его в объятия, жадно целуя, но не чувствуя насыщения — лишь больший голод. Мягкие волосы приятно защекотали пальцы, когда он обхватил ладонью тёплый затылок. — Мне правда нужно идти, — прошептал он в губы Цинсюаня. Тот ласково погладил его поясницу над поясом брюк и улыбнулся. — Так иди. Фыркнув от досады, Хэ Сюань отпрянул, подхватил куртку и быстро вышел за дверь под тихий смех Цинсюаня. Этот рабочий день нужно было просто переждать. Но ехать в такси со стояком всё же было не слишком приятно, особенно зная, что дома остался Цинсюань — тёплый и жаждущий, нежный и любящий. Грядущий день казался бесконечным. Однако завершился он быстрее, чем полагал Хэ Сюань. Грунт в тропическую зону привезли нужный, модернизацию не запороли, вопреки ожиданиям, и день в целом выдался занятым, но беспроблемным. Работы шли на удивление гладко: подопечные были здоровы, штат прилежно выполнял свою работу, и ничто не требовало особенного внимания главного океанолога. Хэ Сюань даже смог подбить квартальный отчёт, для которого никак не мог найти времени последний месяц. Стоило поставить точку в документе, и часы показали шесть вечера, а значит можно было сворачиваться. — Уже уходите, босс? — спросила Лань Чан, увидев его в куртке. — Да, пожалуй. Или я где-то срочно нужен? — Дома, я полагаю, — усмехнулась она. — Это да. Но я имел в виду наше беспокойное хозяйство. — Нет, как это ни удивительно, — покачала головой зам. — Предки послали нам штиль под конец года. Вас ждать на корпоратив? — Вряд ли, — хмыкнул Хэ Сюань. — Ты же знаешь, я не любитель. — А стажёры так надеялись, — Лань Чан улыбнулась и цокнула языком, внося пометку в ежедневник. — Паршивцы чего-то от меня хотели? — Конечно! Особого внимания. Ну, вы же понимаете, — Лань Чан поиграла бровями, и Хэ Сюань с тоской вспомнил, что нынче добрая половина стажёров — девушки. — Увы, тут ничем не могу помочь. — У вас всё наладилось, босс? — смерив его проницательным взглядом, спросила Лань Чан. — Что? — не сразу сообразил он, но потом вспомнил, что они с Цинсюанем несколько раз пересекались с его замом на обеде, и он даже представил их друг другу. — А… да. Пожалуй, наладилось. — Я очень за вас рада, — шире улыбнулась она. — Знаете, все в аквариуме уверены, что вы скоро женитесь. — А как считаешь ты, Лань Чан? — Я считаю, что ваш парень — само очарование. И что с его появлением вы светиться начали, и в целом больше не выглядите так, словно живёте в глубоководной зоне вместе с муренами. Хэ Сюань тихо рассмеялся, склонив голову. Удивительно, что из всего коллектива у него сложились приятельские отношения именно с Лань Чан. Возможно, их роднил негативный опыт прошлого, а возможно — врождённый скептицизм и привычка не ждать от жизни ничего хорошего. Наверное поэтому им всегда удавалось искренне друг за друга порадоваться, когда выпадал редкий случай. — Лань-цзе как всегда проницательна. Не зря именно ты — мой зам. — Так точно, босс. — Увидимся на следующей неделе. Она игриво помахала ему, и Хэ Сюань вышел из административного крыла. Такси уже подъехало.

***

Дома было тихо, лишь где-то в глубине квартиры играла музыка. Он улыбнулся и повесил ключи на крючок. Цинсюаню не был чужд некоторый гедонизм. Скорее всего, тот решил поваляться в ванне. Хэ Сюань не ошибся. В уборной горели ароматические свечи и приятно пахло цветами, из колонки лилась медленная музыка, а Цинсюань нежился в пене, откинув голову на бортик. На низком стульчике рядом стоял недопитый бокал вина и бутылка. Появление Хэ Сюаня нарушило хрупкий баланс, и влажные ресницы дрогнули, поднимаясь. — Хэ-сюн, — Цинсюань улыбнулся расслабленно и хмельно. — Ты рано. — Не терпелось к тебе вернуться, — Хэ Сюань закрыл дверь за спиной, чтобы не дуло, убрал бутылку и бокал с табуретки и присел в ногах Цинсюаня. Он всё ещё был в рабочих брюках и рубашке, спасибо хотя бы додумался оставить свитер и галстук в гостиной. От пара, скопившегося в ванной, немедленно стало жарко. — Ах, как