РАЙ ТАМ, ГДЕ ТЫ

      Вечерний Мандалай встречает безоблачным небом, ярким солнцем и запахами пряностей. Туристов в это время года предсказуемо много — в феврале здесь ещё вовсю продолжается высокий сезон. Люди из разных уголков планеты, подобно бабочкам, слетающимся на нектар цветов, прибывают сюда полюбоваться древними буддийскими храмами и пагодами, которых в Мьянме больше двух тысяч. Древние храмы, живые водопады, живописные мосты, потрясающей красоты виды, пустынные пляжи с белоснежным песком, тропические рифы Бенгальского залива и Андаманского моря, таинственные пещеры и местная уникальная кухня делают отдых в этой азиатской стране сказочным.       — Ну, здравствуй, Бирма. Я вернулся! — спустившись с трапа, восклицает, бездарно переигрывая, Брэндон.       Это так не похоже на сдержанного, даже немножко чопорного ювелира, что я, вышагивающий впереди с Алексом, оборачиваюсь и вижу продолжение спектакля, когда чересчур постановочным жестом наш координатор вздевает на нос солнечные очки, откинув голову назад. Том, семенящий рядом с мужчиной, озадаченно смотрит на того, а потом, не выдержав, прыскает. Сразу становится ясно, для кого разыгрывалась эта комедия: таким образом Юниперус Валенс Брэндониаре, падший Высший Третьего Лика, пытался отвлечь рыжика, по прилёту вновь погрузившегося в свои невесёлые думы.       — Брэндон, а почему вы называете эту страну по-старому? Она уже давным-давно не Бирма, а Мьянма! — удивлённо спрашивает юноша.       — О, мой дорогой, у нас с тобой совсем разные представления о «давным-давно»! — усмехается мужчина, покачивая головой.       Продолжая оживлённо болтать, эти двое чуть не наступают мне на кроссовки. Отмерев, бросаюсь догонять своё чудо, остановившееся в ожидании чуть впереди.       Мы получаем свой багаж в зале прилёта и берём такси до отеля «Ред Канал», номера в котором Брэндон заранее предусмотрительно забронировал на сутки. Очень уютный, утопающий в зелени, похожий на древний бирманский дворец. Из окна замечаю во внутреннем дворе отеля в окружении пальм, агавы и папоротников небольшой бассейн со встроенными в бортики фонариками. Небольшой — по Небесным меркам. По восторженному воплю Алекса понимаю, что по Земным меркам это, наверное, не так.       — Фел, смотри! Это же настоящий бассейн! — хлопает восторженно пушистыми ресницами. — Пойдём плавать!       — Ты не голоден? Может, поужинаем сначала? — спрашиваю озабоченно, хотя уже заранее знаю, что услышу в ответ.       — Нет! Я никогда даже не мечтал, что буду плавать в бассейне под открытым небом! Ну пойдём! — канючит моё недоразумение. — Мы же в самолёте ели!       Вспоминаю, что Том почти висел на плече Брэндона, когда они заходили в отель. Значит, рыжик сильно устал, теперь отдыхает. Ами опять куда-то самоустранился, упархивая. Без них обсуждать дела с падшим не хочется. Значит… плавать. Украдкой вздыхаю. Став смертным, я пристрастился к дегустации вкусностей, а здесь их, явно, немало. Но желания Алекса — прежде всего!       Мы резвимся долго, пока моё земное чудо не наиграется вволю. Немного уставшие, но довольные, поднимаемся в наш уютный номер с балконом на втором этаже и падаем на широкую удобную кровать. Белые гостиничные простыни приятно холодят кожу. Кажется, что сил ни на что уже не остаётся.       — Фел, пожалуйста, — Алекс прикасается губами к моей щеке. — Я так хочу.       — Чего ты хочешь, недоразумение?       — Не чего, а кого!       — М-м.       — Тебя! Можно?       Согласно киваю. Разве можно отказать своему единственному? Тем более, что в моём состоянии быть отлюбленной морской звездой — почти предел мечтаний. Если у этого живчика батарейка ещё не разрядилась — пусть активничает!       Ложится сверху, накрывая собой. Взгляд, устремлённый на меня, полон решительности. Крепко обхватив оба мои запястья, укладывает руки над головой. Да моё чудо сегодня такое требовательное! Разыгралось не по-детски. Сейчас его щёки розовеют от румянца, глаза блестят, длинные тёмные ресницы подрагивают в нетерпении. Он самый красивый на Земле — мой человечек! Клюнув поцелуем кончик моего носа, не спеша проводит своим от щеки до виска. Прихватывает губами чувствительный край уха, слегка прикусывает, вызывая дрожь в теле, а затем накрывает мой рот тягучим поцелуем.       — Не смей опускать руки, — шепчет в рот и медленно сползает ниже, кончиком языка вырисовывает влажную дорожку к низу живота, неспешно обводит пупок, проникая внутрь. Спускается ещё ниже. Жадно обхватывает губами уже предвкушающую удовольствие головку, не забывая подушечками пальцев поглаживать и разминать мои возбуждённые соски. Научил на свою голову. Страстно вбирает в горячий рот мой затвердевший член. Яички без внимания тоже не оставляет, начинает попеременно посасывать.       — Да, вот так!       Раскрываюсь, шире разводя ноги. Алекс, сев на колени, распечатывает пакетик одноразового лубриканта без запаха, как мы любим. Скользкими изящными пальцами проникает между моих ягодиц. Сначала одним очерчивает пока ещё сухие складки кожи входа. Увлажняет. Разнеживает тугие стенки, вновь жадно приникая к члену и лаская языком сочащуюся головку. Когда два его пальца свободно движутся во мне, периодически касаясь чувствительного места, не выдерживаю.       — М-м, не могу больше, не томи, — мой хриплый голос разносится по номеру отеля.       Алекс учащённо дышит. Приставив член к входу, перемещается по мне выше. Снова утягивает в поцелуй. Вставляет медленно, входя до самых яиц. Слышу его приглушённый стон. «Туго, любимый, понимаю. Последнее время ты больше любил отдаваться.» Он замирает глубоко во мне. Даёт время нам обоим привыкнуть. А потом, привстав на локтях, начинает двигаться — размашисто, уверенно.       Как раз то, что сейчас нужно, чтобы забыть о неотвратимом, неизбежно надвигающемся. Да, ещё так… Не прекращай, моя радость. Чтобы все тревожные мысли из головы выбить. Чтобы даже в забвении помнить… Тебя.

***

      Завтракаем молча. Том ещё до конца не проснулся, Алекс занят дегустацией новых блюд, я переживаю, буду ли достаточно полезен; наш координатор, видимо, мыслями уже на месте исчезновения потомка Евы, продумывает и просчитывает каждый шаг. Мы-то с Брэндоном понимаем, на что идём, а вот земные мальчишки — едва ли. Нужно сделать всё, чтобы они уцелели, если случится заваруха. Перевожу взгляд на панорамные окна буфета отеля, через которые открывается вид на бассейн. Хмыкаю про себя: вот уж порезвились мы вчера с Алексом! Ами опять куда-то пропал. Поганец Небесный.       Красиво сервированный стол изобилует экзотическими бирманскими блюдами. Томас уныло ковыряет ребром вилки картошку с большим количеством помидоров и капустой. Брэндон смакует оуннокаосуи из лапши в густом курином соусе с кокосовым молоком. А вот Алекса заинтересовали крошечные оладушки монт с зелёным луком и яйцом.       — Фел, это просто чудо! — глаза сияют, улыбка до ушей. - Я обязательно научусь такие делать, буду на завтрак тебе готовить!       — Да, непременно, счастье моё, — согласно киваю головой, умиляясь. Вот уж у кого жизнь удалась!       Зачем мне это оладушковое великолепие, когда у меня своё есть. Вернее свой — единственный.       — Машина через полчаса подъедет к отелю. Договорился по своим каналам. Собираемся, — командует Брэн, вставая и бросая салфетку на стол.       Он немногословен и сосредоточен. Куда только подевался щеголеватый денди, сошедший с обложки глянцевого журнала? Сейчас на нём непонятно где взятая служебная форма, которую в армии США носят в гарнизонах и в зонах боевых действий, и летние влагонепроницаемые ботинки.       Ну, машиной этот драндулет можно назвать с натяжкой. Замечаю, как вытягиваются мордашки Алекса и Тома. Их-то жизнь к такому точно не готовила. Внедорожник, отдалённо напоминающий Гелендваген, местного производства с величавым названием Инлэй. Гордость и оплот армии Мьянмы. Трехдверный тентованный кузов, рамное шасси, круглые фары и прямоугольная решётка радиатора.       