Думать о хорошем

      Когда это день, то не страшно.       Когда это день, можно сделать много других дел и без электричества. Немного грустно, что серия сериала прервалась на середине, но ее ведь повторят завтра, вместе с новой.       Днем, когда нет света, можно включить радио, папочка как раз купил новые батарейки для радиоприемника. Можно включить эфир на какой-нибудь станции и сесть на кухне делать уроки, пока послеполуденное солнце лучами блестит на поверхности стола, освещая лучше любой настольной лампы. Может быть, повезет, и по радио будут крутить ту группу, что сейчас на слуху и от прослушивания некоторых песен которой Труси испытывает какие-то странные непонятные чувства, заставляющие оторваться от выполняемого действия. Папочка подтрунивает над ней за это, и Труси всегда деланно возмущается, дуя губы. Она не может назвать себя фанаткой, чтобы ходить на концерты, покупать мерч (хотя папочка недавно все-таки купил ей значок, в качестве шутки, но Труси обожает значки, так что он оказался среди других на ее школьном рюкзаке), в смысле, ей десятый год идет, у нее сейчас других увлечений вполне хватает. Увлекаться чем-то только ради того, чтобы было о чем поговорить с одноклассницами, сильно не хочется. Ей просто нравится иногда слушать их песни, они неплохие, правда. Вообще, она хорошо знает только одну песню, ту, что есть в ее плейлисте. А остальные так, не особо, они ей и не заходят. Но узнавать знакомый голос в эфире на радио прикольно, всегда настроение поднимает.       На полдник Труси доедает тот сэндвич, что папочка делал ей в школу, и, все-таки сдаваясь, жует яблоко, которое лежало там же в рюкзаке. Потом наливает чай, режет яблоко дольками и лезет за корицей в верхний шкафчик над плитой. Вот так намного вкуснее! Хотя, она бы не отказалась от чего послаще. Может, на выходных ей снова утащить папочку в парк? Людям нравятся ее выступления, а Труси как раз выучила новый трюк, который надо опробовать, и помимо самого приятного – внимания людей и их улыбок – есть приятный бонус в виде чаевых.       Труси любит солнечные дни, когда солнце сквозь окно греет неровными пятнами кожу, приятно обжигая. И любит наблюдать за четко очерченными тенями от пальцев, в разное время суток. Ближе к вечеру пальцы становятся дли-и-инные, как у монстра из игры, что была популярна несколько лет назад. На руках у нее расцветают синие червяки из-за пасты, когда она делает математику и грызет колпачок ручки, совершенно не желая решать пример. На вид он сложный. Труси, в принципе, тему-то поняла, но по первому взгляду видно, что придется здесь голову ломать, решая, в каком порядке действия выполнять. И что к чему складывать и из чего вычитать.       Волосы отросли за год и мешаются, поэтому приходится постоянно отвлекаться, чтобы забрать пряди за уши. Но Труси еще не решила, будет ли стричься.       Она думает, будет ли сильно заметно, если она один пример пропустит… Только следующий пример – не лучше. Приходится выбирать из двух зол – меньшее. Она все еще держит в голове вариант списать решение из интернета… Потому что у папочки с математикой тоже неважно. Да и…       Он опять, наверное, допоздна.       Что ж, Труси не привыкать.       Ближе к вечеру начинают новости передавать. Труси думает, что ей есть на ужин, раз микроволновка не работает без света. Вообще, папочке бы хорошо позвонить. Только вот он опять телефон на ночь не поставил заряжаться, а тот, видно, разрядился. Труси пыталась дозвониться ему еще по дороге домой: бесполезно.       На перекрестке продают фастфуд, а у Труси еще остались карманные деньги. Она иногда может позволить себе быть привередой. Просто паста с овощами еще куда не шла, но еще и холодная… Тут даже папочка поймет.       