The Path Not Tread // Непроторенная тропа

Искать равновесия

Коттедж Клотильды Бабино находился на севере Йоркшира, примерно на полпути между Уитби и Скарборо. Ремус, Лили и Снейп были вынуждены идти пешком от близлежащего рыбацкого городка — самой дальней точки, куда ходил общественный транспорт. День был настолько ясным, что они могли видеть, как вдалеке тлеет лес Норт-Йорк-Мур, сухая от жары древесина загорелась. Ремус вспомнил, как совсем недавно видел объявление в новостях, а пожар до сих пор продолжался. Впрочем, беспокоиться об этом не приходилось: коттедж предназначался для проживания волшебников, защитные обереги окружали его вплоть до пляжа и глубже в море, обеспечивая обитателям тихий, уединенный и, что самое главное, защищенный райский уголок. Стаи божьих коровок покрывали травянистые склоны, корни и ветви деревьев, а также рукотворные сооружения, напоминая ковры. Ремус никогда в жизни не видел ничего подобного, и ему вспомнился библейский рой саранчи. Здесь хотя бы они имели дело с приятными насекомыми. Воздух так сильно пах солью, что дремавший волк удовлетворенно зашипел, усиливая желание Ремуса лечь на спину и плыть по спокойной водной глади, забыв обо всем, кроме шепота и журчания бескрайней синевы. Снаружи коттедж казался причудливо крохотным, хотя внутри был магически расширен и вмещал четыре маленькие спальни вверху и две побольше внизу, кухню, выходящую на чудесный сад с видом на пляж, гостиную с заколоченным камином, солнечную веранду, и ванные комнаты на каждом из двух этажей. Они разложили вещи в трех спальнях наверху и собрались на кухне, где Ремус занялся приготовлением легкого ужина на троих, а Лили и Снейп начали распаковывать и увеличивать то, что оказалось целым набором магических ингредиентов и прочими инструментами для зельеварения. — К чему всё это? — спросил он, разжигая плиту, чтобы пожарить курицу. — Моя мать настояла, чтобы я выполнил работу, которую ей должен, в обмен на то, что она разрешила мне сюда приехать, — раздраженно ответил Снейп. — Работу, которую ей должен? — Чудесно, должно быть, когда не нужно отрабатывать свою содержание. Хотя, полагаю, не съедать своих родителей каждый месяц, достаточная для них компенсация. Ремус прикусил язык и пропустил колкое замечание мимо ушей. Они со Снейпом то и дело возвращались к этой теме, пытаясь удержать себя от эскалации вражды (потому что те несколько раз, когда у них не получалось, расстраивали Лили настолько, что она злилась на них следующие пятнадцать или двадцать минут), хотя ни один из них, казалось, не мог обуздать свои инстинкт и не прибегнуть к словесным уколам. Было несомненно сложнее, чем в выходные, поскольку раньше мрачная атмосфера не располагала к каким-либо комментариям. Тем не менее, парни придерживались молчаливого соглашения не ссориться, и с Лили в качестве буфера ситуация перестала быть такой напряженной, какой представлялась Ремусу, когда подруга впервые предложила ему погостить подольше. Предстоящая неделя, несомненно, станет испытанием и их решимости, и их терпения, но она казалась менее пугающей — и уже не такой неприятной — перспективой, чем на прошлой неделе, до того как они договорились о прекращении огня. Вместо этого Ремус обратил внимание на косвенный намек Снейпа о своей домашней жизни. То, что его мать требовала от него «отрабатывать содержание», невольно вызывало жалость, потому что, какими бы плохими периодически ни были их отношения с отцом, он, по крайней мере, никогда не всерьез не считал, что помеха для родителей, в отличие от, очевидно, Снейпа — бременем, да, учитывая его ликантропию, но родители всегда старались продемонстрировать, что бремя это не нежеланное. — Сделаешь мне еще того солнцезащитного лосьона? — спросила Лили у Снейпа, такая оживленная и радостная от возможности свободно пользоваться магией, какой ее Ремус не видел за последние несколько дней. — О, и нам наверняка понадобится мазь от солнечных ожогов, которую ты варил в прошлом месяце. Клянусь, эти штуки спасли меня от участи щеголять красной, как рак. — Уверен, они нам всем пригодятся, — согласился Ремус, убирая листья салата в миску для мытья. — Стоит, наверное, разделить обязанности, чтобы не спотыкаться друг о друга. — Точно. Я могу готовить, если ты возьмешь на себя уборку и пляжные дела, а Сев займется зельями и мытьем посуды. Вечером, когда будем осматривать достопримечательности, сможем прогуляться по магазинам. Я купила несколько брошюр об Уитби и Скарборо на автобусной станции. — Снейп, меняю твою посуду на мытье толчка. Снейп фыркнул. — Размечтался, волк. — Северус, — укорила Лили. — Люпин, — нехотя поправил себя Снейп. — Несправедливо, Лили, что ты считаешь готовку и уборку одинаково сложными. Мы же можем свободно пользоваться магией. — Да, но я многое знаю о готовке, так как мама была непреклонна в том, что мы, девочки, должны быть должным образом обучены домоводству — даже не вынуждайте меня начи- — Пожалуйста, остановись, — одновременно сказали Снейп и Ремус, заставив Лили хихикнуть, в то время как парни обменялись раздраженными, хотя и сочувствующими взглядами. Разглагольствования подруги обычно довольно пылкие, и они оба, очевидно, знали ее достаточно хорошо, чтобы не позволить ей набраться сил для очередного такого раунда. — Как я уже говорила, хотя готовка не проблема, я практически ничего не знаю о хозяйственных чарах. — Тогда пусть Люпин возьмет на себя всю уборку. У меня и так руки заняты всем тем, что мать просит сварить, плюс то, что может понадобиться здесь. — Если сбацаешь нам самогон, я согласен, — предложил Ремус (довольно щедро, по его мнению). — По рукам, — подхватил Снейп, хищно и самодовольно ухмыляясь. — Домашний ликеро-водочный? Серьезно? — Лили, никто не сварит самогон лучше опытного зельевара, — сказал Ремус, переворачивая на сковороде тихо шипящую куриную грудку. — Любое крепкое пойло можно сделать за неделю. — Это что, комплимент, во-, — Снейп хрюкнул, и Ремус повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лили отдергивает от него свою ногу, — Люпин? — Просто констатация факта, как мне кажется. Не ты ли опережаешь всех нас на голову в Зельях? — Не то чтобы ты и твои когда-либо это признавали. Ремус с сожалением посмотрел на сковороду и принялся резать помидоры: Снейп прав, Джеймс и Сириус частенько оскорбляли его за интеллект — что, если подумать, невероятное лицемерие с их стороны, учитывая, как мало они возражали против того, чтобы дружить с книжным червем Ремусом. Но разве это новости?

