Стенка, за стенкой - душа

Я же тебя никогда никому не отдам — Пело сердечко и плакали гордые льды. Наши тела бы могли отыскать по следам, Если бы мы не забыли оставить следы

Шан Цинхуа спит в покоях Мобей Цзюня. Его голова покоится на плече Ледяного Короля; когда тот уходит — на шелковых подушках, вышитых золотой нитью. Они принадлежат только человеку, никто больше не смеет к ним прикасаться. Даже Король. У заклинателя никогда не было ничего своего, поэтому демон постоянно приносит ему подарки, иногда даже схлестываясь за трофеи с Ло Бинхэ: Император в такие моменты сначала ярится, а потом смотрит долгим-долгим задумчивым взглядом и отступает. Словно бы понимает что-то. Словно бы сочувствует своему преданному слуге. У лорда Ань Дин удивительные волосы. Они черные, мягкие, будто пух, и в неровном свете талисманов на них нет-нет да мелькает золотистая искорка, будто драгоценное украшение притаилось в беспорядке темных прядей. И эти теплые искры ему безумно идут. Все те короны для волос, выполненные из благородного белого нефрита, инкрустированные редчайшими гелиодорами, украшенные золотом, которые Король Северных Пустошей приносит к его ногам, будут смотреться в прическе заклинателя роскошно. Хотя красота человека, конечно же, затмит любые драгоценности. Лицо Шан Цинхуа — молочной белизны, но бледность эта исполнена тепла. Брови заломлены горько, губы кривит легкая ласковая улыбка, и, несмотря на проглядывающую сквозь изящные черты боль, оно все равно исполнено просвечивающейся изнутри нежностью. Мобей Цзюнь смотрит на обветренные искусанные губы и ждет, когда с них снова сорвется легкий смех или почтительное «Мой Король». Демон не знает, что лучше — ему нравится, когда человек рад, но искрами по позвоночнику бежит удовлетворение, когда заклинатель называет его своим. Кожа у него — мягкая и нежная, касаться ее намного приятней, чем скользить пальцами по самому дорогому бархату. Но вся она исчерчена тонкими полосами шрамов, вид которых заставляет Короля мечтать вырвать собственное сердце: его вина! И ладони в грубых мозолях — Мобей тщательно смазывает каждую целебной мазью, скалясь и рыча от злости на самого себя. Больше заклинатель не будет знать физического труда. Когда он проснется, его кожа пойдет забавными пупырышками от холода, и демон укутает его в теплые меховые одеяла, изготовленные из собственноручно пойманных и разделанных им тварей; иногда Шан Цинхуа в моменты особой задумчивости рисовал узоры на полях отчетов, и каждый раз искренне удивлялся, что его за это не бьют (но правда была в том, что Ледяной Король любил подолгу их разглядывать). Теперь Мобей Цзюнь, исколов себе все пальцы иглой и сотни раз запутав нить, вышил кривое подобие на одном из покрывал. Он надеялся, что человек обрадуется этому, когда откроет глаза. Ох… Глаза Цинхуа — мед и корица, прогретая солнцем земля, янтарь, омытые дождем палые листья осенью. Огромные, яркие и ясные, так часто исполненные боли, но никогда — страха. Глубокие, сосредоточенные и всегда печальные, светлеющие, почему-то всегда светлеющие при приходе его Короля, его мучителя, его палача. Когда еще мальчишкой он увидел демона, и его вытолкали вперед, он смотрел с решимостью и чем-то еще, неуловимым, сильным — понаблюдав за гаремом Императора Ло, Мобей понял, что это было восхищение. Тело у заклинателя гибкое и удивительно сильное, несмотря на то, что он всегда считался слабейшим. Обманчиво-хрупкое, но стойкое. Оно заслуживает лучших шелков и плащей из самого редкого меха; звонких золотых браслетов, драгоценных колец, и это все у него есть. Дожидается минуты, когда он проснется. Мобей каждый день омывает это тело, подолгу моет и расчесывает волосы, смазывает — от шеи до пальцев ног — ароматными маслами, переодевает в дорогие одежды и осторожно устраивает чужую голову на сгибе своего локтя. Демон оберегает сон своего человека с яростью бешеного зверя, и никто, кроме него, не смеет даже приближаться к широкому ложу. Мобей не понимает, искренне не понимает, почему он начал воздавать Шан Цинхуа должное только после того, как он умер.