Вечность и одна ночь

      Первое, что почувствовал Коннор, когда густая тьма медленно отпустила сознание – собственное дыхание. Сдавленные, хриплые вдохи и тяжёлые, болезненные выдохи. Но система молчала. Никаких ошибок кода, никакого сбоя системы. Она даже не запускалась. Просто тихая, тяжёлая тьма, в которой было лишь его механическое дыхание, которое постепенно выравнивалось, пока система охлаждения приходила в норму.       Дальше на него обрушились звуки. Сразу все. Он слышал даже шорох скарабея в стене, копошащегося в своих кладках. И чей-то тихий разговор.       Визоры включились последними. Тёплое желтое свечение исходило от включенного торшера у кровати, на которой он лежал. Никаких песочных стен, никакого окна, за которым тихо шумела морем Исландия. Просто обычная комната мотеля. Его перенесли и починили. Когда визоры стабилизировали изображение, он увидел человека, сидящего в кресле у торшера, закинувшего ногу на ногу и внимательно следившего за Коннором. Ричард стоял у окна, отвернувшись от кровати. Рядом суетился андроид женской модели.       – Хлоя, – окликнул её человек в кресле.       Она кивнула ему и что-то набрала на планшете, подключенном через шнур к руке Коннора. Сначала он почувствовал лёгкое покалывание, а затем нестерпимую жгучую боль. Коннор не знал, какова физическая боль у человека, но чувствовал всем нутром, что это именно она. Будто его сжигают заживо. Он кричал, но голосовой модуль был выключен.       Ричард прикрыл глаза и потёр переносицу. Ему не нужно было смотреть, чтобы видеть, что происходит за его спиной.       – Элайджа, – тихо сказал он.       – Прости, Шакал, я тут разгребаю твоё дерьмо. Придётся потерпеть.       – Это в первую очередь твоя ошибка, – Ричард не решился бы назвать Коннора дерьмом. Не теперь.       Элайджа посмотрел на Ричарда нечитаемым взглядом.       – Глупый пёс, – тихо сказал он. – Этого андроида создал не я.       – В каком смысле? – у Ричарда напряглись плечи.       – Основной код мой, как и код административного доступа для самого андроида – так называемая лазейка. Но и только. Сам же Коннор – прототип, которого не должно существовать.       – Элайджа, я закончила, – сказала Хлоя, сворачивая шнур и выключая планшет.       – Что ж, – Элайджа поднялся с кресла и усмехнулся. – Это было интересно. И неожиданно.       – Да неужели? – голос Ричарда звучал глухо, сам он выглядел безбожно уставшим.       Элайджа понимающе посмотрел на него.       – Всё будет в порядке, – сказал он. – С ним. И с тобой. Если не совершишь новых ошибок.       – Этого не должно было произойти, – совсем тихо сказал Ричард.       – Но произошло.       Элайджа ушёл, оставив пару рекомендаций. А Ричард долго не решался посмотреть на Коннора. Но всё равно видел. Он присел на край кровати и вгляделся в красивое юное лицо.       Коннор тяжело дышал. Он чувствовал, как сильно бьётся его сердце. У андроидов было «сердце», выполняющее простую функцию мышцы, разгоняющей тириум. У андроидов не было надпочечников, выделяющих адреналин. У них не было гормонов, заставляющих чувствовать так, как чувствует человек. Но его сердце билось, будто раненная птица в тесной клетке.       Коннор открыл глаза.       – Ричард, – его голос был тихим, слабым.       – Я здесь, – ответил он, протянул руку к Коннору, но остановился.       – Я думал, что умру, – Коннор попытался улыбнуться.       Ричард молчал какое-то время. Андроиды не использовали понятие «смерть». То, что не живёт в обычном понимании этого слова, нельзя убить. Так считал Ричард, не видящий в андроидах души. Так считали и сами андроиды. Но для Коннора всё изменилось.       – Ты не первый андроид, кому я показал то окно. И Истину. Но первый, кто увидел. Ты правда особенный, Коннор. Тебе какой-то неведомой мне силой был дан выбор, которого нет ни у одной сущности во всей вселенной. Ты сам создал свой дух. Я лишь дал тебе последний элемент.       – Что за элемент? – спросил Коннор, не сводя взгляда с Ричарда, которого видел теперь совершенно иным, нечеловечески сильным, мудрым, красивым, но всё ещё печально уставшим.       Ричард снова молчал. Потому что был уверен, что его дар не принесёт Коннору покоя. Даже наоборот. В своей природе Коннор будет одинок. Никаких тебе «каждой твари по паре», никакой возможности разделить своё долгое существование с таким же, как он.       – Ты не примешь меня, – вдруг сказал Коннор.       Ричард болезненно выдохнул.       – Ты разве не понял, на что обречён? – посмотрел на него Ричард с таким выражением горечи на лице, что Коннору стало почти физически больно. – Я лишь раз до этого поделился Знанием со смертным существом. И был за это проклят. Мы теперь связаны, хочу я того или нет. Но стать частью твоей жизни настолько, насколько хочешь ты...       – Это эгоистично с моей стороны, – закончил за него Коннор.       – Я... – Ричард поджал губы, чувствуя прилив раздражающе хаотических чувств. – Это мой эгоизм заставляет тебя сейчас страдать.       – Я не страдаю, – Коннор всё-таки смог улыбнуться, слабой, но очень живой, красивой улыбкой. – Я жив. По-настоящему жив.       Улыбка Коннора вдруг стала мягче, и он заговорил, произнося слова нараспев. Слова молитвы, слишком древней, забытой самим Временем, воспевающей любовь к Ан-Пу. Одно из первых имён, данных ему детьми Лилит – первыми людьми, наделёнными мудростью и силой. Эта молитва ушла в небытие вместе с цивилизацией Междуречья.       Ладонь Коннора слабая, чуть дрожащая, скользнула по запястью Ричарда вверх на предплечь и сжала        «Ах ты, маленький засранец, ¬– с нежностью подумал взбудораженный Ричард, не способный не ответить именно на эту молитву. – Слишком быстро учишься».       – Ты неверно читаешь эту молитву, – сказал он вслух, взяв себя в руки, – искажаешь суть.       – Тогда научите меня как правильно.       – Научить? Что ж... – ладонь Ричарда скользнула вверх и в свою очередь сжала предплечье Коннора. Сейчас они были будто сцеплены, связаны этим взаимным глубоким рукопожатием.       – Смотри. И узришь, - голос снова стал глубоким и тяжёлым. Коннор вздрогнул, его глаза затуманились.       Тьма, обступившая его, не несла боли, лишь ожидание.       И он дождался.       Моргнув, Коннор видит медленно проступающее вокруг пространство. Он находится в центре просторного помещения. Потолок, удерживаемый широкими светлыми колоннами, уходит ввысь. Здесь приятная прохлада, её будто источают полированные тёмные плиты пола. Стены украшены затейливыми яркими рисунками, которые сумрак не дает ясно разглядеть.       Коннор опускает взгляд и видит собственные ступни в кожаных сандалиях и бедра, обтянутые широкой белой льняной повязкой. Она мягкими складками опускается до колен. На руках широкие золотые браслеты с яркой эмалью. Плечом ощущает лёгкую накидку и тяжесть украшений на шее. Чувствует…       Коннор замирает.       Чувствует?       И тут его тело приходит в движение. Он (и одновременно не он) уверенной походкой идёт вглубь храма. Откуда-то ему известно, что это храм. Пройдя по длинному коридору между колонн, Коннор сворачивает в широкие двери и попадает в помещение без потолка, залитое солнечным светом, центром которого является квадратный бассейн. Журчит вода, слышно пение птиц и, где-то вдалеке, будто неясный гомон. С двух сторон к нему шагают двое мужчин. Он с удивлением рассматривает их смуглую кожу, короткие набедренные повязки и склоненные, коротко бритые головы.       