замечательно, — мурлыкнул Цинсюань. Из пены показалась мокрая нога, нежно мазнула по запястью, и большой палец игриво поддел манжету. — Я тебя ждал. Хэ Сюань усмехнулся и обхватил тонкую лодыжку. Обвёл пальцем косточку и, поднеся ступню к лицу, нежно поцеловал в центр. Кожа здесь была очень мягкой, словно нога принадлежала ребёнку, а не взрослому мужчине. Он провёл языком до пальцев, обхватил губами подушечку большого и слегка прикусил. Цинсюань тихо ахнул и улыбнулся. Глаза его блестели игриво и порочно. — Хэ-сюн меня дразнит. — Конечно, — не стал спорить он и приложил тёплую ступню к своей щеке. — Как удержаться, когда ты такой, — он сжал зубами пятку, крепко, но не до боли. Цинсюань еле слышно застонал, проседая в пену. Капли воды скатывались от щиколотки к колену, круглому и розовому. Под самой чашечкой тянулся длинный тонкий шрам. Должно быть, упал в детстве — с велосипеда или просто так. Он точно был непоседой. Ему и взрослым-то на месте не сиделось, оставалось лишь догадываться, каким ураганом он был в малолетстве. Щёки Цинсюаня разрумянились от пара и вина. Потолочная лампа не горела, ванную освещали лишь свечи. Мокрая кожа сияла розовым золотом. Зрачки Цинсюаня поглотили половину радужки, а губы были такими яркими, словно он их накрасил, хотя это совершенно точно было не так. Над верхней блестели крошечные капельки пота. Влажные волосы завивались у шеи нежными колечками, а на уши налипли клочки пены. Душное возбуждение взяло Хэ Сюаня за горло и ласково сжало пальцы. С каждым глотком густого, ароматного воздуха всё больше вело голову и тяжелело в паху. — Ты очень красивый, — шепнул Хэ Сюань. — Особенно сейчас. Маленькое развратное божество в моей ванне. — Вообще-то, в моей ванне, — с улыбкой выгнул бровь Цинсюань. — Тёмное, возмутительно серьёзное божество. Которое я сейчас буду развращать, тут ты прав. Хэ Сюань хмыкнул и плеснул в него водой, но брызги осели, не долетев до лица. — У-у-у, какой грозный, — Цинсюань прикрылся ладонью в притворном испуге и посмотрел на него сквозь пальцы. На безымянном у самого ногтя темнела ранка. Опять сдёрнул заусенец. Как ребёнок, честное слово. От этой бестолковой детали глупое сердце забилось чаще. Хэ Сюань погладил пальцами лодыжку, которую всё ещё удерживал. Очертил кончиком языка край ступни, собрал губами капли с влажной кожи. Во рту поселился синтетический вкус пены, но лишь больше распалил. Хэ Сюань целовал узкую ступню, обстоятельно и неторопливо, и Цинсюань блаженно вздыхал. Одна его рука лежала на бортике ванной, а другой не было видно, и Хэ Сюань был уверен, что он сейчас ласкает себя. — Обведи головку, — прошептал Хэ Сюань, начертил языком зигзаг на широкой подушечке под пальцами и завершил укусом. Цинсюань коротко охнул и прижал ухо к плечу. Широко лизнув ступню, Хэ Сюань втянул в рот большой палец и немного пососал, провёл языком по острому краю ногтя, вдоль выпуклого изгиба фаланги. Цинсюань гортанно выдохнул и запрокинул голову. Он выгибался в воде, и над пенной шапкой то и дело показывалась порозовевшая грудь и ярко-красные соски, похожие на ягоды боярышника. Хэ Сюань выпустил палец изо рта, приласкал напоследок губами, а затем расстегнул верхние пуговицы рубашки и опустил ступню себе на грудь. Цинсюань лукаво улыбнулся, повёл ногу в сторону, затем в другую, размазывая по Хэ Сюаню мыльную воду. Большой палец нащупал сосок и нежно вдавил, оттянул затвердевший бугорок вниз, потом вверх. Взгляд Цинсюаня был таким жадным и собственническим, что, если бы Хэ Сюань не сидел, — неминуемо упал бы на колени. Ступня двинулась вверх по шее, и Хэ Сюань повернул голову, касаясь горячей кожи приоткрытым ртом. Пальцы ноги очертили щёку, висок, и ступня легла выемкой на лоб властным, господским движением — надавила, принуждая откинуть голову. Пах скрутило таким сильным желанием, что Хэ Сюань прикрыл глаза и медленно выдохнул, пытаясь успокоиться хотя бы немного. Ещё не время отпускать контроль. Ласки Цинсюаня всегда