__________________________________________________

В итоге они ели куриный салат на заднем дворе коттеджа, растянувшись на трех пляжных шезлонгах под лучами позднего солнца, бьющего им в затылки. Лили была единственной, кто переоделся в свободную одежду (белую марлевую рубашку и персикового цвета шорты), широкополая шляпа защищала ее макушку, а солнцезащитные очки скрывали темные круги под усталыми глазами. Северус и Люпин предпочли остаться в брюках и рубашках на пуговицах, хотя Северус закатал свои длинные рукава, а у Ремуса они изначально были короткими. Легкий разговор сводился к составлению предварительных планов на неделю, учитывая близость интересных туристических мест — руины аббатства Уитби интересовали Лили в первую очередь из-за их связи с «Дракулой» Брэма Стоккера, но в Уитби также был музей, посвященный капитану Джеймсу Куку, сам замок, экскурсии в Ротонду и театр под открытым небом в Скарборо. Люпин, похоже, хотел просто валяться на пляже, в то время как Северус предпочел бы посещать исторические места, а Лили устраивали оба варианта. Слизеринец однако мысленно задавался вопросом, насколько хватит ее энергии — она уже выглядела так, словно голова слишком тяжела для ее плеч. После ужина Люпин вернулся в коттедж, чтобы помыть их немногочисленную посуду и переодеться для купания, и Северус тихо вздохнул с облегчением, что у него наконец-то появилось немного времени наедине с Лили. Весь день, проведенный в обществе оборотня, был изнурительным, потому что он никак не мог успокоить свои нервы — каждый раз, когда Люпин делал резкое движение, ему приходилось сдерживать свой собственный порыв подпрыгнуть, и каждый раз, когда что-то заставляло другого мальчика басить или рычать в разговоре, он вспоминал ту ужасную ночь и полностью трансформировавшегося оборотня, чуть ли не слюну пускающего в конце туннеля под Гремучей ивой. Парень знал, Лили хотела, чтобы он был дружелюбнее, и Северус старался, как ради нее, так и ради недельного покоя на берегу моря (вообще-то он впервые на море), но это было трудно, и он снова и снова соскальзывал в свой привычный формат общения с одним из Мародеров — а именно, насмешки и оскорбления, в сочетании с повышенной настороженностью. После целого дня, проведённого в тесном кругу с Люпином (они воспользовались автобусом, а не общественным Камином, потому что Лили настаивала, что часть удовольствия от отдыха — само путешествие — и, учитывая её домашнюю ситуацию, оба мальчика решили ей уступить), он начал нехотя ценить сдержанность гриффиндорца. Решимость Северуса сделать все необходимое, чтобы доказать Лили, что он всерьез настроен на улучшение их отношений, и сама Лили, играющая роль буфера, смогли удержать ситуацию от кипения. Но он рад, что Люпин, по-видимому, предоставил им возможность побыть наедине (и очень нахуй вовремя, учитывая, что за прошедшую неделю, если подсчитать, он провел с подругой больше времени, чем Северус за весь последний месяц). — Я так рада, что ты поехал с нами, — тихо сказала Лили, снимая шляпу, чтобы вытащить резинки из волос и провести по ним пальцами, прежде чем вернуть всё на место. Рыжие пряди рассыпались по плечам и спине, и выглядели бы великолепно, если бы не слипшиеся, жирные от жары и путешествия корни, примерно такие же сальные, какими обычно были волосы самого Северуса. Тем не менее, парень поймал себя на желании зарыться пальцами в этот рыжий водопад. Мерлин, как же до сих пор невыносимо жарко. Тихо сказав: «Я тоже рад», он потянулся, ненавидя ощущение прилипшей к коже одежды, насквозь пропитавшейся потом. Уступив еще один дюйм своей гордости жаре — ведь казалось, лето никогда не кончится, — Северус вытащил рубашку из брюк, и подтянул вверх закатанные штанины, отлепляя их от бедер. — Знаешь, ты мог бы просто блин снять ее, — с легкой улыбкой заметила Лили. — Мы же на берегу моря, тебе всё равно придется раздеться, чтобы поплавать. — Я не буду снимать рубашку, Лили, — ответил он, покачав головой. — И завтра не придется, плавать я могу и в ней. — Ты ведешь себя совершенно нелепо, — сказала она ему, закатив глаза, и они замолчали, когда Люпин вышел из коттеджа в плавках, футболке, с пляжным полотенцем в руках. — Что ж, ты подготовился. — Ты ведь говорила, что мы пойдем купаться, когда приглашала меня. Речь, правда, шла о бассейне, а не о море, но так тоже неплохо. — Верно, — подтвердила она, кивнув и улыбнувшись. — Увидимся позже, ладно? Лягу пораньше, я уже валюсь с ног от усталости. — И мы будем хорошо себя вести, — заверил ее Люпин, — правда, Снейп? — Разве мы не этим занимаемся вот уже несколько дней? — пробормотал Северус, раздраженно уставившись в небо. Как только Люпин спустился по тропинке к пляжу, Лили снова повернулась к Северусу, протягивая руку с зажатой между пальцами резинкой для волос. — Хотя бы волосы назад завяжи, — предложила она, практически дразня его этой штукой в пальцах. — Клянусь, мне жарко, просто глядя на тебя. — Ты правда ждешь, что я соглашусь? — спросил парень, бросив на нее недоверчивый взгляд, на что подруга ответила маленькой озорной улыбкой и пошевелила рукой, отчего резинка начала слегка подпрыгивать между большими и указательными пальцами. — Знаю, что согласишься. Такая жара усмирит даже твою гордость, Северус. Вздохнув, потому что она, черт возьми, была права, он потянулся за предложенной резинкой — черной, слава Мерлину — и стянул волосы в пучок, в то время как Лили занялась тем же, прежде чем снова надеть шляпу. Бросив на него взгляд, который он не смог прочесть из-за этих ее солнцезащитных очков, она кивнула. — Знаешь, если бы ты почаще завязывал волосы назад, было бы не так заметно, когда они вновь становятся жирными. О, и у меня есть этот потрясающий шампунь, сотворил со мной чудеса после подготовки к С.О.В. — я думала, мои волосы никогда больше не будут чистыми, клянусь, но эта штука сработала как по волшебству. Если хочешь, могу дать тебе его попробовать, я узнала о нем из журнала «Ведьмины красот- — Мы прям обязаны это обсуждать? — перебил он ее, желая сменить тему. Она пожала плечами. — Как хочешь. Ты кстати подумал о том, чтобы взять плавки? У тебя они вообще есть? — Да. — Это те, что появились раньше Мерлина? — Нет ничего плохого в волшебных купальниках. Или в моих волшебных купальниках, если уж на то пошло. — Плохого в них нам за всю жизнь не перечесть, Сев. Покачав головой, она схватила его за руку и потянула за собой. — Пошли. — И куда мы? — спросил он, скептически приподняв бровь, хотя и позволил ей затащить себя в дом и увести вверх по лестнице. Держать ее за руку — теплую и немного потную, но с мягкой кожей и ногтями достаточной длины, чтобы колоть ему пальцы, — стоило того, чтобы его водили туда-сюда в полном неведении. — Исправлять ситуацию, — ответила Лили, оставив его гадать, что же она такого имеет в виду, вынуждая даже с некоторым ужасом ждать ответа. Подруга отпустила его руку, когда они добрались до ее комнаты, и начала шустро рыться в чемодане, пока не нашла небольшой пластиковый пакет, который ему и протянула. — Купила тебе это, когда однажды выбралась с Петунией по магазинам, — пояснила она, пожав плечами. И конечно же, когда он развернул упаковку, это оказались черные плавки и темная, слизеринско-зеленая футболка из очень легкого хлопка. Нахмурившись, Северус почувствовал, что разрывается между оскорбленным негодованием, уязвленной гордостью, ужасным замешательством и беспомощным удовольствием, на мгновение застыв не в силах отреагировать. — Ты купила мне плавки… в подарок? — недоверчиво спросил он. — И подходящий верх, хотя всё еще надеюсь убедить тебя от него отказаться. Думаю, я не ошиблась с размером, но уверена, ты знаешь заклинания, чтобы исправить это, если понадобится. — Я не уверен… — Северус, ты нормально будешь выглядеть, — искренне сказала Лили, положив ему руку на плечо. — Это не сильно откровеннее, чем те уступки, на которые ты уже пошел из-за жары, и не будет выделяться так, как выделяются волшебные купальники, если ты когда-нибудь окажешься на немагическом пляже. — Сколько т- — Нет, — резко оборвала она его. — Это подарок, и точка, — она смягчила свои слова, подарив ему небольшую улыбку. — Ты заслуживаешь получать вещи без всяких обязательств, Северус, и, кроме того, разве мы не договаривались, что это важная часть близкой дружбы? Чувствуя себя немного туповатым, Северус кивнул. Конечно, они и раньше дарили друг другу вещи, но только на дни рождения и Рождество — два социально приемлемых повода для подобных вещей. Возможно, причина, по которой это так неожиданно на него подействовало, заключалась в том, что ему вдруг показалось, будто это новая для них территория, новое направление, в которое они никогда раньше не заходили — это первый подарок, который он получил от нее просто так. Лили знала, что ему не нравятся маггловские вещи, знала, что не нравится чувствовать себя недостаточно одетым, знала, что не нравится, когда им манипулируют и подталкивают к чему-то, однако чувствовалось, что сделала она это без капли злого умысла. — Правда? — спросил он ее. — Без всяких условий? Лицо Лили скривилось в недовольном выражении, но через мгновение она вздохнула и погрузилась в усталую грусть, от которой у Северуса неприятно защемило внутри. — Ты не обязан это носить, если оно тебе не нравится, Северус. Я бы хотела, чтобы ты больше ценил себя, и думаю, работа над своей внешностью — хорошее начало. Одна из тех вещей, которые девочки, кажется, понимают лучше мальчиков, — внешность связана с самооценкой. Знаю, тебе нравится, что люди тебя не замечают, и я не… Я совсем не против, но… мне кажется, что в последние пару лет ты начал прятаться и от меня, что меня беспокоит, — край ее рта дрогнул в невеселой улыбке. — Уверенность тебе к лицу. Единственная цель, которую я могла преследовать, покупая тебе эти плавки, — дать понять, что если ты стесняешься, гм, открыть чуть больше кожи, потому что думаешь, будто мне не понравится, как ты выглядишь, то не бойся, потому что мне все равно, что ты худой, с бледной кожей, без волос на груди и эм-, — она прервала себя, слегка покраснев, и Северус на мгновение почувствовал, как начинает испытывать похожую неловкость, но Лили уже продолжила, не придавая этому моменту никакого значения, — в любом случае, я имела в виду только бесплатное предложение, а не обязательство. Ты действительно не должен их носить, если не хочешь. Но, просто, кроме нас с Ремусом, никто и не увидит, и, как я слышала, его шрамы не ограничиваются лицом, так что уверена, он ничего такого не подумает. Как я уже сказала, это подарок безо всяких обязательств, так что как с ним поступить — полностью на твое усмотрение, хорошо? — Хорошо, — медленно согласился Северус, скорее из желания уйти от этого разговора, а не потому, что ему нечего было сказать ей на эту тему — как минимум, она, похоже, совершенно неправильно истолковала причину, почему он чувствовал себя неловко, будучи метафорически обнаженным в ее присутствии. — Спасибо за подарок. С тобой все будет в порядке? — тихо спросил он, и Лили моргнула, а затем устало потерла глаза пальцами. — Я просто хочу как следует выспаться, — ответила она дрожащим голосом, и хотя Северус понял, чем был ответ подруги — уклонением, — он позволил ей это. — Если я тебе понадоблюсь, приходи, — проинструктировал он. Лили слегка улыбнулась и обняла его, и Северус с готовностью откликнулся, заключая ее в свои объятия, давая ей утешение, которое она искала. Подруга долго прижималась к нему, и парень дорожил каждой секундой, а когда наконец отстранилась, он оставил ее в комнате с закрытой дверью, устроившись в своей, напротив, и обнаружил, что чувствует себя более чем немного возбужденным из-за настоящего и затянувшегося ощущения ее волос на своем подбородке и стройных рук, обернувшихся тисками вокруг его груди. Северусу стоило большого труда не зацикливаться на этом, не размышлять над ее словами, пытаясь выудить из них все возможные смыслы, но он все же отпустил ситуацию, в основном потому, что слишком устал после дневного путешествия, и в его нынешнем состоянии было больше шансов ошибиться. Вместо этого он достал из сумки учебники по Темным искусствам и заставил свой разум работать над заклинаниями, изобретая и совершенствуя их — метод хорошо работал в прошлом и был столь же эффективен сейчас, по крайней мере, до тех пор, пока звук приглушенных рыданий не вывел его из задумчивости. Глубоко вздохнув, парень поднялся с кровати и тихонько вышел из своей комнаты, чтобы прислонить руку и лоб к закрытой двери Лили: сердце болело за нее, а разум кричал, чтобы он ее утешил. Вместо этого он лишь немного пошумел, чтобы подруга знала, что он прямо у порога её комнаты, а затем удобно устроился на полу, прислонившись боком к двери, и настроился на бдение с книгой. У него было предчувствие, что ночь будет долгой.