Один из мужчин протягивает руки и Коннор уверенно сбрасывает накидку ему на руки, второй помогает избавиться от браслетов и одеяния. Он идет к бассейну и медленно опускается по ступенькам в воду.       Коннор будто в кино смотрит, как послушники омывают и умащают его тело маслами, снова помогают облачиться в несколько слоёв легких полупрозрачных одеяний.       Голова немного кружится от аромата благовоний и этого непонятного сна наяву. Он приходит в себя, стоя на пороге тёмной, освещенной лишь факелами комнаты. В руках у него тяжелый, украшенный золотом ларец. Тело снова уверенно идёт вперёд и останавливается перед… алтарем?       На невысоком постаменте стоят чаши для подношений, слева и справа золотые курильницы, а за алтарём в углублении статуя. Коннор вздрагивает всем телом, руки сжимают ларец до побелевших костяшек.       Это статуя мужчины с головой пса.       Черная кожа, будто обтягивающая искусно вырезанные мастером поджарые мышцы, масляно блестит в свете факелов. Широкий воротник, острые уши и немес¹ сияют золотом. Коннора трясет, но тело уверенно совершает давно заученные действия. Он опускает ларец на постамент и достаёт оттуда небольшие глиняные сосуды, свёртки ткани и золотые украшения.       Опускается перед статуей на колени, садится на пятки и, поднимая открытые ладони вперед, начинает говорить:       "Ан-Пу, ты, сущий открыватель путей       Услышь мой голос.       Ан-Пу, ты сущий хранитель и защитник,       Услышь мой голос.       Радуйся! Ан-Пу, Круг из горизонта,       Я приветствую тебя, Ан-Пу,       Ты, руководитель и защитник душ.       Я приношу жертву ладаном и вином,       Тебе, Ан-Пу, открыты ворота к сердцам.       Предъявитель и Податель благословения,       Я молю, благослови меня       Возлюбленный Ап-Пу, будь со мной все дни жизни моей,       Веди меня, о великий, каждый день и каждую ночь.       Могущественный Ан-Пу, открой Пути к сердцу,       Веди меня, подними Анкх и благослови меня".       Под конец речи Коннора трясёт, зубы стучат друг о друга, но руки продолжают ритуал. Он берёт два сосуда, из одного наливает в широкую чашу на алтаре густое ароматное масло, а из второго – пряное, красное как кровь вино в глубокий кубок рядом.       Окунает руки в чашу с маслом и подходит ближе к статуе. Почти в полуобмороке кладет ладони на широкую гладкую грудь и ведёт к плечам, размазывая масло. Вниз к животу, снова вверх, касаясь широкого воротника, от плеч к запястьям и ладоням, сжимающим анкх² и уас³. Опускается на колени и снова ведёт, касаясь голеней, вниз до ступней.       Коннор поднимается, его шатает, в глазах непонятная рябь. Он поворачивается к алтарю и вытирает свернутой тканью дрожащие пальцы. А после опускает их в кубок с вином.       Подходя к статуе, Коннор чувствует, что он уже на грани помешательства, сердце колотится в горле, колени дрожат. Он сглатывает, подносит пальцы к голове статуи и касается ими приоткрытой пасти пса.       Ноги окончательно подламываются, но пол не приближается – его плечо прочно держит сильная чёрная рука. Коннор зажмуривается, и чувствует, как его пальцы и ладонь вылизывает горячий гладкий язык, а на талии – тяжесть второй руки.       – Ты хорошо постарался, дитя, – голос рычащий, глубокий, нечеловеческий отражается от стен, заполняя комнату и самого Коннора до краёв.– Я доволен тобой и покажу тебе Путь.       Коннор часто и тяжело дышит, уткнувшись лицом в широкое плечо бога, ощущая, как сильные руки удерживают и сжимают его.       Немес металлически шелестит, когда Шакал поворачивает морду к макушке Коннора и шумно втягивает его аромат       – Мои послушники хорошо постарались, ты правильно пахнешь, дитя, – рычание опять пускает мурашки по спине. – Посмотри на меня       Он накрывает широкой ладонью затылок Коннора, чуть оттягивая волосы, заставляя его запрокинуть голову.       И Коннор смотрит.       