Монохромный лес

                   И вновь звонко хрустел снег, а глотку нещадно жгло от мороза. Того глядишь, ещё немного и Антон окончательно отморозит связки и ближайшие пару дней придётся пить очередные горькие микстуры и особо не распинаться в словах. А всё из-за того, что он вновь шёл по улице, словно отдаваясь воле случая и незамысловатой тропе. Шёл, потому что мог; шёл, лишь бы подальше от этого старика, подальше от пепелища, подальше от гопников и всего этого мира. Голова начинала неприятно отдавать тянущей болью, в ушах гудело, а в подкорках сознания всплывали мысли о том, что было бы хорошо просто уйти в лес. Уйти туда, где тихо и спокойно, туда, где можно зарыться в сугроб, словно в одеяло, и ни о чём не думать. Просто раствориться в белёсой куче, исчезая из взора мирских проблем.       Идти становилось всё сложнее - уже изрядно подуставшее тело ныло и протестовало, так ещё и снег, с десяток раз перетёртый меж старых шин автомобилей, становился рыхлым. Сравнить можно было разве что с разбавленным водой и по новой перекрученным фаршем. Ноги вязли, утопали в бесформенной каше. Дорога начинала превращаться в трясину. Пару раз юноша подскальзывался на припорошённых проплешинах, но чертыхаясь сквозь зубы, каждый раз вскакивал, стряхивая с себя липкую серость, и снова шёл вперёд, с трудом переводя дыхание.       Но Антон словно и не замечал этого - слишком устал, не только физически, но и морально. Слишком много случилось за раз, что бы нормально осознавать действительность. И между тем жизнь продолжала подкидывать ему всё новые испытания, словно проверяя на прочность. А он устал...       Устал от серой и скучной школы, которая давила своим однообразием и гнетущей атмосферой неприятия. Устал от криков и шума, которые, порой, били по разуму тяжёлой кувалдой, вызывая очередной приступ боли. Устал от того, что долбанные хулиганы по-прежнему видели в нём лишь лёгкую мишень. Травля после исчезновения Семёна и впрямь поутихла, но окончательно не прекратилась от слова совсем. А то, что случилось меньше часа назад… Даже думать об этом не хотелось.       Одно было ясно наверняка. Одно единственное, что Антон осознавал, как непреклонную истину. И казалось, что то немногое, та самая маленькая часть, давала ему силы просто идти дальше. Идти к участку, в котором зиждилась помощь и спасение. Стоит лишь дойти и рассказать Константину Владимировичу всё, как есть, и он обязательно поможет. Поймёт и избавит школьника от страха перед злополучным стариком; приструнит гопников и придаст веру во что-то лучшее. А после Антон вернётся к Алисе, обязательно обнимет её, вдохнёт приятный аромат праздника и забудет обо всех проблемах.       Мимо проплывали дома - какие-то новые, какие-то уже знакомые; тёк бесконечной вереницей покосный штакетник, задевали о тёмную куртку припорошённые инеем ветви шиповника.       Дорога неспешно расправляла свои потемневшие от слякоти края, а плотная стена домов, словно отступая перед чем-то невидимым, разомкнула свои ряды. Впереди, на огороженном забором участке, раскинулось здание, отдалённо напоминающее школу. Та же грубая коробка, покоящаяся на приземистом фундаменте, но не из холодного кирпича, а из тёмных, словно обугленных, досок. Крыша, вместо того чтобы тянуться плоской равниной, мрачно нависала покатым скатом, словно нахмурив брови. Возле крыльца висела выцветшая от солнца и ветров табличка, на которой едва можно было различить название и номер участка. А на пустыре около входа стояло несколько потрёпанных жизнью "бобиков"; на углу здания трое милиционеров вели неспешную беседу, лениво потягивая папиросы.       Антон волчком юркнул за массивную дверь, стараясь особо не привлекать к себе внимания.       Внутреннее убранство здания не могло похвастаться каким-то изыском. Впрочем, нужно ли оно было участку - тот ещё вопрос. Ботинки "зачавкали" по старому линолеуму, который местами дополнялся потертостями и чёрными полосами, оставленными от дешёвой обуви. Небольшое пространство было заставлено парой потрёпанных стульев и столь же скромным столом, на краю которого лежала стопка исписанных листов. На стенах висели плакаты с выцветшими объявлениями о розыске, а перед зарешечёнными окнами, словно страж печального порядка, гордо возвышалась табличка "дежурная часть".       