(Не)Спаси меня.

      Маринетт не чувствовала вкуса и не важно, что мама провела у плиты практически целый день. Вечный круговорот жарки и варки унес Сабин так далеко, что та присела на стул только сейчас. Результат ее трудов покрывал собой весь стол, который едва ли не трещал под натиском блюд. Рис, лапша, овощной и мясной гарниры, закуски разной степени легкости и сладкие пирожки аппетитно переливались в свете единственной кухонной люстры, но Дюпэн-Чэн не чувствовала к еде совершенно никакого влечения.               На желудок словно повесили замок. Смотря в свою тарелку с лапшой, Маринетт не видела еду. Она видела полотно с толстыми спутанными нитями, где, приглядевшись, можно было заметить очертания одного конкретного лица. Вилкой Маринетт поправила несколько ниток лапши, давая тем более округлую форму. Нос у Клода не был сломан, да и клюв не напоминал.               «Это безумие…» — почти обреченно подумала Дюпэн-Чэн, ощущая, как щеки начинают гореть. — «Это ведь просто лапша».               Хорошо сваренная, но лапша. Все той же вилкой Маринетт выловила немного зелени с области у стенок тарелки и добавила ее в основную картину. Клод с зелеными оттенками выглядел симпатично, хоть и странно.               «Интересно, а он вообще носит другие цвета? Ну, кроме желтого, белого и черного?» — Если да, то Маринетт была обязана это увидеть. Клоду, — по скромному мнению швеи, пошло бы много цветов. Где прятались желтые пятна, там бы сгодились оранжевые и горчичные оттенки. Буржуа бы подошел любой цвет. Любой, кроме мышино-серого. Тот не сочетался ни с цветовой палитрой, ни с духом Клода. Было каким-то преступлением засовывать одноклассника в такой скучный оттенок.               «А, кстати, я ему нравлюсь. Как девушка»               Рассказать все Лиле духу не хватило. Та не поняла бы, да и вообще, хвастаться своими победами на фоне тотальных неудач Росси казалось чистым кощунством. Но, с другой стороны, еще никогда ранее Маринетт не нужен был совет так срочно. Клод ей признался, но что делать самой Дюпэн-Чэн? Молодежные комедии твердили, что стоит признаться ей в ответ, когда остатки страха вопили во все горло не совершать роковой ошибки.               «Он может над тобой пошутить. Он способен тебя опозорить. Он хочет тебя раздавить»               И, быть может, зерно логики в этом было, но для жесткого розыгрыша ушло слишком много времени. Почти вечности. Все ближе и ближе маячили каникулы, а меж тем и переход на старшую ступень обучения. Не за горами маячила сначала студенческая, а потом и взрослая жизнь. В запасе лежала стажировка у Габриэля Агреста. Маринетт удивленно моргнула. Для классической неудачницы ее будущее складывалось как-то подозрительно хорошо.               «А дальше будет только лучше!» — Должен был сказать писклявый голос. Маринетт обернулась. Позади нее никого не было. На ее коленях тоже царила пустота. Странное желание стащить немного клецок со стола и покормить нечто, не являющееся котом, едва не одержало верх.               «Но у меня нет никакого кота. И вообще, я взрослая девушка. Я старалась, и я заслужила награду!»               Нормальную подростковую влюбленность, например. Жар охватил лицо. Скромные мечты на тему «а что будет, если все пойдет хорошо» казались слишком дерзкими.               «Но мы можем просто попробовать»               Маринетт подцепила вилкой немного лапши и отправила ту в рот. Некогда горячий бульон безнадежно остыл. Погруженная в свои заботы, Маринетт и не заметила утекающее прочь время.               — Милая, с тобой все хорошо? — Сабин выглядела так взволнованно, что Дюпэн-Чэн стало совестно. — За весь ужин ты толком ничего не съела.               — Живот болит? Мне принести таблетки? — Том даже отложил палочки.               Лишь дядя, который с последней встречи стал еще больше, сердито свел толстые темные брови на переносице. От этого тяжелого взгляда вдоль спины Маринетт пробежал холодок. Дюпэн-Чэн поспешила уткнуться в тарелку с лапшой, лишь бы не видеть сердитых карих глаз.               Наверняка дядя ее осуждал. За одежду. За поведение. За отсутствие аппетита. Сегодня Маринетт переводила продукты впустую. Лапшу скорее хотелось смыть в унитаз, нежели есть. Да и вообще, весь этот ужин казался пустой и глупой затеей. Маринетт ничего не слушала и не понимала. Зачем тогда ей здесь быть?               — Все хорошо. Просто лапше надо настояться. Лила говорила… — Дальше можно было не продолжать. Едва имя подруги прозвенело в воздухе, как тут же Сабин и Том расслабились.               — Кстати, о Лиле. Расскажи Вану об этой подруге!               И все же плавать в своем мире было куда приятнее, нежели сталкиваться к реальностью. Маринетт мрачно взглянула на мать, которая воодушевленно что-то щебетала на китайском. Дюпэн-Чэн съела еще немного лапши.               «Неужели в их представлении я настолько безнадежна?»               Мама что-то сказала дяде, дядя что-то сказал маме. Как бы Маринетт не старалась, но ничего понять из сказанного у нее не получилось. Эти люди будто бы беседовали на выдуманном языке. Бегло, почти не делая остановок, жонглируя интонациями точно мячами, мама и дядя переговаривались между собой, а папа с блестящими глазами слушал все это.               Маринетт попыталась пофантазировать. В ее представлении беседа звучала как-то так:               — Вау, твоя дочь способна завести хотя бы одну подругу! Так держать!               — Да-да, самое время поговорить об этом в течение ближайшего получаса!               Быть может, истина и близко не стояла с фантазиями, но все же Маринетт чувствовала себя лишней на этом празднике жизни. Дядя что-то сказал и мама поспешила перевести:               — Он рад за тебя.               — Кстати, а ты сказала, что ее выбрали старостой? — Том потянулся к клецкам.               Сабин ойкнула, после чего вновь заговорила с дядей. Маринетт нерешительно посмотрела на родственника. Лицо Вана просветлело. Дядя закивал головой и что-то произнес Сабин в ответ. Та живо ответила. Маринетт видела, как мама потянулась к большой салатнице. Не сводя с брата глаз, Сабин принялась накладывать еду в одну из пустующих тарелок.               — Моя девочка. — Том горделиво стукнул себя кулаком. — В этом году — она настоящая звезда.               С удивлением Маринетт обнаружила, что отцовская похвала ее удовлетворила. Не было чувства жалостливого стыда. Не хотелось махать головой из стороны в сторону, бормоча оправдания в духе «ты мне льстишь» и «преувеличиваешь, я не такая». Дюпэн-Чэн как раз была такой. Пусть ее сияние не могло соперничать с блеском Лилы, но факт оставался фактом — в этом классе Маринетт именно сияла. Вышла на новый уровень. Черт, да ее эскиз украли в компании Габриэля Агреста, и это радовало сильнее всего!               Если ее работу попытались украсть, значит, она была хороша. А если она была хороша, то выходит, что Маринетт тоже хороша. Цепочка звучала рвано и не совсем логично, но Дюпэн-Чэн с трудом сдержала растущую улыбку.               Ее победа не была ошибкой. Маринетт ее заслужила.               И, что более важно, ее шляпка появилась в рекламе дорогой косметики! Да, без подписи дизайнера и как часть чужого образа, но многие ли вообще могут похвастаться таким положением дел? Странно, но Дюпэн-Чэн подумала, что не будет особо грустить, если голубиный котелок кто-то припишет себе. Маринетт сделает лучше и качественнее. Она прыгнет выше своей головы, и покажет всем на что способна.               Вспыхнувшее воодушевление потухло, едва папа вновь принялся ее расхваливать:               — Еще она четвертая в классе по успеваемости!               «Хорошо, что дядя его не понимает» — Маринетт прислонила тарелку с лапшой к губам и залпом выпила большую часть холодного бульона. Оправдываться перед дядюшкой-карьеристом за всего лишь четвертое место, далекое от первого, как луна от юпитера, не очень уж и хотелось. Для дяди подобное достижение вряд ли возымеет хоть какой-нибудь вес и не важно, что в прошлом Маринетт плелась едва ли не в конце классного рейтинга.               Мама передала отцовские слова, но как-то иначе, раз лицо Вана не утратило мягкости. Дядя принял тарелку с салатом из рук Сабин и вновь что-то ей сказал. Про себя Маринетт взвыла. Как бы ей не хотелось отстраниться от всего происходящего, любопытство диким зверем царапало душу. Очень хотелось узнать, как именно мама преподнесла новость об успеваемости, и что же действительно сказал дядюшка. Сабин имела привычку смягчать зачастую суровые послания родственника.               — Дядя говорит, что гордится тобой.               Эту дату стоило занести в календарь. Маринетт смущенно улыбнулась. Ее не считали неуклюжей обузой.               — Скажи, что мне приятно это слышать.              ***               Он сбежал. Позорно, не оборачиваясь и сверкая пятками, но Маринетт, кажется, так и не осознала всю степень своей власти. Истинная королева оказалась слепа. Впрочем, как и всегда.               