Стражник лунного света

«Луна освещает поле битвы,

Тень меча скрывает врага.

В темноте неведомо, что ждёт,

И страх сживает сердце до конца.»

***

      Далеко идти не пришлось — завернув за угол ограды сада, Мехтаб увидел заходящее за горизонт солнце. Оно вскоре должно было уступить место ночному стражу — любимой луне. Но полюбоваться этим прекрасным зрелищем ему не удалось: Михримах, шедшая впереди, даже не подумала остановиться и подождать брата. Мехтабу оставалось только догнать её и идти рядом.       С каждым шагом в голове юноши ворох мыслей становился всё мрачнее. Они завладевали его разумом, не давая ни минуты покоя, пока он пересекал выложенную камнями дорожку посреди огромного султанского цветника. Изредка бросая взгляд на сестру, которая явно была взволнована, Мехтаб тяжело вздыхал. Ему трудно было смириться с тем, что недавнее событие оказалось для неё столь значительным. Мысли о неожиданном прибытии Бали-бея, военачальника великой империи, не давали юноше покоя.       Для чего он приехал? Какова цель его визита? Кто мог послать его в столицу?       Миновав множество кустарников и тенистых деревьев во дворцовом саду, Мехтаб внезапно услышал до боли знакомый голос. Михримах остановилась, а следом за ней замер и её брат. Прислушавшись, он выглянул из-за густого кустарника.       — …Повелитель отправил за вами гонца, — голос принадлежал Хюррем-султан, матери близнецов. — Вы понимаете, как важна задача, что вскоре ляжет на ваши плечи, Малкочоглу?       Позади него тихо ахнула Михримах. Её рука легла на плечо брата, слегка сжав его. Мехтаб прищурился, пытаясь разглядеть, с кем говорит мать, но собеседника видно не было — лишь его широкую спину в кафтане тёмных тонов и расшитый тканями тюрбан, отражавший последние лучи заходящего солнца.       — Да, госпожа. Я приму поручение Повелителя, — мужчина поклонился, а Хюррем-султан довольно кивнула, прикрыв глаза. Низкий голос, вкрадчивый и уверенный, словно обволок Мехтаба, погружая его в размышления. — Для меня огромная честь стать наставником шехзаде.       Наставником? Шехзаде? О ком идёт речь?       — Он умен, но ему недостает твёрдости и чувства ответственности, что вскоре потребуется от него, — продолжила Хюррем. — Именно поэтому Повелитель выбрал вас. Он уверен, что вы сможете воспитать в нём качества, достойные санджак-бея.       Мехтаб, испытывая внутренний дискомфорт от подслушивания, резко сделал несколько громких шагов, чтобы его присутствие стало очевидным.       — Мехтаб, Михримах, — голос матери прозвучал мягко, но властно. — Подойдите. Юноша, склонив голову, сделал шаг вперёд:       — Госпожа, прошу прощения, если мы помешали.       Хюррем улыбнулась:       — Ничуть. Вы как раз кстати.       Мехтаб тут же взглянул на возвышающегося над ним Малкочоглу. Густые, черные как смоль брови, орлиный нос, упрямый подбородок — все в точности также, как и говорила Михримах в своих рассказах о нем. Тёмные глаза военачальника встретились с взглядом шехзаде, и тот почувствовал, как внутри него что-то замерло.       — Малкочоглу, — отчеканил шехзаде, всматриваясь в фигуру мужчины. И Бали-бей также, как и он, оглядел юношу с ног до головы, слегка прищурившись. Поймав его взгляд, Мехтаб тут же отвел взгляд, поджав губы. До него донеслось еле слышная усмешка. Как бы то ни было, он произнес: — Рад знакомству с вами.       — Шехзаде, — и тут Бали-бей вновь склонил голову. — Надеюсь, что смогу оправдать ваши ожидания и служить вам верой и правдой, быть для вас достойным наставником.       — Наставником? — голос Мехтаба прозвучал ровно, однако в вопросе таилась толика недоумевания. — Для меня?       — Верно, — Хюррем расплылась в улыбке и кивнула, не отрывая взгляда от сына. — Тебе, Мехтаб, совсем скоро понадобится тот человек, что сможет помочь тебе освоиться с управлением санджаком. И Повелитель счел разумным остановиться на кандидатуре Малкочоглу — он множество лет служил нашей династии, показав честь и достоинство.       