Труси все еще надеется, что свет дадут, только вот, это, видимо, только у них, потому что у остальных в этом доме все работает, замечает она, возвращаясь обратно с хот-догом из вагончика и банкой газировки из минимаркета.       Труси на всякий случай лезет за свечами. Ну да, папочка запретил их брать после того-случая-о-котором-они-договорились-не-вспоминать, но эй, это же для дела, да и подпалить она успела только штору, как будто она от этого стала выглядеть хуже! Папочка свечи «спрятал», но Труси всегда была внимательна к мелочам. Еще Труси проверяет заряд аккумулятора телефона, убедившись, что он остаток вечера проработает еще. Радио все еще работает. Напротив Труси сидит мистер Шляпка, держа в порядке ее костюм.       Когда Труси стала жить с мистером Адвокатом, что стал ее новым папочкой, ей купили новую одежду. Им помогала папина подруга, мисс Майя, которая куда лучше понимала, что нужно будет Труси. С ними еще была ее кузина, Перл, и Перли была классной! Труси очень понравилось развлекать сестер Фэй фокусами с картами, монетками и мистером Шляпкой. У Труси были свои вешалки в шкафу, свои полки и ящички для носков. Носки постоянно терялись, лежали в ящике по одному. А вот папочка был на шаг впереди, смекалистый: у него все носки были черными и даже если терялись, можно было заменить любым другим. У Труси были и джинсы, и юбки, блузки, футболки, свитера.       Она костюм сейчас носила реже, потому что в школе не очень были довольны тем, что она ходит в головном уборе. Ну, с другой стороны, в ее школе хотя бы нет формы. Труси не хочет быть такой же, как и все. Нет школьной форме! У нее в волосах яркие заколки, накладные пряди и бусины, а руки все в фенечках, которые плести научила мисс Майя. А на футболке – глазастый лисенок. И блестки!       Дома костюму было сохраннее. Труси дорожила своим костюмом и все еще любила в него наряжаться. На мистере Шляпке он сидел отлично.       Папочка говорит, она быстро растет, так что Труси думает, что однажды у нее будет новый костюм. Она думает о смене цветов, потому что тогда будет уже взрослой для розового. Она думает о синем, как костюм папочки, когда они только встретились.       Костюм висит в шкафу без дела уже почти полгода. Труси смотрит на него некоторое время, когда лезет убрать рубашку на полку. Папочка больше не практикует как адвокат, и у него новая работа теперь. Он тоже иногда так подолгу стоит перед открытым шкафом, смотрит. Труси говорит, что зато не помнется. Папочка улыбается ей. Но Труси видит эту улыбку насквозь.       На улицу опускаются сумерки, и дома становится темно.       Труси перебирается на диван и усаживает мистера Шляпку рядом с собой. Так намного спокойнее и создается впечатление, что она не одна.       Горят свечи, и Труси вспоминает, что уже несколько дней не поливала Чарли. Она быстро шмыгает на кухню, подсвечивая себе дорогу телефоном, набирает в кружку воды из-под крана. Вот так, попей. Труси допивает остатки воды в кружке.       Труси смотрит, как за окном смеркается, темнеет, как птица срывается рвано с подоконника, как последние лучи солнца спрятались за горизонт.       Труси бы никогда не сказала, что не любит ночь. Или темноту. Но не когда она в полном одиночестве.       И даже неизвестно, что страшней. То, что в темноте кто-то есть, притаившись, выжидая момента, или то, что там…       Никого.       И она действительно одна.       Труси поправляет цилиндр на мистере Шляпке и говорит сама себе, что папа скоро вернется. Обязательно.       И что обязательно будет свет.       Один вернется. Другой.       Она не одна, рядом с ней мистер Шляпка. И Чарли.       Папочка говорил, что, возможно, сегодня задержится. Труси вспоминает, заперла ли дверь.       