Цепи внутри всегда прочнее тех,что снаружи

- Мастер, - хочет простонать Франкенштейн, но не смеет нарушить тишину, объявшую их. Как не смеет и поднять глаз от носков изящных туфель рядом со своими коленями. С тихим мягким шорохом ткань скользит по ткани. Франкенштейн чувствует движение под волосами, чувствует его кожей шеи и горла, а кажется, что всем телом до самых костей. Это подобно изысканной и жестокой ласке, словно пальцы легко сжимаются на горле, и Франкенштейн лишается дыхания, лишь только представив себе это. Но лента выскальзывает из-под воротника рубашки и сладкая иллюзия рассеивается. Завороженный, он поднимает взгляд выше. Узкая полоска черной ткани извивается, оплетая длинные, тонкие, невыносимо прекрасные пальцы. Мастер задумчиво поигрывает с его шейной лентой, а та, словно змея, ласкается о его руки, поблескивая атласной чешуей. О, небо! Как Франкенштейн хотел бы сейчас оказаться на ее месте! Иметь возможность качнуться вперед, притереться щекой к тыльной стороне ладони, кожей к коже, пьянея от одного только дозволенного прикосновения. Хотелось бы поймать губами эти пальцы, коснуться зубами аккуратных костяшек, погладить языком подушечки, запоминая вкус Мастера. Покрыть его ладони невесомыми поцелуями, ткнуться губами в центр ладони и замереть так, как преданный пес у ног хозяина. Коленопреклонный, покорный и безумно счастливый. - Руки, - тихо раздается над его головой, и его тело словно прошивает насквозь молнией. Он тянет вперед запястья, соединив их, словно в умоляющем жесте. Поблескивающая темная ткань ложится поверх кипенно-белой, рисуя первую аспидно черную полосу, и Франкенштейн хочет застонать и сорвать к чертям тонкую сорочку, отделяющую его от касания сводящих с ума пальцев. Виток за витком Мастер неторопливо обвязывает лентой его сложенные руки, а Франкенштейн чувствует себя так, словно возносит молитву, и сладкий жар окатывает все его тело, словно экстаз влюбленного фанатика перед своим божеством. Мастер дергает жестче, следующая петля затягивается туже, и Франкенштейну едва удается сдержать стон. Он смотрит на свои оплетенные черным атласом руки и понимает, что это лишь ритуал. Лишь отражение того, что творится в его мятущейся душе. Там, внутри, в глубине, он давно уже связан весь. Этими же пальцами, этими руками, тихим выразительным голосом… И он не может себе представить плена более желанного. Мастер… Когда его связанные запястья за узел дергают вверх, Франкенштейн со всхлипом вскидывает голову и, встречаясь с направленным на него алым взглядом, чувствует, как в груди разливается жар от его оплавленного сердца. Он облизывает пересохшие губы и замечает, как Мастер следит взглядом за его языком. Мастер проводит пальцем по каждому витку черной ткани на его руках, словно отслеживая получившийся узор и Франкенштейн ощущает, как огонь стекает вниз вдоль его позвоночника, словно от самой разнузданной ласки. Умри он теперь, в пламени этого блаженства, он стал бы счастливейшим из смертных. Но Мастер приподнимает его лицо за подбородок и касается губ большим пальцем. «Следуй за мной» - звучит внутри него, и Франкенштейн поднимается с колен. Подцепив пальцем узел на черной ленте Мастер ступает в сторону спальни. И сейчас Франкенштейн перегрыз бы горло и сплясал на костях самой Смерти, посмей та явиться и встать между ним и следующим шагом. Между ним и его Мастером.