Антон остановился, прислушиваясь к доносившимся из дальних флигелей то к тихому бормотанию невнятных речей, то к гулкому эху шагов, то к доносившейся брани. Пахло здесь, пожалуй, под стать атмосфере: старой бумагой и пылью, табачной гарью и навязчивым жирным запахом чебуреков. Приёмная "радушно" принимала очередного захожего.       В мутном окне дежурки маячила тень. Там, за слоем стекла и арматуры сидел милиционер, и с какой-то обреченной неприязнью перебирал залежавшиеся бумаги. Тем временем, на столе его царил полный хаос: повсюду лежали папки с делами, фотографии, различная канцелярия, ориентировки и всевозможные документы. А теперь работнику органов предстояло всё это разобрать с осознанием, что из участка он уйдёт в числе последних, уже тогда, когда ночь всецело накроет посёлок. Если, конечно, вообще уйдёт. В воздухе повис очередной недовольный вздох, а тяжёлый взгляд, словно луч прожектора, вырвавшийся из темноты, переместился с кипы бюрократической волокиты на незваного школьника, нарушившего тишину этого бумажного ада. – Эй, парень, чего тебе? – раздался ленивый, слегка раздражённый голос из-за стекла. – Я... Мне нужно поговорить с участковым... – После мороза в горле саднило. Слова с трудом вырывались, словно застревали в невидимой ловушке, царапали стенки, лишь с трудом находя выход. Слишком много мыслей, слишком много эмоций для одного-единственного чертовски долгого дня. – Он… он ведь здесь? – Говоришь, Тихонов тебе нужен? – милиционер прищурился, как хищник, словно пытался одним взглядом просканировать Антона насквозь. Не спеша, с нарочитой медлительностью, он отложил бумаги и, сложив руки на груди устроился поудобнее на стуле. – Ну, он здесь, как и всегда. Только он, видишь ли, занят. А если что-то случилось, то милости просим - пиши заявление и в порядке очереди жди рассмотрения. – Но это же… это очень срочно, правда! – чуть ли не взвыл Антон, поражаясь непробиваемой халатности дежурного. Неужели он думает, что юнец вломился в участок из-за какой-то ерунды? А если там кого-то убивают прямо сейчас? Впрочем, уже без всяких "если", ведь убили... уже убили...       Однако объяснять, что-где-как, растолковывать, почему его, Петрова, никто не удосужился заметить, он не хотел. Не смог бы объяснить почему не остался лежать в лесу обглоданным скелетом. Во всяком случае, не постороннему, сидящему за стеклом милиционеру. Нет. Лучше сразу к Тихонову. Тот поймёт, должен понять... – Если уж так припекло, то выкладывай, что у тебя стряслось, а там посмотрим, срочное это дело или нет. У нас вон проверка на носу, скоро нагрянут - вот это, я понимаю, срочно. А если тебя какой-нибудь балбес обидел, так это вполне может подождать денек-другой, – отрезал дежурный, чеканя каждое слово, как гвоздь.       Антон не стал дослушивать эту недовольную тираду, лишь с нарастающим раздражением неторопливо подошел к решетчатой двери, которая отделяла приемную от такого же облезлого и покореженного временем коридора. Дверь, словно проходной двор, была распахнута настежь - проходящие мимо милиционеры, похоже, даже не удосуживались прикрыть ее ради приличия, как будто это была не дверь, а театральная бутафория.       Один пролет коридора был невелик. С таким же обшарпанным линолеумом, истоптанным множеством ног, и решетками от пола до самого потолка. Прямо перед носом школьника, словно в насмешку, во всей красе вырисовывался известный в народе обезьянник. Пустой, лишь с тусклой лампочкой, мерцающей над головой и парой деревянных лавок, похожих на скамьи подсудимых. В мыслях, словно на экране, тут же промелькнул образ гоповатых одноклассников, их ухмыляющиеся рожи и тупой взгляд Бабурина… А ведь они наверняка отсиживались именно здесь, в этом затхлом и вонючем месте, пока старлей и прочие дяденьки в погонах решали, что делать с этой мерзкой троицей.       Школьник мигом юркнул в противоположную сторону, туда, где на выцветших деревянных стенах, словно немые свидетели прошлых лет, висели плакаты, а на дверях, подобно надгробиям, красовались таблички с фамилиями. Позади раздался противный скрип петель и раздраженный хриплый возглас того самого дежурного. По всей видимости, он заметил пацана, когда тот бесцеремонно вторгся на территорию, куда гражданским вход без должного сопровождения был категорически запрещён.       