__________________________________________________

— Ну вот, — сказал целитель, укладывая Энид Петтигрю на кровать. — В течение следующих двух недель вы должны быть осторожны в передвижении, а при первом же намеке на ухудшения ваш племянник обязан немедленно со мной связаться, вы поняли? — Конечно, — ответила Энид со спесью, присущей маленьким старушкам и хрупким раненым пациентам. — Я родилась без магии, но не без здравого смысла. Целитель, довольно обычный на вид мужчина лет сорока, как думал Питер, рассеянно кивнул. — Очень хорошо. Теперь, что касается оплаты… Питер сам разобрался с этим конкретным вопросом, вручив мужчине небольшой денежный мешочек с гонораром и кратко договорившись о его следующем визите. Как только мужчина дезаппарировал, Питер рухнул на кровать своей тети у ее колен и устало потер лицо рукой. — По крайней мере, для твоей матери это должно быть облегчением, — тихо заметила Энид, хотя в ее голосе все еще скрывалась воинственность. Питер не мог ее винить, учитывая, что целитель не одобрял практически ничего с момента прибытия: и то, что ему пришлось иметь дело со сквибом, и то, что Энид провела пару недель в маггловской больнице, и то, как магглы вообще лечат такого рода травмы. Честно говоря, к тому времени, когда он наконец закончил с Энид и прописал ей зелья на ближайшие несколько дней, Питеру самому захотелось на него сорваться. И это еще до вопроса оплаты. — Как у нее с работой? Питер бросил взгляд на дверь спальни, прислушиваясь к звукам, которые издавала его мать на кухне тети, готовя им всем что-то простое на обед. — Она справляется, — ответил Питер, пожав плечами. В общем-то, так оно и было. — Им не слишком понравилось, как она три дня не сообщала им о своей болезни, так что сейчас ходит по тонкому льду. — Полагаю, она не сказала тебе об этом прямо, — проницательно заметила Энид, и Питер взглянул на нее, прежде чем покачать головой. — Конечно, нет, тетя. Но это очевидно по тому, как она относится к работе. По правде говоря, сын проводил ее до офиса на Косой аллее, а затем скрылся в переулке, где его не могли заметить, и, превратившись в Хвоста, незаметно за ней проследил. Он испытывал сильную неприязнь к непосредственному начальнику Лорис, который показался ему подлым типом (тот определенно поставил его мать в неудобное положение в первый день ее возвращения), но Питер мало что мог с этим поделать, поэтому с трудом смирился и промолчал. — Хватит ли вам денег до конца месяца? Питер пожал плечами и посмотрел в сторону тети, не встречаясь с ней взглядом, чтобы не выдать себя. Он хороший лжец, но ему никогда не удавалось обмануть ее, и умалчивание было лучшим вариантом. — А тебе? Потому что теперь все они более или менее разорены. Лечение, которое гарантированно поставило бы Энид на ноги в течение недели, обошлось им очень дорого, и хотя у Питера, если честно, были серьезные сомнения, стоит ли на него соглашаться, в конце концов любовь к тете и желание ей благополучия немного перевесили будущую головную боль связанную с поиском средств на поддержание наркотической привычки матери, что не способна и двух фунтов скопить. — Ты же знаешь, мне платят за уроки целиком, но я могу попросить о поголовной оплате, — заверила его Энид, пронзительно вглядываясь в лицо Питера. — Меня больше волнуешь ты, Пити. С Лаурис, какая она сейчас… — Ей уже лучше, — заверил Питер. — А теперь, когда ты снова на ногах, она начнет охотнее мне уступать. Я справлюсь, правда. — О, Питер, милый, тебе совсем не обязательно делать все это в одиночку. — Тетя, пожалуйста, — сказал Питер, взяв ее за руку, — самое главное, чтобы ты полностью выздоровела и вернулась к нормальной жизни. Ты все равно присматриваешь за Ма девять месяцев в году. Меньшее, что я могу сделать — облегчить твою ношу, когда нахожусь здесь, да? Я правда могу. Свободной рукой Энид обхватила его щеку, большим пальцем нежно погладила под глазом. Поморщившись, она мягко притянула его к себе и заключила в жаркие, липкие объятия, которые показались Питеру именно тем, что нужно в данный момент. Через несколько мгновений он почувствовал себя практически бескостным в ее знакомых руках. — Ты самый лучший сын, о котором только может мечтать мать, и самый лучший племянник, который мне достался, Питер, — проговорила Энид ему в волосы, и этими словами она словно сжала ему сердце, протянув костлявые пальцы пианистки прямо к его груди. Питер крепко зажмурил глаза, чтобы сдержать слезы, и подумал про себя, что готов на всё, лишь бы тетя была в безопасности, счастлива и обнимала его, когда ему это так нужно. — Тебе ничего не нужно мне доказывать, любимый, никогда. Питер закусил губу и возненавидел призрак, который витал над ними, над его собственными действиями и словами тети, призрак человека, бросившего жену и четырехлетнего сына, потому что они были не достаточно для него хороши. В тот момент мысль, что тетя так же сильно ненавидит своего брата, странным образом утешала пухлого и невысокого шестнадцатилетнего мальчика. — Ну так вот, — сказала Энид через минуту или две, чуть отталкивая его, чтобы заглянуть ему в глаза, — как только я снова начну работать, ты будешь брать часть моей зарплаты, и я больше ничего не хочу об этом слышать, понял? Есть у меня кое-кто, кто не станет драть с нас деньги за эти зелья, старая подруга с детства. Мы ей напишем, и я уверена, она согласится встретиться с тобой на Косой аллее, чтобы их передать. — Что за подруга? — спросил Питер, наклонив голову. Он решил пока оставить денежный вопрос в стороне: к тому времени, как Энид получит зарплату, он уже придумает, как достать то, что нужно его матери, — есть у него идея, нужно только навести справки в какой-нибудь магической библиотеке, удостовериться, насколько велика свобода действий. Как правило, тетя не упоминала о своих оставшихся связях с волшебным миром, а про тех, кого Питер знал, ходила в основном дурная слава — Джаред, их дилер, прекрасный тому пример. Энид немного криво улыбнулась. — Ах, Пити, какие у меня могут быть друзья из того мира, кроме изгоев, м? Ее зовут Эйлин Принц, она по профессии зельевар. Мы бы учились на одном курсе, если бы у меня была магия. Питер выжидательно поднял брови, и улыбка Энид стала шире от того, как он молча и карикатурно выпытывал подробности. — Она сбежала и вышла замуж за маггла, родители от нее отреклись. Насколько я помню, не очень приятные люди. Она вновь связалась со мной, когда ей понадобилась помощь в адаптации к маггловскому миру, и за прошедшие годы я свела ее с клиентами. Она не станет возражать против отсрочки платежа на несколько недель, ей не нравится быть в долгу перед людьми, а это достаточно безобидная компенсация. — А, — со знанием дела сказал Питер, — значит, слизеринка? — Наверное, самая слизеринистая из всех, кого я встречала, да, — подтвердила Энид. — Нужно постараться, чтобы узнать ее получше, но она справедлива, и нравилась мне с тех самых пор, как мы бегали по большому дому, пока наши отцы обсуждали свои дела. Мы прятались в нишах стен ее дома и подслушивали, как наши матери обмениваются завуалированными оскорблениями за чашкой чая. — Ну, если ты ей доверяешь… Поднявшись на ноги, Питер сжал руку тети. — Голодна? — Хм, да, я определенно проголодалась. Сходи проверь, не нужна ли Лори твоя помощь на кухне. — Как раз собирался. Энид поцеловала тыльную сторону его руки, а затем отпустила. — Хорошо. Давненько мы не обедали все вместе. Улыбка Питера длилась ровно до тех пор, пока он не вышел из спальни, где она больше не могла его видеть. Затем мальчик глубоко вздохнул, выдохнул и переключил свое внимание на постоянный вопрос о матери и ее потребностях, как он делал все лето.