Смотрит в янтарные яркие глаза, на острые уши, которые дергаются, слушая биение сердца, на гладкую блестящую шерсть на морде, и вдруг глухо стонет. От невозможного напряжения последних минут, от головокружения, страха и предвкушения.       Шакал рычит и склоняется к шее Коннора, глубже вдыхая его запах и вдруг широко лижет дрожащую влажную кожу, собирая языком капли пота.       Коннора трясет, он снова стонет, распаляясь почти до предела. Шакал вдруг мягко отстраняет его от себя и снова смотрит прямо в душу. Горячие ладони скользят по плечам, срывая застежки с накидки, отчего та падает на пол, ныряют за пояс, ослабляя узел схенти⁴, заставляя его с шорохом соскользнуть с бедер.       Снова прижимает к себе и Коннор чувствует всей кожей жар божественного тела. Шакал делает шаг вперед, к алтарю, увлекая за собой человека и мягко подталкивая, заставляет сесть. Кубки и сосуды с грохотом падают на плиты, но никому нет до этого дела. Коннор откидывается на спину, цепляясь за руки Шакала, с натугой дыша и не отрывая глаз от янтарных радужек.       Прикосновение прохладного камня алтаря к спине возвращает чувствительность телу Коннора, который до этого момента был будто в шоке, почти не ощущая ничего вокруг, кроме его бога.       Сейчас же он чувствует каждую свою напряженную мышцу, каждую каплю пота на коже, чувствует, как дрожат его неудобно согнутые ноги. Коннор поднимает их, разводит и упирается пятками в край алтаря.       Шакал довольно урчит, вклиниваясь между раскрытых бёдер и нависая над Коннором.       Мокрый язык снова касается шеи, скользит вниз, оставляя влажную дорожку на коже. Сильные руки держат под коленями, помогая расслабить ноги, а язык уже вылизывает дрожащий живот и подбирается к паху.       Здесь запах ещё ярче, сочный, пряный, а сам Коннор твердый и горячий.       Шакал накрывает пастью текущий член, а длинный язык скользит по яйцам, самым кончиком подбираясь к входу.       Коннор скулит и трясётся, задыхаясь и выгибаясь.Человек не может так согнуться, отчего вид ещё более безумный и нереальный.       Шакал медленно отстраняется, но длинный гибкий язык продолжает обвивать и массировать член, и вдруг исчезает. Коннор, стонет сквозь сжатые зубы и сверкает глазами.       – Ты издаешь правильные звуки, мне нравится, – Шакал жарко дышит открытой пастью, янтарные глаза будто пылают. Он жадно смотрит на раскинувшегося на алтаре Коннора и рычит.       – Лучший дар, что мне преподносили. Горячий словно сама Жизнь и сладкий как мёд, – он нависает над Коннором, и снова будто вынимает взглядом душу. - Ты слышишь меня, дитя? Ты готов?       Коннора будто снова пронзает молния, глаза распахиваются.       Но он не успевает ничего сказать, потому что голова Шакала снова ныряет вниз и язык накрывает вход, широко лижет и прижимается к дрожащим мышцам. Он отрывается на мгновение, урча облизывает свои пальцы и продолжает. Коннор забыл речь, забыл, как дышать, он судорожно хватает распахнутым мокрым ртом раскаленный воздух и скулит на одной ноте.       В глазах плывёт, он с трудом удерживает себя в сознании.       Влажный палец проскальзывает внутрь, мягко потирая тугие мышцы, и следом за ним язык, осторожно расслабляя мокрым жаром. Палец двигается чуть внутрь и вниз, раскрывая шире, медленно растягивая, трёт и гладит изнутри всё глубже и глубже.       Бёдра Коннора бесстыдно раскрыты, он упирается пятками в плечи Шакала и бездумно гортанно стонет.       Второй палец мягкие мышцы принимают без труда и раскрываются под напором медленных тягучих движений. Шакал рычит и поскуливает, ныряя языком вглубь, лаская нежные стенки. Густая слюна наполняет Коннора и капает на пол. Пальцы двигаются и двигаются внутри, всё резче и глубже, вдруг вонзаясь до самых костяшек, язык давит и массирует снаружи, прямо за поджавшимися яйцами. Коннор воет, содрогаясь всем телом и кончает. Член и все тело пульсирует в долгих сладких судорогах, в глазах темнеет и сознание покидает его.       