Unbroken

Он нашел ее спящей в конюшне, свернувшейся клубком в стойле новенького, еще необъезженного жеребца. Роуз туго перевязала его большой палец и запястье после того, как конь встал на дыбы, сбил его с ног и почти оторвал руку. Но эта худенькая девчонка, сонно потиравшая лицо грязной рукой, вызывала только слабое, встревоженное фырканье. Но он все равно ее предупредил, облокотившись на косяк двери и скрестив руки. — Этот конь необъезжен. Выходи медленно. Она поднялась и положила руку на бок Ястреба, воркуя себе под нос. Когда она посмотрела на него, Бен выпрямился, спина слабо хрустнула. — Он не злой, просто напуган, — сказала она ему, наклонившись к коню, словно могла раствориться в нем. Бен застыл, двигая челюстью, чтобы сплюнуть, но опомнился. — Я не сказал, что он злой, я сказал, что он не обучен. И это весьма изящный акцент для того, кто спит в дерьме. Откуда ты сбежала, м? Она не ответила. Вместо этого провела рукой по шее Ястреба к его ушам, погладила лоб и улыбнулась, когда он боднул ее плечо головой. Бен снова напрягся, потянувшись рукой, чтобы уберечь ее от укуса. Но жеребец стоял послушно, так что его рука оказалась на локте девчонки без разумной на то причины. Она испугалась. Сильнее, чем любая лошадь, которую он тренировал. Пронеслась мимо к воротам конюшни раньше, чем он смог объясниться. Быстро, для такой-то малышки. К тому времени, как он выбежал во двор, она перелезла высокий металлический забор и дала деру по грязной дороге к главному дому. — Эй, погоди! — прокричал он вслед, — Я же не… — он замолкнул, потому что она бы не услышала. Она была не яснее пыльного пятна с размытыми ногами за воротами. Он надеялся, что она убежала к Роуз и Хаксу, может, съела завтрак. Она выглядела так, словно ей нужно было поесть, а с Роуз кто угодно чувствовал себя в безопасности. Уж Бен-то знал.

***

Теперь она приходит в его комнату каждую ночь, с босыми ногами, грязными после прогулки с Ястребом при лунном свете. Коню больше всего нравится скакать без упряжки, и Бен почти уверен, что она ездит на нем без седла, пока никто не видит. Оно всегда не тронуто, когда он проверяет упряжь по утрам. Нет ничего кроме мягкой кожи под ее ночной рубашкой. Она сама делает это, так что нет никаких сомнений в том, чего она хочет. В первый раз Бен просто обнимал ее, думая, что это то, что ей нужно. Вместо этого ее трясло от желания, которое в конце концов, после нескольких часов нежного обращения, превратилось в слезы. Прошло несколько недель, прежде чем она пришла снова, и в этот раз она была обнажена. Он всегда начинает одинаково. В полудреме прижимает ее к груди и обвивается вокруг. Он обнимает ее руками, прижимает свои бедра к ее так, чтобы она почувствовала, что творит с ним, просто позволяя к себе прикасаться. В ее плохие дни она начинает двигаться, раскачиваясь перед ним, так что он не может сдержаться и дает ей то, чего она хочет. В очень плохие дни она просит сделать ей больно. И Бен делает. Он прижимает ее, толкается раньше, чем она готова. Он помечает ее кожу своими пальцами и ртом. Он оборачивает руку вокруг ее горла и пытается не слушать отчаянных звуков ее дыхания. Каждый раз, когда он останавливается или сдерживается, она умоляет: — Пожалуйста, Бен. Мне это нужно. В ее широко распахнутых глазах он видит боль. И с каждым разом это ранит его все сильнее.

***

— Бен, иди сюда! Он стягивает сапоги в прихожей, медленно протягивая «да, мэм» в открытые двери кухни. Девчонка сидит за столом, вцепившись в чашку кофе двумя руками. Она пялится в нее, не хочет на него смотреть. — Это Рей, теперь она работает здесь. Роуз держит кухонное полотенце в одной руке, пока второй очерчивает небольшие круги на своем животе. Она машет на него полотенцем, когда он не отвечает. — Будешь платить ей наличными и она останется в гостевой спальне, пока кто-то из ребят не подготовит старый домик. Хорошо? Бен осматривает Рей, потрёпанные расклешеные джинсы и та же короткая футболка, в которую она была одета два дня назад, когда он напугал ее в конюшне. Она не смотрит на него, пока он не задает вопрос: — Ты умеешь ездить верхом? Не улыбка, но что-то похожее в уголках глаз. Будто она готова соскочить со стула прямо в седло и припустить, если есть такая возможность. — Умею, — отвечает она. Голос тверд, но глаза почти стеклянные, и Бен не понимает, что именно он видит в них: страх или облегчение. — Тогда, решено, — подает голос Роуз, нарушая напряженную тишину, когда ни один из них не отворачивается, — Рей нужно немного денег для одежды и прочего. Я сниму их со счета для мелких расходов сегодня, когда отвезу ее в город. Роуз не спрашивает разрешения, но Бен все равно отвечает, удерживая взгляд на Рей, потому что она выглядит так, словно хочет быть уверенной. Он быстро и тихо говорит: — Хорошо, бери сколько нужно. Щеки Рей вспыхивают, и она смотрит обратно в чашку. Сказанное ею шепотом «спасибо» ускользает от него, так как он снимает снаряжение в прихожей, но Бен прислушивается с легким чувством неправоты, которое игнорирует. — Почему он берет меня вот так просто? Он же даже не знает меня. Роуз тише, чем обычно, почти так же спокойна, как и грустна. — Из одного теста сделаны, я полагаю. Не стоит бояться его, Рей. Бен из хороших парней. — Не бывает хороших парней. Бен уходит на черную лестницу, чтобы почиститься, сбегает, потому что знает, что не должен был этого слышать.