По коридору начал разноситься уверенный шаг грузного милиционера.       Антон лишь старался не отставать, стремительно пролетая мимо дверей, подобно листу, гонимого ветром; жадно вглядывался в таблички, ища нужную. Очень скоро на одной появилась фамилия "Тихонов…", но дальше школьник читать не стал, лишь для вида символически постучал и тут же вошёл в кабинет как полноправный его владелец.       Внутри, словно в затхлом склепе, царил тот же душный аромат старой бумаги, впитавшей в себя пыль десятилетий и резкий табачный перегар. За массивным столом, который от завала всевозможных бумаг и папок напоминал баррикаду, сидел участковый. Просто сидел и рассматривал несколько лежащих перед ним фотографий из очередного дела. Сначала казалось, что он, подобно отшельнику, был погружён в пучину своих мыслей, раз не заметил ни открывшейся двери, ни внезапного гостя, но не успел Антон сделать и шага или вымолвить хотя бы слово, как милиционер поднял голову и бросил на школьника тяжёлый и усталый взгляд.       Вслед за Петровым тишину кабинета нарушил ворвавшийся дежурный, но Тихонов, словно одернув его, лишь устало махнул рукой, мол, "всё в порядке, сам разберусь, обойдёмся без твоего надзора". А затем жестом, похожим на приказ, указал Антону на потертый стул, что стоял напротив рабочего места. Несколько папок, лежащих на столе были поспешно прикрыты, а увесистая стопка отправилась в один из ящиков картотеки. – Привет, – с усталой ноткой в голосе произнес участковый, и поднес к губам тлеющую сигарету которую вытащил из стоящей на тумбочке пепельницы. – Не ожидал тебя здесь увидеть, Петров. Какими же ветрами тебя сюда занесло? – Константин Владимирович, у меня срочное дело, – ответил юноша, шагнув вперёд и остановившись в метре от стола, словно на распутье. Он расстегнул куртку с небрежностью человека, уставшего после долгого пути; снял шапку и поправил съехавшие на переносицу очки, словно пытаясь вернуть ясность не только зрению, но и мысли. – Кажется, я… вернее, я точно уверен, что сегодня утром по дороге в школу видел, как пропал ещё один человек. – В смысле? Что ещё за новости? Ты о чём вообще? – с явным недоумением, в котором сквозило недоверие, проговорил старлей, резко вскинув брови. – Видел, как кого-то похитили, и молчал? Почему же ты тогда сразу к нам не прибежал? – Там уже ничем не помочь было... То есть, не похитили, а съели, Константин Владимирович, – произнес Антон, и его голос задрожал от напряжения, как лопнувшая струна. – Я утром, когда из дома в школу шел, услышал, как кто-то отчаянно кричит в лесу. Причем голос был явно женский. Вышел на небольшую поляну, а там волчья стая... они кого-то живьем грызли... – Погоди-погоди, – прервал его Тихонов, нахмурившись, словно пытаясь переварить услышанное. – То есть ты хочешь сказать, что стая волков загрызла какую-то девушку у тебя на глазах? Я правильно понял? – в ответ Антон лишь кивнул, и участковый тяжело вздохнул, словно разом постарев на десять лет. После жадно втянул едкий дым сигареты и потёр красноватые глаза. – Значит так, – начал участковый после непродолжительной паузы. Если это и впрямь были звери, тогда, считай, дело - глухарь... Сделаем так: покажешь нам место, запишем твои свидетельские, а дальше пусть следаки разбираются. Это уже не наша епархия… – Константин Владимирович, подождите, это ещё не всё, – вдруг, словно ужаленный, отозвался юноша, и его глаза заблестели от волнения. – Там... там был человек. Совсем рядом с этой поляной. Он спокойно стоял, курил как ни в чём не бывало и просто смотрел, как волки разрывают девчонку на части. И что самое странное, Константин Владимирович, он прошёл мимо этой стаи, а волки даже не обратили на него внимания.       Тихонов опустил взгляд в стол, обдумывая услышанное и пытаясь найти в словах юноши хоть какой-то рациональный смысл. Конечно, бывало, что люди пропадали в здешних лесах - места всё же глухие, и удивляться подобным исчезновениям было бы глупо: либо какой-нибудь наивный ребенок, поддавшись соблазну приключений, пойдёт поиграть вдоль кромки леса и, заблудившись, уйдет в непроходимую чащу; либо кого-то из числа постарше, как зазевавшегося путника, подкараулит местное зверьё.       