The Path Not Tread // Непроторенная тропа

Протягивание недоверчивой руки

Северус не доверял директору Альбусу Дамблдору и, если быть честным с самим собой, испытывал страх перед одним из двух самых могущественных волшебников своего времени. Если бы он встретился со вторым, с человеком, называвшим себя Лордом Волдемортом, то, вероятно, испытывал бы такой же страх и перед ним и, без сомнения, провел бы годы и годы своей жизни, раскаиваясь в том, что ему пришла в голову разумная идея служить этому садисту. Но в то субботнее утро его вызвал не Волдеморт, а Дамблдор, и теперь он стоял перед большими дверями, ведущими в кабинет директора. Директор сидел за своим столом, читал «Ежемесячник по Трансфигурации» и посасывал конфету с лимонным вкусом, судя по запаху в кабинете. Когда Северус вошел, он опустил журнал и посмотрел на него голубыми глазами через очки половинки. — Мистер Снейп. Спасибо, что пришли. — Вы хотели меня видеть, директор? — устало спросил он, стоя перед ним. — Присаживайтесь, пожалуйста. Недовольный приглашением, он, тем не менее, повиновался. Последний раз он был в этом кабинете в прошлом месяце, после той ужасной ночи, когда Блэк пытался убить его, и надеялся больше никогда не заходить сюда. Тогда разочарование прожгло дыру в его желудке, и теперь от переживаний живот сводило судорогой. Нет, Северус определенно не хотел здесь находиться. — Несколько дней назад я имел познавательную беседу с одной вашей знакомой, — начал директор, и глаза Северуса расширились, когда его мысли переключились на разъяренное лицо Лили и опасения, что этот человек мог сделать с ней, о чем она ему не сказала. — Похоже, ей стало известно о некоторых событиях. И тут директор бросил на него несколько суровый, слегка оценивающий взгляд, от которого Северусу захотелось поерзать на своем кресле. — Мои извинения, — сказал он, не выдержав взгляда мужчины и опустив глаза на свои руки, — я не хотел, чтобы она узнала. Это просто… вырвалось. — Я не сержусь на вас из-за этого, мистер Снейп, — ответил Дамблдор. — Вы ведь верите, что она оставит правду при себе, не так ли? — Я… Да, сэр. Лили никому не расскажет, она мне обещала. — Что ж, тогда этот вопрос решен, и мы оставим его в прошлом. Облегченно выдохнув, Северус поднялся на ноги. — Если это все, сэр… — Нет, мистер Снейп, я вызвал вас сюда не за этим. — Ох, — прошептал он, опускаясь в кресло и разглядывая мужчину сквозь сальные пряди волос. Чего же хотел этот человек, если не отчитать его за то, что он рассказал все Лили? — Я хотел бы обсудить с вами, мистер Снейп, кое-что, что мисс Эванс довела до моего сведения. Она очень верит в вас и поделилась со мной своими опасениями по поводу того, какой жизненный путь вы хотите выбрать. Северус стиснул кулаки и челюсти, в нем закипел гнев на эти слова. Лили не имела права говорить с Дамблдором о том, что он хочет делать со своей жизнью. Это был его выбор, и последним, кто должен был о нем узнать, был Альбус чертов Дамблдор! Тем не менее страх перед этим человеком пересилил инстинктивное желание наброситься на него, и он остался сидеть, упрямо уставившись на свои колени. — Она также весьма резко высказалась, что, по ее мнению, мистер Поттер и мистер Блэк были несправедливо наказаны за инцидент, произошедший между вами три недели назад. Если же у вас сложилось впечатление, что в этом вопросе я отдал предпочтение им, а не вам, то я прошу прощения. Он… что? Моргнув в легком шоке, Северус посмотрел в строгие, лишенные привычного блеска голубые глаза. Лили передала слова, сказанные ей директором несколько дней назад, но Северус не был склонен в них поверить. Однако вот он, самый могущественный волшебник Британии и за ее пределами, извиняется перед Северусом, открыто и торжественно. — Я думал, вы понимаете, почему я выбрал решить этот вопрос именно так. Импровизированный визит мисс Эванс показал мне, что я ошибался. Уверяю вас, мистер Снейп, если бы опасность исходила от кого-нибудь другого, а не от невинного студента, я был бы гораздо суровее в своих наказаниях. Однако в данном случае вы не единственная пострадавшая сторона, и последствия того, что, несомненно, задумывалось безобидной шалостью, были бы самыми суровыми для молодого человека, на которого без его согласия было наложено страшное проклятие. Мистер Люпин здесь не виноват, вы ведь понимаете это, мистер Снейп? — Нет, не понимаю, — вырвалось у него прежде, чем он успел подумать, настолько яростным было его несогласие. Он окинул директора яростным взглядом, который старый волшебник встретил со строгостью. — Что именно? Мистер Люпин не соглашался на план мистера Блэка заранее, и, более того, само его состояние не позволяет ему дать согласие. — Он рассказал им, что он такое, не так ли? — возразил Северус. — Он рассказал им, куда отправляется каждое полнолуние. — Он и тебе это рассказал? — Дамблдор спросил, и Северус нахмурился в замешательстве. — И все же вы, слизеринец, с которым он пересекается лишь в нескольких классах, догадались об этом, явно имея гораздо меньше информации, чем его товарищи по общежитию. Дело в том, мистер Снейп, что мистер Люпин сообщил мне об их осведомленности три года назад, и тогда же я поговорил с мистером Поттером, Блэком и Петтигрю о серьезности положения их друга. За три года это первый подобный инцидент, который произошел вследствие их знания о ликантропии мистера Люпина. Это было настолько типично, что Северус даже не знал, почему заморачивался. Дамблдор никогда бы не посмотрел на это так, как