заводили его с пол-оборота, но, когда тот становился таким, — требовательным, подчиняющим силой своего желания, — то одним взглядом бил на поражение. Хэ Сюань схватил воздух раскрытым ртом, и в гортань набился ватный жар. Маленькие пальцы скользнули по спинке носа, по рту — поймать губами не удалось — очертили кадык, и лодыжка опустилась на плечо. — Чего ты хочешь, малыш? — спросил Хэ Сюань и открыл глаза. Он склонился ниже, поцеловал мягкую икру и прикусил, добившись короткого крика. — Хочешь, чтобы тебя приласкали? — Да-а-а, — жарко выдохнул Цинсюань, глядя на него сквозь полуопущенные ресницы. — Как именно? — спросил Хэ Сюань, не отводя глаз от любимого лица. Распаренный, румяный и пьяненький, Цинсюань был сам грех. Не существовало ласки, которую Хэ Сюань не желал бы ему подарить. Но для начала хотелось поставить его в коленно-локтевую и вылизать, пока не начнёт всхлипывать и ныть от возбуждения. Хотелось взять его в рот — его член наверняка чудовищно горячий, как сладко будет обнять его губами. Хэ Сюань пока не делал такого сам, но отчего-то именно сейчас перспектива попробовать казалась невероятно желанной. — Погладь меня, — выдохнул Цинсюань, ведя рукой от уха до груди. Пальцы исчезли в воде, и он взглянул на Хэ Сюаня из-под ресниц, словно здесь ещё нужно было кого-то соблазнять. — И где же? — Спину... и бёдра, и здесь, — он прогнулся, очерчивая пальцами два широких круга вокруг сосков. Вода красиво обтекла торс и впадинку пупка. Пламя свечей швырнуло горсть бликов на влажную кожу. — Возьми меня. — Тогда тебе придётся вылезти, — улыбнулся Хэ Сюань, оглаживая его ногу. — А почему бы тебе не залезть ко мне? — лукаво улыбнулся Цинсюань, слизал с верхней губы капли пота, и Хэ Сюаня перемкнуло. Он поднялся, в два движения расстегнул манжеты и стянул рубашку через голову. Содрал с влажной кожи брюки вместе с носками и бельём и шагнул в ванную. На пол плеснуло, но было наплевать. Здесь, в конце концов, имелся слив. Горячая вода обжигала, но кожа Цинсюаня казалась ещё горячее. Хэ Сюань накрыл его собой и впился в сочные губы. Цинсюань обнял его за шею, прижимая ближе. Поцелуям не было конца: Хэ Сюань отстранялся ненадолго, чтобы глотнуть воздуха, и снова припадал к горячим губам. Их хотелось покусывать вечно, заглаживать языком, приминать пальцами. Цинсюань еле слышно стонал, и его руки гуляли по бокам и спине Хэ Сюаня, по животу и заднице. Длинные ноги обхватили бёдра, и Цинсюань потёрся членом о его член, прикусил подбородок и обжигающе выдохнул. — Хэ-сюн, — твердил он, вдавливая налившийся член в живот Хэ Сюаня, — Хэ-сюн. Хэ Сюань съехал ниже, накрыл языком тёплый сосок, алый от жара, и вобрал его в рот. От протяжного стона кровь ударила в виски. Цинсюань крепко закусил губу, стоило опустить ладонь на его член. Он был такой открытый сейчас, горячий и мягкий, словно, лишь застав за купанием, Хэ Сюань смог увидеть его безо всяких покровов вообще, даже поведенческих. В своём первозданном состоянии — голый, совершенно расслабленный — Цинсюань был прекрасен, будто рождённая морем богиня, и Хэ Сюань обмирал от благоговения и восторга, касаясь губами распаренной кожи. — Такой нежный, — шептал он, ведя губами по плечу и шее Цинсюаня. — Светлый мой. Так ярко сияешь, что смотреть больно... Шоколадные глаза широко распахнулись, и Хэ Сюань поцеловал гладкую кожу между бровей, широко огладил Цинсюаня от бёдер до лопаток и притиснул ближе, так что между ними не осталось даже воды. Цинсюань был очень податливый, разморенный, и от того, что ему позволили увидеть всё это — позволили коснуться в минуту полнейшей неги — у Хэ Сюаня щемило сердце. Руки Цинсюаня мяли его плечи, и пришлось мягко отцепить его, перецеловать сморщенные от воды пальцы, прежде чем попросить перевернуться. Зад Цинсюаня тоже был насыщенно-розовым, разогретым, но от крепкой хватки на коже всё равно остались пятна. Нежный пушок намок, и тонкие волоски влажно блестели на свету. Поддавшись искушению, Хэ Сюань накрыл ладонью приятно-круглую ягодицу, сжал пальцы — и Цинсюань подался в руку. Осмелев, Хэ Сюань замахнулся и ударил раскрытой ладонью, подняв веер брызг. От звонкого шлепка на разогретой плоти остался алый след, и Цинсюань гортанно застонал, цепляясь руками за скользкий бортик. Хэ Сюань ударил снова, а затем смял сочную мякоть. — Хэ-сюн, — простонал Цинсюань, и был вознаграждён поцелуем в лопатку. — Хочу тебя. Пожалуйста... — Такой горячий... боги, Цинсюань, ты бы только видел, — Хэ Сюань жадно очертил ладонями его ноги от бедёр до колен, навалился сверху. Выдавив немного масла для тела, потрогал между ягодиц. Здесь было особенно горячо, тесное отверстие просяще сжималось. Он надавил совсем легко, но после долгого купания мышцы были расслабленными и легко поддавались. Фаланга вошла внутрь, не встретив почти никакого сопротивления. Стенки обхватили нежно, но плотно, словно тело Цинсюаня жаждало этого касания. Хэ Сюань застонал, проталкивая палец глубже, наслаждаясь покорностью обычно не столь сговорчивых мышц. Похоже, сейчас Цинсюань мог принять его и без подготовки. Но эта нехитрая ласка слишком заводила, чтобы ею пренебрегать. У Хэ Сюаня были чувствительные руки, что в повседневности далеко не всегда приходилось кстати, но ощущать, как чужое тело трепещет на кончиках пальцев, было ни с чем не сравнимым кайфом. Цинсюань беспомощно ахал и подавался навстречу. Свободная рука Хэ Сюаня неторопливо поглаживала его бедро. Он добавил сразу два пальца, и натяжение стало пьянящим. — Тесный, — прошептал он, уткнувшись в затылок Цинсюаня. — Словно не отдаёшься мне уже больше месяца. Каждый раз, как в первый... — Хэ-сюн, пожалуйста, — всхлипнул Цинсюань. — Нетерпеливый… — Я три дня терпел, — норовисто воскликнул тот. — Не хочу больше терпеть, хочу тебя. — Поднимись выше. Цинсюань опустился грудью на приступок торца ванны, сдёрнул какое-то полотенце с сушки, чтобы подложить под локти. Круглая, землянично-розовая задница нависла над сугробами пены. Хэ Сюань сглотнул, будто оголодавший перед ломящимся от яств столом. Хотелось кусать эти сладкие полукружья, пока не потечёт тёплая кровь — приторно-терпкая, потому что иной у Цинсюаня быть не могло. Этот сладкий, невозможный парень будил в Хэ Сюане нечто тёмное, животное желание присвоить, подчинить, проникнуть под кожу. Но хотелось сделать и кое-что ещё. Положив ладони на мягкие половинки, он развёл их в стороны и приник лицом к расселине. Здесь сквозь химическую отдушку пробивался пряный запах самого Цинсюаня, и так упоительно было попробовать его на вкус — длинно лизнуть узкую впадину, потрогать языком рельефный вход. Цинсюань охнул, качнулся на язык, и растянутое отверстие подалось. Хэ Сюань вылизывал его, впиваясь пальцами в мягкий зад, разглаживал кончиком языка бороздки кожи, толкался внутрь, с каждым разом проникая всё глубже. Цинсюань дёргался под руками, вскрикивал жалобно, и Хэ Сюань, трахая его языком, чувствовал себя богом. Быть властелином чужого наслаждения оказалось восхитительно. Рука Цинсюаня дёрнулась к паху, но Хэ Сюань удержал его за локоть. — Хэ-сюн, — захныкал Цинсюань, — пощади… Пощади! Мне так хочется... Кончик носа Хэ Сюаня коснулся промежности, нежное нутро обняло язык целиком. Каким бы сильным ни казался Цинсюань снаружи, внутри он был шёлковым, легко ранимым. Ни за что на свете Хэ Сюань не желал бы причинить ему боли. Он отстранился, куснул влажную ягодицу, и Цинсюань жадно втянул ртом воздух. — Ты кончишь от моих рук, — прошептал Хэ Сюань, царапая бока Цинсюаня ногтями. — На моём члене. Ты ведь этого хочешь? — Да-а-а! — ответ перешёл в крик, когда пальцы Хэ Сюаня выкрутили затвердевшие соски. Подтянувшись выше, он накрыл Цинсюаня собой, приставил член к заласканному отверстию. Головка зацепила край входа. Он замер. Ещё немного — и станет так хорошо, что не выйдет думать вообще ни о чём, останутся только удовольствие и одуряющая близость. Он уткнулся лбом в затылок Цинсюаня, мокрые