***

В хорошие дни она немного разговаривает. Вздыхает и шепчет слова, которые делают его тверже, пока он раскачивает бедра и трогает ее пальцами. Она позволяет наклонить голову к ее затылку. Она прижимается к нему и поднимает руку чтобы запустить пальцы в его волосы. Она так красиво кончает, что иногда Бену приходится держать рот на замке, чтобы не сказать то, чего так хочется. Если ему больно, он пытается скрыть это, но Рей всегда знает. Даже когда она дика и не обуздана, она осторожна — усаживает его у изголовья кровати, чтобы скакать на его коленях, удерживая контроль. Она не целует его, никогда, а Бен не готов к тому, как сильно жаждет этого. Однажды она прижимается губами так близко к его рту, что он отрывает ее от постели и крепко хватает за бедра, вбиваясь яростными движениями, сотрясаясь с криком, за который ему еще несколько дней будет стыдно. Он думает, что она немедленно сбежит, сразу покинет его комнату, как она делает, когда он держит ее слишком нежно, или когда ее имя вырывается, когда он кончает. Но этой ночью она обвивает руку вокруг его шеи, ложится рядом и остается практически до самого утра. Воспоминания об этом достаточно для его согласия, когда в следующий раз она просит взять ее жестко, с рукой на ее губах, пока она пытается освободиться. После этого оба они в синяках, а Бену приходится объяснять Роуз разбитую губу. Он бубнит изворотливую ложь, первую из многих.

***

Проходят дни, прежде чем он видит ее снова. Она уходила до того, как он просыпался и ела в своей комнате по ночам. Он будто жил с призраком, не считая записки с благодарностью, что она оставила на столе, и постоянного ощущения ее присутствия. Бен замечает, что внимательно прислушивается к лязганью труб или царапанию мебели, когда она переставляет вещи. Он на взводе, не может сдержаться, неважно сколько раз до этого сказал себе успокоиться и перестать думать. Он нервно подскакивает, когда она присоединяется к нему за завтраком в то воскресенье, шесть дней спустя после знакомства. — Роуз сказала, ты повредил спину, — вот так просто, без предисловий, словно она настраивалась на разговор, и все должно выйти за одну попытку, или она вообще не заставит себя заговорить. Он кивает. Без предупреждения все слова на кончике языка, весь ужас того дня, готовы излиться на нее. Бену приходится напомнить себе, что он даже не знает ее фамилии, сдерживая себя длинным глотком слишком горячего кофе. — Повредил ее на родео в Фербенксе некоторое время назад. Думаю, все вышло из-под контроля. Сломал два позвонка, раздробил череп, — отвечает он, словно на этом все. Он не знает, как много Роуз рассказала, пока Рей не наклоняет голову набок и говорит «оу», будто расстроена. Он понимает, что Роуз ничего ей не поведала, и в груди теплеет от чувстств к жене лучшего друга, как и в большую часть дней. Указывая жестом на бекон и яйца в середине стола, Бен поднимается, как должен был поступить, когда она только вошла. Она делает быстрый шаг назад к раковине, руки прижимаются к бокам. Это его рост, думает он, вот, что заставляет ее застыть. Так что он сутулит плечи, когда выходит из комнаты, пытаясь унести немного страха с собой. Он останавливается за дверью, поворачивается и прячет половину туловища за дверным проемом. — Я буду у северных загонов до перерыва. После этого еду на воскресный ужин к Хаксу. Если ты, эм… Он держит шляпу, наблюдая как его пальцы теребят край, и внезапно понимает, что не сможет выглядеть еще большим деревенщиной, даже если попытается. Он опускает руки и смотрит прямо на нее. — Уверен, Роуз будет рада видеть тебя. Если хочешь пойти, я мог бы подвезти тебя? Это срабатывает и с лошадьми, спокойный, прямой зрительный контакт успокаивает их. Плечи Рей расслабляются, и она облокачивается на раковину, перенося вес на пятки. — Вообще-то, она уже пригласила меня. Я с радостью пойду. — Тогда ладно.