Северус, он всегда думал лучшее о своих драгоценных гриффиндорцах, точно так же, как сейчас он намекал, что это вина Северуса, а все недосказанное сводилось к тому, что раскрытие Северусом секрета Люпина и стало причиной всего произошедшего, так что какой смысл пытаться спорить с этим человеком? Нет, лучше просто позволить ему высказать все, что он хотел, и как можно скорее убраться из этого кабинета и больше никогда не пересекаться с Альбусом проклятым Дамблдором. Так что Северус предпочел уставиться на край стола, пока слова старого волшебника долетали до него, звеня в ушах и вызывая неприятные эмоции, которые всегда сопровождали мысли о Мародерах. — Разрешить мистеру Люпину посещать эту школу, несмотря на его состояние, было моим решением, и я его придерживаюсь, потому что он — смышленый молодой человек, заслуживающий образования, как и все остальные дети-волшебники. Я не сомневаюсь, что он не знал о планах мистера Блэка на этот вечер, поскольку мистер Люпин подробно рассказывал мне о опасениях по поводу своего недуга и об опасностях, которые с ним связаны. Если бы я применил более суровое наказание, возможно, даже исключил мистера Поттера и мистера Блэка, их семьи с радостью переложили бы бремя вины на мистера Люпина, и это стало бы для него верным смертным приговором. Вы действительно хотите его смерти? Мальчик вашего возраста, единственное преступление которого заключалось в том, что он поддерживал своих единственных друзей, даже когда они совершали несправедливые и неприятные поступки по отношению к другим, из-за страха потерять эту дружбу? Готовы ли вы взять на себя вину за его смерть, настаивая на справедливом наказании двух других мальчиков? Ему хотелось заорать: «Да, он этого заслуживает», но один взгляд в голубые глаза, которые бросали ему вызов, и отказ вступать с этим человеком в разговор заставили Северуса промолчать. Северус ненавидел Поттера и Блэка, несомненно, но ненависть, которую он питал к Люпину, была совершенно иной: этот полукровка имел наглость бросать на Северуса жалостливые взгляды, пока его друзья изводили слизеринца, имея при этом возможность остановить их, но не произносил ни слова. Северус нечасто сталкивался с подобной жестокостью, и она причиняла ему гораздо больше боли, чем физические неудобства. Так что да, он ненавидел Мародеров, всех до единого, и проводил долгие часы, размышляя о том, как причинить им боль или надавить на них так, чтобы они оставили его в покое. Честно говоря, он считал, что мир стал бы лучше, если бы они умерли. Но он не хотел, чтобы это была его вина; он не хотел, чтобы на его совести была чья-то жизнь. Северус был кем угодно, но только не убийцей, а то, что говорил Дамблдор, звучало так, словно он выбирал между удовлетворением своей жажды справедливости и спасением жизни Люпина. — Теперь вы понимаете, почему я решился сделать то, что сделал, и почему я настоял на том, чтобы вы держали этот инцидент в тайне? Жизнь невиновного всегда будет для меня важнее, чем чья-то гордыня. Гордыня?! — Дело не в гордыне, — прошипел Северус, разгневанный этим предположением до такой степени, что забыл о своем прежнем решении молчать. — Дело в травле, на которую ты закрываешь глаза! Блэк пытался убить меня, а его даже не пожурили. — Будьте честны, мистер Снейп, и признайте, что часть вины лежит и на вас, — заметил Дамблдор, глядя на него холодным взглядом. — Никто не заставлял вас следовать его указаниям, и после пяти лет вражды я не вижу причин, почему вы вообще доверились ему. Может быть, они и преследуют вас, но в этом инциденте единственный, кто действительно не виновен, — мистер Люпин. — А как насчет всех остальных инцидентов? — бросил Северус, его самообладание выходило из-под контроля и заставляло его говорить то, что он никогда не хотел бы озвучивать этому человеку. — А как же все остальные случаи, когда они нападали на меня, четверо на одного? Почему вы никогда ничего не предпринимали, если знали, что они это делают? — Вы когда-нибудь сообщали кому-нибудь об этом, мистер Снейп? Главе вашего Дома или их? Школьной медсестре? Другому профессору? Мне? Вообще-то нет, потому что Северус знал истину, которую родители внушили ему в пятилетнем возрасте: на помощь взрослых детям рассчитывать не приходится. Кроме того, если он кому-то об этом расскажет, это будет означать, что он беззащитный слабак, не способный справиться с собственными проблемами, а он скорее умрет, чем позволит кому-то так о себе подумать. — Тогда вы должны понять, почему в школе, где учится около тысячи учеников и работает не менее пятидесяти преподавателей, мы не можем быть в курсе всего, что происходит в коридорах или на территории школы, если не привлечь к этому внимания, как это сделала мисс Эванс. — Так вот о чем вы хотели поговорить? — вырвалось у него, и Северус вскочил на ноги. — Вы хотели сказать мне, что это моя вина, что никто никогда ничего не делал с ними?! И единственная причина, почему вы вообще знаете обо мне, это рассказ одной из твоих драгоценных гриффиндорских старост?! — Ах, не забудьте про Грязнокровку, мистер Снейп, — ответил Дамблдор, казалось, ничуть не обеспокоенный ситуацией. — В конце концов, мисс Эванс менее ценна из-за своих родителей. — Вы вкладываете слова в мои уста! Я никогда этого не говорил! — Да, вы правы, хотя я должен признать, что мне интересны ваши доводы: вы без проблем использовали этот термин для всех остальных магглорожденных. — Лили — это другое. — Да, но почему? Разъяренный Северус стоял перед столом