Carnival of Lust

А собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли хоть один его член остался неоскверненным. Светоний о Нероне. «Жизнь двенадцати цезарей».

Хлопок аппарации отвлекает от дум и приковывает взгляд к стройной женской фигуре. Наконец-то! Он уже заждался. Уже даже начал думать, что перемудрил с тонкостью намёков в послании, оставленном на зачарованной колбе. Но нет — по всей видимости, кое-кто тоже умеет выдерживать паузу, а это всегда почитаемо Малфоем-младшим гораздо больше скорой покорности. Он располагается в кресле удобнее, готовый смотреть, подпирает холёной рукой подбородок. Чувствует, как азарт подстёгивает сердцебиение. Она ведь пришла сюда сейчас полностью готовая к разговору, продумала все до мелочей. Драко даже не сомневается, что в её арсенале непременно найдётся не один вопрос, который он совсем не предвидел, и который введёт его в ступор и в восхищение одновременно. Конечно же — она умнее и опаснее, чем когда либо. Сейчас она навострилась на то, чтобы прочитать Драко Малфоя в ответ, и до конца, и нужно быть наивным ребёнком, чтобы надеяться на то, что Грейнджер до сих пор не освоила скорочтение. Тем не менее, он привычно расслаблен. Под бодрый стук каблуков ему в очередной раз хочется улыбнуться своей изящной изобретательности: эта приёмная устроена так, что впервые приглашенный посетитель оказывается в огромном пространстве и к рабочему столу, за которым восседает хозяин, ему нужно подбираться, словно к далёкому трону, пересекая монументальный за́мковый зал, прежде чем всё сожмётся до привычного кабинета и двое собеседников окажутся друг напротив друга на гораздо менее величественном расстоянии. Драко обожает следить за реакцией новеньких, добравшихся до него и осознавших, что грандиозные масштабы были всего лишь уловкой, и правая рука министра Гермиона Грейнджер без сомнения представляет особый интерес в этой маленькой шалости. Однако она обламывает его более чем полностью — слишком собрана, и в твёрдой походке нет ни малейшего признака трепета или сомнения. Ни малейшего удивления или испуга ни в чём. Его хитрые пространственные чары остаются без внимания, как нечто обыденное. — Ладли... Манчини... Знакомо? — говорит Грейнджер, после того как перед ней пригласительно появляется уютное кресло и она равнодушно вешает на его спинку свою рабочую мантию. На лице — ни намёка на добродушие. — И тебе здравствуй, Афина. Очень рад, что ты не отвергаешь мысль о взаимодействии со мной, как небогоугодную... Она похожа на сталь — начищенную до блеска, звенящую, холодную и смертоносную. Женщина Поттера, сама по уши в регалиях и наградах, вертится в эпицентре очага новых законов. Тем интереснее искушать её. Тем горячее от этого его кровь. Тем радостнее расчётливая душа потомственного проходимца... Она чуть приподнимает уголок губ на его последнюю реплику — крайне скупо, на жалкую долю секунды. Не садится напротив, стоит. Всё верно — никто не обещал комфортный диалог, поэтому ленивую позу хозяина положения следует сменить, чтобы поравняться с упрямой чертовкой. Драко поднимается и шагает навстречу – дружелюбно и плавно, но по-прежнему уверенно — она снова открывает рот и говорит почти непринуждённо: — Бывает так, что игры уступают серьёзным рабочим задачам, каждодневным вопросам и заботе о близких. Я называю это взрослая жизнь... — Но дело политика... ...это игра! Губы Драко преображает лёгкая улыбка, когда он не произносит вслух то слово, которое совершенно точно она произнесла про себя! Грейнджер откровенно и, можно сказать, нагло врёт про свои приоритеты. А ещё у настоящих зануд глаза не горят так лихо, как у неё в эту минуту. — Полагаю, нет никакого смысла расспрашивать тебя, как ты выведал, что мы искали подходящее место для будущего университета. Проект открыт и ожидает своего часа. Но поскольку ты внезапно и весьма своеобразно вносишь своё предложение, у меня есть сверхважный вопрос. Я хочу начистоту и прямо сейчас, на берегу, знать максимально обо всех подводных камнях. Какова цена этого волшебства? Драко делает взмах волшебной палочкой, призывая главный документ их будущих взаимоотношений, и тот разворачивается перед ней, чуть в стороне, чтобы не закрывать ей вид на самого Драко. — Основное условие... Это должна быть ты, – он поправляет галстук, к которому успел привыкнуть за недели ожидания этого визита. — Ни Бруствер, ни визенгамотские упыри, ни прочие главные лица