dead doesn't mean gone

джейми зависла. она не уверена, что это плохо. она не уверена, что ей плохо. когда дэни умерла, какая-то часть бывшей садовницы ушла на дно проклятого озера вместе с ней. год джейми не жила, а выживала. ее глаза слезились при каждой мысли о ее любви, о ее гувернантке, а зубы сводило от злости. она столько раз приходила к озеру, где была похоронена ребекка, этот чертов зверь в джунглях и дэни. она била воду, она рвала волосы, она билась в истерике и приходила к старому, забытому жилищу над скучным пабом с сорванным голосом и продрогшим телом. потом не стало легче. но злость ушла. тоже потонула тяжелым балластом рядом с бездыханным телом ее мисс клэйтон. джейми жила на автомате. собирала букеты из цветов, которые уже давно перестали быть для нее хоть какой-то отрадой, картонно улыбалась знакомым, которых, к счастью, было не так много, а потом заканчивала вечер бутылкой крепкого алкоголя и опухшим от слез лицом. похороны тоже прошли ужасно. джейми стояла позади всех, ведь никто, абсолютно ни кто даже не подозревал, что было между ней и этой прекрасной молодой женщиной, которую садовница гордо называла своей женой. единственный, кто понимал — оуэн. старый друг хмуро смотрел прямо перед собой, кидал долгие взгляды на осунувшуеся лицо джейми. ее руки были красными и обветренными, ее черное пальто скрывало измученное недосыпом, изнеможением и отсутствием нормального питания тело. когда джейми все таки растолкала толпу родственников и встала перед пустым гробом, она сказала. она сказала, как дэни любила ее какао, как чудесно она улыбалась, когда видела старые фильмы с одри хепберн, как блестели ее светлые, живые глаза. похороны стали последней каплей для нее. в тот вечер джейми уснула у своей кровати, обнимающей себя и с застывшими всхлипами на губах. в тот вечер ее дверь впервые была открытой. в тот вечер ей впервые стало настолько плевать на то, обкрадут ее, убьют или сделают еще что-то ужасное за ночь. она не могла. она не могла больше так. но и уйти из жизни тоже не могла. все, чего желала ей дэни в предсмертной записке — счастья. джейми должна была жить за них двоих, должна была справиться ради нее. и черт бы побрал, что ее возлюбленная повторила судьбу лунного цветка. черт бы побрал, что она ушла так рано. потому что джейми надеялась. она действительно верила, что девушку невозможно сломить даже даме озера. потому что то, как дэни держалась за жизнь, то, как она наслаждалась каждым своим вздохом, каждой минутой их совместной жизни, было нечестным. джейми ненавидела это. и поэтому приняла решение уехать из города. из страны, если быть точнее. она оставила их дом, не имея сил продать единственную частичку ее потерянного счастья. она разорвала все связи и уехала на другой конец света, чтобы попытаться снова. не чтобы забыть дэни. чтобы выполнить ее обещание. со временем она научилась просыпаться по утрам, не желая исчезнуть от солнечных лучей. со временем она снова научилась дышать полной грудью, со временем она снова научилась жить. но её сарказм, её игривая искорка в глазах пропала. так или иначе, джейми постарела. да, она пила хорошее вино и читала великие книги, а ее беседы с новыми людьми стали приобретать смысл. джейми путешествовала, работала, смотрела на мир. но она не была той джейми, которая зашла на кухню тихим субботним утром. она не была той джейми, которая взрывалась из-за срезанных майлзом роз. женщина перестала бояться. в принципе. она позволяла себе жить вольно, испытывать судьбу в ситуациях, которые могли бы привести к ужасным последствиям, словно давая сотни шансов забрать ее из этого мира. и нет, это бесстрашие не было чем-то сродни попыткам самоубийства, ни в коем случае. просто она поняла, что умереть не значит уйти. потому что дэни не ушла. да, она не видела ее отражения в воде или в щели между дверью и стеной, у нее не было странных явлений в виде выключающихся лампочек и двигающихся