директора со скрещенными руками и взглядом, настолько ярким, что еще чуть-чуть и он бы прожег столешницу. Этот человек никогда не поймет, а Северус не собирался так глубоко открываться Альбусу Дамблдору. В глубине души он знал, что нет никакого интеллектуального объяснения, почему он чувствует себя так, как чувствует. Нет, причина была полностью эмоциональной — потому что Лили была первым человеком, который захотел с ним дружить, который не оскорблял и не принижал его, первым ребенком-волшебником, с которым он столкнулся, и на протяжении многих лет она поддерживала его, когда все остальные оказывались вероломными и недостойными его доверия. Лили была его другом, а значит, Лили была другой. Конец истории. — Я пытаюсь объяснить вам, мистер Снейп, что мисс Эванс достаточно умна, чтобы самой прийти к такому же выводу; ей не понравится, что вы ставите ее выше других людей с таким же происхождением, из-за вашей эмоциональной привязанности. Это ваш выбор, во что верить, и ни я, ни кто-либо другой не сможет изменить ваши убеждения, если вы сами не готовы к таким изменениям. Однако я призываю вас задуматься о последствиях этого выбора. Они определяют нас, и именно поэтому мы несем ответственность за все, что происходит после этого выбора. — Что вы пытаетесь сказать? — Я пытаюсь сказать, мистер Снейп, что самый простой способ потерять тех, кто нам важен, — это отказаться рассматривать, как наш выбор влияет на них. Мисс Эванс беспокоится о вас и о компании, которую вы составляете. Есть ли у нее основания для такого беспокойства? — Это мои соседи по дому, и они не хуже ее. Никто из моих не пытался никого убить. — Ах, но попытались ли они, если бы им дали такую возможность? Стали бы они считать моральным преступлением причинение вреда или, например, убийство магглорожденного, который, возможно, нанес им тяжкое оскорбление? И, что более важно, считаете ли вы, что калечить и убивать магглорождённых и магглов — это морально предосудительный поступок? Северус не ответил, думая о том, что просто не в состоянии понять, зачем старый волшебник говорит ему все это. Считал ли он, что магглы хуже волшебников? Конечно, считал; они не владели магией, что автоматически делало их менее важными, но еще больше его возмущал тот факт, что ни один маггл не сделал ничего, чтобы опровергнуть его убеждения. Они были слепы, глупы и совершенно не замечали ничего, что происходило бы в их жизни, ничего, что не касалось бы непосредственно их или не имело простого объяснения. Магглорожденные были едва ли лучше; они упорно придерживались своего маггловского взгляда на мир и притворялись, что лучше всех остальных. Однако это все равно не объясняло ход мыслей, который навязывал ему директор. Что общего между убеждениями Северуса и тем фактом, что он рассказал Лили о Люпине? Во что он играет? Ведь должен же быть какой-то угол зрения, который Северус еще не увидел. — Я не убийца, как и мои друзья. То, что я общаюсь с ними, не делает меня убийцей. — Пока нет, но если ты решишь стать полноценным Пожирателем смерти, то это случится. — А может некоторые люди заслуживают смерти! Взгляд Дамблдора ожесточился. — Если вы действительно верите в это, мистер Снейп, то вы вольны уйти и найти то, чего желаете, у лорда Волдеморта. Не выдержав его пристального взгляда, Северус опустил лицо и уставился на свои руки. В голове у него звучали старые слова матери — те самые, которые он слышал в ответ всякий раз, когда высказывался по поводу условий их жизни или того, как родители обращались с ним: «Если тебе здесь не нравится, то ты волен уйти и найти собственное жилье» И как слова матери могли эффективно лишать его уверенности и праведности, так и слова Дамблдора теперь отзывались в глубинах сознания Северуса многолетним отчаянием и тоской по заботливой матери и любящему отцу, по безопасному доброму дому и семье. Отчаяние и тоска, которые иногда казались настолько непосильно большими, что лучше их было спрятать в коробку и забыть, потому что если Северус чему и научился за десятилетие своего детства и юности, так это тому, что надежда на таких родителей, как Стивен и Моника Эванс, и на такой дом, как у Лили, была тщетной и только вредила. Он сел в кресло, ноги тряслись так сильно, что он не мог больше стоять. Сердце колотилось в горле, и он ненавидел себя за то, что не мог понять, почему так реагирует. Ему хотелось топнуть ногой по земле, сказать: «Слава Мерлину, хоть кто-то решил оставить меня в покое» — и броситься на поиски Люциуса Малфоя, выяснить, как наконец сделать то, чего захотел, когда впервые услышал о Лорде Волдеморте. Вот только слова Дамблдора снова и снова звучали в его голове. Легче всего потерять тех, кто нам дорог, отказавшись задумываться о том, как наш выбор влияет на них. Он знал, без тени сомнения, что, если он публично заявит о своей приверженности делу Волдеморта, то потеряет Лили. Именно это удерживало его от более активной деятельности в Слизерине. Он не мог потерять Лили. Просто не мог. — Если не смерть, то что привлекает вас в Темных искусствах, мистер Снейп? Что в них удовлетворяет вас? — Потому что за это меня уважают, — рассеянно пробормотал он, не замечая, как в голове крутятся беспорядочные мысли. Он не чувствовал себя таким растерянным с девяти лет; он знал, как отключать части своего разума, кричавшие о замешательстве и несогласии, части, которые желали, надеялись, тосковали и умоляли, части, которые делали его уязвимым для кого угодно кроме зеленых глаз Лили (потому что эту часть он просто