Алекс надевает накомарник, как и прописано в инструкциях из интернета для путешественников по экзотическим местам Юго-Восточной Азии. На рыжего Пончика такой же натягивает. Стоят серьёзные. С рюкзачками. Наверняка, с аптечками и запасными носками. Только не смеяться! Обидятся ведь, чудики. Замечаю, как у Брэндона отпадает челюсть. Но тот тоже деликатно помалкивает.       — В кузов сами залезете или подсобить? — делаю шаг в сторону новоявленных туристов.       — Сами, — отвечают одновременно и прытко залазят в автомобиль.       — Только ничего там не трогайте, — напутствует Брэндон.       Падший подходит к машине и заглядывает в кузов. Приподнимает тряпицу, которой накрыты какие-то предметы, лежащие на полу. Вопросительно вскидываю бровь.       — Это всё, что мои знакомые через местных смогли достать, — поводит плечами. — Чакры, кханда. Бόльшего раздобыть не удалось. Но и на том спасибо!       — Да. Негусто против обезумевшей секты фанатиков во главе с древнейшим тёмным и, возможно, несколькими выжившими заложниками, которых ещё нужно будет попытаться спасти. Мальцов зачем брать? Может, упокоим на время?       — Смертные смертных на время не упокаивают.       — Но ты же бессмертный.       — Я падший, Феликс. Да и у Тома с матерью ментальная связь. Он потенциальный поисковик, а она, скорее всего, пока ещё жива. Парень уже здесь чувствует связь. Он вообще с задатками медиума, по крайней мере, эмпат, точно. А твой всё равно увяжется или глупостей наделает.       — Согласен. Погнали тогда. Храни Небеса!       — Храни Высокооблачный!

***

      Брэн садится за руль. Я занимаю пассажирское сидение. Алекс с Томом в кузове. Ами и след простыл. А ещё друг детства называется! И меня, и подопечного своего оставил. Хотя честно ведь сказал: каждый сам своему бессмертию и своим крыльям хозяин.       Пыльные улицы города многолюдны. Местные беспрестанно сигналят водителям более медленных допотопных автобусов и мотороллеров, велосипедистам и друг другу. Выезжаем на скоростную платную дорогу. Здесь движение намного свободнее. Когда по обеим сторонам трассы акации начинают мелькать всё чаще и чаще, появляются низкорослые хвойные и папоротники, сворачиваем на проселочную дорогу.       Вдалеке взору открываются горные хребты, подножия которых покрыты реликтовыми рододендронами. Неровная дорожка с выбоинами начинает вилять, огибая отроги, а затем выводит на широкое плато. Брэн аккуратно выруливает в сторону от дороги и паркуется поодаль в тени пентакме, стволы которых живописно увиты лианами.       — Дальше пойдём пешком. Уже недалеко, — координатор поворачивается к нам и указывает подбородком в направлении руин Кейма Вунтхи.       Никто не пытается возражать, не сомневаясь в его компетенции. Брэн успел поведать нам, что после взрыва здесь весной тысяча девятьсот сорок второго года, он ещё несколько лет прожил тогда в Бирме — привыкал в земной жизни, адаптировался, наблюдал за местом несостоявшегося прорыва тёмных.       Сейчас он возглавляет наш маленький отряд, а я завершаю процессию. Под глухое квохтанье, чýдные переливы и истеричные выкрики местных птиц начинаем нашу спасательную операцию. Через некоторое время, прошагав примерно полмили, Брэндон останавливается и к чему-то настороженно прислушивается. Затем обращается к Томасу:       — Парень, ты чувствуешь что-нибудь? Может, эманации какие-то?       Булочка, казалось бы, совсем поникший, вдруг оживает, освобождает лицо от сетки:       — Там вон боль и страдания, — не задумываясь, указывает пухлой ладошкой на правое крыло виднеющихся на возвышении за рощей руин монастыря. — Там… моя мама, — сглатывает.       Вот только слёз нам не хватает. Взглядом прошу Алекса, чтобы успокоил своего новоиспечённого друга, у него это хорошо получается. Моё чудо понимающе кивает головой, тоже освобождаясь от накомарника. Подойдя вплотную, заботливо похлопывает Томаса по плечу, что-то шепчет тому на ухо.       — Идём дальше, — негромко произносит Брэндон и первым двигается вперед.       