***

После той первой ночи, когда ее слезы текли по его предплечью, и он не знал, что делать, прекратить это или держать ее крепче, Рей не показывает никаких эмоций. Удовольствие — конечно. Он учится вытягивать из нее множество различных звуков: стоны и вздохи, крики и собственное имя. Больше всего ему нравится, когда она бессвязно бормочет, изгибаясь и сотрясаясь, пока он снова толкает ее за край. Как она выглядит в такие моменты; что все кошмарные мысли, с которыми она приходит к нему, те самые, которые написаны у нее на лице, когда она переступает порог его спальни, вытесняются его губами и членом. Словно она наполняется всем, что он чувствует, и нет больше места для ужасных вещей. Он не притрагивается к ней днем. Он попробовал однажды, опустил руку на ее талию для поддержки, когда она спрыгивала с последней ступеньки лестницы сарая. Она не знала, что это был Бен. Он тихонько наблюдал за ее работой, забыл сообщить о себе. Она пнула его локтем в живот, развернулась для удара, и он едва успел блокировать ее колено на пути к своему паху. Той ночью она впервые попросила его о большем, чем просто удовлетворение. Он держал свои руки по обе стороны от ее головы и толкался так глубоко в ее рот, что гортань смыкалась вокруг него. Сперва он отстранился, вытащил, вызвав у нее тихий спазм. Но она посмотрела на него с мольбой, что мгновенно отозвалась в его члене, и он позволил направлять себя, двигая бедрами, пока ее слюна текла по подбородку, а ресницы намокали от слез. В конце, он схватил ее, почти согнувшись пополам, и отстранился чтобы увидеть, как спускает в ее открытый рот. После она обернулась вокруг него, легко и быстро кончила на его бедре и осталась на несколько часов, пока он гладил ее спину. В следующий раз, когда она просила быть грубым, он давал эй это, просто чтобы почувствовать эту тихую нежность снова.

***

Она объезжает Ястреба меньше, чем за месяц, заставляет его кружить по двору, словно это все, чего он желает. Бен и По наблюдают у ворот за тем, как она без труда управляет им. Она слегка ухмыляется, проезжая мимо, и Бен касается шляпы, пряча глаза от нее. Локти опущены на дерево, шпоры ковыряют грязь, словно их сапоги продолжают работать. Когда Ястреб опускается в глубоком поклоне, По низко присвистывает и спрашивает: — Где ты ее нашел? Бен пожимает плечами, наблюдая, как она осторожно направляет животное обратно в стойло, выискивая признаки того, что конь может взбрыкнуть. — Роуз нашла ее. Ты знаешь, как это бывает. По пялится на него. — Рей пришла сюда одна? Такая красотка? Бен сжимает кулаки, отталкивается от забора чтобы запихнуть их в карманы. Он думает о ней, перепрыгивающей эти ворота, как адреналин заставил ее карабкаться так быстро, как естественно для нее было бежать. Когда он поворачивается, он выпрямляется в полный рост и смотрит на По с выражением, которое заставляет того застыть на месте с одной ногой, все еще покоящейся на нижней перекладине забора. — Хватит, — говорит Бен ему, а после приказывает — делает то, что не делал с момента, как нанял его, — Оставь ее в покое. И парням передай, понял? По отворачивается чтобы спрятать усмешку. — Ага, думаю, я понял, хорошо. К тому времени, как Рей вычесывает Ястреба, Роуз уже накрывает обед. Бен берет свою корзину и покидает девушек, направляясь к сточным канавам в компании По. Позже, за ужином, Рей находит свой еженедельный конверт с большей суммой денег, чем та, на которую они договорились, и Рей тренирует каждого нового жеребца, что появляется после. Ей вскоре становится комфортно, и Роуз больше никого не просит починить крышу домика.

***

К тому времени, как до Бена доходит, что он должен официально нанять ее, наступает зима. На этом этапе они ужинают вместе большую часть вечеров, в спокойствии, пока она рассказывает ему как идут дела в конюшнях, или пока он дает задания на следующий день. — Ты не могла бы подписать это? — он протягивает через стол лист бумаги. Он ждал, пока она закончит ужинать и огонь почти погас. Ее щеки все еще розовые от езды на холоде, и Бен вынужден сосредоточиться на своих ногах. Ему не терпится скинуть ботинки, скользнуть в постель чтобы читать. И ждать. Ему казалось, она будет рада этой должности, пенсии и медицинской страховке. Но она холодеет. Смотрит на бумаги, как будто они рассвирепеют и бросятся на нее. Когда она смотрит на него, он понимает, что все может пойти неправильно, его желудок сжимается. — Ты сказал, что будешь платить мне наличными. Роуз обещала, что ты не заставишь меня… — ее голос не громче шепота. Он поднимает руки ладонями вперед, как будто направляет животное туда, куда ему нужно. — Хорошо, Рей. Никаких бумаг. Никаких документов. Но теперь ты управляешь конюшнями, если хочешь. Просто скажи Роуз, что тебе нужно, ладно? — спокойный голос, сжатый желудок и сгорбленные плечи, чтобы казаться меньше на своем месте. Рей оставляет бумагу на столе и проходит к двери. Она колеблется, и Бен замечает напряжение в ее ногах, как она переносит вес, словно готовится бежать. Он думает о том, как эти бедра сотрясались вокруг его шеи, о том, как он здорово влип. — Это все, что у меня есть, Бен. Все, что я могу дать. Я просто Рей. Пожалуйста, не спрашивай снова. Он ничего не отвечает. Его так и подмывает, и он не уверен, что может это скрыть так же хорошо, как выходит у нее. Вместо этого он едва кивает, шепчет «да, мэм» и после лежит без сна в холодной постели всю ночь напролет.