не мог отключить, да и не хотел пытаться). Он не знал, чего хочет от него этот человек, этот волшебник, которого он боялся, но которым втайне немного восхищался. Ему было шестнадцать лет, и всего одно резкое предложение, слова его матери, сказанные голосом Дамблдора, и он вдруг оказался в полном смятении, оторванным от всего, что еще утром считал само собой разумеющимся, неспособный зацепиться за идеи, людей и их взгляды. Полчаса назад ему бы это удалось, но теперь, несмотря на все его усилия, ясность продолжала ускользать от него, а без нее он не мог мыслить здраво. Ему нужно было выбраться отсюда, найти тихий и безопасный уголок, чтобы привести мысли в порядок, убраться подальше, пока этот человек не причинил ему еще больший вред. Он поднялся со стула, споткнувшись о его ножку и, спотыкаясь, направился к двери, когда голос Дамблдора сковал его, словно невидимые нити. — Скажите мне, мистер Снейп, знаете ли вы, что такое Патронус? Моргнув, он обернулся и устало посмотрел на директора. На лице Дамблдора не было ни следа гнева или отвращения, только мерцающие глаза и безмятежная непоколебимость. Не удержавшись, Северус отрывисто кивнул, а затем опустил взгляд, почувствовав, как эти голубые глаза обжигают его изнутри. Руки мужчины лежали на столешнице, морщинистые пальцы были переплетены. — Да, сэр, мы изучали теорию в этом году на Защите. Он не знал, почему не уходит, почему продолжает разговаривать с этим человеком. Возможно, потому, что его разум нуждался в чем-то другом, за что можно было бы ухватиться и снова сосредоточиться, а это подходило как ничто другое. (Возможно, ему отчаянно хотелось, чтобы хоть раз в жизни его проблемами занялся взрослый человек, вместо того, чтоб сталкиваться с ними в одиночку, и Дамблдор был единственным, кто, похоже, был готов это сделать). — Но вы не пытались произнести заклинание? — Нет, не пытался, — честно ответил он, заставляя себя не отвлекаться от темы, отчаянно пытаясь не обращать внимания на поток эмоций, вызванный этим разговором. На самом деле заклинания было уровня Ж.А.Б.А., и лично Северуса оно мало интересовало. Ему казалась немного жалкой эта идея, что любовь, преданность и счастье могут питать магию. Это выглядело так… мелодраматично, как старые романтические романы, которые собирала сестра Лили. «Expecto Patronum» Северус удивлённо поднял голову и обнаружил, что стоит лицом к лицу с великолепным серебристо-голубым фениксом, который светился почти маняще. Профессор Защиты, конечно, показывал им своего Патронуса на уроках, но это был петух, который почти ни на кого не произвел особого впечатления. А вот этот Патронус… Северус, как завороженный, протянул руку, чтобы дотронуться, и его пальцы не прошли насквозь, как он предполагал, не сразу. Он был полутвёрдым, и прикоснувшись к нему только кончиками пальцев, он почувствовал, как по нему разливается щекочущее тепло, такое, от которого сводило живот, такое, какое он чувствовал иногда, когда они с Лили были одни в дурацком Коукворте, сидели на своём месте у реки, и он слушал, как она говорит, говорит и говорит обо всём и обо всех. Патронус исчез, и Северус очнулся. По ключицам и щекам растеклось тепло, и он перевёл взгляд на свою предательскую руку. Неужели тело предавало его так же, как и разум? Что, черт возьми, с ним было не так? — Патронус — это физическое проявление всего хорошего, что есть в нашей жизни, — произнес Дамблдор, опуская палочку обратно на стол. — Как я уверен, вы успели убедиться за время своего долгого увлечения Темными искусствами, в заклинании чрезвычайно важно намерение. Именно оно, как ничто другое, отличает Светлую и Темную магию. — Почему оно важно? — спросил он, захваченный этими словами. — Те, кто не познал чистого счастья и любви, не могут создавать Патронуса, мистер Снейп. Лорд Волдеморт до сих пор так и не сотворил его. Эта особенность, как я выяснил, как ничто другое, указывает на качество ума и способность человека к хорошей и полноценной жизни. Вы знаете и о другом наборе заклинаний, требующих сильных эмоций, не так ли? Это прозвучало как вопрос с подвохом, но Северус не понимал почему. Однако ответ он знал досконально. — Непростительные проклятия. — Да. Непростительные проклятия не могут быть успешно применены без соответствующего намерения, поэтому вопрос заключается в том, обладаете ли вы необходимым намерением подчинять, пытать или убивать другое живое существо. Я думаю, вы понимаете, мистер Снейп, что вы не можете иметь и то и другое. Холодное сердце, жестокость, которые лежат в основе намерения, необходимого для этих проклятий, когда вами не движет самосохранение, прямо противоположны доброте и отзывчивости, требуемыми для понимания такого глубокого чувства, как любовь. — Это не значит, что нельзя испытывать и то, и другое, — возразил он. — Да, я согласен. Я сказал «понимания», а не «проживания», потому что без понимания никакой опыт не может быть полезен. Ребенок, обжегшийся огнем, просто повторит опыт, если не поймет, что огонь — причина боли. Так же и с любовью. Хуже всего, конечно, тем, кто даже не способен испытать ее. Лорд Волдеморт — один из таких людей; он не поймет вашей преданности юной мисс Эванс, если вы присоединитесь к нему, а то, чего мы не понимаем, пугает нас. Как вы думаете, что он сделает, узнав о вашей дружбе? — Моя дружба с ней не имеет ничего общего с тем, за что он выступает. — Напротив, она имеет к этому самое непосредственное отношение. Он пропагандирует идею о том, что магглами должны править