Старлей, с тяжелым вздохом, словно стряхнув оцепенение, попросил Антона продолжить свой рассказ, уточнив целый ряд деталей, включая вопрос, гвоздем пригвождающий к реальности, почему тот не пришёл сразу же в участок, а позволил так долго тянуть время.       В ответ Петров лишь нервно пытался объясниться, говоря о том, что, стоило ему выйти из леса на деревенскую улицу, как мысли его занялись совершенно иным. Словно пелена наваждения опустилась на его разум, и этот морок, как утренняя дымка, прикрыл его глаза, а вместе с тем и все тревоги. А после рассеялся, как утренний туман под лучами тёплого солнца, стоило парню снова увидеть старика.       Тихонов лишь неспешно подошёл к окну, внимательно вслушиваясь в каждое произнесённое школьником слово, словно ища в нём ответы на свои собственные вопросы. В очередной раз тяжело вдохнул едкий, раздражающий дым тлеющей сигареты и, задержав дыхание на мгновение, неспешно выдохнул белёсое облачко в стекло, словно прозрачная преграда вовсе и не была преградой для сигаретного дыма. – Значит, вот где ты прятался... – Раздался хриплый, пропитанный усталостью голос участкового, обращённый скорее к самому себе. – Вы… вы его знаете? Константин Владимирович... – проговорил Петров, отрывая взгляд от портрета Ельцина, что весел под самым потолком. – Послушай, Антон, – вдруг прервал школьника лейтенант, как-то по-хозяйски мягко и вкрадчиво поворачиваясь к нему лицом и стараясь, как показалось Антону, успокоить его одним лишь своим взглядом. – Наш посёлок, к сожалению, не самое спокойное и тихое место, чего уж греха таить. И все эти мелкие проблемы вроде местных алкашей, которые не могут поделить между собой последнюю бутылку - это всего лишь надоедливая бытовуха, не более того. Не самая приятная, конечно, но и далеко не самая опасная из всего, что только можно себе представить, понимаешь? – Не совсем, если честно, – пробормотал Антон, сбитый с толку. Сперва речь про старика, теперь же про посёлок и алкоголиков... А мужчина, словно проигнорировав его вопросительный взгляд, лишь снова глубоко вздохнул, словно собираясь с мыслями. – К тому, малец, что сегодня ты увидел то, чего, по большому счёту, видеть не стоило. Но, с другой стороны... Наверное, ты случайно встретился с Хозяином леса в его человеческом обличье, – спокойным и уверенным голосом проговорил Тихонов. Стоило участковому произнести это имя здешнего покровителя таёжной чащи, как в горле Антона начал нарастать очередной комок, а по спине пробежали неприятные мурашки, заставляющие поёжиться. – Загадочная тварь, которая не терпит чужаков на своей территории... – Откуда вы это знаете? – резонно вторил Антон. – Я, конечно, слышал об этом существе, но так, вскользь, краем уха. Это же всего лишь выдумка... не больше, чем бабушкины страшилки, верно? – Не скажи, пацан, – усмехнулся старлей с каким-то горьким разочарованием, словно ему было известно гораздо больше, чем хотелось. После затушил окурок о стекло пепельницы. – Сказка эта, может, и впрямь старая, настолько, что мне её ещё в детстве рассказывала знакомая старуха. Однако в каждой сказке лишь доля сказки, а остальное… к сожалению… чистая и горькая правда.       Антон сидел неподвижно, напоминая каменного истукана, погружённый в свои раздумья. Перед глазами мелькали те недолгие встречи с исполином, которые моментально перечёркивали всякую возможную ересь в сторону его и леса. Хотелось что-то сказать, но как тогда объяснить милиционеру, что школьник делал в лесу, подле козла и других зверят; как объяснить чарующую музыку из самых недр леса и взлетающие к облакам снежинки; как объяснить прыжки под самые звёзды вместе с Алисой... Быть может Константин Владимирович всего лишь поддался общему страху, уверовав в мистику, которой обычно пугают детей, лишь бы те не водились куда не следует. Хозяин ведь не причинил вреда ни Антону, ни Стасе. И другие зверята, наверняка такие же дети, тоже не знали ни страха, ни боли от руки царя леса. – А что за сказка? – Хорошая сказка. Думаю, тебе она понравится. – Проговорил лейтенант, доставая очередную сигарету из пачки. Чиркнула спичка о коробок, вспыхнуло небольшое пламя и в воздухе повисло очередное облачко табачного дыма.