***

— Бен, ты в порядке? Ему больно, везде. И вокруг так темно, что тусклый свет из коридора кажется болезненно ярким. Он щурится на силуэт Рей в дверном проеме. Ее длинные ноги покрыты мурашками выше колен. — Тебе холодно, милая. Иди сюда, — произносит он медленно и неотчетливо, а после понимает, что готов сообщить, как сильно ему хочется согреть ее. Он колеблется, и уже утро, и он опаздывает, и паникует, и до конца не уверен, почему он до сих пор в постели. Он качает головой. — Заградительные ворота сломаны, мне нужно… починить их… Он пытается оттолкнуть простыни, но они влажные, а он дрожит. Его руки не слушаются, и внезапно она здесь: темный контур, волосы свободно спадают вокруг него, ласковая рука на его лбе заставляет снова лечь. — Бен, ты болен, дорогой. Это звучит, как голос Рей, но так его называла только мать, и все кружится, и он думает, что его может стошнить. — Я в порядке, — говорит он, тяжело хмурится, пытаясь оттолкнуть ее, чтобы подняться. Но она сильнее его, холодная ладонь прижимается к липкой груди, и он лежит прежде, чем понимает это. — Давай вернем тебя в постель, здоровяк. Это ласковое прозвище, тепло и беспокойство в ее голосе, факт того, что все кажется невероятным, как во сне, в котором он может сказать ей все, что хочет. — Ты такая красивая, — говорит он и замечает легкий изгиб ее губ, хочет приблизиться к ним, — Я ненавидел это ранчо… Но когда ты здесь… это мое самое любимое место. Она замирает, шум в его голове затихает, так что он слышит ее дрожащее дыхание. — Мое тоже. Позже ему кажется, что он выдумал ответ, потому что все превращается во вспышки воспоминаний. Он раздет до белья, не понимая, как так вышло, что-то холодное прикасается ко лбу и что-то теплое чертит линии на теле. Запах чистых простыней и ее вымытых волос. Он дрожит, а она лежит рядом, положив руку ему на грудь. Она позволяет прижать себя ближе, спрятать свою голову ему под подбородок, идеально изгибаясь вокруг. Он знает, что говорит, что она убаюкивает его холодными ладонями и теплыми губами, но он не улавливает слов. Когда он приходит в себя, она ругается по ту сторону его двери. — Я справлюсь, Роуз. — Док сказал, если он не поест сегодня, мы должны вызвать… — Я прекрасно знаю, что сказал доктор. Я звонила ему сегодня утром. Он приедет в два, чтобы проверить его. Звучит неохотное «тогда ладно» от Роуз. К тому времени, как Рей возвращается одна, он сидит, облокотившись на спинку кровати. — Эй, ты должен лежать, — произносит она, и ее руки снова на нем, на его лбе, по обе стороны лица, давят на грудь, а когда он не сдвигается, подтягивают простынь выше по его животу. — Я в порядке, Рей, — отвечает он, мягко улыбаясь ее суете. Теперь он должен волноваться, скрывая это легкой досадой. Ему всегда была ненавистна опека, но это он может пережить. Он наблюдает за ее взволнованным выражением лица, за быстрыми пальцами на его коже. Она тянется за водой, которую он отчаянно жаждет и позволяет протянуть ее к его губам. Она так открыта, так явно проявляет беспокойство. Бен может смотреть на это вечно. — Спасибо, — говорит он, когда она опускает стакан. Она наклоняется к нему, слегка приподняв подбородок, и Бен знает это наверняка, очевидный факт, который он не подверг бы сомнению. Рей поцеловала его. Она поцеловала его в губы, когда он был так одурманен жаром, что у него не было бы и шанса вспомнить это. И она снова хочет это сделать, прямо сейчас, в сером утреннем свете его спальни. Бен видит это по ее глазам, окрасившимся в черный с едва заметными ободками зеленого по краям. Он замирает, не двигается, не хочет спугнуть ее, пока она колеблется. — Я принесу тебе поесть, — шепчет она, и Бен мгновенно выдыхает ответ ей в губы. — Я не голоден, — ему приходится немного сжать пальцы, чтобы не сболтнуть лишнего. Она хнычет и бросается вперед, избегая его рта, но падая в объятия с руками вокруг его шеи. Он держит ее с минуту, поглаживая волосы, немного покачивая. Прикосновения при свете дня, никогда ранее не дозволявшиеся. — Я так волновалась, — шепчет она ему в шею, и Бен чувствует, как что-то в его груди расправляется. — Завтрак! — раздается голос Роуз сквозь быстрое постукивание в его дверь. Рей вскакивает на ноги, неловко становится у его кровати, пока дверь открывается, и появление Роуз рассеивает напряжение в комнате, как дым. Она держит поднос одной рукой, другая прижата к ее боку. Живот больше, чем она способна обхватить, хотя она всего на седьмом месяце. Бен улыбается ей, берет протянутый поднос, пока Рей выскальзывает из комнаты, словно никогда здесь и не была.