волшебники и что магглорожденные не должны смешиваться с чистокровными. На самом деле его цель очень эгоистична — он хочет стать самым могущественным волшебником на свете, а единственные по-настоящему могущественные волшебники, с которыми он когда-либо сталкивался, — полукровки, как и он сам. — Что? — выкрикнул он, настолько потрясенный, что его голова сама собой поднялась, и пряди сальных волос упали ему на глаза. Он бессознательно оттолкнул их, не в силах оторвать взгляд от директора. — Лорд Волдеморт был одним из моих учеников тридцать лет назад. Его настоящее имя — Том Риддл, и до своего совершеннолетия он жил в маггловском приюте. Его мать происходила из очень древней чистокровной семьи. Его отец был магглом. — Но… но они все говорят… — заикаясь, пробормотал он, пытаясь перестроиться на эту информацию. Лорд Волдеморт был не тем, за кого себя выдавал. Он был таким же, как Северус, с матерью-ведьмой и отцом-магглом, выдающим себя за того, кем не является. Казалось, это меняет все. — Да, я знаю о слухах, касающихся наследия Тома. Они не ошибаются: семья Гонт была последней сохранившейся ветвью рода Слизерин, — по крайней мере, хоть эта часть была правдой. — Это не отменяет того факта, что его отец был магглом, ничего не знающим о волшебстве, отказавшимся от матери, как только узнал о ее обмане. Однако это, — продолжил Дамблдор, чуть настойчивей, как будто знал, о чем думал Северус, — подрывает его основную политическую линию убеждений. Вы прекрасно знаете, мистер Снейп, что большинство чистокровных волшебников смотрят на полукровок не лучше, чем на магглорожденных. Как, по-вашему, они поведут себя, узнав эту правду? — Скорее всего, они будут возмущены. — Да, и единственное, что действительно удержит их рядом с ним, — страх. Страх, который служит ему, а не тот, что движет им, — это то, чем Том Риддл очень дорожит, и это, надо признать, достаточно хорошая стратегия, чтобы держать своих последователей в узде. Страх, что их семьи будут уничтожены, страх, что их будут пытать, страх перед вещами, которые хуже смерти. — Если только они не боятся ничего из этого. — О, мы все чего-то боимся; даже он, такой могущественный и манящий, каким он, должно быть, кажется вам и многим другим, даже он боится. И он прекрасно знает об этом, уверяю вас; тот, кто полагается на страх, всегда осознает, что нужно держаться подальше от момента, когда страх превращается из чего-то, что преследует человека, в то, что движет им. — Как страх может что-то двигать? — спросил Северус, неосознанно отступая назад к директору и освобождённому им креслу, влекомый мыслями и истинами, которые ему доверяли. — Когда это сбывается, мистер Снейп. Когда людям терять нечего или же они могут потерять все. Что бы вы сделали, если бы оказались в ситуации, в которой вам придется выбирать между Лордом Волдемортом и Лили Эванс? Кого бы вы выбрали? Лили. Всегда Лили. Дамблдор понял это еще до того, как Северус произнес хоть один слог. — Именно поэтому она в опасности, потому что она — ваш страх. Лорд Волдеморт не может позволить себе быть окруженным людьми, которые не разделяют его мысли полностью или же теми, кому нечего терять. И поверьте мне, когда я говорю вам, что как только он узнает о вашем страхе, жизнь юной мисс Эванс будет зависеть от вашего послушания и оборвется, если он так решит. Опустившись в кресло, Северус долго смотрел на край богато украшенного стола, пытаясь осмыслить сказанное директором. В некоторые моменты ему хотелось накричать на него и сказать, что это бессмысленно, бессмысленно, потому что Волдеморт был не просто жаждущим власти маньяком, а человеком с видением лучшего будущего для волшебников. В другие слова Дамблдора впивались когтями в его убеждения, укореняясь в его сознании, поскольку его слизеринская сторона улавливала в них скрытую правильность, базовую идею контроля через страх. В голове всплывали слова Лили: «Это Темная магия», «Они делают это, потому что им это нравится, как ты можешь этого не видеть?» и «Ты достоин этого, Сев». Никто и никогда не говорил ему, что он стоит их гнева, их злости, их мира, их безопасности. Никто, кроме Лили, которая в тот день выглядела потрясающе красивой, разъяренной, с горящими глазами и разметавшимися по лицу волосами, — великолепное зрелище, и она злилась от его имени. Он не может потерять ее, ни за что. И Малсибер, и Эйвери, и Малфой, и Блэки, и все остальные слизеринцы, которые втайне поклонялись Лорду Волдеморту, которые хвалили Северуса за то, что он знает опасные, опасные заклинания, которые все еще втайне насмехались над ним из-за его статуса крови, когда думали, что он не замечает, они не считали Лили вообще ничем стоящим. Для них она была просто еще одной грязнокровкой Гриффиндора, и если бы им дали шанс, он знал, что они им воспользуются. Они причинят ей боль без оглядки. И если он им не понравится, они сделают это, чтобы навредить ему, потому что так думали слизеринцы, так работал мир Северуса. Так почему же Темный Лорд должен быть другим? Когда они нападали на Мэри Макдональд или какую-нибудь другую грязнокровку, это было хорошо и приятно. Но Лили — это не то, чем он стал бы рисковать, никогда. Она была слишком хороша для этого. Но разве сам факт того, что она была его самым дорогим другом, не был достаточным риском, чего бы он ни желал? Так какой же у него был выбор, кроме как отдалиться от нее? Но это было выше его сил, совершенно невозможно. В глубине души он был слишком эгоистичен, чтобы отпустить ее, пусть даже ради ее же