Последняя из первых

— Отец, у нас был уговор. Я надеюсь, ты помнишь, — проговорила она сквозь стиснутые зубы. Её щеки побагровели от злости, а кровь вскипала. — Рейна, дорогая, давай успокоимся и перейдем в другую комнату, спокойно поговорим, хорошо? — А ты мне рот не затыкай! Я в своём доме и имею право злиться там, где хочу! Так вот, папуля, — выплюнула она, — спешу напомнить, что уговор был следующий: никаких женщин в этом доме! Где угодно, как угодно, но не в этом, чёртовом доме! — отчаянно прокричала она, сорвавшись на последнем слове. В глазах стояли слёзы ярости, за ними она уже почти ничего не видела. Единственное, в чём Рейна была уверена в этот момент, — ни один мускул на лице женщины даже не дрогнул. Она стояла, выпрямившись, показывая, что ей совершенно нет дела до истерики молодой особы. — Рейна, прекрати, пожалуйста, и дай мне вставить слово. Я всё-таки твой отец или кто? — У тебя есть пять минут. Не уложишься — я аппарирую в место, где ты меня не найдёшь. — Рейна, ты… — отец не мог найти подходящего слова, но знал, что дочь всерьёз дала ему только пять минут. — Так, Рейна, ты знаешь, что ты моя любимая дочь. Я не могу словами описать, как сильно я рад, что у меня есть ты. Я знаю… Знаю, как тебе тяжело справляться с потерей матери, и мне тоже трудно, поверь. Я знаю, что ты меня поддерживала, что бы я ни делал, как бы я себя ни вёл, ты меня прощала. Попробуй понять и сейчас. Я… я не знал, как правильно… как бы это… — Только не говори… — Рейна, мы с миссис Забини... вместе. И ты, конечно, можешь не принять этот факт, но мы собираемся, наверное, жениться. Конечно, не сейчас, позже. И как бы... хотелось бы, чтобы... В общем, пойми меня, пожалуйста. Мне впервые за долгое время спокойно. Она молчала. Долго молчала, анализируя ситуацию, анализируя женщину и её фамилию. В ирландских новостях никогда не писали ни о ней, ни о её семье. Хотя, судя по её внешнему виду, можно было с лёгкостью догадаться, что эта женщина явно не волшебница среднего класса и должна была мелькать хотя бы в каких-то изданиях. Кто она? Только если... — Отец, прошу, скажи мне, что эта леди не англичанка. — Рейна, не усложняй. — Не усложнять? Ты шутишь? Ты знаешь, что англичане сделали с нашими семьями. Ты знаешь историю не хуже меня. Мой дед, твой отец, между прочим, пал от руки англичанина, который кинул в него Аваду во время великого завоевания Ирландии. Этот дом — святыня святых, и здесь не должно быть ни руки, ни ноги этой женщины. Ты действительно думал, что я позволю ей остаться здесь? Или на пороге Второй Магической войны пора искать новые убежища? Сам-Знаешь-Кто вернулся в Англию, и теперь всем страшно? Теперь все бегут? Или я что-то упустила? — выплюнула она. Краем глаза Рейна заметила, как женщина ухмыльнулась, но это было лишь на мгновение. Больше эмоций на её лице так и не появлялось. — Доченька, всё немного сложнее. Ты пока не понимаешь. Да и про Сама-Знаешь-Кого — всё бред и жёлтая пресса. Поверь, будь я не уверен, я бы не говорил то, что намерен сказать. Итак, — он вздохнул с опаской, — мы переезжаем, — он помедлил. — В Англию. Мы с Сарой всё обдумали и приняли общее решение, что строить семью будет логично в одном доме. Все вместе. Я был бы очень счастлив, если бы ты нашла в себе силы поддержать меня и не препятствовать моему счастью. Это было ошибкой. Огромной. Взрыв был неизбежен. Рейна стала цвета пунша. Было ясно, что все в этой комнате балансировали на грани. — Ты намерен забрать меня из моего дома? Без моего согласия? Ты совсем из ума выжил? Любовь ударила по самому опасному месту — мозгам? Тебе не пришло в голову, что мне через неделю в школу? Как ты вообще до этого дошёл? Она вздохнула, и, обдумав что-то, продолжила: — Папа, давай так: неделю, всего неделю, я поживу здесь одна, а потом уеду