Тот, в подтверждение слов госпожи, поклонился и продолжил, не поднимая головы.       — Обучать вас искусству войны, дипломатии и лидерству — для меня огромная честь, шехзаде.       В Мехтабе бушевала гроза: эмоции, как множество разных красок, не могли сложиться в единую картину, словно их нанесли на холст, небрежно размазав резкими мазками. Несуразица из несочетаемых оттенков красок не давала покоя шехзаде, и ни одна из мыслей не могла дать о себе знать в это мгновение.       Только пару недель назад он узнал о том, что после Мехмеда отправляется в санджак, так ему уже подобрали наставника? Так еще какого — военачальника великой османской державы, ведущего множество войн и схваток со множеством противников! Как бы то ни было, Мехтаб хмыкнул, вздернул бровь и кивнул, держа руки опущенными на поясе.       — Благодарю, Малкочоглу. Ваш опыт в военном деле и мастерство в бою действительно могут повлиять на мое обучение. Госпожа, — он повернулся к Хюррем, учтиво склонив голову, — благодарю и вас за содействие в принятии этого решения вместе с Повелителем.       — Как я говорила, — Хасеки поправила подол платья, — твое время совсем скоро придет. И, пусть титул санджак-бея подразумевает под собой обучение военному делу, мастерству ближнего и дальних боев, а также руководством самого санджака, ты — в лучшем случае — должен быть готов к данному этапу жизни.       Мехтаб кротко кивнул, прикрыв глаза. Вслед за голосом матери раздался по правую сторону от Мехтаба глубокий баритон:       — По словам нашего великого падишаха, — тон Бали-бея был вкрадчивым, томным, будто норовя погрузить Мехтаба в пучину спокойствия и плавности волн, как волны Босфора, — вы, шехзаде, прекрасно владеете искусством дальнего боя, а именно — стрельбе из лука.       Юноша кивнул, подняв голову и стиснув кисти рук, слегка прищурившись, незаметно для окружающих.       — Та-а-ак, все верно, Малкочоглу… — протянул он, ожидая продолжения речи военачальника.       — Но также отметил, что вам следует больше практиковаться в ближнем… — Мехтаб ощутил пристальный и исследующий взгляд мужчины на себе, как будто тот искал в глазах шехзаде искры… возмущения? Негодования? Смирения?       — Именно так. Я давно не держал в руке матрак, что уж говорить о мече или сабле.       Теперь любопытный взор шехзаде скользнул по лику военачальника: его брови невольно приподнялись, а сам он слегка прищурился. Уголки густых усов — то, что больше всего цепляло внимание шехзаде — о всех он не мог утверждать — и, уж точно, Михримах, поднялись вверх, когда тонкие губы Малкочоглу тронула легкая ухмылка.       — Благодарю за честность, шехзаде, — к этому времени Мехтаб уже сбился со счета, сколько раз Бали-бей поклонился ему за этот разговор. — Надеюсь, что я, как ваш наставник, не разочарую вас.       — Взаимно, Малкочоглу. Весьма признателен, что вы согласились на эту… весьма сложную задачу.       Мехтаб почувствовал, как напряжение между ними постепенно уходит, уступая место странному чувству сопричастности, которое он не мог объяснить. Говорили, что Малкочоглу мог одним лишь взглядом внушить уважение и страх, но для Мехтаба этот взгляд казался скорее испытующим, чем угрожающим.       — Мы начнем тренировки завтра на рассвете, шехзаде, — продолжил Бали-бей, выпрямившись. Его голос был ровным, но в нем ощущалась твердость человека, привыкшего командовать. — Это станет достойным началом нашего сотрудничества.       — Завтра? — в голосе юноши прозвучало явное удивление, но он быстро взял себя в руки. — Разумеется. Я буду готов.       — Это радует, — Малкочоглу слегка наклонил голову, на этот раз без следа формальной покорности. В его жесте было больше искреннего одобрения.       