__________________________________________________

Ночами было тяжелее всего, но Лили этого и ожидала. В самую первую из них она действительно думала, что слишком устала и легко провалится в бессознательное состояние, но потом импульсивно решила подарить Северусу плавки, которые ему купила, и каким-то образом всего одним вопросом, полным подозрений, он заставил ее сомневаться в себе на несколько бесконечно долгих секунд, заставил ее эмоционально открыться ему и их увесистому багажу отношений, и как только она это сделала, все остальное нахлынуло, как прилив, заставив рухнуть на кровать и расплакаться от усталости последних трех дней. Проснувшись утром, она чувствовала себя помятой и вялой, но небольшой шум под ногами и журчание воды в соседней комнате заставили ее улыбнуться, просто потому что это новый день, и вокруг приятно прохладно, хотя солнце стояло достаточно высоко в небе, чтобы начать медленно поджаривать пейзаж, и она в отпуске. Вторая ночь прошла легче. Девушка постоянно просыпалась, сердце колотилось от снов, которые она не могла вспомнить, желудок сводило от мыслей о том, что ее семья разбита на куски, но она справилась с этим без единой слезинки. На третью ночь она никак не могла заснуть и в конце концов расплакалась от досады на постоянную усталость, и хотя утром глаза все еще пощипывало, ей стало намного легче от того, что у нее появилась знакомая причина для расстройства — девушка никогда не умела справляться с бессонницей. Четвертую ночь она проспала спокойно, а на пятый день наконец вновь начала чувствовать себя самой собой. Лили никак не могла найти в себе силы признаться Северусу, что знает, как он часами напролет просиживает ночи у двери ее спальни, наверняка читая и что-то записывая. Что его молчаливое присутствие вызывает у нее болезненную благодарность, потому что он дарил ей ощущение безопасности, заставлял всё казаться таким до ужаса знакомым. И хотя удивительно было подобное наблюдать, именно в этом она больше всего и нуждалась (вместо слов она поблагодарила его, оставив сидушку от кресла с патио вместе с дополнительной подушкой из своей комнаты у двери, когда уходила, и подумала, что он, вероятно, всё понял). Лили, конечно, знала, что Северус о ней заботился, но с тех пор, как она дала понять, что, возможно, догадывается о его чувствах к ней, парень из кожи вон лез, стремясь исподтишка доказать ей это, ненавязчивыми, скрытными способами, что заставило ее понять, как сильно успели испортиться их отношения до того случая на С.О.В., как много она упустила, намеренно или нет. Новому поведению, несомненно, способствовали приезд Ремуса и семейные неурядицы, но оно всё равно заставляло девушку задуматься — а, учитывая, что это был ее единственный вариант занять свои мысли, в кои-то веки она ничуть не возражала. Конечно, дни проходили куда спокойнее, чем ночи. И хотя она всегда чувствовала себя опухшей после пробуждения, оттого что плакала по ночам, Лили изо всех сил старалась, чтобы это не мешало ей наслаждаться днем. В течение недели они выработали некое подобие рутины — все трое собирались на кухне около девяти, где Северус с головой погружался в варку зелий или ферментирование кукурузы, которую они купили для самогона как только обустроились. Лили готовила завтрак, а Ремус подремывал над книгой, даже если всегда спускался раньше остальных. В первый день, естественно, пришлось договариваться, кто что ест, кто какое место занимает в комнате и кому сколько времени нужно на выполнение каждой задачи, но обычно к десяти тридцати они были готовы покинуть коттедж. Туристические дела, как правило, способствовали сплочению. Что-то внешнее, на чем можно было сосредоточиться, и вокруг чего крутилось большинство разговоров. Лили пару дней перечитывала «Дракулу», загорая на пляже, готовясь к поездке в Уитби, и в один из поздних обедов ей даже удалось вовлечь все еще враждебных друг с другом мальчиков в довольно оживленную дискуссию на тему вымышленного изображения реальных существ, таких как вампиры и оборотни. Девушка почувствовала себя триумфатором, поскольку знала, какие они все трое в глубине души книжные черви, и догадывалась, что стоит им найти тему для разговора, достаточно увлекательную для всех, Северус и Ремус перестанут так настороженно относиться друг к другу, как было до сих пор. Она также научилась распознавать, когда их перепалки начинают выходить за рамки необходимости и переходят в опасную зону конфликта. Дело было в том, что они по-прежнему сильно друг друга недолюбливали. Северус боялся Ремуса почти на инстинктивном уровне, чего она не ожидала, хотя ей конечно же, конечно же стоило бы догадаться. Безусловно, связано это было с тем, что состояние Ремуса казалось ей далеким, отдельным от ее друга, каким он был в повседневной жизни — раз в месяц с ним что-то случалось, но все остальное время он не оказывал на него никакого влияния, кроме самого физического. А о том, что Северус пережил в феврале, они никогда, как следует, так и не поговорили, если опустить первые, полные гнева моменты, когда он признался что Ремус чуть его не убил. Девушка никогда не сращивала в голове тот факт, что Ремус, которого она видела, на самом деле и был тем Ремусом, которого видел Северус, и это вновь подчеркивало, каким ужасным из-за собственной слепоты другом она была. Северус мог быть очень злобным, когда хотел, а Ремус обладал странной комбинацией низкой самооценки и сильного, скрытого механизма самозащиты, которые, как подозревала Лили, более чем немного подпитывались Поттером и Блэком на протяжении последних пяти лет. Кроме того, она чувствовала, что существует некая первопричина их вражды, выходящая за рамки того конфликта, но никак не могла понять, в чем она заключалась, чтобы с ней разобраться. Поэтому большую часть времени на пляже она провела пытаясь понять, как далеко их перепалка может зайти, прежде чем они взорвутся прямо перед ней (помогало то, что оба парня чувствовали себя виноватыми, когда она вмешивалась, и этого явно было достаточно, чтобы перевести их в стадию угрюмого молчания), одновременно придумывая способы, которыми можно попытаться развеять страх Северуса и неприязнь Ремуса. Это не сильно ее выматывало. Оба парня обладали несколько мрачноватым чувством юмора, которое, когда ему позволяли проявляться, помогало гармонизировать разговор, а их готовность шагнуть назад, стоило им начать соскальзывать в привычную враждебную модель, позволяла вспомнить, что прийти к рабочей динамике — их общая цель, и с каждой предотвращенной ссорой и каждым приятно проведенным днем она все больше и больше убеждалась, что шансы у них неплохие. Так что в целом, настроение Лили на этой неделе улучшилось, а сердце наполнилось благодарностью к этим двум мальчикам, которые, по ее мнению, были лучшими друзьями, которых она когда-либо могла обрести. А придумывая новые способы, как сохранить между ними мир, она чувствовала, как возрождается ее уверенность в себе. За последние несколько лет она так много упустила в отношениях с Северусом, в своей семье, в конфронтациях с Петунией и, прежде всего, в собственном поведении, но успех с парнями вселил в нее надежду, что она сможет совершенствоваться и в других областях, если только посвятит этому достаточно времени и усилий. И Лили чувствовала, сильнее, чем когда-либо, что способна сделать это, причем во всех областях, которые имели наибольшее значение.