волосы щекотали лоб и щёку. Цинсюань нетерпеливо застонал и ударил ладонью в кафельную стену. — Двигайся, — хрипло приказал он, и ослушаться было нельзя. Хэ Сюань качнулся вперёд и вошёл, раздвигая покорное нутро. Он не спешил, проваливался в наслаждение как в зыбучий песок, — медленно, неизбежно. Цинсюань жадно дышал ртом, впившись ногтями в его запястье. Наконец, яйца коснулись горячей промежности, и Хэ Сюань выдохнул, пережидая прилив дикого возбуждения. Только бы не кончить прямо сейчас, всеблагие боги, когда он сжимает так — рвано, неритмично, только привыкая ко вторжению. Вода плескалась, пена щекотала ноги, и это немного отвлекало. — Цинсюань, — выдохнул он, прижимаясь губами к волнистому затылку. Все чувства обострились, и теперь слышно было, как трещат, лопаясь, крошечные пузырьки, как тихо журчит вода, попадая в отверстие перелива. — Хэ-сюн, — жарко выдохнул Цинсюань. — Обожаю это, — зашептал Хэ Сюань. — Когда ты никуда не можешь деться от меня, ничего не можешь поделать, только стискивать крепче. Такой податливый, — он покрепче ухватил мягкие бёдра, чуть вышел и толкнулся на пробу. Цинсюань конвульсивно сжался и вскрикнул так, словно звал на помощь. — Что? — немедленно замер Хэ Сюань. — Больно?.. — Нет, — задыхаясь, ответил Цинсюань, — нет, хорошо... Двигайся, умоляю тебя! И Хэ Сюань продолжил — сначала осторожно, потом всё быстрее, пока вода не начала выплёскиваться из ванны с каждым рывком. Цинсюань вскрикивал, поводя бёдрами, и от этих звуков у Хэ Сюаня сводило ноги. Было ужасно, чудовищно жарко, пот заливал глаза, от духоты кружилась голова. Член входил в растянутый вход до упора, края ануса были такими красными, что, казалось, вот-вот закровоточат. Хэ Сюань осторожно очертил пальцем контур, и Цинсюань протяжно завыл, прогнувшись сильнее. — Нравится так? — шёпотом спросил Хэ Сюань, обводя растревоженные мышцы по кругу, но не дождался никакого ответа, кроме всхлипа. — Нра-а-авится… Такой нежный здесь... — Да-а-а. Сделай так ещё… ещё, — взмолился Цинсюань, словно был не в себе, и кто бы смог отказать ему в этот момент? Он мелко дрожал в ладонях Хэ Сюаня, был послушен малейшему движению, встречал толчки на полпути и длинно, умопомрачительно стонал. — Хэ-сюн, — позвал он вдруг, сбито дыша. — Пожалуйста, сильнее. — Насколько сильнее? — Сильнее! — капризно воскликнул Цинсюань, словно сам вопрос был возмутителен. — Так? — спросил Хэ Сюань, резко загоняя член внутрь, каждым ударом выбивая короткий сорванный вопль. — Так хочешь? Да ты маленькая, ненасытная нимфоманка, Цинсюань. Теперь он двигался резко и безжалостно. Цинсюань кричал и ёрзал, его пальцы скребли гладкую синюю плитку, оставляя полосы на запотевшей керамике. Хэ Сюань скользнул рукой к его животу, забрал в ладонь член, мокрый от воды и смазки, Цинсюань откинул голову ему на плечо — гибкий, забывшийся. Хэ Сюань прикусил тонкую кожу шеи и ускорился. Оргазм был совсем близко, он уже чувствовал его огненное дыхание. Горячая задница сжимала член так восхитительно, что по позвоночнику с каждым толчком пробегал огонь. Ногти впивались в гладкую кожу бедра, Цинсюань подавался навстречу и гортанно ахал, когда член задевал простату. Сквозь марево подступающего экстаза Хэ Сюань отметил, в каком положении это происходит чаще, и подстроился, лаская член Цинсюаня. И стало совсем хорошо — через пару движений в уши ударил крик, и пальцы окропило семенем. Цинсюань дёрнулся, и Хэ Сюань обхватил его за грудь, прижав к себе, чтобы случайно не ударился об ванну. Тот вздрогнул ещё несколько раз — и затих, загнанно дыша. Скользнув ладонями на бёдра Цинсюаня, Хэ Сюань шире развёл его ноги. Трахать его такого — гиперчувствительного, размякшего после оргазма — было отдельным наслаждением, и Хэ Сюань перестал сдерживаться, въезжая в податливое тело. — Хэ-сюн, — всхлипнул Цинсюань. — А-а-а! Пощади… боги, о, боги… да, ещё!.. Он лопотал что-то бессвязное, но Хэ Сюань почти его не слышал. Хватало и того, что он