Место, где всегда ждут

      Лю Цингэ устало потёр точку меж бровей, испуская долгий вздох. Успешный бизнесмен, он постоянно крутился как белка в колесе на работе, вкалывая за троих и решая проблемы всего отдела. Как итог — постоянные мигрени, беспокоящие мужчину что в самый разгар трудового дня, что дома, когда, казалось бы, все заботы должны отпускать и давать наконец-то вдохнуть спокойно.       Вот и сейчас, по пути домой, его нагнала эта притупленная боль в висках, заставляя морщиться и молиться об избавлении от напасти. Еле дотащив резко потяжелевшее тело до квартиры, — весьма скромной двушки в отдалённом от центра районе, — Лю Цингэ без сил рухнул на незастеленную кровать лицом вниз, особо не заботясь о смене рабочего костюма на что-то домашнее или оповещении единственного домочадца о своём возвращении.       Никакого желания шевелиться не было: по голове будто били молотком, сжимали её в тисках и шпарили кипятком одновременно. Тело, несмотря на лежачее положение, отказывалось расслабляться или хоть как-то способствовать снятию мучившей боли, потому Лю Цингэ лишь вжимался в подушку, комкая её напряжёнными пальцами.       Тихо скрипнула дверь. Спустя пару мгновений рядом опустилось чьё-то тело, вызвав некоторое негодование со стороны кровати, любившей ворчать при каждом движении хозяев и, благо, делавшей это ненавязчиво, будто бы из приличия или по привычке. На многострадальную голову легла ладонь: невесомыми касаниями прошлась по вискам и затылку, погладила за ушами, прошлась ногтем по шее; табун мурашек пробежал по коже.       — Цингэ, — приглушённый голос неприятно резанул по ушам, спровоцировав новый приступ боли и протяжный отчаянный стон, — я принёс тебе таблетку, ну же, выпей, — прозвучало тише.       С трудом оторвавшись от любезно пригревшей его в объятиях кровати, Лю Цингэ присел, принимая из рук пришедшего стакан воды и лекарство. Закинув таблетку в рот, он залпом осушил сосуд, вот только резкое движение стало причиной тёмных кругов перед глазами и потери равновесия. Из его рук поспешно забрали стакан, а самого Лю Цингэ подхватили и вернули в прежнее положение: лицом вниз. В ответ на заботливый жест замотанный в край мужчина лишь слабо кивнул, не находя в себе сил на словесные благодарности.       На его затылок снова легла ладонь. Длинные пальцы запутались в коротко стриженных чёрных волосах, заправили за ухо пряди удлинённой чёлки и лёгкими круговыми движениями стали медленно массировать кожу головы, плавно переходя из одной её части в другую.       Излюбленный массаж Лю Цингэ, в котором так преуспел его сожитель и по совместительству возлюбленный, Шэнь Юань. Им уставшего бизнесмена встречали каждый вечер, лишь только завидев неподвижное тело на кровати. Давление и поглаживание головы и шеи всегда благотворно действовали на Лю Цингэ, заставляя его на время забывать о тупой боли, сопровождающей рабочие дни. Незатейливые движения можно было считать волшебными, учитывая их эффективность.       И сейчас снова происходило чудо: напряжённые мышцы медленно, но верно расслаблялись; морщинка между бровей разглаживалась, придавая до этого хмурому лицу выражение вселенской усталости; судорожно сжимавшие подушку пальцы распрямлялись, пусть с неприятной болью от неаккуратно приложенной силы. Затем послышался тихий вздох, которым Лю Цингэ обозначил окончательное избавление от мигрени.       Он медленно поднял руку, накрывая и тормозя ладонь, всё еще скользящую по его голове, и несильно сжал её в призыве прекратить массаж. Послышалось удовлетворённое хмыкание, и пальцы, последний раз огладив виски, отстранились.       Лю Цингэ приподнялся на локтях, перевернулся на спину и облокотился на спинку кровати, потирая глаза и глядя на человека, сидящего рядом. Шэнь Юань был одет в его любимую голубую футболку, в которой он тонул, но всё равно упрямо надевал чуть ли не каждый день, и пижамные штаны, скрывающие весьма худощавое тело. Две пряди волос на висках были собраны резинкой на затылке, остальное же каштановыми волнами ниспадало до уровня подбородка. Это был тот самый образ домашнего человека, который примерял на себя возлюбленный Лю Цингэ каждый раз, когда оставался в квартире на целый день, проводя его в личной библиотеке. Её вместе с читальным залом Шэнь Юань обустроил во второй жилой комнате, рассудив, что спать они всё равно будут вместе, а свободное помещение нужно было отвести под что-то полезное.       Приглядную картину человека-уюта портили суровое выражение лица и поджатые тонкие губы. Шэнь Юань сильно переживал за состояние здоровья Лю Цингэ, ухудшающееся на фоне стресса и усиленного труда, и такие сеансы массажа ему были не в радость, в отличие от отношения к ним Лю Цингэ, как раз по причине их необходимости. Могло показаться, что нежные касания неизменно сопровождались не менее ласковой улыбкой на губах, но на самом деле беспокойство за возлюбленного накладывало отпечаток на выражение лица Шэнь Юаня в виде холодной собранности и стиснутых зубов.       Тем не менее, это не мешало ему после окончания процедур пропускать сдержанную улыбку и мудрёными касаниями сгонять с лица Лю Цингэ остатки трудового дня, полностью очищая его разум от невесёлых размышлений о предстоящей работе. И за эту неизменную поддержку мужчина был безмерно благодарен своему исцелителю тела и души.       Лю Цингэ подвинулся к оттаявшему после тревог Шэнь Юаню, обхватив его за талию и привлекая к себе плавным движением. Осторожно убрав щекотавшие нос непослушные пряди, он положил подбородок на плечо возлюбленного, вдыхая въевшийся в него запах пыли и книг. От тёплого дыхания, задевавшего мочку уха, Шэнь Юань невольно поёжился, но не отстранился.       — А-Юань? — от долгого молчания голос Лю Цингэ был хриплым и низким, и пришлось прочистить горло, чтобы речь звучала хоть чуточку привычнее.       — Да? — названный чуть склонил голову, показывая готовность слушать.       — Люблю, — короткое слово, слетевшее в ответ на выдохе, отозвалось слабой дрожью в теле Шэнь Юаня и заставило расцвести на лице счастливую улыбку. Уголка глаз в поцелуе коснулись сухие, обветренные губы Лю Цингэ, заодно прижавшего возлюбленного к себе потеснее. «Хорошо, что у меня есть ты. Хорошо, что есть место, куда я могу вернуться, где меня примут и излечат», — конец фразы остался висеть в воздухе.