блага. Сама мысль об этом была настолько болезненной, что выбивала воздух из его легких. — Я понимаю, что ваше положение небезопасно, мистер Снейп, — серьезно сказал Дамблдор, наклоняясь вперед в своем кресле, — я понимаю ваше нежелание объявлять о причастности к чьей-либо стороне. Но вы должны понимать, что настанет время, когда вам придется заявить о себе. Я сожалею, что у вас нет такой роскоши, как у многих других, — игнорировать конфликт или держаться в стороне от него. Но вы разумный молодой волшебник, рациональный волшебник, что большая редкость в нашем обществе, и поэтому вы понимаете, что рано или поздно та или иная сторона заставит вас сделать выбор. Каким же будет ваш выбор: между Лили Эванс и Светом и Лордом Волдемортом и Тьмой? Ответ был тот же. Лили. Всегда Лили. И все же… А нужен ли я ей вообще? Внутри у него все заледенело, словно часть его тела застыла и он не мог пошевелиться, казалось его душа была разорвана пополам. В голове промелькнули последние два года, впервые не заслоненные его собственными сомнениями и обожанием: ссоры, игнорирование, снисходительность, преследования, убеждения, гнев. Возможно, он уже потерял ее, даже не подозревая об этом. Но нет, этого не могло быть правдой; Лили, разъяренная от его имени, словно Эринис, пришедшая на Землю, и «Ты стоишь этого, Сев». Нет, он не потерял ее, но был чертовски близок к этому, настолько близок, что чувствовал опасную грань даже сквозь собственную умышленную слепоту. У Лили были свои недостатки. Последняя схватка ясно показала ему это. Она поддалась влиянию окружающей обстановки так же, как и он, и направление, в котором она двигалась, было прямо противоположно его собственному. И что если он изменит свой путь? Лили все равно должна будет встретить его на середине. Извинения за свои поступки не исправят разрыва между ними и не сделают мир лучше. Что, если он пойдет на это, изменит себя, отвергнет все возможные варианты службы Тёмному Лорду, а она всё равно не захочет его? С чем он останется? — Может быть, уже слишком поздно, — тихо сказал он, яростно моргая, чтобы прогнать слезы. Страх тяжелым грузом лежал у него в груди и животе, подкрепляя слова Дамблдора. Потерять Лили было его самым большим страхом. — Может быть, я уже выбрал путь, даже не подозревая об этом? — Еще не слишком поздно, Северус, — мягко сказал Дамблдор, и от этого имени у Северуса перехватило дыхание. Лили была единственной, кто называл его по имени, здесь или дома. Для всех остальных он был Снейпом или Мальчиком. Лили, а теперь еще и старый директор. — Ты все еще можешь сделать свой выбор. — Но что, если я сделаю все это, а она все равно отвергнет меня? — он поднял голову и посмотрел в голубые глаза, в которых плескалось сострадание. — Что, если я сделаю свой выбор, а ей этого будет недостаточно? По крайней мере, с Темным Лордом я знаю исход. Дамблдор вздохнул. — Неопределенность — признак любви. Власть голодна; она берет без разбора. Волдеморт не отвернется от тебя, если ты приблизишься к нему, это правда. И мисс Эванс может решить, что не хочет больше связываться с вами, даже если вы выберете ее, это тоже правда. Но что вы предпочтете: попробовать все, что в ваших силах, и потерпеть неудачу, зная, что сделали все, что могли, или пойти по легкому пути и однажды пожалеть, что даже не попытались? Я не знаю, — прошептал он, наконец-то столкнувшись с истиной лицом к лицу, — я не знаю. — Подумайте об этом, мистер Снейп, а после приходите ко мне. Независимо от того, найдете ли вы ответ, который ищете, или нет, приходите. И Северус познал еще один уровень жестокости, которого он никогда не испытывал, хуже, чем отсутствие любви со стороны тех, кто должен был любить тебя безоговорочно, хуже, чем гонения, хуже, чем жалость со стороны тех, кто мог бы предотвратить это, уровень, который заставил его понять, что Дамблдор был одним из самых жестоких — он разрушил все твердые убеждения и мысли Северуса, но не дал ему ничего взамен. Слова старого волшебника заставили его почувствовать себя так, словно кто-то вытолкнул его в море и оставил дрейфовать в одиночестве, и Северус инстинктивно попытался найти хоть какую-то опору, хоть какую-то поддержку, чтобы не потеряться окончательно. Даже если бы она исходила от человека, который был к нему так жесток. — Патронус, вы сказали, что люди, способные испытывать любовь, могут создавать Патронуса. — Вы не верите, что способны испытывать любовь? — спросил Дамблдор, приподняв брови в легком удивлении. — Я думал, что верю. До этого разговора я думал, что да. Теперь я не знаю. Может быть, я все неправильно понимаю. Может, я не могу быть никем, кроме Тьмы? В конце концов, если любовь к Лили настолько ослепила его, что он не заметил пропасти, зияющей между ними, то, возможно, это была не настоящая любовь? Возможно, это была просто одержимость, как его одержимость Темными искусствами и одержимость Зельями. Возможно, Лили было бы лучше без него. — Вы бы хотели, чтобы я научил вас создавать Патронуса? — Я… — потеряв дар речи, Северус уставился на мужчину, даже понимая, что это то, к чему он так отчаянно стремился. Сюрреализм ситуации заключался в том, что после пяти лет общения с этим человеком, когда он боялся и восхищался его силой издалека, обижался на него за его взгляды, Северус пришел в эту комнату как волшебник, намеревающийся идти по пути, прямо противоположному тому, по которому шел директор, и теперь Альбус Дамблдор предлагает ему личное обучение одним из самых продвинутых чар, существующих