знал: тому нравится, нравится, что его дерут на грани боли и удовольствия, нравится, что толкают дальше — туда, где тело начнёт звенеть от всеобъемлющего кайфа. Хэ Сюань сжал пальцы в мокрых прядях на затылке и потянул, словно Цинсюань был не равным ему человеком — его любимым человеком — а дешёвой шлюхой. Он вбивался в мелко дрожащее тело, не заботясь о комфорте, вгонял член до сочных грубых шлепков. — Хэ-сюн, — прохрипел Цинсюань. Отпустив волосы, Хэ Сюань накрыл его губы пальцами, и тот немедленно втянул их в рот, жадно засосал, вырывая рык. Вода плескалась вокруг небольшим штормом. Цинсюань упирался рукой в стену, чтобы не скользить по дну ванны. Хэ Сюань жадно трогал его руки и плечи, вминал пальцы в мягкий живот, и Цинсюань скулил на одной ноте, крышесносно сжимался, словно хотел ещё — больше, сильнее, быстрее. Хэ Сюань бился на грани, но никак не мог её преодолеть. Этот парень и его наслаждение, его измотанность и беспомощные вопли — всё принадлежало Хэ Сюаню, и от этого крышу рвало как никогда. Хотелось застыть в этом моменте навеки, словно рыбий скелет в окаменевших породах. Цинсюань мог пожелать кого угодно, но желал — его. Отдавался ему, подставлял задницу, позволял делать с собой всё, что заблагорассудится. Признавал над собою и рядом с собою из миллионов безвестных мужиков — его. Мог выбрать кого угодно, чтобы ласково наступить на горло своей нежной ступнёй. Но выбрал — его. Этот удивительный, невероятный человек принадлежит Хэ Сюаню. Только ему. Никому больше. — Хэ-сюн, — хрипло, совершенно безумно позвал Цинсюань, — мой Сюань-эр… И Хэ Сюань сорвался, изливаясь в сжимающийся ход, наполняя Цинсюаня собой и вполовину не так, как желал, но так, как мог. Цинсюань закричал, всхлипнул и задрожал снова. Хэ Сюань упал ему на спину, чудом удержав себя на подламывающихся руках. Он постепенно замедлялся, ловя последние вспышки удовольствия. В ушах звенело, и только через пару минут, когда посткоитальное марево рассеялось, он осознал, что всё это время бессознательно целовал загривок Цинсюаня, мягко трогал губами шейные позвонки. Хэ Сюань опустился в воду и лёг на спину, аккуратно устроив Цинсюаня сверху. Почти вся пена истаяла, и в проплешинах было видно колено Цинсюаня, кусочек бедра, округлую икру. Он прижимался щекой к плечу Хэ Сюаня и блаженно улыбался, смежив веки. Хэ Сюань обмыл его лицо и пригладил встрёпанные волосы. Нежно поцеловал высокий лоб, пушистые брови и щекотные ресницы. Целовать Цинсюаня вот так, не пытаясь разжечь желание, тоже было очень хорошо. На округлом сахарном плече обнаружился потёк непонятно чьей спермы, и Хэ Сюань торопливо его смыл, походя приласкав кожу кончиками пальцев. Вода остывала, некоторые свечи погасли. Вылезать не хотелось, но лучше было сделать это сейчас, пока они не уснули прямо здесь. — Цинсюань, — тихо позвал Хэ Сюань, погладив по щеке. — М-м-м, — отозвался тот. — Давай обмоемся и переместимся в постель, м? — Если только Сюань-эр меня помоет, — не открывая глаз, с улыбкой ответил тот. — И помоет, и вытрет, и даже в кровать отнесёт, — прошептал Хэ Сюань, заправив ему за ухо мокрую прядь. На щеке показалась ямочка, и он накрыл её пальцем. Цинсюань улыбнулся шире: — Неужто и ты к ней неравнодушен? — Шутишь? — Хэ Сюань обвёл маленькую впадинку на щеке по кругу. — Я её самый преданный фанат. — Оу, — Цинсюань открыл глаза, взгляд был сытым и довольным. — Не думал, что Хэ-сюну так нравится моё лицо. — В смысле? — не понял Хэ Сюань. — Конечно, нравится. — Ты почти никогда не говоришь об этом, — Цинсюань улыбнулся чуть печально, и убрал со лба Хэ Сюаня чёлку, которая лезла в глаз. — Но это логично, на самом деле, я ведь не девушка. Им обычно рассказывают о том, как они прекрасны. А парням говорить комплименты подобного толка не принято. — Что за чушь, — нахмурился Хэ Сюань. — Ты всё время говоришь мне комплименты. Цинсюань расплылся в улыбке, и отчего-то стало стыдно. Вот именно, Хэ Сюаню каждый день рассказывают, как