__________________________________________________

Сексуальный интерес Джеймса расцвел раньше принятого, вырос из его природного тщеславия и удовольствия быть замеченным и находиться в центре внимания. Его первый настоящий поцелуй произошел с Нилой Феллингтон, гриффиндорской девочкой на год его старше, в начале третьего курса. На свой четырнадцатый день рождения он лишился девственности с Верукой Нитеркот, одногодкой с Когтеврана, и она была так же неопытна, как и он. К тому времени они почти месяц встречались, и еще столько же оставались вместе, пока Джеймса не начал раздражать ее почти навязчивый интерес к русалочьему языку. Поттер приобрел репутацию парня, который «поматросит и бросит», в основном потому, что, хотя с девушками и было весело — соблазнять их весело, ужинать и обедать с ними весело, а веселее всего было с ними трахаться — ни одна из них не могла заинтересовать его так, как интересовала Лили Эванс с тех самых пор, как он впервые увидел ее в Хогвартс-экспрессе в возрасте одиннадцати лет, и посему рано или поздно ему начинало казаться, будто каждая из этих девушек не дотягивает до идеала, что приводило Джеймса к необходимости с ними расставаться. Разумеется, это происходило еще потому, что после того, как ему удавалось их завоевать, сложности заканчивались. Лили единственная, из тех, кем он когда-либо интересовался, кто могла так легко противостоять его чарам, поэтому все остальные девушки меркли по сравнению с ней. Джеймс не считал это проблемой — он никогда не обещал тем, с кем встречался, больше того, что был готов дать в тот момент, и считал, что все понимают, что он слишком молод, чтобы привязываться к кому-то навсегда в шестнадцать. Месяца или двух было вполне достаточно, чтобы позволить всему идти своим чередом, и он не видел в этом ничего плохого. А если некоторые девушки после такого оставались с разбитыми сердцами, — ну, их проблемы, ведь это они возлагали на отношения неоправданные надежды, почему-то считая, что только потому, что он ими заинтересовался, они каким-то образом «заполучили» его на всю жизнь. Только у одной девушки есть такая привилегия, и, когда она наконец прозреет, Джеймс будет доволен до конца своих дней. Таким образом, он мог исследовать все, что душе угодно, и никакое чувство вины ему совершенно не мешало. В этом и заключалась удивительная особенность встречи с Афинорой Адельманн этим летом. На три года старше Джеймса, явно опытнее, и так же беззаботна по отношению ко всему, что у них происходило. Более того, она точно знала, что делать в постели, и не нуждалась ни в каких указаниях или поощрениях, как остальные, с кем встречался Джеймс. На самом деле, возможно, впервые в жизни, после тех неуклюжих начинаний с Верукой, Поттер оказался в положении менее опытного партнера, и Афинора определенно не видела необходимости скрывать от него этот факт, дабы спасти его гордость или по какой-либо другой причине. Когда они впервые дурачились после прогулки на пляже, Джеймс почти все время чувствовал себя не в своей тарелке, потому что каждый раз, стоило ему попытаться перейти к собственно сексу, Афинора находила способ помешать — заставляла его использовать свой рот на разных частях ее тела или отвлекала, используя свой. К полному его смущению, в конце концов он кончил во время, вероятно непредумышленного, трения об сиськи, что ощущалось скорее запоздалой мыслью от увлеченных попыток Афиноры наставить ему засосов по всей груди и животу, и оказался застигнут врасплох. Джеймс пережил это наполовину в шоке, наполовину в угрызениях совести оттого, что оно было напоминанием этой великолепной, уверенной в себе девушке: ее партнер — гормональный подросток, который, очевидно, не может сдержаться, даже когда пытается. Но Афинора лишь вздернула бровь, одарила его понимающей ухмылкой и спросила, учили ли его когда-нибудь, как правильно доставлять удовольствие девушке. А затем принялась объяснять ему в самых практичных выражениях, так что к концу беседы он уже почти забыл о своем собственном промахе. Если честно, Джеймс никогда и не задумывался о множестве способов достичь физического удовольствия — главная же цель кончить, и он полагал, женщин так же легко удовлетворить, как и мужчин, и что обычного секса достаточно для обеих сторон. Очевидно, парень ошибался, потому что в тот первый раз, когда они наконец как следует потрахались, после того как он кончил и перекатился на спину, Афинора дала ему всего минуту, чтобы перевести дух, прежде чем потребовать, чтобы он и ее довел до оргазма. А когда Джеймс удивлённо спросил, не нужна ли ей, как и ему, передышка, закатила глаза, назвала его самовлюбленным мальчишкой, который слишком невежественен для своего собственного блага, и полностью игнорировала, пока самостоятельно доводила дело до конца. Джеймс так оскорбился, что выбежал из комнаты и несколько часов дулся, пока не понял — если у нее и оставались какие-то иллюзии, что он не такой незрелый, каким успел себя показать на пляже, то теперь он их окончательно развеял. На следующий день парень вернулся к Афиноре, сказал, что хочет извиниться за то, что вел себя как придурок, хотя он так и не понял, в чем его ошибка. На что она ему ответила, мол нет, на самом деле женщины не кончают автоматически после мужчин, и что если именно так он всегда и трахался, то оставил после себя много неудовлетворенных партнерш. Всё это действительно ему не понравилось. С одной стороны, Джеймс был достаточно тщеславен, чтобы счесть ее обвинения оскорбительным, достаточно эгоистичен и эгоцентричен, чтобы счесть несправедливым, что женщинам, судя по всему, требуется гораздо больше усилий, чтобы кончить, а бремя этого всегда ложится на плечи мужчин. Но с другой стороны, он не настолько бессовестный, чтоб совсем уж не париться, получили ли его партнерши то, на что подписывались, или нет. — Если сам не захочешь исправиться, я мало чем смогу помочь, — заметила Афинора, видимо, правильно считав, что у него на уме. — Но это не круто, Джеймс. Многим девочкам, воспитанным в консервативном духе, и в голову не придет потребовать от партнера ублажения. Для них то, что ты обычно делаешь, — и есть удовлетворение, поскольку они не знают, как на самом деле должен чувствоваться секс. Не обязательно так напрягаться каждый раз, когда хочешь с кем-то потрахаться. Иногда один из вас хочет быстро сбросить напряжение, а второй соглашается, даже если сам не особо в настроении, такое тоже нормально. Секс не всегда про настолько серьезные гарантии взаимности. Но он также не должен касаться только одного человека. Я и сама с собой прекрасно кончаю, так зачем мне связываться с неудовлетворяющими меня партнерами, которые лишь берут, потому что считают, будто имеют на это право, не отдавая ничего взамен? И то, что некоторые девушки не понимают этого, почти преступно. Показывает, как мы относимся к волшебницам в нашем обществе, несмотря на все эти заявления, будто мы лучше наших немагических товарищей в вопросах гендерного равенства, когда они еще боролись за права женщин. Джеймсу однако потребовалось несколько дней, чтобы разобраться во всей этой чертовщине, перестроить свои взгляды и ожидания. Он постоянно возвращался к тому, что неважно, насколько его волнуют все эти другие девушки и их удовольствие, — ему по-прежнему дорога только Лили. Но если он хочет ее удержать, утверждала сомневающаяся часть его души, пробужденная Афинорой, то он должен быть в состоянии должным образом ее удовлетворить. Лили прогрессивная, открытая ко всем этим штукам, не похожая на тихих, покорных дочерей из старинных волшебных домов, чьи амбиции заканчивались чистокровным мужем и детьми. Она не станет попирать свои мечты и соглашаться на меньшее — одна из из тех вещей, что выделяла её в море хогвартских подростков, делала идеальной девушкой, той самой девушкой. Поэтому он сделает всё необходимое, чтобы ее удержать. И на самом деле, если разобраться, ему это не слишком в тягость — чем внимательнее Джеймс прислушивался к указаниям Афиноры в процессе, тем чаще замечал, как сильно ее явственное удовольствие подпитывает его собственное. Ведь когда он заставлял ее так беззастенчиво разваливаться на части, парень знал, что это его рук дело, именно он ответственен, он контролирует ситуацию. Ощущение, сродни тому, которое ты испытываешь, забивая идеальный мяч с бладжером на хвосте — дикое чувство триумфа, когда трибуны кричат и встают на ноги — ощущение, будто ты на вершине мира. Он учился верить, что оно, по большей части, стоит усилий.