на свете. И как бы ни хотелось Северусу просто взять то, что ему предлагают, старое недоверие и страх удерживали его, потому что всего несколько минут назад об этом и речи не шло; это было не то, что даётся безвозмездно, а то, что предлагается в ответ на отчаянную мольбу Северуса. — Почему? — Потому что я не верю, что вы недосягаемы и не сможете выбрать правильный путь. И потому, что в прошлом месяце я поступил с вами несправедливо, хоть и не жалею о своих решениях. — И вы ничего не ждете от меня взамен? — спросил он, не в силах побороть подозрительность, которая так долго не давала ему покоя. — Единственное, чего я жду от вас, мистер Снейп, — это честного ответа на поставленный мною вопрос, как только вы будете готовы. Я лишь призываю вас сделать это поскорее, пока у вас не отняли выбор. — Вы клянетесь в этом? — Клянусь. Вы принимаете мою помощь? Северус сглотнул, во рту внезапно пересохло. Он знал, что это один из тех поворотных моментов в жизни человека, когда все меняется, нравится ему это или нет. Одним из таких моментов была первая встреча с Лили на качелях, другим — распределение в Слизерин. Он должен был принять решение, и это пугало его. Он пересилил свой ужас. — Я принимаю ваше предложение научить меня чарам Патронуса. В ответ Дамблдор широко и тепло улыбнулся. __________________________________________________ Той ночью Северус никак не мог заснуть: в голове продолжали кружиться мысли, сменяя друг друга в безумных петлях. Полог был опущен, так что его не было видно остальным шести однокурсникам, и у него вошло в привычку накладывать заглушающие чары, чтобы они не знали, чем он занимается в уединении своей постели, но это не мешало ему слышать их многочисленные звуки: Малсибер, как правило, храпел, лежа на спине, а Эйвери имел назойливую привычку стонать во сне. Джонс был не намного лучше: он ворочался и ворочался, ему снились кошмары всю ночь, а Фистлтвейт страдал от апноэ сна, из-за чего просыпался по меньшей мере три-четыре раза за ночь. Филс и Стоун, по крайней мере, вели себя тихо, но первый ложился спать до смешного рано и поэтому всегда просыпался на рассвете, шурша книжными страницами и пергаментами, а второй не мог вести себя тихо, пока готовился ко сну, даже под страхом смерти, и всегда засыпал последним. И как бы Северусу ни хотелось отгородиться от их ночных шорохов, сама мысль о том, что он не сможет определить, что происходит за зелеными шторами, вызывала у него зуд и дискомфорт. Поэтому в таких случаях, как этот, когда ему не удавалось легко заснуть, он, как правило, бодрствовал всю ночь. Из всего, что мучило его после разговора с Дамблдором, из всего, что он успел или не успел разложить по местам, одна мысль постоянно всплывала в его сознании, причина его бессонницы, корень его страха: Лили не была идеальной. До сегодняшнего дня он никогда не задумывался об этом. В его сознании был незыблемый, как камень, факт, основа его представления о жизни: Лили была идеальной. Точка. Конец истории. Во время разговора с Дамблдором он не придавал этому особого значения; признание несовершенства Лили, было важно лишь как предвестник более насущных проблем, а именно потенциальных последствий его решения отказаться от друзей из Слизерина и медлительности, с которой он размышлял. Однако теперь, продолжая терзаться, он понял, что это был, возможно, один из самых фундаментальных блоков его жизни, один из самых важных камней в основании его психики, и он был разрушен полностью, заставляя все, что на нем держалось, дрожать и раскачиваться, рискуя обрушиться. Лили не была идеальной. Она не была идеальным другом или идеальной девушкой, как он всегда ее считал. Она была популярной девушкой, которой нравилось быть популярной, и поэтому она ожидала, что все будет соответствовать ее картине мира, которая определялась тем, что думали все ее многочисленные друзья и знакомые. Она не понимала, как трудно ему было балансировать в Слизерине, и не понимала, насколько это удушающе, когда четыре враждебно настроенных студента постоянно дышат ему в затылок. И да, он очень хорошо давал сдачи, но это не умаляло того факта, что он был в невыгодном положении, хотя бы потому, что на него ополчились четыре к одному. Он вспомнил, как сильно свело ему желудок, когда он рассказал ей о той ужасной ночи, а она перевела разговор на его друзей и их поведение, как будто сам факт того, что он мог быть так легко ранен или убит разъяренным оборотнем, не заслуживал ее внимания. И последовавшее за этим молчание, потерянный взгляд, которым она наградила его, как будто действительно не могла осознать все эти вещи, как будто идея убийства другого студента просто не была тем, на чем она могла бы сфокусироваться, когда так много думала о собственном отвращении к некоторым более мерзким зельям и проклятиям… Этот момент, хотя и смягчил ее последующий гнев, все же разрезал его сердце на мелкие ленточки, причинил ему такую боль, какую он не мог припомнить, кроме, может быть, первого раза, когда он понял, что отец не любит его, ему было пять лет и тот сказал, что его жизнь была бы намного лучше без Северуса. Да, он был опустошен, но еще больше он был разочарован, потому что до того момента он думал, что если и есть на свете человек, который никогда не разочарует его, то это Лили, а она именно это и сделала. И он не мог забыть это, не мог отбросить, как многие другие мелочи, которые ему удалось заметить за последние два года, потому что именно тогда, в тот момент, это был удар, который