новейшей истории магии — никто не будет руководителем проекта... Ты автор и идейный вдохновитель, и это закон. Министр и прочие могут помогать тебе, но в целом... Её глаза вспыхивают ещё больше. И пусть она держится безупречно дипломатично, Драко может поспорить, что внутри — буря из недоверия, восторга и сотен, тысяч новых вопросов. В его брюках уже тесно, и хочется потереть себя прямо здесь и сейчас. — Мой труд — мои лавры, отличная схема, — выводит она с легчайшим ехидством. — Твоему имени положено сиять рядом, правильно я понимаю? — Не буду отрицать, что контракт оставляет мне небольшое пространство для маневра, и я, скажем, могу направить свою репутацию в нужное мне по ходу дела русло, но без излишеств... Пункт 8.2. Довольна? Где-то здесь тон голоса Драко отрезает все потуги Грейнджер взять верх в разговоре. Даже оказывая кому-либо милость, он не провинившийся мальчик, чтобы оправдываться, и она неминуемо считывает это через его речь, взгляд и закрытую позу со скрещёнными руками. Кивает в согласии, будто слегка оробев. Драко не в силах оставить это без комментария: — Всё правильно, Грейнджер. Имена и фамилии не так важны, как благо для магического мира нашей страны. Замок мой и полностью чист. Это настоящий дар... Она смотрит в его глаза и, не давая ни секунды на передышку, выдаёт притихшим, слегка сипловатым голосом: — О тебе ходят определённые слухи... Вот она, каверза. Проверка непосредственно от второго лица государства. — О чём именно? О моей бисексуальности? Она не секрет, хоть я и не афиширую. Отличный ответ. Около-правдивый и, учитывая то, какие россказни гуляют вокруг его личности, актуальный. Смятение Грейнджер крохотное, но столь живописное, что хочется прыснуть и рассмеяться. В этот миг её глаза определённо хотели бы спрятаться, но Драко только настойчивее держит зрительный контакт — чтобы уловить все оттенки. Очевидно, она не ожидала этого маленького откровения. А ведь этот факт крайне невинен, малышка. Признайся он в убийстве, ей было бы проще? Короткий слог «секс» в брошенном Драко слове ставит беседу на паузу: всего четыре буквы, но какова мощь! Грейнджер утыкается в свиток, бежит по нему глазами, будто уже читала его множество раз, и ищет что-то конкретное. Знала бы она, какое количество людей на самом деле приходит к нему за утехами. Самые конченные императоры древнего Рима оценили бы! Но она... Драко уверен, что, даже воспылав к нему из рук вон иррациональной страстью, она будет злиться и спорить, и кусать, и не подумает даже попытаться подлизнуть ему ради выгоды. Ищи, задавай вопросы, кусай. Даже если они двое разойдутся и пустят кровь, Драко будет доволен: отползет в сторону, чтобы залатать свои раны. Они не позорные, они праведные. Все раны, которые он получает на пути к своей цели — все без исключения таковы! — А всё-таки... — слегка ухмыляется Грейнджер, отрываясь наконец от пергамента, — что не так? Ладли стоит на пробуждающемся вулкане или... — Быть может я хочу отомстить. Или всё поменять. Месть, холодная как льды Арктики, спланированная многими поколениями Малфоев — достаточно правдоподобно? — Нет, – жёстко отрезает она. — Я грязнокровка. Забыл? Драко закономерно реагирует на укол качественным прогибом. — Глупости. Ты слишком титулована, чтобы называться таким грубым словом. Ты пришла сюда свободно, и я спрашиваю тебя сейчас прямо: радовать принцессу за́мками – разве это не норма? Где-то здесь он мог бы позволить себе взять её руку в свою и припасть к ней губами, но она — зверь совершенно неподходящей породы и вне всяких сомнений их партия завершится иначе. В карих глазах мелькает первое раздражение: это увиливание — последнее, что ей сейчас нужно, и Драко хочется улыбнуться чуть шире, чем предписывает этикет. — Цена, Малфой. Я не получила ответ на свой главный вопрос. Ни капли его обаяния, ни капли дурмана — его фирменного яда, которым сотни людей приходят сюда подышать — не попало в её существо. Её голос звучит только упрямее. Его настроение в эту минуту представляет собой нечто особенное, приподнятое, будто кто-то свыше одарил Драко крыльями вдохновения — мягкими, но тёмными — и он немедля воспарил на них над землёй! Он подходит ещё ближе к Грейнджер, чтобы она наверняка уловила его довольство, которое он не в состоянии больше скрывать. Да, чёрт возьми, ему это в кайф. И он только сильнее от того, что она, скорее всего, испепелит его за ответ... — Один поцелуй...