он хорош, а чем отвечает он? Часто ли он вообще говорит Цинсюаню, как тот для него важен? Проклятье, да он уже месяц даже не может сказать ему прямо, что любит. Что не просто так живёт с ним, что он влюблён — окончательно и бесповоротно. Почему-то эти слова не шли и теперь. Говорить такое после секса казалось неправильным. Что за попса, в самом деле. — Это потому, что Хэ-сюн неотразим, — Цинсюань провёл пальцем от виска Хэ Сюаня до подбородка, пощекотал глупую родинку под нижней челюстью, о существовании которой, кажется, никто не знал, кроме Цинсюаня: тот очень любил её целовать. — Хэ-сюн ужасно красивый. — Ты предвзят, — улыбнулся Хэ Сюань и коснулся губами его лба. — Всегда так говоришь, — хмыкнул Цинсюань. — А это, между прочим, неправда. Я сразу подумал, что ты красивый, как только увидел тебя в казино Хуа Чэна. — В казино? — нахмурился Хэ Сюань. — Да я там был последний раз… даже не помню когда. — Больше года назад, — улыбнулся Цинсюань. — Я помню. Мы с Се Лянем тогда приехали к Хуа-сюну на работу, чтобы всем вместе поехать играть в боулинг. Тебя, кстати, звали, но ты отказался. — Не люблю боулинг. Не помню даже, чтобы А-Чэн меня звал… — Конечно не помнишь, — пальцы Цинсюаня ласково гладили его грудь, словно не могли его не трогать. — Для тебя это было неважно. Ты стоял у кабинета Хуа-сюна с какой-то папкой в руках, на тебе был твой любимый кашемировый пуловер, чёрный с песочными узорами, и шарф. Ты был ужасно серьёзный, всё время хмурился и смотрел на часы. — А-а-а, — вспомнил Хэ Сюань. Действительно, он как-то раз приносил А-Чэну на работу выписки со старых счетов. Тому они зачем-то понадобились, но оказалось, что старые бумаги хранились у Хэ Сюаня. Друг тогда позвонил ему в обед и срочно потребовал выписки, пришлось перекраивать из-за него весь день, и Хэ Сюань был чертовски зол, они, кажется, почти поругались. Давненько дело было. — Но, подожди… если ты увидел меня тогда… Почему не подошёл?.. — Не успел. А ребята потом не поняли, кого я имел в виду, — усмехнулся Цинсюань. — У кабинета Хуа-сюна тогда толпилась куча народу. Хэ Сюань фыркнул. Хуа Чэн точно всё понял, просто решил прикрыть друга. Непонятно было теперь, то ли благодарить его за это, то ли проклинать. — Я увидел тебя и подумал: «Вау, какой красавчик!». Что ты смеёшься? Правда, — Хэ Сюань фыркнул ему в макушку и поцеловал мокрые волосы. — Но подойти не успел, меня отвлёк Се Лянь, а когда я повернулся, тебя уже не было. Такой облом. А потом, больше года спустя, я снова увидел тебя на пати Хуа Чэна, и ты снова удрал, не оставив мне шанса! — Прости, — Хэ Сюань поцеловал его в лоб и подумал, как же хорошо, что Цинсюань такой упёртый. Если бы не его обезьянья хватка и уверенность, что этот хмурый нелюдимый тип непременно ему нужен, они, наверное, никогда бы не были вместе. — Да ладно, — Цинсюань чмокнул его рядом с соском, послав по груди волну щекотных мурашек. — Но там мне уже рассказали, кто ты, и я начал осаду. — Всё правильно сделал. — Ах, музыка для моих ушей! — фыркнул Цинсюань и, поднявшись из воды, оседлал его. Он был встрёпанный и розовый после долгого купания и секса, на щеках рдел румянец, особенно заметный на светлой коже. На бёдрах пестрели овальные отметины, а на одном набухли кровью лунки от ногтей. Хэ Сюань виновато накрыл их рукой. — Прости, я тебя поранил. — Где? — Цинсюань удивлённо поднял брови и отогнул его пальцы, чтобы оценить ущерб. — Пф-ф-ф, ерунда. Я даже не заметил. — Тебе было хорошо? — спросил Хэ Сюань, положив руки ему на пояс. У Цинсюаня был красивый переход от талии к чуть широковатым бёдрам и круглой заднице. Рельеф, более свойственный женщинам, на Цинсюане смотрелся на удивление органично. Тот подался вперёд, прильнул грудью к груди Хэ Сюаня. — Очень хорошо, — тихо сказал он, касаясь губами губ. — Сюань-эр не перестаёт меня удивлять. — Мне нравится, когда ты так меня зовёшь, — так же тихо ответил Хэ Сюань и облизал губы. — Сюань-эр-р-р, — протянул