Радио все-таки отключается, и она остается в тишине. За окном сигналят машины, но дома тихо так, что почти звенит в ушах.       Труси прижимается подбородком к коленкам и обнимает руками.       Ей не страшно. Она никогда не боялась темноты.       А время все течет, и папочка никак не приходит.       Но он вернется. Обязательно вернется. Это же и его дом тоже. И он же не может оставить тут Труси одну. Труси ведь – Райт, вот уже почти полгода как. Тут их одежда, а в холодильнике – паста с овощами, для которой Труси самолично нарезала морковку кружочками, а потом специальными штуками вырезала из них звездочки. В прихожей обувь стоит. У папочки просто огромные ноги, в сравнении с ее-то. Ступни всегда потные и холодные, когда они лежат под одеялом, и Труси каждый раз взвизгивает, когда те сталкиваются с ее голыми щиколотками. Еще ноги пахнут носками, фу! А папочка пахнет немного пылью с улиц, дурацким одеколоном, который только к ночи становится более-менее приятным, выветрившись.       Ее папа пах пряностями от острой еды и дымом от дымовой машины, когда спускался со сцены после выступления.       В доме темно, и пламя свечи дрожит. Папочки так и нет. Папа не вернулся тоже.       Труси не хочет думать о том, что папа ушел и что от него нет вестей. Так надо было. Он гладил ее по голове широкой ладонью, говорил, что, даже если вдруг все пойдет не по плану и ему придется исчезнуть, он вернется за ней. «Как фокус с исчезновением. Помнишь, малышка? Только папе потребуется чуть больше времени, чтобы вернуться обратно». Труси не хочет думать о том, что он ее оставил. Не появился ни на следующий день, ни на день после, не хочет думать о том, что никто из людей, кого она знала и кто всегда с такой любовью к ней относился, не пришли ее забрать.       Она думает о том, что мистер Адвокат вывел ее из здания суда, пытаясь понять, что им делать, а когда услышал, как урчит ее живот, спросил, голодна ли. И как относится к лапше. Пока они закончили в тот день и вышли, был уже вечер, небо сияло сиренью и лиловым. Она сидела на стуле в его квартире, болтая ногами, ела дешевую заварную лапшу и пила сок из коробочки. Яблочный. Сказала тогда, ей больше нравится вишневый. Мистер Адвокат улыбнулся ей и ответил, что в следующий раз учтет. Улыбка у него была усталая, но искренняя. Труси говорили не ходить с незнакомыми. Но Труси видела его улыбку для нее и знала, что ей ничего не угрожает. Рука была большая и теплая, когда он вел ее в квартиру. Они там недолго пробыли. А потом мистер Адвокат предложил жить с ним. И он стал папочкой. А она стала Труси Райт. И ей нравилась фамилия, потому что теперь можно было, играя словами, говорить, что она всегда права, утирая нос любому в спорах.       Вообще-то, она не знала тогда, что будет дальше. Не знала, как вернуться туда, откуда пришла. Ей всего восемь было, а Труси и сейчас не всегда хорошо ориентируется на местности. Папочка говорит, это плохая память и надо больше орехов есть.       И на самом деле, тогда она еще не понимала. А потом, когда проснулась ночью на чужой квартире, в чужой кровати, в незнакомом месте, – испугалась. Потому что не знала, что будет утром. Что будет делать мистер Адвокат. Куда ей придется отправиться. Туда, где живут дети без родителей? Но у нее ведь был папа! Только папа, но Труси и не знала никогда, каково это – иметь еще и маму. Труси говорила себе, что папа вернется, не надо переживать. Потому что папа говорил, что последнее дело – нервничать и волноваться. Что надо всегда думать о хорошем. Что когда думаешь о хорошем, оно – это хорошее – и притягивается к тебе, ты его зазываешь будто. Поплакать всегда можно успеть. Но зачем? Почти все можно исправить. И все налаживается рано или поздно.       