уничтожил то, что он считал фундаментальной истиной, и все, все, что было теперь освобождено бессовестными действиями Дамблдора, еще сильнее врезалось в память, теперь, в темноте ночи — то, как она отвергла его опасения по поводу Мародеров; то, как она всегда говорила о своем отвращении к его друзьям, даже если он упоминал о них вскользь; то, как она отчитывала его всякий раз, когда он хотя бы намекал на Темную магию. Когда в последний раз она искренне положительно отзывалась о чем-либо в его жизни? Ни о его родителях, ни о друзьях, ни об интересах, ни об учебе — ничего из этого. Вот только, «Ты этого стоишь, Сев», — как будто ничего подобного ей и в голову не приходило раньше, как будто она и сама не понимала, насколько он ценен. С рычанием Северус вскочил с кровати и побежал к выходу из этого удушливого места, едва не споткнувшись о собственные ноги. Ему нужно было подышать, как следует подышать, как он не делал этого уже неизвестно сколько времени. Ему нужно было убежать от собственного коварного разума и собственных разочарований. Он никогда не преодолевал путь между покоями Слизерина и входом в Хогвартс так быстро и вслепую, но после он оказался на улице, в холодном мартовском воздухе, делая глубокие вдох за вдохом и пытаясь не рассыпаться на части при мысли о том, что Лили не такая, какой он ее себе представлял, в которую он так искренне верил. Она не была такой, какой она была ему нужна, чтобы сохранить рассудок. Возможно, она была для него совершенно чужой, плодом его воображения. И все же, даже сейчас, когда он думал о вопросе Дамблдора, кого бы он выбрал, ответ был неизменным, несмотря на все, что он осознал — всегда Лили. И он хотел бы возненавидеть ее за ту власть, которую она имела над ним, хотел бы оторваться от нее и стать свободным. Он даже не пытался, потому что в глубине души, в самом сердце, чувствуя это остро и неосознанно, он знал свой собственный страх перед бесприютностью, страх быть дрейфующим и совершенно, абсолютно одиноким, и знал, что Лили и его вера в нее, доверие к ней и все остальное, что делало ее таким важным элементом его мира, было единственным, что стояло между ним и Бездной. — Ты в порядке? — спросил тихий голос, заставив его замереть на месте и потянуться за палочкой, которую он забыл в кровати. Мальчик рядом с ним был знакомым: темнокожий, длиннолицый, с коротко стриженными волосами, которые скорее предпочитали магглы, чем волшебники. Майкл Стоун. Пятикурсник Слизерина. — Какого черта тебе нужно? — ответил он, чувствуя себя слишком уязвимым в присутствии другого мальчика. — Я видел, как ты выбежал, — тихо сказал мальчик, — Сейчас почти полнолуние, и кто знает, что происходит в Запретном лесу в эти дни. Северус бросил на него острый взгляд, но мальчик, похоже, не знал о Люпине. — Проблемы со сном? — Можешь пойти дурить кого-нибудь другого, — сказал ему Северус, скрестив руки на груди, чтобы уберечься от холода: он был в одежде для сна, и с каждой секундой шотландский холод леденил его все сильнее и сильнее. — На этот раз без обманов, обещаю, — усмехнулся мальчик, и его жемчужно-белые зубы сверкнули под растущей луной, — Слушай, я видел, как твоя… подруга… вспылила несколько дней назад; она казалась очень разгневанной из-за чего-то. Просто хотел убедиться, все ли с тобой в порядке. — Почему тебя это волнует? — спросил Северус, немного недоверчиво: они с Майклом Стоуном никогда не обменивались более чем парой слов. В ответ мальчик пожал плечами и посмотрел в сторону Запретного леса. — Я вырос с отцом в Лондоне, — начал мальчик почти задумчиво, — Моя мама то появлялась, то исчезала, но она не из тех, кто привязывается к дому. Отец все равно любил ее, заботился о том, чтобы у нее всегда было спокойное место, куда она могла вернуться после своих безумных магических приключений. Он был старше ее, ему было около пятидесяти, когда я родился. Мечтал лишь о том, чтобы дожить до шестидесяти и выйти на пенсию. Он никогда не пересекал улицу в неположенном месте, не крал ни одной вещи, следовал всем правилам. Он умер почти три года назад, не дожив трех дней до шестидесяти. Сердечный приступ. Он был, а потом его не стало. И все эти правила, которым он следовал, привели его к стрессу и только стрессу, пока он не упал и не поднялся. Он откинул голову назад и встретил взгляд Северуса, пожав плечами. — Хочешь знать, почему меня это волнует? Потому что это ценно. Важно. В маггловском мире никому не было дела до моего отца. Единственной, кто заботился, была моя мать, и она до сих пор делает необходимый минимум и приезжает домой на летние каникулы, чтобы меня не отправили в приют. Может быть, если бы был кто-то, кроме нее, кто заботился, мой отец был бы жив. Так вот, с тобой все в порядке? — Я… да, в порядке, — рассеянно ответил он, пытаясь понять цель этого небольшого разговора и не находя ответа. Почему мальчик так много рассказывал о своей личной жизни, будто это пустяк, будто это не оружие, которое можно использовать против него, он не знал. Но, наблюдая за тем, как мальчик ускользает обратно в замок в тишине колдовского часа, Северус понял, что наконец-то дышит нормально. Как бы там ни было, Лили он небезразличен, и это было для него по-настоящему важно. Когда это было нужно, Лили помогала ему, и он цеплялся за эту мысль, находя в себе веру в то, что она может быть хоть и не идеальной, но тем не менее достаточно хорошей. Он искал в себе силы, чтобы начать кропотливо и медленно строить из обломков старого себя нечто новое, лучше и сильнее.