***

      Ночь... И полная луна... Словно ледяной осколок, она повисла над застывшей тайгой, вырвавшись из-под покрова тёмных еловых лап. Её свет, холодный и призрачный, проникал сквозь переплетение ветвей, окрашивая снежные сугробы в бледные, призрачные оттенки. А лес застыл в безмолвии зимней ночи, казался огромным, зачарованным существом, затаившем дыхание под этим неземным светом. Он существовал. Не просто как скопление деревьев, но как живая сущность, укоренившаяся в самых недрах земли и тянущая свои ветви к тёмному небосводу.       Деревья спящими стражами стояли неподвижно, их покрытые инеем ветви сверкали, словно хрустальные канделябры под белёсым сиянием. А под ними, почти у самых корней блестели сугробы, дышали, создавая причудливую и непостижимую игру теней, мерцали тысячей огней, напоминая россыпь алмазов. Едва ощутимый ветер проносился сквозь ветви, нёс с собой ледяное дыхание зимы, и в этот момент тайга была живой, бесконечной и всеобъемлющей...       И эта покойная тишина...       В темноте, в морозном воздухе, словно призраки, неспешно появлялись одно за другим белёсые облачка, а затем, почти мгновенно исчезали в ледяной стуже, оставляя лишь лёгкий след жизни. Глубокий вдох и такой же глубокий, медленный выдох. А следом резкая боль, не дающая покоя. Очередной вдох и новый приступ, словно кто-то настойчиво втыкал в грудь только что закалённый нож. И между тем было что-то странное: всё нутро наполнялось холодом, но после наружу вырывался горячий пар. Словно свечка, тающая под гонением пламени, таял воздух, а вместе с тем и всё окружающее.       Два ярко-жёлтых ока пронзили, как два мерцающих в потухшем пепелище уголька, слегка слепляясь от резкого пробуждения - последствие сна, долгого и беспробудного. Того, от которого ни один человек ещё не просыпался. В слепом непонимании глаза метались, то задерживаясь на образах далёких бледных звёзд, что покоились на тёмном, как смоль, полотне небосвода, то цеплялись за переплетение ветвей застывших рядом деревьев.       Мелкие снежинки неторопливо ссыпались сверху, оседая на тёмно-серую, местами свалявшуюся шерсть существа. Трясущаяся, ватная рука неторопливо потянулась ввысь, точно желая дотянуться до одной из звёзд, покрепче ухватиться за неё, но пальцы и ногти на тих прожигало прохладой опадавшего снега.       Тело горело, а мир ходил ходуном. Словно сквозь пелену, сквозь густой туман, пробивались обрывки восприятия и отрешённой действительности: колючая шерсть, тёмные, подобно небосводу, ногти; худощавое тело, настолько, что рёбра просвечивались сквозь шкуру и кожу стройными рядами. Какие-то рваные обноски, походящие на старинные лохмотья и копыта на самых ногах. Паника, глубокая, всепоглощающая, сжимала горло. Он смотрел на своё тело, сжимал рога, торчащие из головы...       Это было не его тело. Это было… Чужое, непонятное, но в то же время – своё.       Боль постепенно утихла, оставив после себя тупую, ноющую тяжесть. Мир перестал дрожать. Осталась лишь холодная, резкая ясность сознания.       Поднялся. Копыта неуверенно проломили корку снега. Появились на белёсом покрывале первые следы. Он шёл, словно ведомый невидимой нитью; сквозь заснеженный лес, под кронами исполинов которых царил мрак. Снег скрипел под копытами, шепча какую-то древнюю, непонятную песню. А деревья склоняли ветви, провожая его и приветствуя нового гостя.       