Труси, наверное, в силу возраста просто не могла понять, что, вообще-то, удочерить незнакомую девочку – сложно. Что сложно быть родителем вообще. Папа всегда улыбался. И ее новый папочка улыбался ей тоже, подбадривал ее. Но его улыбка всегда была не такой. Будто он в собственные слова не верил, или хотел верить, но чувствовал будто… врет. Труси стала сама ему говорить, что все будет хорошо, чтобы он точно поверил.       Папочка приходил с работы усталый, но всегда находил время сыграть с ней в покер вечером. Труси всегда у него выигрывала. Еще они готовили вместе. И папочка говорил, что она для него просто спасением стала.       Но Труси все равно… где-то в глубине души… тихо и для себя незаметно…       Боялась.       И сейчас, в этой темноте и пустоте, могла слышать собственные шепотки изнутри.       Что ее на самом деле бросили, как говорили некоторые дети в школе. Что ее на самом деле никто не любил, раз никто не пришел. Никто о ней не волновался. Что папа на самом деле не собирался за ней возвращаться. Что она всегда ему только мешала. Она же маленькая… И не умеет почти ничего.       Папочка научил ее резать морковь кружочками и делать из них фигурки.       Папочка всегда приходил усталый. И ему явно не по душе была нынешняя работа. Он смотрел на костюм в шкафу с печалью и сожалением, а ей улыбался.       Ей не надо было брать ту бумажку из чужих рук.       Труси знает, что она энергичная чересчур, что требует к себе много внимания. Ей вовсе не хочется быть обузой. Она знает, что это из-за нее устают. Она боится, что от нее устанут. Она не хочет, чтобы настал тот день, когда папочка осознает, что это она виновата в том, что костюм висит в шкафу, будет ее ненавидеть за это.       Труси боится остаться одной.       Прямо как сейчас.       В совсем-совсем пустом доме. В темноте.       Где никого нет и ничего.       Только она одна.       Что она будет делать, если папочка так и не вернется?       Ей хочется верить, что он придет и принесет с собой свет, заставит все вокруг светить, прогонит тьму, в которой ничего нет.       И что она одна не будет.       «Папа», ― пробует она.       Получая в ответ тишину.       «Папочка», ― зовет она.       И совсем не знает, кого зовет.       Только никто не идет. Пламя свечи колеблется, тьма сгущается, время становится позднее и ей пора идти в кровать.       Но она не может с места сдвинуться!       Труси сжимает себя и следует папиному совету.       «Папочка вернется, ― говорит она мистеру Шляпке снова, повторяя уже сказанное ею ранее. ― Вернется и сделает свет. А еще разогреет поесть нам обоим, я даже все-все до последней крошки съем!»       Труси думает о моменте, когда провернется в замке ключ.       Труси срывается с места, когда это происходит наяву.       Она зовет его.       Папочка! Папуля!!!       И виснет на его шее. Его толстовка холодная, но кожа теплая, и дыхание, которое мажет по волосам – щекотное и горячее.       ― Ты чего в темноте сидишь?       ― Света нет!       Папа выходит на лестничную клетку, щелкает переключателями. Рапортует:       ― Видимо, был скачек энергии, сработал предохранитель.       И легким движением рук зажигает в доме свет.       Труси тянет его домой и за стол, а папа ее тормозит и заглядывает в лицо взволнованно и обеспокоенно. У него опять лицо обросшее и, если он полезет ее целовать, будет колоться.       ― И ты вот так в темноте сидела? Одна? Не испугалась?       Труси улыбается ему солнечно, как умеет, чтобы развеять любые переживания:       ― Нет, конечно! Я не боюсь темноты! К тому же, я была не одна! Со мной же был мистер Шляпка! И Чарли!       И ты, наконец, пришел, думает она, и на душе теплеет, растапливая комок беспокойства. Я знала, что ты придешь.       Я знала, что ты меня не оставишь здесь.       В темноте.       Одну.