***

— Останься. Пожалуйста. Он садится, наблюдая, как она натягивает ночную рубашку через голову. Та прилипает к ней полосками и пятнами. На ее груди, животе, его семя просачивается сквозь хлопок. На ключице осталась блестящая линия, которую ему хочется стереть мягкими и нежными прикосновениями. Но она не позволит. — Не сегодня. Ему лучше заткнуться, он знает. Но не делает этого. — Ястреб твой, знай, — произносит он, и она останавливается у двери с одной рукой на проеме. Он продолжает, но в животе что-то колотится, так что он говорит тише. — Я бы отписал тебе его, если бы мог, но это… бумаги. В любом случае он твой. Дерьмо. Прошли месяцы с тех пор, как он спросил ее о прошлом, месяцы с тех пор, как он сглупил. А теперь он выменивает лошадь стоимостью с ее годовой заработок на информацию о ней самой. — Я никогда тебя не просила об этом, — холодно, зло. А после она уходит. Он уходит на работу без нее следующим утром, ничего не говорит, когда она не является к ужину. Несколько дней спустя он проверяет ее комнату, зная, какой тихой она может быть, надеясь, что она ждет извинений. Боль пронзает его грудь, когда он входит в комнату впервые со смерти его матери. Он находит ее пустой, и от этого так плохо, что он оседает на пол. Рей возвращается ночью, спустя семь недель, голая и дрожащая, с кнутом, крепко зажатым в руке. Бен и думать не может о том, что она заставила его сделать с ней. Она приходит к нему почти каждую ночь после этого, просит быть грубым. Но позже нет никакой нежности, как бы он ни умолял.

***

— Ты делаешь больно этому человеку. Бен проснулся чуть позже полуночи, сонно натянул джинсы и пошел искать ее, когда не обнаружил в своей постели. Из темноты лестницы он слышит разговаривающую Роуз. Они на кухне, свет приглушен, Роуз тяжело вышагивает. Этот звук заставляет его вздрогнуть. Ей нельзя быть на взводе так близко к сроку. Он уже ставит ногу на ступень, чтобы спуститься и попросить ее присесть, когда снова слышит голос, и до него сразу доходит, о чем она говорит. — Я не знаю, что ты делаешь с ним, Рей, но ты ранишь его. — Думаю… думаю, это так. Бен никогда не слышал, чтобы она издавала такие звуки. Никогда не слышал, чтобы ее голос бы неспокоен. Но то, как ее дыхание вырывается, и она затягивает воздух обратно дрожащим вдохом, пробирает до костей. Звучит, как зарождение воя, который так и не вырывается. Он уже на середине лестницы, когда Роуз снова начинает говорить. — Я знаю, милая, — утешает Роуз, признаки напряженности исчезают из ее голоса, — но хватит. Ты должна остановиться, слышишь? Он не заслуживает этого. Ты не единственная, кому было плохо. — О чем ты? Когда он сломал спину? Бен замирает на последнем шаге, неуверенный, что делать дальше. Часть его хочет сбежать, позволить Роуз рассказать все, чтобы ему не пришлось. Как последнему трусу. — Он не просто сломал спину, он потерял все, Рей. Все, что было важно. Он… — Роуз. Бен перебивает ее одним тихим словом. Он стоит в дверном проеме, не уверен в том, когда решился подойти. Они обе поворачиваются к нему, и Роуз, наконец, садится. Нетронутая чашка чая, что Рей заварила, пускает пар напротив нее. — Извини, Бен. Я просто не могу. Она должна знать, — Роуз разглядывает его, пока говорит, бродит взглядом по его голой груди и низко сидящих джинсах. Он оставил верхнюю пуговицу не застёгнутой, три длинных царапины на его коже исчезают под тканью. Без необходимости кому-либо озвучивать это, Роуз понимает, что происходит. Она протягивает руку, кладет ее поверх ладони Рей и делает напряженный глоток чая. — Успокойся, Роуз, — говорит ей Бен. Когда Рей смотрит на него, он понимает, что использует тот же тон, которым предупреждал ее о Ястребе при их первой встрече, будто Рей может укусить. Из всех случаев, когда он причинял ей боль, ставил синяки, делал все те ужасные вещи по ее просьбе, она ни разу не смотрела на него так. — Роуз, дорогая, уже поздно. Хакс будет волноваться. Я отвезу тебя домой. Когда он возвращается, уже почти рассвело, и Рей в своей комнате. Она не отвечает на его тихий стук, и Бену ничего не остается, кроме как оставить ее в покое. Она не приходит в его комнату после, хотя иногда он слышит, как она топчется снаружи.

***

Рей скачет так, как Бен никогда не видел. Словно она училась без седла. Она не контролирует коня, как он бы это делал, отпускает Ястреба, пока не чувствует, что уже достаточно, тянет поводья короткими мягкими движениями и гладит его шею, просит, а не указывает. И Ястреб подчиняется, каждый раз. Когда она видит стоящего у ворот Бена, она подъезжает к забору, низко нагибается к лошадиной шее и перескакивает деревянный барьер, как будто его не существует. Ему нужно сказать, чтобы она не учила его этому, не позволяла Ястребу знать, как легко он может удрать при малейшей возможности. Но он молчит, пока она возвращается к нему, останавливается и спешивается с отважным прыжком, от которого он вздрагивает. Он изучает горизонт, пока она крепит поводья к столбу, стараясь не думать о словах «сильнее» и «еще», произносимых с акцентом, который еще не утратил своего причудливого оттенка. — Все в порядке? — спрашивает она, щурясь от солнца за его плечом. — Роды Роуз начались, — отвечает он, — Акушерка уже в пути, но она просит тебя приехать. Потрясающе. Улыбка такая яркая, что он может сгореть в ней. Бену никогда не хотелось дотронуться до нее сильнее. Это такой яростный порыв, что приходится засунуть руки в карманы, чтобы остановиться. Ямочки, белые зубы и тонкие линии вокруг ее глаз. Это, нахрен, восхитительно. Он бы разорвал себя надвое, лишь бы увидеть это снова, но она уже бежит, проносится мимо него, чтобы взобраться на холм, где его грузовик работает на холостом ходу.

***

Ночь, когда Роуз родила, становится первой ночью, в которую Бен засыпает с Рей. Она стучит в его дверь десять минут спустя после того, как они уходят спать, и ждет, пока он не просит войти. Нет секса, борьбы и побега. Бен прижимает ее к себе, и они недолго разговаривают о том, какие у ребенка маленькие ручки, как широко улыбался Хакс, что Рей расхохоталась, и все в комнате обернулись на нее. — Они никогда не слышали, как я смеюсь? Бен лениво пожимает плечом. — Не так громко, я думаю. Она поворачивается спиной к нему, а он оборачивается вокруг так, что не остается мест, к которым он бы не прикасался. Ее ладонь лежит на его за запястье, большой палец легко гладит внутреннюю сторону руки. Она подставляет голову, когда он зарывается носом ей за ухо, выгибается без накала или подтекста. Просто, потому что это хорошо. На ее спине блеклые линии, с которыми Бен знаком лично, и шрамы, о которых он не спрашивает и никогда не будет. Он счастливее, чем когда-либо был. Следующим утром, когда он ставит чашку кофе напротив нее, он прикасается к ее плечу, нерешительно и слабо. Рей накрывает его руку своей, незаметно улыбается и сжимает ее, прежде чем взять чашку.