самим по себе предметам. ничего, что могло бы показать ее присутствие. но дэни все равно была с ней. была в ее фотографии в кошельке, была в ее трепетающем сердце, когда та в очередной раз приобретала лунный цветок, была в мыслях, когда джейми зарывалась в одеяло носом. она все еще была ее поддержкой, ее спутницей по жизни. молчаливой, но неизменно верной и любимой. джейми не нужен был кто-то еще. даже не потому что она была сломлена или закрыта. у нее просто не было в этом потребности. она действительно пыталась прожить все десятки лет на максимум. сделать все, что обычно мечтали люди. побывать в каждой стране, попробовать сотни блюд, обрести собственный уютный дом. и у нее получилось. она увидела, как выросла флора и вышла замуж, она успела увидеть легкую щетину на все еще мягких щеках майлза, когда тот уезжал в колледж, седину в волосах оуэна. и в какой-то момент она поняла, что ее черед пришел. ее сердце все чаще начинало болеть, а лицо покрылось паутиной морщин, как и руки. ее глаза посветлели, а уголки губ опустились. и на закате своей жизни она вернулась в блай. может быть, это было глупо, но джейми хотела воспользоваться любой возможностью встретиться с любимой. и ее страх, что ее конец будет где-нибудь в монте-карло, и она никогда не увидит мягкую улыбку и светлые локоны, был силен. поэтому она вернулась в блай, вернулась в старую квартиру над пабом, вернулась к истокам. смерть была тихой. и совсем не страшной. джейми ушла во сне, тихо, как и прошла вся ее жизнь. она провалилась в невесомость, которая, казалось, всегда присутствовала с ней в последние сорок лет. ее глаза открылись и первое, что она увидела — потолок своей комнаты. как ни странно, но осознание пришло быстро. она знала о смерти слишком много, чтобы растеряться. она знала питера квинта, ребекку джессел и ханну гроус. она знала виолу уиллоби. встать было легче, чем она думала. ее тело не сковывала боль и старость. она вздохнула, прошла в ванную. несмотря на зеркало, набрала воду в раковину. ее отражение заставило ее широко раскрыть глаза. каштановые кудри, насыщенно зеленые глаза, упругая кожа без следов морщин. ей снова двадцать пять. руки без пигментных пятен и излишне выступающих вен. джейми обхватила свое лицо руками, а затем нашла в своем шкафу чертовски старую рубашку и темные штаны, позожие на те, что она носила в молодости. она вышла из паба. было раннее утро, настолько ранее, что дымка еще до конца не рассеилась, а на траве сверкала роса. ее ноги сами повели к особенному месту. нужному, необходимому. кончики пальцев покалывало, а ком в груди разрастался, сердце увеличилось до размеров льва. поместье блай встретило ее тишиной. почему-то, теперь не давящей, а успокаивающей. почему-то джейми пошла именно к дому, пропуская злополучное озеро. было глупо, но она постучалась в дверь. громко, нервно, но не настолько навязчиво, чтобы ее сочли грубой. ожидание непонятно чего казалось вечностью. тяжелые, пугающие мысли давили на плечи, голову и душу садовницы. она почти развернулась, как дверь открылась. сердце застряло в горле, а глаза наполнились непролитыми за столько лет слезами. — джейми? светлые, густые волосы. длинные сережки в ушах. светлые, яркие, восхитительные голубые глаза. широкая улыбка с едва заметными ямочками. дэни. дэни, её дэни. — не стой на пороге, родная. её рука, её теплая рука охватывает пальцы джейми и заводит в дом. садовница сама не понимает, как вжимается в тело девушки. сама не понимает, как ее руки обхватывают талию, а нос утыкается в место между шеей и плечом. сама не понимает, как пальцы хаотично мечатся между спиной в розовом свитере и мягкими прядями волос. — ты здесь. ты здесь, со мной, господи. голос срывается, а из губ вырывается всхлип. дэни прерывисто дышит, а ее руки так надежно обнимают за шею возлюбленную. — я всегда была с тобой, милая. джейми лишь крепче обнимает маленькое тело. теперь она тоже может быть рядом с ней.