Вновь вспышка и резкий приступ боли. Отголоски прошлого бились в подкорках сознания, привнося сумятицу и дискомфорт. Забыл. Он точно что-то забыл. Что-то важное, но расплывчатое, как картинка под водной толщей. Скрип снега и шум вьюги где-то над кронами... И ведь точно. Вместо копыт были сапоги. Увесистые, из оленьей кожи. Всплыл образ отца, который дарит их юноше и нарекает напутственными словами. Помнит, как набрасывал на себя одежду из шкур и брал в руки лук... Образ, хрупкий, как зимний лёд, но пронзительно ясный. Был таковым, пока не стал вновь ускользать, растворяясь в тумане прошлого. Кем он был? Охотником? Или кем-то ещё?       Уже не важно.       Лес, густой и тёмный, начал постепенно рядеть. Вековые сосны и кедр сменялись не столь величественными ёлками и голыми осинами. Всё чаще появлялись на пути небольшие заснеженные кустарники и колоски пожухлой травы, что не сломились под тяжестью опавшего покрывала. И лишь луна, да россыпь звёзд на небе оставались неизменно прекрасными спутниками в пути. Что здесь, что в чаще - неумолимо светили, показывая верную тропу.       А после зазвучало нечто странное. Не привычный шёпот ветра в кронах деревьев, не крики далёких птиц или скрип под ногами... Какой-то древний, непонятный напев, звучащий словно в самом сознании. И мелодия. Совсем лёгкая, приглушённая. Доносящаяся из самой глубины леса. Нежная и мягкая, она неспешно стелилась меж застывших стволов, огибала сугробы и овраги. Пленила и манила за собой...       Снежинки, что то до этого мига опадали серебристой пылью на землю, застыли в воздухе. Мгновение, и некоторые из них взвились ввысь, обратно к облакам.       А впереди поляна. Совсем небольшая, но даже её простора слихвой хватает, в сравнении с бесконечным частоколом. Однако привычный лунный взор дополнялся чем-то новым - игрой янтарных бликов от костра, что полыхал бешенным пламенем в самом сердце леса. И лес просыпался - Он чувствовал это. Ощущал, как недовольно скрипят, ворочаясь, деревья, как гудит под снегом примятая трава, как с веток смотрят на него любопытные и настороженные глаза сов.       И она - в самом центре. Высокая, стройная, подстать ему. Словно берёза, устремлённая в небо. Белоснежные волосы, длинные и шелковистые, ниспадали на плечи, переливались палитрой белоснежных оттенков. Трепалась и столь же белая одежде с алыми росписями.       Она шагала около костра совсем босая и напевала какую-то грустную мелодию. Красивое, завораживающее зрелище, останавливать которое совершенно не хотелось. Однако пение закончилось, девушка остановилась, а взгляд золотистых глаз столкнулся с глубокой голубизной. Тяжёлый, пронизывающий, он проникал в самую душу, заставляя замереть от благоговейного ужаса. А на девичьих губах появилась лёгкая, едва заметная улыбка. – Столько боли, столько мучений… И всё же ты выстоял. – Её голос звучал как звон зимнего ветра. – Что ж, я рада. Значит, мои труды не были напрасными. – Кто... Кто ты? – вместо привычного человеческого гласа прозвучало нечто иное. Животное, хриплое блеянье прошибало тишину и покой окружившего места. – Неужели забыл? – Она наклонила голову, и в её улыбке промелькнула тень лукавства. – Забыл, как молил меня о спасении?       И вновь вспышка, вновь из под корки сознания всплывали воспоминания. Холод, страх, боль и жар в алых кистях. Звон волчьего воя под самыми ушами. А после... темнота и тихий шепот о помощи, отправленный в никуда. Без всякой надежды, что его кто-то услышит. Придёт на помощь и вытащит из злополучной чащобы.       Услышали и пришли. Спасли...       А теперь смеётся и самодовольно улыбается, плавно обходя его вокруг. Пристально смотрит, точно стараясь заметить хотя бы единый изъян в своей работе. Коснулась плеча своей ладонью. Тонкие, белоснежные пальцы зарылись в серый мех. Приятное, тёплое чувство начало неспешно разливаться по слабому телу. – Я - Мара...