~~~

— Возможно лучшим раскладом будет послать тебя нахер и забыть о твоем существовании... — Возможно, но ты не сможешь ни послать, ни забыть меня, даже ничего у меня не принимая. Бойкая. Мощная. Несгибаемая. Неподражаемая. Злая. Наивная. Она метнула напоследок такой взгляд, будто они друг с другом больше никогда не заговорят. Но это не так... Драко улыбается, глядя на пламя свечи — умащённый бальзамами, чистый, в тончайшем шёлке, полностью довольный прожитым днём — когда короткий всполох у него за спиной возвещает о прибытии вечернего гостя. Драко невольно провожает все образы из своего воображения, концентрируясь на настоящем. — Милорд? — тихо отзывается Тео, и Драко чуть-чуть поворачивает голову в сторону, давая понять, что услышал его. Нотт подбирается к нему ласковым котиком. В тишине комнаты слышно, как соскальзывает с плеч его мантия, как меняется дыхание по мере того, как он всё ближе к объекту своего извечного вожделения. А сегодня его ещё и встречают в наряде, который он любит больше всех остальных — в широченной ночной сорочке с пышными рукавами, украшенной кружевом и прозрачной настолько, что бело-розовый зад сейчас сияет на обзоре даже в условиях полутьмы... Драко закрывает глаза и наклоняет голову вбок, отчего его шея становится отличной целью для неуёмных ноттовских губ. Он знает что делать, и мгновение спустя тонкая светлая кожа чувствует тепло и бережное касание. Он не торопится. Ведёт носом, глубоко втягивая запах Драко, сопит — никаких похабных «ммм, кто это у нас здесь?» на счастье не будет. Рука с длинными пальцами оплетает худощавое тело, чуть дрожащая от желания и приятно-влажная, прихватывает кожу под небрежно смятой рубашкой — язык в этот момент мягко мажет по шее вверх, акцентируясь игривым кончиком на мочке уха, и Драко поворачивается, не открывая глаз, чтобы встретить губы любовника своими губами. Он редко выступает инициатором поцелуев. Наверно, Тео приятно удивлён этому: Драко в принципе не очень любит целоваться — за исключением тех случаев, когда его воображение воспалено чем-то сочным и свежим. Как прямо сейчас... Сейчас ему нужна глубина и горячее тело. И страсть в пару к своей — это будет чудесный дуэт, даже при условии, что каждая будет «петь» о своём. Их поцелуй тугой и шумный, с придыханием и чмоками. Руки Нотта успешно добрались до сосков Драко, терзают их со знанием дела, мелко и сладко. Один член, крепко запертый в брюках, пристраивается между хозяйских ягодиц, второй — едва прикрытый, бесцеремонно оттопыривает невесомую ткань. Драко выворачивается, прервав поцелуй всего на мгновение, прижимается к Тео всем телом — тот стонет, чувствуя как тычется в живот горячий стояк. Он упакован во что-то официально-деловое, и Драко решает не спешить и не обнажать его полностью, опускает лишь руку на его ширинку и потирает — выраженно и благодарно. Драко помнит смятение Нотта тех времён, когда тому можно было подобраться к желанному мужскому телу только через множество ненужных, неинтересных ему женских — так было специально задумано, чтобы не расслаблялся и не строил надежд. С возрастом с девками ему стало почти невыносимо, и Драко перестал его мучить. К этому времени Нотт отлично показал, что принимает односторонние правила. И любовь свою самозабвенную так же показал преотлично. Сегодня они разыграют Принцессу-девственницу. Эта сумасшедшая сорочка — их особый магический реквизит. Нотт обожает её и то, как охуенно она выглядит на Драко при свете дня, из рук вон плохо скрывая его самые интригующие части; обожает путаться и задыхаться в ней, олицетворяя метафору «борьба за любовь», забираться под и старательно нализывать между безупречно гладких ягодиц или отсасывать, заглатывая по самые яйца. Однако сейчас Драко цепляет пальцем галстук бабочку и прерывает поцелуй, шагает назад осторожно, после чего обоих сносит на постель тёплым магическим ветром. Тео оказывается сверху, тяжело дышащий, с