в школу. А когда мы увидимся на Рождество, обсудим, как быть дальше, — она глубоко вдохнула и продолжила уже чуть спокойнее. — Я надеюсь, ты способен оценить уровень моей уступчивости в этом предложении. Отец лишь виновато посмотрел на неё. Он что-то недоговаривал. Между ними повисла глупая, неловкая тишина. Но пазл быстро сложился в общую картину, когда отец продолжил: — Ах да, насчёт этого, — запнулся он, — я перевёл тебя в Хогвартс. Уже. Ещё несколько недель назад. Я знал, как ты отреагируешь, и решил отрезать все пути отступления. Прости. Я не прошу, чтобы ты поняла. Просто подумай. Может, со временем ты найдёшь силы простить меня. Я сделаю всё, чтобы тебе было легче пережить это. Единственное, что я скажу: у нас есть неделя, чтобы собрать вещи. Если не захочешь — не живи в поместье Забини. Мы сразу отправим тебя на поезд до школы. Так надо. Так будет лучше. И я хочу, чтобы ты знала: мне ужасно жаль, что всё произошло именно так. — Пиздец просто. Это какой-то сюр, — выплюнула она. И она ушла. Ушла уверенно, оставив за собой ощущение полной апатии и разбитого сердца, которое еще долго витало в гостиной, наполняя воздух горьким привкусом на языке двух волшебников, стоявших друг напротив друга. — Она у тебя боевая. Да и, полагаю, очень умная. Она поймёт, — бархатным голосом проговорила женщина, положив руку на плечо мужчины. — Она? Да. Ей нужно время, чтобы прийти в себя. Я скажу домашним эльфам, чтобы они подготовили все мои вещи к переезду. — Верно, — улыбнулась женщина. — Она меня ненавидит, но это ненадолго. Нам стоит познакомить детей, но, наверное, при других обстоятельствах, — хихикнула она, переведя игривый взгляд на угасающий камин. *** Комната залилась лунным светом, когда слёзы начали высыхать на опухших глазах. Всё это казалось нелепым и смешным сном, таким далеким от реальности. Куда себя деть? Это чувство... Это что — предательство, о котором столько пишут в книгах? Почему оно разъедает изнутри? Почему некуда деться? Почему даже крик не может пробиться наружу? Почему всё, что я могу, — это просто лежать и дышать? Могу ли я дышать, черт возьми? — Вопросы всплывали в голове один за другим, пока Рейна лежала неподвижно, словно её тело атрофировалось, и всё, что оставалось, — это смотреть в потолок. Прошло время. Много времени. И вот он — долгожданный сон снизошёл благословением. Наконец-то веки сомкнулись, давая телу возможность расслабиться, подчиняясь усталости. Дыхание стало размеренным, а гримаса ярости и боли начала растворяться вместе с тихим тиканьем часов. Тик-так. Тик-так. Тик-так. — Просыпайся, красотка. Мы так долго тебя ждали. — Моя конфетка, — мерзкая рука с длинными ногтями сжала её горло. — Я. Лично. Тебя. Ждал. — Дорогой, надо было предупредить, — прохрипела девушка, чувствуя, как его отвратительные когти царапают её шею, — я совсем не подходяще одета для свидания. Удивительно, но голос не дрожал. Не было и намёка на страх. Лишь ярость и насмешка светились в её глазах. Где она? Окинуть взглядом местность было сложно, учитывая положение. Но она лежала на траве, а сверху на неё давили высокие деревья — значит, они в лесу. Перед ними горел костер. Это лагерь браконьеров? Если это просто бандиты, почему этот человек ведет себя так, будто знает её? Мысли проносились с бешеной скоростью, но, не успевая сосредоточиться на какой-то из них, она снова услышала его голос. — Малышка Рейна хочет поиграть? Я подумаю над развлекательной программой, — он улыбнулся своими кривыми зубами. — Круцио! Это было последнее, что она услышала, упиваясь душераздирающей болью. Когда глаза открылись, над ней снова стоял он. Кто он, чёрт побери? — Моей конфетке было больно? Признавайся, было больнее, чем когда ОН сделал это с тобой? Я смог хоть чуть-чуть повторить его успех? — Мужчина усмехнулся, поднимая над ней карманные часы. — Конфеточка моя, не забывай, у тебя ещё есть время. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Шок. Крик. Мерзкое ощущение костлявой руки на коже. Сон, как живая картинка, промелькнул перед глазами. Что это было? Как будто слишком знакомо и в то же время так отдалённо. Придя немного в себя, Рейна взглянула на часы. Всего пять утра. Ещё есть время попытаться уснуть. Хотя бы чуть-чуть. Совсем немного. Но ей больше не удалось погрузиться в сон. Она действительно старалась, но что-то её отталкивало, что-то мешало. Что-то давило. Когда стрелки часов остановились на отметке в шесть утра, она решила встать с кровати. Что ещё делать в такую «прекрасную» пору? Ну не спать же, ей Богу... Подойдя к столу, девушка взяла последний экземпляр английского Порока, которая непонятно как оказалась у неё на рабочем месте. — Хм... Что-то про политику... Так, Золотое Трио? Забавно... Ещё какие-то новости спорта... Боже, да я даже не люблю квиддич... Передача наследства Паркинсону старшему... Кто это вообще? И... и ничего о Леди-Сливовое-Платье... Я точно сойду с ума сегодня... — пробубнила Рейна себе под нос. Наверное, стоит выйти и сделать себе кофе. Крепкий кофе. Желательно с огневиски. Когда её нога переступила порог, внезапно девушку словно пронзило током. В доме было тихо. Эльфы не собирали вещи. Она была дома одна. Её оставили наедине с самой собой. — Да... Папуля явно не до конца понимает, что такое эмпатия, — бросила Рейна в пустоту. Всё оставалось на своих местах: фотографии, мелкие вещи. Даже одеяло лежало точно так, как она его оставила. В воздухе всё ещё витали отчаяние и обида. Казалось, что время застыло. Даже дышать было тяжело. Зайдя на кухню, она увидела конверт, подписанный красивым папиным почерком, в котором каждая буква словно была выведена с сожалением. "Дорогой дочке. Открой, когда будешь готова. Если будешь." Рейна усмехнулась последним словам, взяла палочку и, без злости, без грамма обиды, абсолютно пустым голосом прошептала: — Инсендио. Маленькое письмо загорелось фиолетовым пламенем. — Ну, похоже, сегодня обойдёмся без кофе, — уголок её губ чуть приподнялся, когда она нашла тёмную, массивную бутылку чего-то очень разрушительного, но так тепло согревающего душу. *** К обеду Рейна нашла себя лежащей на диване с гудящей головой. Похоже, она уснула прямо в гостиной. Бутылка огневиски валялась на полу, к счастью, не полностью пустая. — Мерлин, надо найти остроперцовое зелье от похмелья, — пробубнила она. — Какая же дурацкая идея пить в шесть утра. Это точно войдет в топ глупейших решений за жизнь. Когда девушка немного пришла в себя, лучшим решением было пойти в холодный душ. Ледяные капли били по её лицу, а и так прямые волосы под напором воды сглаживались в ровное, почти стеклянное полотно. Было холодно. Холодно, но это давало возможность подумать. Принять решение. Сбежать? Это правильное решение? «Надо это обдумать. Если бежать — то куда? К кому? Кто будет помогать мне хотя бы с финансовой точки зрения? Смогу ли я выжить одна? Где я буду учиться? Если я не получу образование, то чего я буду стоить? Всё, к чему я стремилась, всё, чего достигла, просто канет в небытие? Нет, это не вариант. Я хочу закончить чёртову школу. Хочу гордиться собой. Бегство — точно не выход.» Подчиниться? Может, это правильное решение? «Я ничего не теряю... кроме своей гордости, друзей, частички себя и преданности самой себе. То есть, я теряю всё. С другой стороны, программа в Хогвартсе сильнее. Древняя языкология — тот предмет, который может стать незаменимым для меня, если я всё-таки хочу связать свою жизнь с изучением языков. А я хочу. Боже. Сохранить гордость сейчас или сделать будущей себе одолжение? Мерлин всемогущий, ещё вчера мне вообще не приходилось думать об