Хюррем, наблюдая за их разговором, позволила себе едва заметную улыбку. Она была довольна, что Мехтаб проявляет сдержанность и уверенность, но, как мать, не могла не беспокоиться о том, как юноша справится с новым этапом своей жизни.       — Тогда решено, — она подвела итог. — Бали-бей, я полагаюсь на вас.       — Как и всегда, госпожа, — ответил он, склонив голову.       Когда Хюррем удалилась, оставив их втроем, в воздухе повисла лёгкая неловкость. Мехтаб, кажется, тоже чувствовал это, но не спешил первым разорвать молчание.       — Вы когда-нибудь раньше обучали кого-то? — внезапно спросила Михримах, пристально глядя на военачальника.       Мехтаб покосился на нее, и на его лице мелькнула улыбка, которую он тут же спрятал, заметив, как взгляд Малкочоглу переместился с луноликой госпожи на него.       — Нет, госпожа, — честно признался Бали-бей, все еще удерживая взор на юноше. — Но я уверен, что с шехзаде у нас все получится.       Удивленный его откровенностью, юноша позволил себе короткую улыбку.       — Тогда будем надеяться, что вы правы, Малкочоглу.       Они обменялись короткими взглядами, в которых, как показалось Мехтабу, на мгновение мелькнуло взаимопонимание. Возможно, этот человек действительно станет для него не только наставником, но и кем-то большим — другом или, может быть, даже союзником в сложном мире политики и власти.       — Увидимся завтра, — сказал он, кивнув Михримах, и первым покинул цветник, оставив Малкочоглу с Михримах, позволив ей наконец пообщаться с долгожданно прибывшим военачальником наедине.       К тому времени сумерки окончательно поглотили дворец и его окрестности. Добравшись до своих покоев, Мехтаб тут же вышел на балкон, крепко схватившись за мраморные перила — холод мрамора обжёг его ладони лёгким покалыванием. Прохлада быстро проникла в руки до запястий. Горизонт, привычный и неизменно завораживающий, приветствовал его молчаливой, манящей тишиной.       Молчаливый Босфор по правую руку от Мехтаба лежал в тени ночи: с высоты дворцовых покоев водная гладь отражала лишь слабые отблески факелов вдоль берегов — шехзаде пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть их. Сегодня в столице царил особый мрак: новолуние навевало на Стамбул отрешённость и холодную безмолвность. На небосклоне едва угадывалась тонкая дуга — подтверждение того, что в трактатах не ошибались: ночь действительно принадлежала новолунию. И лишь факелы у мраморных колонн балкона разгоняли полуночную тьму. Их пламя не позволяло густым теням ночи поглотить величественные стены Топкапы.       В голове шехзаде вспыхнула одна мысль: тьма новолуния скрывала всё, что только зарождалось — замыслы, надежды, страхи.       Сейчас Мехтаб по-настоящему ощущал, что писалось в трактатах о фазах Луны. Он переживал каждое слово, вглядываясь в непроглядную тьму ночи. Вся природа затаила дыхание, готовясь к неизбежному. И Мехтаб также невольно вторил воцарившейся тишине, то и дело забывая о дыхании, будучи поглощенным мыслями о предстоящих тренировках. О том, что совсем скоро жизнь круто повернет в совсем иное направление. О том, что нужно подготовиться к руководству провинцией не только через выученные умения и практики, а также через понимание, обретённое в изучении трактатов и учений, но и через разум.       Разум — это то, что должно быть всегда с шехзаде.       Разум — это то, что сохранит его самообладание.       Разум — это то, на что он всегда сможет положиться.       Каждый раз, размышляя о том, что возложено на его плечи, он боялся столкнуться с этим лицом к лицу. Но почему? Он ведь шехзаде, наследник престола, второй сын великого падишаха — почему страх не покидает его? Говорили: «Тьма ночи страшит, но за ней восходит солнце». Но мрак действительно предвещал неизведанное ранее, отчего и пугал. Но, в конце концов, пора не поддаваться страху и встретить свет, погрузившись в мир грёз.       Ведь то, что скрыто от Мехтаба сейчас, откроется ему завтра.