К телефону подходить было страшно. Проклятый гаджет, давно ставший второй жизнью Буржуа, ядовитой змеей скрывался под подушкой. Казалось, возжелай Клод взять его в руки, как мир тут же разорвется на куски и акумы, давно спящие где-то в логове Габриэля Агреста, выйдут на охоту.               На душе было так паршиво, что хотелось свернуться в комок и зарыдать от осознания собственной ничтожности. Отец Адриана с вероятностью в девяносто восемь процентов был Бражником. Клод думал об этом и раньше, но тогда от этих мыслей можно было убежать. Но сейчас подобная роскошь исчезла. Совершенно голая правда предстала перед Буржуа во всей красе. Лишним грузом шла Маринетт. Клод ненавидел и себя, и свое признание. Скажи ему кто-нибудь такие вещи, Буржуа бы долго не думал. Плюнул бы в лицо нахалке хотя бы потому, что более сухих формулировок не найти.               За короткий промежуток времени Клод рисковал потерять и друга, и девушку мечты. И если с отказом Маринетт в теории можно было смириться, то поломанная жизнь Адриана обещала вечные моральные муки. Как же странно было понимать, что чужое счастье напрямую связано со счастьем самого Клода.               Весна пряталась за пеленой дождя и серым небом. Ничего не хотелось делать. Ни о чем не хотелось думать. Буржуа мельком взглянул на чашку чая. Сахар успел раствориться в коричневом кипятке и было бы здорово, сумей Клод точно также исчезнуть на радость всему живому. Мама бы оценила подобное чудо.               Когда в дверь постучали, Буржуа был готов залезть под одеяло и провалиться в безрадостный сон.               — Кто там?               — Я не вовремя?               Клод посмотрел в окно. Там было серо, но относительно светло. Значит, на дворе догорал день. То, что папа появился так рано, Клода насторожило.               — Да нет…               — Чудненько. — Словно рассчитывая на этот ответ, Андре энергично прошел к кровати и плюхнулся на край. — Ну, как поживаешь?               Второй звоночек нашел отражение в отцовском поведении. Слишком радостный, отец напрягал каждую фибру души не хуже дикого зверя. Клод заерзал на месте. Ему вдруг стало неудобно. Неужели родитель заметил снижение успеваемости? Или ему все-таки настучали о Менделеевой? Варианты, один хуже другого, тут же промелькнули перед глазами.               — Ну… Неплохо?               — Чего такой насупленный? — Андре притянул сына к себе и крепко обнял. — Что, не соскучился по папочке?               Дышать стало тяжело. Перед глазами заплясали круги.               — Пап!               — Прости-прости! — Радость сменилась беспокойством. — А почему ты такой грустный? Тебя кто-то обидел?               Клод раздраженно вынырнул из отцовских объятий и оскалился. Время сделало несколько поворотов назад, раз родитель увидел сопливого мальчишку с которым нужно сюсюкаться.               — Тц. Бред. Я сам кого хочешь обижу и вообще, чему радоваться?! Лужам и грязи?! Нет, спасибо.               — Кое-кто не в духе. Понятно. А я вообще-то новость принес.               — Не интересно.               Андре стоило зайти раньше, или прийти позже, а может, и не заходить вовсе. Каждый из трех вариантов казался невероятно привлекательным. Клод потер плечи, сбрасывая незримую пыль. Отчасти он стыдился себя и той грубости, что падала на отца.               «Я веду себя точно, как мать» — и это не было комплиментом. Наоборот, это прозвучало хуже всякого ругательства. Ассоциировать себя с той женщиной оказалось также больно, как и быть пустым местом. Но Андре так не считал. Он вообще почти не злился. Про себя Клод подумал: было ли это полным отсутствием самоуважения, или Андре любил сына так сильно, что был готов закрыть глаза на отвратительное поведение. Это ранило.               «Ты меня не заслужил» — Но, при всем желании, Клод не мог сказать этого вслух. Отец бы не понял.               Сбитый с толку, Андре смотрел то в одну сторону, то в другую. Его глаза скользили по шкафу, ковру, фигуркам уточек внутри витрины. Каждая вещь, которая попадала в отцовское поле зрение, вызывала мимолетное желание все разрушить. Клод вырос и из журналов, и из уточек. Но все же, когда внутреннее кипение грозилось довести юного Буржуа до точки невозврата, противная жалость проникала в сердце. Уточек, например, подарил Сабин на какой-то день рождения.               — