Destroy.

            Звенящая тишина, витавшая в затхлом воздухе, была в высшей степени давящей и угнетающей, убивающей и разрушающей надежду и всякий намёк на счастливый исход. Здесь, в школе отчаянья, нет места мягкой, спасительной надежде, все уже давно это осознали. Попавших сюда не по своей воле учеников ждут лишь очередные разочарования и кровопролития. А те, кто сопротивлялись, в противном случае подвергались убийству или сходили с ума, думая, что могут построить счастливый мир, основываясь на собственных идеалах.

Тик — так — тик — так.

      Тиканье часов становилось всё громче, всё стремительнее, настойчивее, казалось, будто этот звук в конечном счёте пробьёт черепную коробку, противной трелью раскрошит мозг и внутренности, навсегда застрянет в голове, запомнится, как бесконечная череда мучений и какофония предательских криков души, когда каждый голос пытается перекричать другой.       Разочарованный подросток, нервно теребящий край своей белоснежной кофты, панически дышал, пытаясь успокоиться; его зрачки блестели животным безумием, а сам он произносил какие–то слова, которые, несмотря на полнейшую тишину, нарушаемую лишь неровным дыханием и тиканьем часов, было невозможно разобрать вследствие активного бормотания, и они больше походили на какой–то хаотичный бред.

Я закрываю глаза И верю, что ты здесь. Я поступил неправильно. Пожалуйста, проясни это. Небеса упадут, Пока ты обнимаешь его. Кровь на наших руках. Мы одиноки. Моя ненависть необъятна, Его имена напрасно Разрушают, Бог Исцелит мою боль. Я закрываю глаза И верю, что ты здесь. Я поступил неправильно. Пожалуйста, проясни это. Небеса упадут, Пока ты обнимаешь его. Кровь на наших руках. Мы одиноки.

      Судя по всему, он чувствовал вину, и, по всей видимости, читал что–то наподобие мелодической молитвы. Но, тем не менее, эти слова возымели необходимый эффект: спустя несколько минут самовнушения, низкорослый парнишка задышал спокойно, полной грудью, а зрачки его перешли к обыкновенному состоянию, и теперь в его взгляде красовалось лишь безразличие.       Однако конец его мучений не настал: вспомнив о противном запахе гниющего тела, он прикрыл свой рот рукой, молясь всем известным ему Богам, чтобы его не вырвало прямо здесь и сейчас; он не собирался выбраться из этого места, эта академия готовилась стать его домом на целую вечность, и Кокичи считал это самым оптимальным вариантом. Если сопротивляться — то лишь наделаешь больше шума и привлечёшь к себе ненужное внимание. Прекрасно осознавая, что если человек сталкивается с силой, которую победить ему не под силу, он начнёт самоуничтожаться, не будет ли наилучшим вариантом просто сдаться? В конце концов, жизнь здесь не так плоха.       Однако будущее, ассоциирующееся с ароматом разложившихся трупов, не сулит надежды на счастливый исход и адекватность ситуации.       В надежде успокоиться за эту ночь окончательно, Кокичи достал из кармана сигарету и дрожащими руками панически зажёг её, неспеша затягиваясь приятным, однако губящим дымом, вскоре заполнившим весь коридор своим ароматом, отправляясь в Нирвану. Облокотившись о подоконник, он подпёр свою голову одной рукой, а второй продолжал держать дотлевающее, подобно яркому огоньку, табачное изделие.       А ведь иронично. Всё, что мы любим, в конечном счёте губит нас. И сейчас, расслабляясь от сигарет, словно от низкокачественного наркотика, лидер понимает, что в будущем (а в будущем ли?) Ему это плохо аукнется.       Весьма поэтично. Не нужно быть поэтом, чтобы рассуждать об этом, однако необходимо быть писателем, чтобы изложить свои мысли красиво. И, если бы Кокичи уделял немного больше времени гуманитарным наукам, то он, возможно, смог бы стать хорошим поэтом с ярким, пусть и кажущимся на первый взгляд детстким стихотворным слогом. Возможно, он бы смог, подобно Державину ставить низкокачественные слова рядом с громкими, великолепными словами, что, безусловно, возымело бы наисильнейший эффект на его читателей. Однако верховному лидеру никогда не было никакого дела до школьных предметов, в его голове был лишь план по захвату мира.       — Не знал, что ты куришь, — приятный низкий тембр раздался из темноты, а сам обладатель весьма спокойного голоса мягко приблизился к лидеру. Лунный свет ниспадал на лицо детектива белыми отблесками, играясь и особое предпочтение уделяя идеально уложенным волосам.       Полуночное освещение создавало атмосферу потерянности, а воздух, пропахший пылью и ветхостью, давал наихудшие ассоциации.       — У каждого свой способ расслабиться, — равнодушно пожал плечами Ома, даже не оборачиваясь к детективу.       — Именно поэтому и нужно стараться поддерживать со всеми учениками академии дружеские связи — чтобы было, кому высказаться, касательно своего состояния, — положил Шуичи руки на хрупкие плечи лидера.       — Не смеши меня, — ухмыльнулся Кокичи, убирая руки детектива со своих плеч, — никому нет дела до твоих проблем, насколько сильно бы ты не умирал внутри. Они довольствуются тем, что снаружи ты весел и выглядишь живым. И кстати, — глаза подозрительно сверкнули фиолетовым оттенком во тьме, — где гарантия, что таким образом ты не станешь очередной жертвой? Что тебя не подставят, вонзая в спину нож, когда ты этого совсем не ждёшь? Не глупи, Сайхара–чан. Здесь каждый сам за себя.       — Даже если ты и придерживаешься такой точки зрения. Я не думаю, что ты сможешь долгое время прожить один, без необходимой поддержки и внимания.       Кокичи, очевидно, пропускал слова детектива между ушей, не воспринимая их, как что–то стоящее.       — Покажи мне хоть одного человека, которому не было бы всё равно на окружающих его людей. Кому бы было не всё равно на меня, человека, которого многие считают лишь обыкновенным шутом, который лжёт ради собственного блага, — слова Кокичи содержали неимоверную горечь и тоску, настолько сильную, что Шуичи засомневался, а Кокичи ли сейчас стоит перед ним? — Здесь каждый волнуется за себя, нежели за других. Сечёшь? Неужели это не очевидно? Меня ненавидят, Сайхара–чан. Было бы очень глупо открыться какому–либо человеку, зная, что за мной идёт охота и в любой момент меня могут подставить или убить. Я окружён ненавистью. Злостной аурой людей, которые меня не понимают и даже не пытаются этого сделать. Им мерзко от моего окружения, и они были бы счастливы избавиться от меня первым делом. Им лишь дай повод, а всё остальное — вопрос времени. Удел обыкновенных людей — пытаться избавиться от гнусных лжецов, что не соответствуют их принципам добросердечной морали; удел лжецов — произносить лишь слова, содержащие ложь. Даже тогда, когда мир будет трещать по швам. Потому что мы не можем иначе.       Шуичи слушал этот монолог с заметным интересом, склонив голову набок; точка зрения Кокичи казалась такой незнакомой, нелюдимой, однако с одной стороны верной. Странная смесь недопонимая создавала взрывной коктейль из желания узнать больше из того, как о ситуации думает лидер.       Работа детектива пошла на пользу для Сайхары. Он научился находить подход к разным типам людей и задавать тактичные вопросы. Однако это не распространялось на одного человека — на Кокичи Ому. Когда ты думаешь, что уже практически понял этого человека, он делает что-то необычайно странное из ряда вон выходящее, выбивающее всё из колеи. И сколько бы Шуичи не анализировал его, к итогу ему всё никак не удалось прийти, насколько бы упорно тот не пытался. Казалось бы, что вот оно — истинное лицо Кокичи, но не тут–то было. Этот человек содержит ещё неимоверно много козырей в своём рукаве, потому когда речь заходит о нём — мало, что можно сказать наверняка.       Уловив загвоздку в словах лидера, Шуичи понял, с чего лучше начать свой вопрос так, что Кокичи его непременно поймёт:       — Но ты не хочешь этого, ведь так?       — Верно. Потому что я не могу иначе.       — Что мешает тебе остановиться?       Казалось, что если сейчас кто–то и пройдёт рядом с этими двумя, то он не поймёт ни единое сказанное ими слово. Они звучали так, будто были вырваны из контекста, но несмотря на это, было видно, что таким образом абсолютным было проще общаться и между ними не царило недопонимание.       — Мои принципы. Мой характер и моё мировоззрение. Но в большей мере — моя слабость. Скажи, Сайхара–чан. Разве лжецу поверят? Лжец — это клеймо, позорное табу, которое не отмоется, подобно черни, до конца твоих дней. Такому человеку не верят, даже если он скажет правду. Потому что все привыкли, что он способен лишь на ложь.       Такие философские рассуждения, как правило, весьма сближают. Главным в таких душевных разговорах является высказать свою точку зрения касательно того или иного явления. И сейчас, делясь с детективом своим мировоззрением, складывалось ощущение, будто он раскрывает ему частичку своей души. Осознавая, что тот прекрасно его понимает и разделяет его позицию, не хотелось останавливаться, когда нашёл человека, которому под силу тебя понять:       — Разве мир не состоит из одной большой лжи? Вся правда этого мира — в целом один большой, неутолимый океан лжи, мирно плывущий по течению боли. В надежде не огорчить человека, мы воспроизводим ложь, которая, подобно замкнутому циклу, продолжает распространяться. Мы думаем, что это правильно, что так и должно быть. Потому что это — ложь во благо. Всего лишь слегка видоизменённая правда. Однако глупые люди, попавшие в капкан, не осознают, что ложь несёт душе и телу бесконечные мучения и что для них уже всё предрешено.       Неловкая тишина повисла между парнями. Но, тем не менее, никто не чувствовал какой-либо дискомфорт от этого разговора.       — Прежде я никогда не задумывался об этом. Но, я думаю, что целиком и полностью разделяю твою позицию. За сегодняшнюю ночь я открыл новые стороны жизни и новые возможности благодаря тебе. Времяпровождение с тобой всегда обещает быть продуктивным и интеллектуальным.       — Верно. Хоть в чём-то я оказываюсь полезным, — усмехнулся Кокичи, но в его смешке не было задорности, лишь нескончаемая горечь.       Уловив в уставшем голосе лидера нотки грусти, Шуичи, предсказуемо, захотел помочь его приятелю. Переведя взгляд на его фиолетовый взгляд, прикрытый пеленой усердной думы, он произнёс:       — Скажи мне, что тебя гложет, и, быть может, я смогу тебе помочь.       — Ключевое слово — быть может, Сайхара–чан, — обращаясь к детективу в своей излюбленной манере, Кокичи продолжал оставаться поникшим.       Сайхара, в свою очередь, не знал, как ему следует поступать в дальнейшем. Он никогда не имел достаточных социальных навыков, зато имел неимоверно полезный детективный опыт. Теперь следует выбрать необходимую тактику, однако в голове всё перемешалось и получалась какая–то каша. Наступление в этой ситуации не казалось оптимальным вариантом, но и сдаться также не кажется достойной кандидатурой.       — Я... буду пытаться. Довольно твоих масок. Если другие не видят настоящего тебя, это не значит, что никто не в силах тебе помочь.       Увидев, что его не слушают, он схватил Кокичи за плечи и немного потряс его, обращая всё внимание на себя:       — Довольно лжи! Ты не сможешь принести пользу, если всё, что ты считаешь своей обязанностью — нескончаемая, безграничная ложь.Ты боишься, что тебя ранят, поэтому прячешься за маской лицемерия и притворства. Но я могу видеть настоящего тебя. Сейчас, в твоих безразличных глазах, я вижу, как внутри тебя рушится кусочек твоей души, который ты так долго и упорно отстраивал. Прошу, дай мне тебе помочь, и я даю слово, что это не будет напрасно.       Такой отчаянный и самонадеянный шаг не был присущ такому типажу людей, как Сайхара. Однако пересилив себя, он смог добавить в свой голос необходимую уверенность, что оказало на Кокичи хорошее влияние.       И тот, в свою очередь, отвёл свой раздосадованный взгляд, недоумевая, как ему себя вести. Он был неимоверно тронут сиим жестом понимания, внутри него кипели множество эмоций, готовые в любой момент вырваться наружу, однако он продолжал держать маску нейтралитета, не желая показывать настоящего себя. А надолго ли его хватит?       — Звучит... Как признание, ни–ши–ши, — усмехнулся лидер, истратив свои последние остатки равнодушия.       И в ту же минуту он сдался. Дал волю эмоциям, а те ледяными слезами скатывались с его покрасневших щёк. Маска лицемера с оглушительным треском слетела на холодный пол, разбиваясь на миллиарды осколков.       — Я так больше не могу.       Голос Кокичи был тихим, а его хрупкие плечи сотрясались от рыданий и внутренней мольбы о помощи. Казалось, будто вся та напыщенность, вся та защитная оболочка, некогда служившая опорой, прекратила своё существование, открывая вид на настоящего, беззащитного, потерявшегося Кокичи. Он находится в смятении, не понимает, что ему делать, мечется из крайности в крайность.       — Я тону. Я захлёбываюсь в океане из лжи. Хочу что–то изменить, но ничего не получается, всё валится из рук. В первое время, ложь казалась мне такой близкой, понимающей, укрывающей от проблем, словно мягкий шарф. Я держал ситуацию под контролем, всё шло своим чередом, а я ловко обводил людей вокруг пальца. Но потом... Я потерял себя за этой маской неутолимой лжи. Что-то вышло из–под контроля, и цвет синего неба навсегда погас для меня. Прошло много времени, много воды утекло с того момента, но я погряз во лжи и несбыточных надеждах. Горькая правда мне чужда, но я сполна познал вкус сладкой лжи. Я продолжаю лгать, ощущаю себя последним клоуном и самой настоящей крысой, но я не могу остановиться. Это так трудно, так тяжело, я погряз в топкой лжи. Хочу что–то изменить, но всё, что я продолжаю делать — по инерции улыбаюсь своей лицемереной улыбкой, наслаждаясь ложью, сладко стекающей с моего языка, подобно вкусному, аппетитному, обволакивающему мёду; Я всё быстрее пропадаю, всё стремительнее исчезает моя настоящая личность, некогда весёлая, добросердечная и до безобразия ранимая, уступая место моему альтер–эго — напыщенному, такому жалкому, сгнившему лицемеру, чья ложь давит горло, не даёт вздохнуть грудной клеткой, подобно кандалам отчаянья. Я стал тем, кто построил стену из лжи, чтобы меня никто не смог ранить, однако осознав это, я понял, что в конечном счёте ранил себя сам. Отчаянье стекает с рук подобно жидкому, нестираемому клейму, заставляя погрязнуть по самый локоть.       Я так боюсь. Впервые в жизни меня трясёт от осознания, что я сделал со своей жизнью. Я не могу остановиться! Я испортил впечатление обо мне, я настроил всех против меня, я не хотел этого, нет–нет–нет, я не нарочно, не специально. Это продолжается. Подобно круговороту времени, ложь мчится и распространяется на других людей, а я, как виновник столь мёртвого торжества, пропахшего ароматом разложения трупов, восседаю на своём троне, словно король, с мёртвыми пешками под ногами.       Я боюсь.       Теперь всё стало на свои места. Словно единственная недостающая половинка пазла, всё стало на место и в один миг прояснилось. Теперь поведение верховного лидера не казалось чем–то глупым, необычным и безумным, а оказалось вполне объяснимым.       — П–прости, Сайхара–чан. Я п–пойду, — Кокичи попытался вырваться из крепкой хватки детектива, но напрасно.       Найти объяснение тому, что произошло дальше, крайне сложно. Шуичи сделал это на эмоциях, движимый инстинктами. Адреналин в крови порой заставляет людей совершать немыслимые поступки, о которых позже они могут пожалеть.       И сейчас, прикасаясь своими губами к мягким губам лидера, он даже и не представляет, как будет объяснять этот поступок. Однако ещё мгновенье, и всё оказалось в забытье, весь мир прекратил своё существование, всё растворилось и уже не казалось важным. Всё, что имеет значение на данный момент — хрупкое тело перед собой и такой сладкий, немного мокрый из–за слёз, поцелуй.       Однако закончился этот поцелуй со вкусом мятных сигарет и горечи так же быстро, как и начался. Озадаченный тем, как на ситуацию отреагирует Кокичи, Шуичи поторопился отстраниться от него. Кровь стремительно прилила к щекам, а тяжёлое дыхание этих двоих было слышно на весь коридор. Несмело опустив взгляд на низкорослого парнишку, который находился в своих мыслях, детектив думал, какую тактику поведения следует выбрать.       А сам Кокичи находился в ещё большем смятении и недоумении. Это был способ успокоить его? Что ж, в таком случае он оказался весьма... Специфичным? Лидер в первый раз видит человека, который, завидев плачущего человека, целует его. Но, чёрт возьми, весьма обескураживающая тактика! Если играть, то по–крупному. Абсолютный Верховный лидер идёт ва–банк.       — У кого-то, кажется, шалят гормоны, ни-ши-ши~       Кокичи стоял перед ним, освещённый лунным светом. Казалось, будто впервые в жизни он перестал быть такого бледного, практически неживого оттенка; сейчас тот будто заиграл жизнью, его щёки покраснели, глаза загорелись азартом, а он улыбался самой искренней и обезоруживающей улыбкой из своего арсенала.       Завидев такую нотку искренности, радости и счастья, Шуичи понял, что конкретно влип. Внутри него всё будто заиграло новыми красками, преобразилось, впервые за множество лет зацвело жизнью, а сердце, будто в унисон с пульсацией Кокичи, отбивало новый, счастливый ритм; чувства и эмоции смешались, у Сайхары появилось смутное ощущение, будто он пьян или находится под воздействием наркотического средства, ведь такую свободу он ещё никогда не ощущал. Тудум.       Ч-что, какое ещё тудум? Нет–нет–нет, быть этого не может! Тудум.       Ох, чёрт. Л-ладно. По всей видимости может.       — Я... Думаю, что нам следует ещё многое обсудить. Следуй за мной, ты незамедлительно идёшь ко мне и это не обсуждается.       Просьба, нет, приказ, был сказан в весьма грубой, властной форме. Но, несмотря на это, лидер пропустил эти слова между ушей, словно ему всё дозволено.       — Бе–бе–бе, — передразнил приятеля Кокичи, высовывая язык, — Какие мы серьёзные стали.       И тихо шикнул, когда его схватили за запястье и немного его сдавили.       — Ах–х, ладно, ладно, уже иду.       Поспевая за Шуичи, который шёл стремительным, быстрым шагом, коротышка время от времени просил детектива сбавить темп, дабы он сумел поспеть за ним. А на середине их совместного похождения и вообще мягко взял Сайхару за руку, переплетая свои холодные пальцы с тёплыми пальцами детектива. Сайхара удивлённо взглянул на товарища, но ничего не сказал, хоть и взял этот жест на заметку.

***

      — Ну и зачем ты притащил меня сюда, Шерлок?       Кокичи с интересом рассматривал комнату детектива. Та оказалась достаточно свободной и уютной. Чистой и аккуратной, а также особенной, потому что она пропахла запахом Сайхары. Возможно, он мог бы привыкнуть просыпаться по утрам в этой комнате, а не в своей комнатушке, где всё, что его ждёт — лишь звенящая тишина.       — Я хотел бы кое–что обсудить с тобой. Располагайся, а я заварю чай.       Кокичи проводил спину детектива долгим взглядом, предугадывая длинный разговор, а затем удобнее расположился на кровати Сайхары. Она была мягкой и приятной. Довольно хихикнув, подобно ребёнку, Кокичи принялся ждать детектива.       Ждать Сайхару долго не пришлось. Уже спустя пару минут он вернулся, неся на подносе чашку с чаем, что приятным ароматом разносилась по комнате.       Присев на кровать рядом с Кокичи, Шуичи следил за поведением Омы, чтобы неспеша перейти к той теме, о которой он хотел поговорить.       — Дай угадаю, чай с лимоном и мелиссой? — улыбнулся Кокичи, беря горячий напиток в свои руки и грея о него свои озябшие пальцы.       — Верно, — также улыбнулся Шуичи, — он самый. Вижу, ты тоже ценитель этого вкуса.       Отпив глоток, Кокичи наслаждался теплом, разливающимся по груди и приятным послевкусием мелиссы и едва чувствующегося лимона.       — Совершенно верно. Главной фишкой этого чая является особенный, приятный аромат. Натуральная мелисса в его составе имеет полезные свойства, которые помогают расслабиться.       — А также мелисса имеет лечебные свойства, что помогают исцелить те или иные проблемы, будь то боли в голове или боли в сердце, — подхватил тему разговора детектив, радуясь, что нашёл такого же ценителя чая, как и он сам.       Отпив ещё несколько глотков горячего напитка, Кокичи наконец спросил:       — Насчёт чего ты хотел поговорить со мной?       — Я хотел спросить тебя кое о чём.       — Значит не тяни кота за яйца, ни-ши-ши~ Я сейчас сижу здесь, перед тобой и у тебя есть прекра~асная возможность спросить у меня всё, что тебя интересует, ведь увильнуть от ответа я в любом случае не смогу.       — Ох. В таком случае... Не против ли ты переночевать сегодня со мной? Думаю, что ты лучше кого бы то ни было знаешь, какими порой назойливыми бывают кошмары. Это весьма щекотливая тема, и я понимаю, что моя просьба может прозвучать эгоистично, однако это действительно имеет огромное значение для меня. И я уверен, что тебе бы тоже не хотелось возвращаться туда, где тебя поджидает лишь тишина. Поэтому почему бы нам не помочь друг другу?       — Значит... Вот так просто? И никакого подвоха?       Поневоле Кокичи вспомнились его страшные сны. Какофония зовущих его по имени голосов; След из трупов под его ногами; его кожа неспеша отдирается по кусочкам вместе с кровеносными сосудами; кровавый дождь, поджидающий его на улице; огромный кровавый океан, в котором он тонет и захлёбывается алой водой; смешки за его спиной и тыканье в него пальцами; он стоит на крыше, а люди внизу подобны маленьким муравьям. Он делает шаг вперёд и его слабое тело беспечно летит вниз. Всё происходит за какие–то мгновенья, и если всего секунду назад он был жив, мыслил и существовал, то уже через мгновенье он холодный труп.       — Да. Ох... — до Шуичи дошло, что имел в виду Кокичи, — Если ты имеешь в виду, что я буду приставать к тебе... Н–не волнуйся, я не буду этого делать!       Сердце билось как сумасшедшее, а детектив нёс какой–то очевидный бред.       — Дурашка, — Кокичи улыбнулся, подходя к Шуичи вплотную, — думаю, мне и не следует за это переживать, ведь, в конце концов, тебе не хватит смелости этого сделать, ни–ши–ши~       Было так непривычно видеть Кокичи, впервые за всё то время неприкрытого ложью. Его смех, его улыбка, его сияющий взгляд — в них была искренность, настоящая радость и доселе неизведанная свобода. Грусть прошла, и сейчас Кокичи вёл себя с детективом весьма кокетливо. Со стороны наверняка можно было сказать, будто он с ним заигрывает.       А Шуичи просто наслаждался. Компанией Кокичи, его красивым смехом, его сладким, манящим запахом ежевики, его шутками и манипуляциями рук, когда тот хотел что–либо донести до детектива. Тем мгновеньям, что он провёл с Кокичи, не было цены. Ему доставляло удовлетворение мысль о том, что сейчас Кокичи находится здесь, рядом с ним, что слушает лишь его и разговаривает лишь с ним.       Находясь в раздумьях, Шуичи не заметил, как Кокичи устроился на кровати поудобнее, крепко обнимая его и утыкаясь носом ему в шею.       — Ты в курсе, что ты похож на большого, мягкого и пушистого плюшевого медвежонка? Люблю тебя, Сайхара–чан, спокойной ночи~       Он... Так легко это сказал? Господи, Шуичи никогда не привыкнет к такой откровенности со стороны Кокичи. Он скажет слово, а ты потом сиди и ломай себе голову, в каком именно смысле он это имел в виду.       Детектив тем временем положил руку на талию лидера, заключая его в свои тёплые объятия. И сколько нежности и ласки было в этих простых движениях, которые он делал с таким трепетом; отдавая маленькому лжецу всю свою заботу, он надеется, что отдача будет не только с его стороны. Вдыхая уже ставший родным сладкий аромат ежевики, Шуичи понял, что в данный момент он определённо является самым счастливым человеком на свете.       И горячий чай с лимоном и мелиссой, стоящий на столе, был таким же тёплым, как и безграничные чувства Шуичи, переполнявшие его грудь.