***

— Мой отец перепрыгнул через заграждения, — говорит он ей ни с того ни с сего. Они одни, скачут вдоль забора, ищут повреждения после недельного урагана. Финн и По на северной стороне, они встретятся где-то у реки и вернутся вместе. Рей молчит больше часа, и его сломанные части тела пронзает боль от надвигающейся грозы. Слова вырываются раньше, чем он может сдержать их. Ястреб останавливается, чувствуя рывок Рей, и она коротко щелкает языком, чтобы подогнать его, что Бен расценивает как разрешение продолжать, хотя он не уверен, что смог бы остановиться. — Он даже не должен был быть там. Они никогда не хотели, чтобы я занимался скачками. Но он приходил, все равно. Я запутался, лошадь тащила меня, буллфайтеры не могли меня освободить. Отец объезжал лошадей в свое время — он знал, что мне конец. Я почти ничего не помню, но где-то есть видео, как он выпутывает меня. Никогда не мог заставить себя посмотреть его. Он не может взглянуть и на Рей. Смотрит прямо перед собой в мрачное серое небо. — Он был ранен, очень серьезно. Умер в больнице три дня спустя. Мама не продержалась и месяца. Я все пропустил. Хакс рассказал, когда я пришел в себя. Если бы не Роуз, я бы потерял и ранчо тоже. Она продала почти все, чтобы оставаться на плаву, пока я не вернулся в строй. Это было за два года до того, как ты появилась здесь. Он переводит дух, двигая челюстью, и, наконец, поднимает на нее глаза. По ее щекам текут слезы. Она вцепилась в поводья так крепко, что ее перчатки вот-вот порвутся на костяшках. Бен уверен, что никогда еще не говорил столько за всю свою жизнь. Его горло болит от перегрузки. Но он не может остановиться. — Ты не должна мне ничего рассказывать. Я никогда не знал, откуда ты, я благодарен, что ты здесь. Но я больше не хочу делать тебе больно, Рей. Потому что я люблю тебя. Слишком много. Слишком быстро. Бен понимает это в момент, когда слова срываются с губ. Он видел, как эта девчонка успокаивала брыкающихся лошадей, видел, как она шла помогать поправлять сбившийся брезент в разгар грозы. Он наблюдал, как она спорит с Роуз — то, что Бен ненавидел. Но боится она только его. Он понимает сейчас, что она заглушала страх. Заставляла сделать ей больно любым способом, какой только могла выдумать. Бен позволял ей дать сдачи, и все еще обнимал после, так долго, как только она могла вынести. Но это — ее предел, и Рей исчезает прежде, чем он придумывает, что сказать, чтобы все исправить. Она мчится по неровной поверхности, река появляется с правой стороны от нее, и Бен испытывает то же чувство страха, что и в тот день, когда он потерял весь свой мир. Его конь быстрее, но он пришпоривает его, чтобы скакать быстрее. Она срезает тропу, приближаясь к реке. Не оборачивается, когда она кричит ей, чтобы предупредить. Он почти догоняет ее, когда берег реки обваливается. Огромный слой грязи, камней и тростника. Ястреб держит ее сверху, скатываясь на боку с испуганным ржанием. Бену приходится резко затормозить, чтобы не сорваться за ней следом. К моменту, как он выпрыгивает из седла, они уже в воде, затянуты потоком. Она выбралась из седла, одной рукой вцепилась в поводья, пока вторая хлопает по поверхности воды. Бен хороший пловец, но река почти вышла из берегов, а ее рев заглушает их крики. Он бежит вдоль течения, взбирается на первое дерево, которое на вид способно выдержать его вес, и наклоняется над водой. — Рей! Хватайся! Она тянется к нему, поток подталкивает ее, пока она старается удержать голову над водой. Он наклоняется ниже, чтобы схватить ее за воротник, если она упустит его руку, вытянуть ее за шиворот. Она все еще кричит, приближаясь к нему, все еще держит поводья, но теперь он различает слова. Кличка коня, снова и снова, словно просит Бена спасти его. Рука, что поднимается к нему зажимает кожаные полосы. Он ловит ее запястье, и кувыркнувшийся Ястреб тянет поводья. Бену приходится выкрутить ей руку, чтобы затянувшиеся ремни не сломали ей пальцы. Она все еще кричит, пока он тащит ее из воды, хрипит, заглушая шум бурлящего потока под ними. Мускулы его бицепса трещат и надрываются, но он не останавливается, напряженная шея и губы изгибаются, когда он вытаскивает ее на берег. Он отпускает ее и падает рядом. Когда он кладет кисть на ее спину, она поднимает глаза, но не на него. Она ищет лошадь в воде. Конь борется, вертит головой и пугается, панически ржет, выпучивая белые глаза, когда его голова пробивается сквозь пену. Рей с трудом поднимается на колени, идет рывками, пытается следовать за лошадью. Она продолжает свой путь, пока Бен не обнимает ее. Он тащит ее назад, пока не упирается в ствол дерева и оседает, слишком уставший, чтобы держать обоих. Она борется, кричит, вода с ее одежды просачивается ему на живот и ноги. Он сжимает ее крепче. — Рей, милая, ты ничего не можешь поделать. Он говорит это тихо, прямо ей в ухо, но Рей только вырывается сильнее, рычит на него, обзывает последними грязными словами, которых нахваталась у По. Он не отпускает ее. Она полностью разворачивается у него на руках, пытаясь вырвать руки, и все же, он удерживает ее. Наконец, она умоляет, толкаясь лбом ему в шею и «Пожалуйста, Бен. Пожалуйста!» обрушиваются на него снова и снова, и он думает, что может сломаться. Когда он уверен, что отпустит ее, что последует за ней, пока она не выдохнется, Рей выворачивается. Не так, как он думал, но она всегда заставала его в врасплох. Она целует его так крепко, что его руки слабеют. Теперь она может бежать, если хочет, но она не делает этого. Ее руки пробираются под его расстёгнутую куртку, тянут пуговицы рубашки. Холодное влажное прикосновение ладони возвращает его к жизни, и он садится, чтобы поцеловать ее сильнее. Соль ее слез у нее прямо на языке, и он следует за ней к ее челюсти, пока она расправляется с его ремнем. Он и не думает останавливать ее. Он даст ей все, что она хочет. Это дерганое и рваное безумие, одежа снята настолько, сколько им необходимо, чтобы трахнуться. Он груб без ее просьбы, будто она натренировала его так же хорошо, как и Ястреба, приучила следовать ее жестам. Только тогда, когда ее голые колени в грязи, а она зажата между его телом и корой, Бен умудряется притормозить. Ее слезы пробиваются сквозь тяжелые вдохи, и звук, что она издает, когда он перестает трахать ее, — это что-то между стоном и длинным глухим воем. Так все ужасные вещи, что заполняют ее голову, подают голос. Это самый чудовищный звук, который он слышал, и он знает, что даже спустя годы, когда будет думать об этом моменте, его сердце будет разрываться снова и снова. Он отстраняется от нее, натягивает джинсы. Рей откидывает голову так далеко, что ему кажется, что она смотрит на него сверху вниз, хотя он возвышается над ней. Впервые за всю жизнь Бен не может придумать ни слова, но все равно пытается. — Прости, Рей, — он не знает, за что извиняется. За все, возможно. За каждую каплю боли, что она перенесла. Он бы забрал всю ее, если бы мог. Когда она надевает джинсы без слов, он встает и протягивает руку. Она не говорит, когда принимает ее, молчит по дороге домой. Она едет боком в его объятиях, ко времени, когда они достигают загонов, она словно уменьшилась в размерах. Ее одежда присохла к тонкому телу. Он чувствует дыхание у себя на шее, заучивает наизусть ее тепло, то, как она прячется здесь, зажатая в его руках, толкается и раскачивается, и все еще остается совершенно неподвижной. Когда они взбираются на холм, Хакс, По и Финн скачут им навстречу. Бен машет рукой один раз, и Хакс разворачивает лошадь чтобы помчаться галопом к главному дому. Ко времени, как они входят на кухню, Роуз вскипятила воду для кофе и разложила по стульям одеяла для них. Бен полутащит Рей в комнату, останавливая остальных от попыток помочь ничем кроме тяжелого взгляда в их направлении. Он игнорирует суету Роуз, сложное задание становится легче, когда он чувствует дрожь Рей. Он поднимает ее на руки и разворачивается спиной к вопрошающим друзьям, унося ее вверх по лестнице. Она молчит, пока он набирает ванну, безвольно следует его инструкциям, когда он помогает снять мокрую одежду. Он сидит на полу у ванны, смывает грязь с ее тела, мурлычет под нос, когда тишина начинает выкручивать ему кишки. Бен помнит это. Он видел этот отупленный взгляд в зеркале месяцами после больницы. Разговоры ей не помогут, не сейчас. Вместо этого, он одевает ее и укладывает в постель, садится рядом, зажимая вялую ладонь в своих руках. Роуз приносит чай, который она не пьет, и еду, которую она не ест. Бен поит ее водой по капле и ждет, когда ее глаза закроются и дыхание выровняется, прежде чем спуститься для разговора с Хаксом.

***

Они находят Ястреба через шесть миль вниз по реке, смытого в водозаборник фермы Холдо. Хакс стоит позади, пока Бен опускается на корточки у едва дышащего коня и поводит рукой по его очевидно сломанной задней ноге. Клацающий звук взведённого курка заставляет его встать. — Хакс, нет, — говорит он с руками на бедрах, выгибая шею в небо и подставляя веки холодному дождю. Хакс протягивает ружье ему с растерянным видом. — Эта нога сломана, и ты знаешь это. Ты должен добить его, Бен. Будет жестоко не сделать этого. — Это лошадь Рей. Никто не убьет его.

***

На выздоровление ноги уходит три месяца. Три месяца, которые Рей живет и дышит в конюшне, спит и ест рядом с Ястребом, который пребывает на успокоительных, чтобы удержать его от движений, пока он не будет готов. Он никогда больше не будет оседлан, но он будет жить. В первый раз, когда он прогуливается по двору на отпущенной ею корде, Рей издает вопль — самый громкий звук с того времени, как она истошно выла у реки, — и бежит прямо к Бену, прыгая в его объятия с улыбкой настолько широкой, что Бен уверен, что его сердце вырвется из груди.

***

— Я так сильно пыталась не полюбить тебя, Бен. Ее шепот будит его. Редкий серый свет и ее легкое дыхание на шее, все более хрупкое, чем он мог себе представить. Ее пальцы зажаты в его руке, но он чувствует дрожь. Он не открывает глаз, подносит ее руку к своим губам и целует костяшки, держит у рта, пока она рассказывает ему все, что может. — Меня зовут Рей Ниима… Она не вдается в детали, останавливается, когда не может продолжать. Это не важно, Бен может заполнить пробелы ее шрамами, по которым проводил языком так много раз, что узнает их форму в полной темноте. Когда она заканчивает рассказ, Бен поворачивается на бок и целует ее мелкими, мягкими движениями в лоб, веки и щеки. Наконец, он целует ее в губы, осторожно раскрывая их, чтобы распробовать слова, которых она пока не может произнести. К тому времени, как он останавливается, ее бледные щеки порозовели, он прижимает ее грудь к себе и берет томно и успокаивающе. Сперва своими пальцами, едва касаясь, так что она кончает сладким выдохом в его рот. После — своим членом между ее ног, покачивая ее нежно вдоль всей длины, снова и снова, пока ее брови не сходятся на переносице, и он чувствует ее напряжение и трепетание. Он скользит внутрь, когда она кончает, перевернув ее на спину, чтобы чувствовать ее дрожь. Каким бы медленным он ни старался быть, ему не удержаться от рывков бедрами, сильных толчков, которые заставляют ее обвивать его шею руками, а спину ногами. Но Рей подстегивает его, все такая же дикая, такая же сломленная, каким был он. Но теперь она так же принадлежит ему, как и он ей.