__________________________________________________

— Мартина нашла нам маленькую квартирку, — голос Петунии слегка дрожал в старом приемнике, — Мы с мамой и мистером Даллоуэем поедем смотреть ее на следующей неделе. — Расскажи потом, как она выглядит, — ответила Лили. — Точно не хочешь поступить в университет? — Точно. Мы с тобой уже дюжину раз это обсуждали, Лили. К тому же, мама одобряет. — Да, я помню. Ну, тогда ладно, просто хотела удостовериться. Думаю, ты неплохо справишься с учебой, только и всего. — Да, отец мне несколько раз это говорил, и из твоих уст это звучит не больно привлекательнее, чем из его. — А вы вообще с ним разговаривали? — О том, как он сожалеет о том, что сотворил с мамой и с нами? — насмешливо уточнила Петуния. — Вообще-то… — облизнув губы, Лили немного поспорила с собой, прежде чем продолжить, — он сказал мне, что если я — и ты тоже — не согласимся, они с мамой попытаются поработать над их браком еще раз. — Ах, это, — ответила сестра, несколько растроганно вздохнув. — Да, об этом он со мной говорил. — И? Что ты сказала? — Сказала, что всем нам без него будет лучше, и чтобы он взял в суде всю вину на себя и не пытался каким-либо образом очернить маму. Резко выдохнув, Лили потерла лоб, прислонив его к шершавой коре дерева. — Я знаю, что он поступил неправильно, Пет, но он не такой, он бы не сделал ничего подобного. — Неправильно — это мягко сказано, Лили. Он предал маму, предал нашу семью, и даже не сожалеет. Будь он не таким, он бы всё это не устроил. Мерлин, она постоянно забывала, какой непреклонной была ее сестра, когда принимала решение. — А ты ему что сказала? — Что не знаю, чего хочу. Вообще-то до сих пор не знаю, — призналась она. — Просто к сведению, он всё равно всё сделает по-своему. — Не сделает, — ответила Лили. — Он не такой. — Две недели назад ты бы не поверила, что он может изменять маме. Слезы навернулись на ее глаза, и Лили сжала кулак. Слова ранили в самое нутро. — Давай больше не будем об этом говорить, — заявила она, прочистив горло и выпрямившись. — Мне пора возвращаться, нужно приготовить нам всем завтрак. — Хорошо. — Тогда до завтра. Пока, Пет. — Пока, Лили. Осторожно опустив трубку на архаичную зубчатую подставку, Лили на мгновение задумалась, как глупо выглядит древний телефон, вмонтированный в ствол дерева на границе оберегов. Электричество плохо работало с большинством чар, поэтому телефонную линию в коттедже пришлось организовывать в виде будки посреди леса, и когда звонил телефон, звенело и в коттедже. В первый раз Петуния отключилась раньше, чем Лили успела добежать до будки, и после нескольких раундов в «телефонные пятнашки» они еще пару минут развлекались над установкой, что послужило хорошим подспорьем для налаживания общения между ними, а также, как надеялась Лили, немного приспособило Петунию к волшебной жизни сестры. Когда она вернулась, оба мальчика уже были на кухне. Ремус все еще в пижаме, его рука лежала на столе и парень использовал ее в качестве подушки, пока вяло перебегал глазами по страницам книги (как, черт возьми, ему удавалось читать под таким углом, не испытывая головной боли, Лили абсолютно не понимала). Северус тем временем склонился над котлом, сосредоточенно отсчитывая помешивания, сальные волосы он неаккуратно завязал назад, так что пряди свисали на глаза, и переоделся для пляжа — в черные плавки и зеленую футболку, которые она ему подарила. Девушка некоторое время их разглядывала, удивляясь, насколько они на себя не похожи. Ремус выглядел здоровее, чем когда-либо на ее памяти: кожа приобрела удивительно глубокий загар, а волосы посветлели, превратившись на солнце из песочно-каштановых в грязноватый блонд. От этого его шрамы выделялись сильнее — а, увидев его голый торс, Лили узнала, как шокирующе много их было — но в отличие от Северуса, который никогда не снимал футболку, даже если плавал, Ремус, казалось, пообвыкся, если не сказать, смирился с несовершенствами своей кожи. Быть может потому, что в его случае лицо достаточно их отражало, поэтому остальное не имело значения. Лили видела голый торс Северуса всего однажды, три года назад, когда он гостил у них на длинных выходных, случайно наткнулась на него в ванной, и этого было достаточно, чтобы понять, даже в тринадцать лет, что быть избитым отцом — не единичный случай, а скорее норма в их доме. (Потребовалось несколько дней, чтобы понять, что именно она увидела — хотя следы от порки или ударов ремнём довольно характерные, у Северуса была целая россыпь различных шрамов, которые могли бы рассказать более или менее связную историю, если знать, куда смотреть, и вспомнить, что при всей своей нескладности друг никогда не был неуклюжим). Перемены в нём были тоньше, но столь же разительны: они проявлялись в том, как Северус, казалось, расслабился в пляжном образе, перестал смущаться и стесняться носить немного обтягивающие плавки, начал закатывать рукава футболки на плечи. В том, как он, видимо, привык завязывать волосы назад, что превращало его из прячущегося мальчика в молодого человека, стремящегося к определенному образу. В том, что его кожа уже не была такой синюшно бледной, а плечи такими сгорбленными. В том, как свободно звучал его голос. В том, что он, казалось, не возражал поворачиваться к Ремусу спиной, настолько сосредоточенный на зельях, отдавался им полностью, погруженный в свою стихию. Уверенность тебе к лицу. Открыв дверь, она облизнула нижнюю губу, потянула зубами шершавую кожу, а затем перевела взгляд на ящик со льдом, работающий на охлаждающих чарах вперемешку с магией стазиса, задумавшись, что бы им сегодня приготовить. — Как прошел разговор с сестрой? — спросил Ремус, хриплым от остатков сонливости голосом. — Неплохо. Обсуждали в основном ее переезд в Лондон. Она поедет с одной из своих старых школьных подруг. — Мартиной Даллоуэй? — спросил Северус. — Ага. Дэллоуэй — друзья семьи, — объяснила Лили Ремусу, — Мартина — ровесница Петунии, а Марисса на год меня младше, но она достаточно умная, чтоб мы училась вместе. Их мать умерла от рака вскоре после моего поступления в Хогвартс, но мама с папой оставались близки с мистером Дэллоуэем. Ну, больше мама, чем папа, я полагаю. Мистер Даллоуэй — архитектор, работает из дома, так что они с мамой часто встречаются за чаем, булочками и прочим, пока папа в университете. Знаете, я уже много лет толком не видела Мариссу, — задумчиво добавила она. — Может, стоит снова с ней связаться? — И что сказать? — сухо спросил Северус. — Что ее будущая профессия — борьба со злыми волшебниками? — предположил Ремус. Лили закатила глаза. — Да, ведь замалчивание — настоящее искусство, о котором никто из вас не