***

      — Готовы, шехзаде? — четкий, размеренный голос Бали-бея вывел Мехтаба из потока мыслей.       Он поморгал, оглядываясь вокруг, стараясь прийти в себя. Дернув головой, Мехтаб услышал характерный лязг — металлический шлем, туго сидящий на голове, слегка сжал затылок и нижнюю челюсть. Он стоял на просторном травяном поле в султанском саду, где должна была пройти его первая тренировка и проверка боевых и тактических навыков — так сказал Малкочоглу, встретивший его в назначенное время.       Мехтаб так и не ответил на вопрос Бали-бея, но, не отводя взгляда, сжал руку в кулак. Он крепче взял в руки деревянный матрак, обтянутый кожей, а другой рукой — кожаный щит. Дышать было тяжело — то ли от волнения, то ли от страха облажаться.       — Шехзаде? — вновь окликнул его Малкочоглу, поправляя амуниции.       — …Да. Готов.       Наставник кивнул, оценивая оружие Мехтаба, которое было идентично его собственному. Мехтаб заметил, как непринужденно стоял военачальник, будто эта тренировка была для него обычной рутиной.       — Первое правило боя, шехзаде: оружие — продолжение вашей руки. Если вы держите его неправильно, оно подведет вас в бою. Матрак легче, чем настоящий меч, но это не делает его менее опасным. Овладеть им не так уж просто.       Без всяких предупреждений Малкочоглу шагнул к Мехтабу, обошел его и встал сзади. Мехтаб напрягся, но продолжал следовать указаниям наставника. Он невольно задержал дыхание, чувствуя, как редкие выдохи Бали-бея касались его плеча, отдавая тепло. Он обхватил правую ладонь Мехтаба, подправляя хват, и между делом добавил:       — Ладонь должна быть крепкой, но не зажатой — иначе кисть быстро устанет. Большой палец должен упираться вот сюда, — он указал на рукоять матрака, проверяя хват. — Это ваша точка опоры. Сжимайте рукоять достаточно, чтобы не потерять её в движении, но не сильно. Ваш хват — это гибкость, а не сила.       Шехзаде молча выполнил указания, уверенно схватив матрах правой рукой. Он всё ещё не мог в полной мере вдохнуть, пристально наблюдая за действиями наставника. Тот, заметив это, сказал:       — Вы не дышите.       — Что?.. — удивился Мехтаб, пытаясь выдохнуть остатки воздуха.       — В любом бою самое важное — это дыхание. Только размеренное и контролируемое дыхание позволяет сохранить спокойствие и сосредоточенность. Без этого воин теряет контроль, в конце концов — себя. Когда кажется, что всё против вас, дыхание остаётся вашим единственным союзником.       Попытки вдохнуть и выдохнуть не увенчались успехом. Мехтаб был слишком сосредоточен на указаниях наставника, каждый звук требовал внимания. Вместо шорохов ему на ухо ложилось спокойное, глубокое дыхание Бали-бея.       «Проклятье… я так задохнусь!» — невольно возмутился Мехтаб, нахмурившись. После всех корректировок держать оружие стало намного легче. Мехтаб непроизвольно усмехнулся, пытаясь запомнить советы наставника и свои ощущения.       Когда Бали-бей встал напротив шехзаде, тот наконец смог выдохнуть, почувствовав, как воздух наполняет грудь. Прерванное дыхание не удавалось сразу привести в порядок, и Мехтаб простоял еще минуту, пытаясь вновь схватить матрак так, как показывал Малкочоглу.       Наставник мгновенно занял боевую позицию: ноги слегка согнулись в коленях, правая нога отступила немного позади левой.       — Баланс тела — основа. Если вы потеряете устойчивость, противник сразу воспользуется этим. Будьте тверды как скала, но двигайтесь плавно, как вода.       В подтверждение своих слов, он провел несколько показательных выпадов. Мехтаб кивнул и, слегка улыбнувшись, произнес:       — Понял. Это будет не так уж сложно.       Наставник вновь встал напротив шехзаде, усмехнувшись. Положив матрак на широкое надплечье, он покачал головой, а уголки губ, следуя за кончиками усов, приподнялись вверх.       — Не спешите с выводами, шехзаде, — сказал наставник с легкой усмешкой. — Попробуйте повторить.       Мехтаб нахмурился, стиснув губы, и кротко кивнул. Он сделал шаг назад, приняв боевую стойку — точно такую же, как у Малкочоглу — и попытался нанести первый выпад. Шагнув вперед левой ногой, он перенес вес тела, одновременно пытаясь ударить матраком по центру корпуса наставника. Но в последний момент он оступился и едва не запнулся о свою собственную ногу.       — Проклятье! — вырвалось из уст Мехтаба, и он сразу поджал губы.       Мехтаб взглянул на лицо наставника, но оно не выражало никаких эмоций. Казалось, Бали-бей даже не заметил ругательства. Пусть ему за это ничего и не было, но… Мужчина опустил матрак с плеча и, кивнул, принялся размахивать им, играючи.       — Неплохо. — Это слово вызвало у Мехтаба раздраженный вздох и взгляд, полон недовольства. «Неплохо»… Не «хорошо». Неплохо. — Итак, начнем с основ. Первый блок. Бали-бей медленно, но уверенно выполнил удар сверху-вниз, словно рассекая воздух. Мехтаб попытался заблокировать выпад, но его блок был неуклюжим, и он потерял равновесие. Малкочоглу, сделав замечание, сказал:       — Держите матрак выше, шехзаде. Удары идут на уровне плеч и головы, а ваша защита совершенно открыта.       Он сделал легкий, почти незаметный удар в бок Мехтаба, указывая на его уязвимое место. Юноша раздраженно отступил, но, сдержав гнев, снова схватил матрак и принял боевую стойку.       Уклон. Удар. Защита. Каждое движение — повторяющееся испытание.       Пытаясь уворачиваться от резких и порой неожиданных выпадов наставника, Мехтаб старался нанести ответный удар. Но Бали-бей легко уклонялся от всех его движений, каждый раз заставляя его терять равновесие и снова одерживать победу. И всякий раз, когда Бали-бей наносил удар, и Мехтаб терпел поражение, на лице наставника появлялась ухмылка. Внутри юноша чувствовал, как гнев разгорается, как алое пламя, готовое вспыхнуть в ярость.       Защита. Уклон. Удар.       Когда Мехтаб почувствовал легкую усталость, ему показалось, что наставник только начинает наслаждаться поединком. Когда усталость переросла в изнеможение, Малкочоглу начал ускоряться, и шехзаде едва успевал отражать его стремительные удары.       Быстрый выпад на уровне головы — уклон!       Вдох. Выдох.       Удар в корпус — защита!       Равновесие пошатнулось, ноги едва удержали его на месте…       — Не стойте на месте — двигайтесь! — и снова эта ехидная усмешка…       Сердце заколотилось с удвоенной силой. До боли закусив внутреннюю сторону щеки, Мехтаб усилил концентрацию, пытаясь найти опору под ногами.       Наставнику не пришлось повторять дважды. Мехтаб сразу принял стойку и начал двигаться быстрее, окружая противника кругами. Бали-бей поспевал за ним, пытаясь нанести ответный выпад.       Удар — защита. Еще один — уклон. Третий — ответный выпад.       Вдох. Выдох.       Глаз мгновенно зацепился за резкую и неожиданную атаку Бали-бея, обнаружив уязвимое место. Замахнувшись, Мехтаб тут же нанес выпад в левый бок наставника, но…       Защита! Бали-бей мгновенно парировал удар, и вот они уже оказались лицом к лицу. Удерживая матраки, Бали-бей наклонился, смотря в глаза юноше, и, тихо, но уверенно отчеканил:       — Не спешите. Иногда лучше выждать момент, прежде чем атаковать слишком рано. Мехтаб взглянул на наставника исподлобья, но тут же пожалел об этом. Удар! Мгновенно он потерял равновесие и упал на одно колено.       Зажмурив глаза от боли, Мехтаб схватился за переносицу, пытаясь совладать с учащенным дыханием. Повалиться на землю Мехтабу не позволила гордость. Опираясь на матрак, он приоткрыл глаза и взглядом скользнул по израненной зелёной траве. Послышались шорохи, и, пытаясь поднять голову, Мехтаб увидел, как над ним навис Бали-бей. Мехтаб мгновенно вскочил, отряхнувшись, и, несмотря на внутреннее сомнение, с мнимой уверенностью взглянул на наставника.       — Для первого раза вы показали неплохую выдержку, шехзаде. Но помните: сила и скорость — это лишь часть боя. Важней всего умение мыслить и предугадывать шаги противника.       — …В следующий раз я вас удивлю, наставник.       В глазах Бали-бея мелькнула искра удивления, и хотя Мехтаб не был уверен, заметил ли тот сам, юноша почувствовал перемену. Учтиво кивнув, а затем поклонившись, Мехтаб развернулся и, не сказав больше ни слова, направился к себе в покои. После первой тренировки голова была пустой, или, наоборот, наполнена слишком яркими и неясными образами, словно на вымышленном холсте смешались все краски.