Цинсюань, и был немедленно зацелован. Руки обняли Хэ Сюаня за шею, погладили затылок, и он опустил лоб Цинсюаню на плечо. — Сюань-эр, мой красивый, славный мальчик, — Цинсюань гладил Хэ Сюаня по голове и плечам, и тот готов был подставляться под его руки, словно кот. — Я и подумать не мог, что ты окажешься таким. — Каким? — жадно спросил Хэ Сюань. — Вдумчивым, добрым и умным, ужасно упрямым, но слышащим. Нежным и уступчивым. Горячим, как вулкан, и таким же непредсказуемым. Что? — с улыбкой спросил он, услышав смех Хэ Сюаня. — Мне иногда кажется, что ты видишь вместо меня кого-то другого. Я — не он, но я очень хочу им быть. — А ещё иногда ты сущий балбес, — добавил Цинсюань и ущипнул его за щёку. — Например, сейчас. Но это не страшно. Однажды ты поймёшь, что я во всём прав. Хэ Сюань рассмеялся и потёрся лбом о влажное плечо. — Если мне, конечно, хватит времени тебя убедить, — закончил Цинсюань несколько печально. — Придётся поспешить, — ухмыльнулся Хэ Сюань и пощекотал его бок кончиками пальцев. В одном Цинсюань был прав: упрямства ему было не занимать, и, чтобы убедить его в чём-то, могло не хватить и жизни. — Ай, Хэ-сюн, нечестно! — вскричал Цинсюань, заходясь смехом и шлёпая ладонями по воде. Он странно боялся щекотки: в обычное время как ни касайся, не получишь нужной реакции, но в минуты крайнего расслабления… Один раз после секса Хэ Сюаню удалось защекотать его до слёз. У Цинсюаня был самый лучший смех на свете — звонкий и чистый. Если радость имела звук — это был именно он. Впрочем, повторять этот трюк сейчас было небезопасно: Цинсюань щекотать себя так просто не давал, отбивался и выкручивался, и для начала нужно было его забороть. Чугунная ванна для этого была местом неподходящим. — Включай воду, обмоемся, — примирительно сказал Хэ Сюань, всё ещё улыбаясь. — А Сюань-эр помоет мне голову?.. — опасливо спросил Цинсюань и погрозил пальцем. — Только чур не щекотать. Хэ Сюань поиграл бровями и ухмыльнулся. — Ну, Хэ-сюн, — заныл Цинсюань. — Ладно, ладно, хорошо, — тихо рассмеялся тот. — Твои бока в безопасности, давай шампунь, — и всё равно не удержался, ткнул его в живот ещё раз, заработав новую волну смеха, причитаний и две пригоршни воды на голову. Мыть Цинсюаню волосы оказалось особенной пыткой: тот блаженно вздыхал от удовольствия, когда пальцы массировали кожу головы и шеи, чувствительные местечки за ушами и линию роста волос. Пены было жутко много, потому что Хэ Сюань переборщил с шампунем, белые клочья падали на плечи Цинсюаня, медленно стекали по спине к ложбинке между ягодиц, и от этого зрелища встал бы даже у просветлённого даоса. Так что у простого смертного Хэ Сюаня под конец мытья образовался добротный стояк. Цинсюань, с которого смыли ополаскиватель, жадно облапал его пах взглядом, но руки удержал при себе. Ровно до того момента, пока остатки воды с пеной не утекли в водосток. Едва Хэ Сюань смыл с себя остатки геля для душа, Цинсюань опустился на колени, в два счёта взвинтил на максимум подугасшее было возбуждение и отсосал ему прямо под струями льющейся из душа воды. Хэ Сюань не понёс его в постель на руках: не был уверен, что колени не подломятся где-нибудь в коридоре — после двух оргазмов тело ощущалось дряблым, словно желе. Поэтому он просто вытер Цинсюаня пушистым полотенцем, завернул в халат и надел на ноги глупые тапки с акулами. Ужасно, кто только придумал засовывать ноги в имитацию животных. Пока Хэ Сюань его обувал, Цинсюань допил вино из бокала и поморщился: — Тёплое. — Давай, поставлю в холодильник, — протянул руку Хэ Сюань, и ему передали бутылку. — Сюань-эр такой заботливый, — мурлыкнул Цинсюань, сияя, будто счастливый ребёнок. Почему-то ему обязательно нужно было озвучивать очевидное. Ведь это нормально — заботиться о любимом человеке. Зачем это оглашать? Поэтому он ничего не ответил, только поцеловал розовое колено, выглядывающее из прорези халата, намотал себе на бёдра полотенце и вышел из ванной, пока Цинсюань тушил свечи.