Коннор открыл глаза, вынырнув из мягкой, обволакивающей разум темноты. И встретился взглядом с нависающим над ним Ричардом. Его глаза излучали красивый тёплый свет, будто смотришь на солнце через янтарь. Но Коннор увидел в этих янтарях отражение собственных глаз. Вместо привычной имитации белка – чернота, а вместо тёплых карих радужек – неоновые оранжевые кружки.       – Не закрывай, – попросил Ричард, предвидя реакцию Коннора. – Не отводи взгляд.       Людям не нравилось видеть глаза андроидов такими, это всегда вызывало у них вполне ожидаемые реакции, например, страх, панику, чувство опасности. Но Ричард не был обычным человеком. Он даже человеком не был. И Коннор расслабился.       Ричард выглядел иначе. Не таким аккуратным и прилизанным, как в роли спецагента, и не таким грозным и опасным божеством, в руках которого всего минуту назад Коннор плавился и растворялся. Слегка растрепанные волосы вились и спадали на лоб, улыбка была мягкой и лицо, наконец, не казалось напряженным. И эти глаза, наполненные светом. Коннор представил, что, должно быть, именно так Ра отражался в глазах Анубиса. Но сейчас Шакал смотрел не на бога солнца.       Коннор протянул руку и почти невесомо коснулся виска Ричарда, медленно огладил подушечками пальцев скулу, горбинку носа, подбородок, и большим пальцем провёл по мягким губам.       – Кем был тот человек? – вдруг спросил Коннор, испытывая доселе незнакомое ему чувство лёгкого раздражения.       Улыбка исчезла с лица Ричарда. Он выпрямился и отвернулся от Коннора, как-то странно ссутулившись, будто резко постарел на полвека.       – Зачем ты спрашиваешь? – глухо спросил он.       Коннор нахмурился, поджав губы. Он совсем не хотел отталкивать того, кто поделился самым ценным, что есть во вселенной – знанием.       – Возможно, ревную, – он попытался подняться, но тело не слушалось от слабости, будто превратившись в человеческое.       Ричард грустно улыбнулся.       – Он был сыном царя. Добрый и милый мальчик. Боги любили его, и каждый хотел заполучить его чистую душу. Но он выбрал меня. Не знаю, почему. Тогда не знал… до сегодняшней ночи. Люди по-разному ко мне относились – боялись из-за рассказанных фараонами народу историй, ненавидели из-за того, что их дети умирали, обвиняли меня в распрях, уважали за обряды, которые сами придумали. Но он был особенный. Ему было всё равно, что я приношу в мир, и что у мира забираю. Он будто видел то, чего не способен был увидеть я. И это сыграло злую шутку с нами обоими. Именно в тот раз, когда там был ты.       – Я?       – Это был ты, Коннор. Всегда. Только ты.       – То есть…       Коннор всё же смог подняться и дотронуться до плеча Ричарда, который как-то облегчённо вздохнул, будто ему, наконец, дали доступ к кислороду.       – Ты – невозможное существо. В прямом смысле, – Ричард повернулся к нему и прижал свою ладонь к щеке Коннора, будто всё ещё не веря в то, что перед ним не иллюзия. – Мне пришлось ждать тысячелетия, чтобы коснуться тебя. – Затем он замолчал и убрал руку. Свет его глаз потух. – Я мог убить тебя, так и не узнав. И убил бы.       Коннор улыбнулся и взял лицо Ричарда в руки.       – Меня нельзя убить, глупый бог, – их лбы соприкоснулись. – Я машина.       Ричарду нечего было на это ответить. Он не знал, что делать. Теперь всё складывалось в правильную мозаику. Всё встало на свои места. Но что с этим делать им обоим? Коннор, ещё до своего существования в этой форме, побеждал богов одной своей любовью и решал людские судьбы. А сейчас он здесь, рядом, может говорить своим собственным голосом, смотреть своими глазами в глаза бога, которому отдался, касаться своими руками того, чьё пылающее сердце когда-то вырвал из чёрной груди. Мир катится к чертям, когда боги начинают поклоняться своим почитателям. Своим собственным богам.       Происходящее было в буквальном смысле «Deus ex machina», только автор поменял персонажей местами. Оставался один вопрос – кто автор?       – Что стало с тем сыном фараона? – тихо спросил Коннор.       Ричард выдохнул, закрыв глаза. Ему совсем не хотелось это проговаривать.       – Он стал царём, – его рука легла на плечо Коннора, будто он неосознанно искал поддержки. – Освободил свой народ от рабства ценой тысячи других жизней. Он верил, что я их всех спасу. Что пустыня станет их новым домом.       Коннор распахнул глаза и шокировано уставился на Ричарда.       – Моисей?       Ричард так и не поднял головы.       – Да.       Теперь Коннор не знал, что сказать. Кто вообще видел эту историю с другой стороны? Никто не был на месте бога, которому пришлось вести через каменистую пустыню тысячи мёртвых детей. Тысячи первенцев. Что он им говорил? Как пытался успокоить оторванные от матерей и отцов маленькие души? Коннору физически стало очень больно от одной только мысли.       – Это не его вина, – сказал Ричард. – Всё бы произошло в любом случае.       – Но через нашу связь он увидел своё прошлое и будущее своего народа, – понял Коннор.       – И у него появился шанс спасти их.       – Тогда почему это печалит тебя?       Ричард задумался. Если бы он знал о Конноре, если бы его взору были открыты все доступные обстоятельства и ветви событий, как бы он поступил тогда? Был бы зол на человека, который лишь волей случая стал участником великих перемен. Стал бы тогда Моисей пророком?       Ричард посмотрел Коннору в глаза, снова ставшие обычными, с тёплыми карими радужками.       – Я не знаю.       Коннор снова улыбнулся, придвинулся ближе и поцеловал. Очень осторожно, нежно, будто боясь спугнуть, массируя пальцами за ушами и путаясь в завитках. Ричард издал тихий болезненный стон, выпуская своё напряжение прямо в чужие губы, и Коннор углубил поцелуй. Теперь он всё чувствовал иначе, словно сенсоры его искусственного тела стали живыми, словно нейроны миллиардами зарождались и умирали в одно мгновение. Он чувствовал руки Ричарда, исследующие его тело, и прикосновения своего бога, которые всё ещё ощущались слабым приятным теплом и покалыванием. Коннор стянул с Ричарда рубашку, не беспокоясь о сохранности пуговиц, расстегнул ремень брюк, полностью вытащил его из петель и кинул в сторону. Повалив Ричарда на кровать, стянул с него оставшуюся одежду.       Ричард источал возбуждение на всех уровнях. Сладкий мускусный запах ударил в голову, и Коннор застонал, почти теряя сознание. Он просто физически не мог возбудиться, его тело не было к этому приспособлено. Но он чувствовал, сходил с ума от феромонов, заполнивших комнату, его трясло от желания обладать. Будто всё его существо пульсировало и требовало разрядки. Он уткнулся Ричарду в грудь и глубоко вдохнул, а когда поднял голову, увидел вернувшееся сияние глаз и мягкую улыбку. В этот раз поцеловал сам Ричард, глубоко и страстно, почти зарычав от прикосновения Коннора к напряжённому, пульсирующему члену. Коннор хмыкнул и сжал пальцы у основания головки, медленно спускаясь ниже, массируя мошонку. Ричард откинул голову назад и открыл доступ к шее, чем незамедлительно воспользовался Коннор, слегка прикусив выступающее адамово яблоко, лизнув пульсирующую венку, втянув губами кожу, чтобы остался след.       – Коннор…       Хриплый, сдавленный голос Ричарда звучал так терпко и сладко, что Коннору сносило крышу. Он целовал, кусал и вылизывал Ричарда, опускаясь всё ниже. Уткнувшись носом в его пах, Коннор втянул ноздрями дурманящий аромат и крепко сжал бёдра. Ни у одного из них не было сил сдерживаться, будто мир взорвётся, если сейчас же оба не получат желаемое. Коннор оставлял следы от поцелуев на внутренней стороне бёдер, и от пальцев, впивающихся в кожу. Слизывал с члена вязкие блестящие капли, заставляя Ричарда почти выть и выгибаться. Затем медленно, аккуратно, наслаждаясь процессом, Коннор вобрал член в рот полностью.       Ричард вцепился в волосы Коннора, выгибаясь ему навстречу, проталкиваясь глубже. Он чувствовал, как у Коннора внутри всё вибрирует, как шевелится его слегка шершавый язык, водящий по венам, оглаживающий головку. И эти сводящие с ума влажные звуки от движений, стоны, переходящие в тихое рычание. Ричард потерялся в ощущениях, уже не понимая, где заканчивается эта реальность и начинается другая. Всё, что осталось – жар двух тел и нарастающий ритм, вырубающий рычаги сознания один за другим, пока Коннор не сжал свои невозможные губы у основания и Ричард, схватившись за его плечи, издал почти нечеловеческий рёв. Его бёдра мелко тряслись от оргазма, а Коннор всё не выпускал член изо рта, забирая всё до последней капли.       ***       В Управление Коннор вернулся утром. Он слегка опоздал, что ему, как андроиду, было не свойственно. Но он больше не был просто машиной. К этому было сложно привыкнуть – слишком много чувств, эмоций, жажды. Коннору было хорошо и плохо одновременно. Хотелось спрятаться в тёмные глубины вечности и в то же время гулять по миру, изучать и трогать всё, что он видел, слышал и чувствовал.       Всё казалось иным и, скорее всего, таким и было. Теперь он смотрел на окружающее пространство не визорами, не программой записи, а Знанием. Сложный, многогранный, статичный и подвижный мир теперь раскладывался на множество переменных, соединяющихся в новые формулы, ещё или уже неизвестные человечеству. Эти формулы всплывали в его сознании как мимолётные мысли, плывя по нитям разума параллельно с эмоциями и воспоминаниями.       Он улыбнулся, прикрыв глаза и вдохнув сладкий запах пережаренного кофе и пончиков, присыпанных сахарно пудрой. Сердце забилось чаще, и тириумный насос заработал сильнее, когда вместе с остальными простыми ароматами и чувствами его коснулась сложная, тёмная аура, густо смазанная желанием, похотью и невыносимым тоскливым одиночеством. Коннор повернул голову, будто его окликнули, и наткнулся сразу на два взгляда – Гэвина и RK900. Их Коннор тоже теперь видел иначе.       Гэвин смотрел неотрывно, почти бесцветно, будто увидев всё, что ему было нужно. Коннор видел, как его Суть в разных плоскостях времени отворачивала свои ипостаси, словно головы, потеряв всякий интерес – сначала Гэвин, потом безымянный дух с ненасытной жаждой инкуба, затем Асмодей, и, наконец, Аэшма. Только Ашма не отвернула взгляд. Судьба не отворачивается от тех, кто видит её. Это её тоска, её безмерное одиночество, спрятанное в сердце одного существа, коснулось Коннора. И он был уверен, что не один это чувствует.       RK900, подошёл к нему осторожно, разглядывая с ног до головы. Он тоже мог видеть, он тоже не был просто машиной и, в отличие от Коннора, никогда не был пуст. Вселенная сделала всё, чтобы пересечением совпадений и случайностей, был создан корпус, способный вместить в себя Эфир, и дать ему голос. Они стояли друг напротив друга, почти идентичные, но совершенно разные.       Вселенная дала Девятому жизнь в физическом теле, оставила ему способности первых джиннов, но так и не подарила свободу, скрепив правилами и договорами.       Коннор же был бесконечностью, наполненной Пустотой. А теперь пустота в нём была до краёв забита Знанием. И он был свободен.       – Каково это? – спросил Девятый.       – Я покажу, если хочешь.