***

      В хаммаме стало значительно легче. Густые облака пара, окутывавшие стены бани, словно унесли тревожные мысли, а на их месте появилось свежее дыхание. Мехтаб позволил себе расслабиться и погрузился в один из самых спокойных уголков дворца, казавшихся ему особенно умиротворёнными. Он не знал, сколько времени прошло, но чувствовал, что время здесь замедлилось — может, прошло больше несколько часов? Горячая вода нежными потоками, смывала с тела не только усталость от тяжкой тренировки, но и всё волнение и страх, что накопились в душе шехзаде. Он ощущал, как каждая капля забирает с собой тяжесть мыслей, оставляя только облегченность.       Возвращаться в покои ему не хотелось. Он тянул момент, наслаждаясь последними минутами в излюбленном хаммаме, позволяя себе раствориться в жарких объятиях пара, ощущая, как тепло проникает в каждую клетку тела, унося все тревоги. Здесь, среди мягких облаков пара, он находил благодать умиротворения. В голове воцарилась симфония тишины. Мысли утихли, и тишина, как безмолвная мелодия, наполнила пространство вокруг. Юноша наконец обрел покой, полностью погрузившись в атмосферу уединения. Но, несмотря на всё его желание остаться здесь, необходимость вернуться в покои оставалась неизбежной, и Мехтаб, к своему большому сожалению, не мог её избежать.       Едва отворив арочные двери своей опочивальни и присев на край дивана, опершись ладонью о колено, Мехтаб устало вздохнул. В этот момент тихий стук в дверь нарушил тишину.       — Да? — коротко откликнулся Мехтаб, не поднимая головы. Вслед за его разрешением, слуга вошел в покои.       — Шехзаде, — произнес слуга, поклонившись, не смея поднять взгляд. Приподняв голову, Мехтаб увидел, что тот склонил голову и прижал сложенные руки к поясу.       — Говори, что стряслось?       — Госпожа Михримах-султан послала меня за вами, — голос слуги дрожал, выдавая его волнение, словно он боялся произнести что-то лишнее. — Сказала, что хочет поговорить с вами. — Слуга снова поклонился, пытаясь скрыть тревогу в голосе.       Мехтаб снова тяжело вздохнул, слегка приподнимаясь с подушек. В теле ещё сохранялась усталость от тренировки. Он почувствовал, как на мгновение брови вскинулись в удивлении, но быстро сдержал эмоции. Закатив глаза, юноша поправил ворот кафтана и, отчеканив, произнес:       — Хорошо. Скажи ей, что я скоро буду, — Мехтаб ответил с легким раздражением в голосе.       Прислужник ничего не сказал в ответ, лишь глубоко поклонился и, слегка спешащими шагами, поспешил выйти из покоев. Почти сразу после него, Мехтаб окончательно поднялся и, собравшись с мыслями, направился к сестрице.       Убранство комнаты луноликой госпожи всегда освещалось мягким светом свечей, и в полумраке покои становились ещё более уютными и… родными. Сестрицу Мехтаб нашел сидящей на мягких подушках, поглощённой созерцанием своего отражения в зеркальце. Взгляд Мехтаба остановился на сияющей в свете маленьких огоньков золотой шкатулке, что стояла на столике рядом с Михримах. Постоянно посещая Михримах, Мехтаб невольно снова и снова рассматривал её ларец — этот золотой ларец действительно ему нравился.       Войдя и остановившись в центре покоев, Мехтаб почувствовал тяжесть на лице — даже не глядя в зеркало, он точно знал, что сейчас выглядит хмуро и недовольно.       — У тебя всегда так тихо, — вместо спокойного замечания, слова вырвались как невнятное бурчание, полное усталости и разочарования. Но из-за кого именно душу так коробило?       Не отрывая взгляда от своего отражения, Михримах ответила, словно не замечая изменений в голосе брата:       — У меня меньше поводов для беспокойства, — наконец, она отвела взгляд от зеркальца и, хмыкнув, взглянула на брата. — Но, судя по твоему виду, у тебя их предостаточно.       Обойдя столик, Мехтаб присел рядом с сестрой на диван, тяжело вздохнув. Он провел рукой по волосам, расстегивая верхние пуговицы кафтана — жар от пламени свечей начинал душить. Не сдержав эмоций, выпалил:       — Терпеть его не могу.       Рука Михримах застыла в воздухе, не успев убрать прядь густых волос за ухо. Она на мгновение замерла, озадаченная словом брата. Опустив зеркальце, она слегка покосилась на брата, усмехаясь. Её притворно серьёзный тон и взгляд, полный лёгкой насмешки, заставили Мехтаба нахмуриться ещё сильнее.       — Кого именно? Тебя в детстве раздражал почти каждый, кто тебе попадался.       — Малкочоглу.       — А-а-а, новоиспеченного наставника? — в тоне сестры зазвучали лукавые нотки. — Уже терпеть не можешь? Сильно он тебя измотал?       — Он только и делал, что издевался! — раздраженно бросил Мехтаб, сжав кулаки. — Каждый раз, когда я пытался нанести удар, он с лёгкостью уворачивался, как будто не замечая моего усилия! А потом еще наносил сам выпады — так, чтобы я выглядел дураком.       Михримах едва сдержала смех, её губы дрожали от желания рассмеяться.       — Это только начало, братец. Ты же не думаешь, что станешь мастером за один день?       — Не в этом дело, — он отвернул от неё голову, поглощённый танцем пламени, которое плясало над фитилем. — Он вел себя так, словно я ничего не стою. Как будто наслаждался каждым моим промахом.       — А разве ты не наслаждался бы, будь ты на его месте? Ох… — она слегка откинулась на край дивана, облокотившись рукой о подушку и едва сдерживая улыбку. — Не думаешь, что твоя гордость иногда мешает, Мехтаб? Если хочешь учиться, волей-неволей нужно терпение.       — Гордость — это всё, что у меня есть. Без неё, вряд ли я смогу одолеть… его.       Михримах покачала головой, в её взгляде была смесь сожаления и понимания.       — Нет, братец, у тебя есть гораздо больше, чем ты думаешь. Просто ты пока этого не видишь.       Неожиданно она наклонилась вперёд, и Мехтаб почувствовал, как её взгляд проникает в самую душу. Такой же, как и у Бали-бея вчера. От этого осознания Мехтаб почувствовал неловкость, и он слегка покраснел.       — Может быть, дело не только в том, что он тебя каждый раз одолевал?       Мехтаб нахмурился, резко отрывая взгляд от играющего пламени…       — Что ты хочешь этим сказать?       Обратив внимание на её лицо, он заметил: отражённое в её зрачках пламя, танцующее вокруг сгорающего фитиля, было таким же игривым, как и её улыбка.       — Возможно, тебе стоит перестать так строго судить его. Мне кажется, он не так плох, как ты думаешь. Более того, он явно… импозантен.       — Перестань! — выпалил шехзаде, и Михримах не смогла удержаться от смеха, её звонкий смех заполнил покои.       И почему его так возмутили ее слова? Будто бы юноша забыл, что она с ранних лет души не чает в Малкочоглу…       — Посмотри на себя: ты горишь от злости, но не потому, что он тебя победил. Ты горишь, потому что он заставляет тебя чувствовать то, чего ты не хочешь чувствовать.       Мехтаб встал с дивана, не смея взглянуть на сестру, его лицо было напряжено от раздражения.       — Ты несешь чепуху.       Михримах продолжала смеяться, её глаза сверкали озорством, и она, едва сдерживая смех, сказала:       — Ах-ха-ха… Может быть. Но ты об этом уж подумай, брат. Я знаю тебя лучше, чем ты сам.       Ответить на её слова было бессмысленно — так показалось Мехтабу. Спорить с ней не имеет смысла. Не попрощавшись, он развернулся и, не замедляя шага, направился к выходу из покоев сестры, его шаги звучали решительно и стремительно по витиеватому коридору гарема.       Он разглядывал однообразные каменные стены дворца, и пьяные тени, отброшенные пылающими факелами, как будто танцевали на них. Его шаг замедлился, а затем совсем прекратился, когда его мысли вновь захватили слова сестры. Они продолжали вертеться в его голове, не давая покоя, и не желая покидать его разум, словно заполнив его целиком. Но вдруг что-то вырвало его из пучины мыслей, как неожиданно пронзительный взгляд.       Точнее, кое-кто.       Бархатистый мужской голос раздался за спиной, прямо у самого уха, точно такой же, как в тот момент, когда он указывал на ошибки в боевой готовности.       — Я заставлю вас думать, шехзаде, не только о боевых стратегиях, но и о том, кто вы есть на самом деле.       Оцепенев от неожиданности, Мехтаб не смог сразу повернуться, как только слова наставника прорезали тишину. Когда же он наконец пришёл в себя и обернулся, то никого позади не было. Только холодный пустой коридор. Только лунный свет холодно скользил по пустому коридору, сталкиваясь с игривым, но тёплым пламенем факелов.       И впервые в жизни Мехтаб почувствовал, что в тени лунного сияния скрывается нечто большее, чем просто мрак. Неопределённое, но всеобъемлющее.