слышал. — Нет, просто ты, видимо, в нём не очень хороша. Повернувшись, она показала Ремусу язык, и парень весело рассмеялся в ответ. Северус освободил двадцать минут в своем плотном графике, чтобы присоединиться к ним за завтраком, но заявил, что не сможет оставить свое зелье без присмотра, пока не закончит, поэтому Лили и Ремус согласились остаться с ним в коттедже. Мальчик занялся тщательной уборкой коттеджа, чтобы разгрузить их завтрашний последний полный день здесь, а Лили решила выступить в роли помощницы Северуса, легко входя в его ритм. Уже через пятнадцать минут она почувствовала себя по-настоящему воодушевленной, ведь они не занимались этим довольно давно — и хотя ребята часто были партнерами на Зельях, учебная программа Слизнорта далека от увлекательности, и друг мог справиться с ней с закрытыми глазами, так что никакого удовольствия там не было. Сложные зелья, с другой стороны, оставляли им простор для дискуссий и не позволяли Северусу впасть в глухую сосредоточенность, присущую ему во время экспериментов, из-за которой Лили на него обижалась. Зелья, которые мать заставляла его варить, в основном относились к учебным планам Ж.А.Б.А., немного дороговаты, если кто-то захочет их купить, но обычно стоили своей цены, учитывая утомительность приготовления. Северус был на последнем этапе процесса приготовления, где нужен контроль, но не слишком большие умственные затраты, поэтому мог объяснять некоторые изменения, которые внёс в рецепт. От его понимания и толкования процессов зельеварения у Лили, если она задумывалась об этом всерьез, дыхание перехватывало. Девушка умела импровизировать с ингредиентами, но техническая сторона вещей входила и выходила из его мозга, не особо задерживаясь, и поэтому сейчас, слушая объяснения Северуса, почему он решил изменить направление помешивания или добавить в определенных моментах колебания температуры, она была одновременно очарована и глубоко недовольна тем, что не запомнила ничего полезного. — Ну что, наш самогон наконец готов? — спросила Лили, когда ей надоела его небольшая лекция. — Сегодня вечером будет готов к употреблению, да, — ответил Северус, с сомнением глядя на нее. — Ты действительно собираешься пить крепкий алкоголь? — Мне шестнадцать, и я ни разу в жизни не напивалась. Всё бывает в первый раз, а тут давно пора, — чопорно ответила она, затем усмехнулась и пошевелила бровями. — Будет весело. — Мой опыт говорит обратное, — пробормотал Северус, покачав головой, и Лили вздрогнула. — Прости, я не хотел намекать… Если не хочешь этого делать, тебе и не нужно, ты же знаешь. — Чтоб вы с волком решили устроить какую-нибудь глупость, например, пойти плавать голышом посреди ночи, потому что слишком в стельку, чтобы понять, какая колоссально идиотская эта затея? — усмехнулся друг. — В отличие от тебя, я уже делал это раньше, Лили. — Делал? — Конечно. Нельзя попасть на шестой курс Слизерина, не умея обращаться со спиртным. — Это… ну, я бы сказала, довольно тревожно, но Гриффиндор не лучше, — вынуждена была признать она. — У нас в основном нельзя попасть на шестой курс не устроив хотя бы раз какую-нибудь катастрофу, в которой задействованы телесные жидкости. — Мерлин, вы, гриффиндорцы, можете быть такими отвратительными, — Северус скривил лицо в гримасе отвращения, и Лили очень хотелось бы его разубедить. Но она, к сожалению, видела последствия одной из гриффиндорских вечеринок, где контрабанда вышла из-под контроля: ничего пристойного или достойного защиты. — Обычно просто рвота — хотя, нет, это я так думала, пока не стала старостой. Твоя вина, Ремус! — крикнула она, откидывая стул назад и держась за стол, направляя свой голос в гостиную. — Мы договорились никогда не вспоминать этот инцидент, Лили! Мерлин, пощади! — проорал он в ответ, и когда девушка, стукнув ножками стула об пол, вновь обратила свой взгляд на Северуса, тот с легким недоверием поднял брови. — Я хочу знать об этом знать? — Поверь мне, действительно, действительно не хочешь. Достаточно сказать, что самые молодые префекты всегда получают самую грязную работу на Гриффиндоре. — Значит, у нас есть что-то общее. Они обменялись понимающими улыбками и замолчали. Северус сосредоточился, разливая по бутылям зелье, работу над которым только что закончил. Лили наблюдала, как он описал в воздухе изящную дугу своей палочкой, котел поднялся над стандартными флаконами, аккуратно опрокинулся, наполняя их тигровой жидкостью, и ее внимание привлекла длинная полированная черная древесина. — Никогда не спрашивала, как тебе новая палочка? — Лучше предыдущей. Немного мощнее, и с ней мне легче сотворить большинство магических действий. — Большинство? — Признаться, некоторые заклинания выполнять стало сложнее, — сказал Северус. — В основном Темные, но мне попадались и парочка тех, что даются проще. — Ты когда-нибудь изучал различия? — Мастера палочек, как известно, не распространяются о своем ремесле, и Олливандеры — лучшие как раз потому, что не делятся открытиями с остальным миром — хотя я слышал, книги на эту тему есть. К сожалению, в библиотеке Хогвартса нет ни одного экземпляра. — Дамблдор мог бы помочь. — Он бы мог, — согласился Северус. — Не против, я попробую? Твою палочку, я имею в виду. Северус удивленно моргнул и посмотрел на нее слишком широкими глазами, что заставило Лили нахмуриться. — То есть, я конечно понимаю, что это что-то личное, но мы же уже пробовали палочки друг друга, когда только получили их, и я подумала… Она запнулась, почувствовав себя не в своей тарелке, ей вдруг стало жарко. — Нет, я… Ты права, мы так уже делали, когда нам было по одиннадцать. Дум- — О чем вы тут бормочите? — Голос Ремуса заставил их обоих подпрыгнуть и заработать подозрительный взгляд, но также очень эффективно отвлек от неловкой темы, в которую их завела Лили. — Домашний самогон, — практически выпалила Лили. — А, ну да, отсюда и упоминание о том инциденте, — сказал Ремус, скорчив гримасу. — Так что, сегодня мы напьёмся? — Если я правильно помню расписание, — подтвердил Северус, закатив глаза. — Но если ты попытаешься искупаться голышом, я лично приклею твои плавки к заднице, волк. — Другой тип пьяниц, Снейп, — ответил Ремус, закатив глаза, но тут же оскалился в зубастой ухмылке, отчего Северус на мгновение застыл. — Но ты, милости прошу. — Ещё посмотрим, Люпин. — О, Мерлин, избавь меня от мальчиков-подростков, — пробормотала Лили, утыкаясь головой в ладони, борясь с хихиканьем, грозящим вырваться наружу. Впервые за десять дней на поверхность вырвалось счастье при мысли, как далеко они зашли, что могут легкомысленно шутить без опасений, что кто-то воспримет что-то неправильно. У этих двоих еще была надежда.