распахнутыми глазами, которые кажутся чёрными; седлает сомкнутые ноги Драко и, будучи не в силах сдерживаться, наглаживает его тело поверх шёлка; раздражённые от поцелуя губы изысканно приоткрыты. «Невеста» тем временем выгибается, услаждая слух недевственными стонами, а зрение — надроченными сосками, беспокойным членом и крохотным мокрым пятнышком от поступившего предэякулята. — Мерлинов хер, я скучал по тебе, цветочек, — хрипит Нотт. — И ты тоже, я вижу... мокренькая. Отборная пошлость, но это простительно. У Тео есть настоящая суперспособность — он умеет играть с Драко так, что тому до сих пор не надоело: с уловками, умением и самоотдачей, не превращаясь при этом полностью в кого-то другого. Он наклоняется вперёд так, что член Драко оказывается у него перед носом, очерчивает его аккуратно двумя большими пальцами, изводя и приговаривая. — О, детка. Ты готова ко мне? На этом он слезает с Драко и спускается ниже, медленно собирая невесомую ткань, обнажая сначала пальцы с серебряными ногтями, лодыжки, колени, бёдра, стояк, живот и так до груди. Это их первая встреча после бала богов, и оттого взгляд Нотта особенно похотлив. Он ложится рядом на секундочку, по прежнему полностью одетый, чтобы прижаться к Драко сбоку, прошептать на ухо какую-нибудь ересь в своем стиле, огладить белое тело, поцеловать в губы. Драко в этот миг находит его член, сжимает поверх брюк и после цепляет застёжку далеко не робкими пальцами. — Хочу тебя видеть, — говорит он полушёпотом, расстёгивает ширинку до конца и бережно обхватывает эрегированную плоть. — И чувствовать. Нотт медлит несколько мгновений, словно переваривая сказанное: он был сверху достаточно давно и не особо стремился к этому положению. Однако Драко непреклонен в своём желании ощутить в себе чуть больше, чем привычная бриллиантовая пробка, дрочит ласково, пронзая любимого друга взглядом, который не требует комментариев. Так кудрявая голова снова устремляется вниз, чтобы оказаться между бесстыдно разведёнными ногами у выставленной напоказ миленькой розовой дырочки — её выход! Веки Драко смыкаются, когда умелый язык принимается за своё. Стопы находят опору на плечах Тео, а бёдра невольно устремляются навстречу влажным мазкам, и этот ритм отдаётся в голове ударами женских каблуков по чёрному мрамору. Хватка ладоней на заднице, заставляет громко выстонать «Да!», зарыться одной рукой в кудри, а другой поймать призванную невербально волшебную палочку. — Crescere cincinno! Следом — глубокий стон Тео. Тёмные локоны растут на глазах завиваясь между пальцами, спадая на лицо, щекоча оголённую кожу. Стук в голове всё громче и резче. Два лица оказываются напротив друг друга, свободная рука Драко щедро увлажняется его же слюной, находит член Тео и... Вожделенный контакт швыряет в жар с головой — тесно и горячо — то что надо! Умница Нотт, входит сразу до конца, с непривычки содрогаясь всем телом; его чувственный рот распахивается шире, а веки с длинными тёмными ресницами накрывают глаза. Пальцы Драко ведут себя жёстче с его волосами — да да да, ему хочется ещё жёстче! Так Драко тянет сильнее, бьёт другой рукой Тео по заднице, задает правильный ритм, подталкивая ногами. Вскоре постель раскачивается, и все вокруг плавится, а Драко окончательно сдаётся на волю фантазии, ожидавшей этого момента весь день... Он распластан, подмят и счастлив в своём подчинении. На его лице — пелена тончайшего шёлка, и сквозь неё видны лишь подпрыгивания тёмных локонов, тесная офисная рубашка с покосившейся бабочкой, и фрикции, фрикции, каждая из которых происходит под таким углом, что внутренности сжимаются до блядских звёздочек — горячо, тесно и жёстко в идеальном балансе. Рука дрочит член в унисон, и вскоре Драко прошивает острый, концентрированный оргазм, Нотт исчезает совсем, а в голове остаётся лишь собственный хохот: Один поцелуй — так мало для греха, но он будет длиться так долго и зайдёт так глубоко, как я захочу...