этом...» Она закрутила кран. Вода разбивалась последними каплями о пол. Нужно принять решение. Сколько у меня есть времени? Как только этот вопрос всплыл в её голове, Рейну пронзила адская боль. Её словно ударили чем-то тяжёлым по затылку, оставив задыхаться от боли где-то посреди пустой, холодной улицы. Боль резко ушла. Она открыла глаза. Тьма, густая и непроницаемая, словно гора, навалилась на девушку. Под ногами что-то проползло, или, не дай Мерлин, кто-то. Крик. Мужской крик прорезал воздух, и Рейна, не понимая, куда и как, тут же кинулась на помощь. Крик становился всё ближе. Или это был вовсе не крик? Она уже почти там. Совсем рядом. Ещё мгновение — и она увидит всю картину происходящего... Девушку окутала тьма, и снова раздался крик. Нет, это был не крик — это был смех, лающий и противный. Он резал слух, будоража её до дрожи. Она должна была что-то сделать. Тьма начала медленно рассеиваться перед её глазами. Перед ней вырисовывались три силуэта, те самые, что преследовали её каждую ночь. Посреди круга, как и прежде, сидел кто-то, но теперь вид был ещё более жутким. Тошнота подступила к горлу, и она едва удержалась, чтобы не отпрянуть. Страх и отвращение переплетались в её голове, делая каждый шаг вперёд мучительно тяжёлым. Воспоминания о телах — её и отца — лежащих на полу, снова всплыли в её сознании, а холод сковал кончики пальцев. Когда она наконец набралась смелости подойти ближе, один из силуэтов заговорил на английском. Его голос был чуждым, словно он пришёл из другой эпохи. Манера речи, поведение — всё выдавало в нём человека аристократического происхождения, высокомерного и властного. Он начал задавать вопросы людям в круге, но смысл его слов растворялся, как эхо, в пустоте. Рейна не могла разобрать ни одного слова, и это только усиливало её страх. Но что-то было иначе. Люди в кругу, отец и ещё кто-то, были живы. Впервые они не лежали безжизненными телами, как раньше. Они выглядели измученными, но дышали. Отец, хрипло, через силу, ответил на один из вопросов, но ни одно слово так и не достигло её осознания. Вся сцена казалась какой-то отдалённой и нереальной, как будто происходила где-то за пределами её разума. Вдруг что-то резко изменилось. Отец поднял руку и указал прямо на неё. Рейну охватил леденящий ужас. Это не могло быть правдой. Никогда раньше никто из этих силуэтов не замечал её, она всегда была лишь наблюдателем. Но теперь… Теперь отец говорил о ней, указывал на неё, и она это знала. Взгляд тех трёх силуэтов без лиц устремился прямо на неё, и этот взгляд прожигал насквозь. Человек, задававший вопросы, резко приблизился к ней, его шаги были быстрыми и уверенными. Его следующая реплика, мягким и опасным голосом, повисла в воздухе: — Моя дорогая, ты, наконец, удостоила нас своим появлением. Мы долго ждали тебя, размышляя, сколь долго ты намерена наблюдать со стороны. Но теперь, когда ты здесь, знай, что нам предстоит ещё множество встреч. Впрочем, не забывай: с каждым прожитым днём времени у тебя остаётся всё меньше. Давай вместе посчитаем его шаги: тик-так, тик-так. Если бы Рейна могла увидеть его лицо, она бы точно увидела на нём ехидную ухмылку. Оцепенение сковало её тело. Резкая, мучительная боль пронзила её голову. Всё стало туманным, и что-то очень тёплое и обволакивающее начало вытеснять её из этого кошмара, мягко и нежно, как мать, укладывающая ребёнка спать. Она очнулась на полу в ванной, всё ещё завернутая в полотенце. Кровь текла из её носа, капля за каплей падая на плитку. Что-то было не так. Рейна была уверена — её семье угрожает опасность. Встав на ноги, она заглянула в зеркало. Глаза потемнели, в них блестела решимость. Лицо было бесстрастным, холодным, как мрамор. В отражении, тонкой строкой, словно нацарапанной на стекле, бежала надпись: Решение принято.