Именно в этот момент я понимаю, что не слышу больше птичьей какофонии: висит зловещая тишина. Кажется, что обступившее нас со всех сторон зелёное великолепие угрожающе затаилось и чего-то выжидает. Вижу впереди напряжённую спину Брэна. Он-то ощущает всё в разы острее, чем мы, смертные. Безмолвие нарушает лишь шорох потревоженных камней и песка из-под подошв четырёх пар ботинок. Камешки похрустывают в такт нашим шагам.       Углубляемся в небольшой массив вечнозелёного тропического перелеска, что отделяет нас от древнего разрушенного буддийского монастыря. Раскидистые дубы и широколиственные клёны здесь соседствуют с пушистыми пихтами. Тропинка становится совсем узкой. Такое ощущение, что никто не ходил тут долгое время. Хотя это обманчиво.       Первый фанатик, словно тень, неожиданно появляется на тропе, выныривая из-за толстого ствола многовекового дуба. Длинный, худой, даже скорее измождённый, в чёрном безразмерном балахоне с капюшоном. Он даже не успевает достать свой дха из подвешенных на перевязи ножен. Брэн убирает его по-тихому. Метательной чакрой. Мне остаётся лишь с двух рук заткнуть рты вставшим, как вкопанные, и синхронно выпучившим глаза парням. Да, мои хорошие, это не «Джуманджи: Зов джунглей», и красотку в мини-юбке мы здесь вряд ли увидим. Жду, когда их дыхание немного выровняется, и опускаю руки им на плечи. Алекс поворачивает ко мне голову и молча кивает, показывая, что успокоился. Умница моя, понял, что лишние звуки — лишние проблемы. Ну, всё, двигаемся дальше.       На пути нам встречаются ещё двое таких же. Они будто клоны — с серыми, испещрёнными глубокими морщинами впалыми щеками и абсолютно пустыми, ничего не выражающими, почти безжизненными взглядами. Одному Брэн отворачивает голову руками, другого я обезглавливаю кхандой. Вот и пригодилась, родимая. И мои познания теории боя с холодным оружием тоже пригодились. Не зря я ещё на Небесах интересовался индийскими рубящими клинками правосудия и завоеваниями Ала ад-Дин Мухаммад-шаха, а на Земле успел записаться в Клуб исторического фехтования клинками.       Одновременно с Брэном снимаем чакрами ещё двух сторожевых у руин храма. Но интуиция орёт во весь голос. Ловушка. Лёгкий сыр, как говорят на Земле, бывает только в мышеловках.       Небольшая стайка бронзовых амадин, взбудораженная вторжением в их законные владения непрошенных гостей, с возмущенными криками устремляется ввысь. Ну, если до сих пор ещё кто-то не знал про чужаков, то эти горластые местные воробьи наверняка всех предупредили.       Когда заходим внутрь остова правого крыла, я забываю, как дышать. Хочется распахнуть крылья, чтобы укрыть, спасти то, что ещё можно спасти. Хотя спасать уже некого. Как нет и крыльев.       Клетки… Их много. Примерно два десятка. Они тесные, сплетённые из бамбука, как раз, чтобы там мог поместиться сидя или стоя один человек. Не больше, не меньше.       В памяти всплывают пыточные с прорастающими в тела прикованных пленных побегами бамбука. Б-р-р. Мотаю головой, избавляясь от непрошенных воспоминаний.       В каких-то клетках уже скелеты, это даже останками не назвать. В некоторых ещё агонизирующие оболочки земных — душ там уже точно не ощущается. До остатка всё осушено. А вот в самом углу — клетка с ещё живым смертным. Вернее — живой. Самодельная бамбуковая камера просторнее остальных. Там даже миска с мутной водой в углу стоит — видимо, особо ценный пленник. Грязные, длинные, потускневшие рыжие локоны спадают спутанными патлами на лицо, спрятанное в ладонях. «Где я видел эту форму рук?» — тотчас мелькает в голове. Округлые колени поджаты к груди. Оголённые лодыжки покрыты слоем пыли. На женщине футболка, мятые шорты и лёгкие сандалии. Покатые плечи подрагивают в безмолвном плаче. Больно. Как же больно.       И тут Томас выкидывает фортель. Выбивается вперёд, отталкивая Брэна (откуда только силёнки берутся!), подбегает к клетке, впиваясь пальцами в бамбуковые прутья, и начинает рыдать.       — Мамочка!