Цветочный парадокс

Зуко устало смотрит на белые цветочки, выходящие с кашлем, свирепым и не приглушаемым, и осознание того, что скрывать болезнь больше не получится, вырывает сердце из грудной клетки. Он утыкается лицом в подушку, думая о том, что будет дальше. Соврёт, определённо соврёт, только что это изменит? Болезнь будет прогрессировать, а голубые огоньки лишь посмотрят на него с сочувствием. — Сколько можно? Зуко вздрогнул. Голос, пропитанный сарказмом и непоколебимой решительностью, однозначно не подходит двенадцатилетней хрупкой девочке. — Так и будешь прятаться по углам, в надежде, что никто не заметит? За пределами палатки ветер поёт свою тёплую, неунывающую песню, поддерживая всех бодрствующих в эту беззвёздную ночь. От этого на душе даже спокойно, словно происходящее является одним из глупых снов, навеваемых шёпотом деревьев. Зуко не знает, что сказать. Он смотрит на Тоф отстранённо, всё ещё надеясь, что в какой-то миг это кончится само собой. Она не уходит, лишь продолжает смерять строгим взглядом. По лицу проскальзывает беспокойство, едва ощутимое, напоминающее о дяде. Белые цветочки хлопьями снега ложатся у ног. — Я могу помочь, — пытается вернуть грубоватый тон, но голос вздрагивает, будто листва клёна приближающейся осени. Он неотрывно смотрит на её силуэт, пытаясь понять, что она имеет в виду. Приступ становится сильнее, и Зуко не в силах что-либо ответить. — Снимай рубашку, — он чувствует в голосе страх, но всё же смотрит растерянно, — Не волнуйся, пялиться не буду! — смущает последняя фраза, но он снимает пропитанную потом ткань. Она проводит ладонью по всей грудной клетке, хмурится, прижимает ладонь сильнее. — Колобантус, — произносит тихо, почти неслышно, — Как и у меня. Тоф задрожала всем телом, и Зуко понимает, что она сдерживает сдавливающий ком. Несколько секунд она просто молчит, а потом глубоко вздыхает, собираясь с мыслями. — Они почти вросли в твои лёгкие. Я попытаюсь вытащить их несколько за раз. Будет больно. Он кивает. Ногти впиваются в кожу, медленно и как можно осторожнее направляясь к горлу. Боль остро пронзает. Гадкие соцветия с корнем отрываются от альвеол, чуть ли не разрывая их, раздражают стенки бронх и трахеи, дразнят гортань и скользким сгустком выходят наружу. Тоф проделывает это много раз, сосредоточенно глядя перед собой, но Зуко уверен, что её мысли блуждают далёко отсюда. Гуляют по прохладному лесу, в котором они остановились сегодня, или по суровым склонам гор, где ночевали вчера, воспроизводят особые, никому не доступные воспоминания. Забавно, но разглядывая прохладный туман глаз, он думает, что они во многом похожи. Именно так его глаза выглядели несколько месяцев назад, когда он скрывался от всех, зная, что всё равно никто не поймёт. Она напоминала ему младшую сестру — сильнейший маг, которому всё даётся чересчур легко, ребёнок, росший в стенах приторной роскоши, никому ничем не обязанный. Тоф выводит цветочки с другого лёгкого. Зуко сразу понимает, почему у неё точно такие же цветы, и говорить об этом не хочет. — Думаю, на сегодня с тебя хватит. — Тоф разминает уставшее запястье правой руки и шею, — Сегодня поспишь спокойно, а завтра повторим. Она хочет встать, но он хватает её за руку. По привычке, получается властно. Тоф ничего не отвечает, лишь смотрит пустым взглядом, слегка нахмурившись. — Спасибо тебе, Тоф… и прости…если чем-то обидел. — Не бери на свой счёт, — успокоившийся едкий голос, — Аватара должен обучать маг огня, а не горшок с цветами. Спокойной ночи, огненный человек. Зуко смотрит ей вслед, дыша всей грудью, чувствуя, как лёгкие работают во всю силу. Трепещущая смута согревает изнутри, заставляет думать и думать… Он закрывает глаза, слушая песнь ветра и шелест листвы. Дядин совет и чашка чая сейчас были бы как нельзя кстати.