***

– И что было дальше? – прозвучал в кабинете мальчишеский голос после продолжительной паузы участкового. – А это одному богу известно. – Со вздохом произнёс старлей, откидываясь на скрипучий стул. – Впрочем, то, что я тебе тут рассказал - всего лишь одна из множества подобных историй. Где-то про Хозяина Леса шепчутся, что он просто выдумка, мол бабкины сказки; у других он хранитель и наблюдатель. А вот я нутром чую, что эта тварь по более остальных замешана в пропажах людей. И хорошо, если мы их потом хоть как-то находим. Вон, в прошлом году пропала девчонка Сеня. Так и не нашли ведь. Вову Матюхина - с его фотографией к вам приходили - тоже сколько искали, всё бестолку. Да и Бабурин этот, будь он неладен, при конвоировании в город просто исчез. Да и сколько всяких охотников и грибников потерялось... Ни единой зацепки. Собаки и те след брать отказываются.       Старлей многозначительно усмехнулся, потирая подбородок ладонью. Словно смаковал горьковатый привкус не менее горькой правды. – Нет, Антон, Хозяин леса всегда здесь был, и всегда будет. Пусть каждый думает, что хочет, но от этого положение дел не изменится. – А что тогда делать? – встревоженно спросил юноша. – То есть, если всё это окажется правдой? Ведь теперь мы примерно знаем, кто он… – Тебе, Петров, уж точно ничего делать не надо, – протяжно выдохнул старлей, нахмурив брови. – Если все эти небылицы окажутся правдой, если тот старик, которого ты описывал, и впрямь Хозяин… На днях отправлю к нему одного моего товарища - установим слежку. Если твои слова хоть чем-то подтвердятся, тогда и будем думать, что с этим делать… – Зачем потом? Давайте сейчас! – нетерпеливо воскликнул Антон. – Мы ведь сможем что-нибудь придумать, вместе… – Какие ещё "мы"? – Старлей бросил на школьника скептический взгляд. – Ну, хорошо, допустим, твои слова подтвердятся, а дальше что? Ты что, на него с шашкой наголо бросишься? Или с ножичком на него пойдёшь? Ты хоть понимаешь, что это за тварь такая? Вот и я, если честно, не представляю… Послушай меня, Антон, мне и того порядка, что есть, хватает. Пусть с косяками и проблемами, но хоть как-то. Не хватало ещё, чтобы я тебя жмуриком по весне искал… Я, конечно, благодарен чем ты поделился, но по-хорошему прошу - не лезь ты в это дело. Лучше посиди дома и живи мирно и спокойно. – Ты меня понял? – Да, – выдохнул Антон, и в его голосе мелькнуло разочарование, а нотки спора куда-то исчезли. – Я понял. Но… если вдруг что-то понадобится, я же могу чем-нибудь помочь? – Старлей тяжело вздохнул, и усталость в его глазах, казалось, стала ещё заметнее. – Помочь? – переспросил он, словно примеряя эту мысль. – Ну… разве что, можешь держать ухо востро. И если заметишь чего подозрительное, то сразу же скажи. Договорились? – Договорились, – тихо ответил Антон, кивнув головой. – Вот и славно, – старший лейтенант слегка смягчился и улыбнулся в ответ. – Иди-ка домой, Антон, и не забивай себе голову всякой ерундой. Ты еще молод, у тебя вся жизнь впереди. А с этими делами пусть разбираются взрослые.       Юноша поднялся со стула, чувствуя себя немного разбитым. И вроде старлей по-своему прав, и ему не стоит ввязываться в это дело. Он обо всём сообщил, а дальше пусть товарищи в погонах разбираются что к чему - не его ума вопрос. Но в то же время какая-то тоска и смятение продолжали терзать душу. Мысли о том, что всё это могло быть всего лишь ошибкой никуда не делись, наоборот, лишь крепли множились. Хотелось верить Тихонову, а между тем возникали вопросы, почему же Антон всё ещё жив, если Хозяин и вправду похищал людей... Почему жива Алиса... – Ладно, я пошел, – произнес Петров, развернувшись к двери. – Давай, – кивнул милиционер и снова погрузился в свои бумаги, всем видом давая понять, что на этом разговор окончен.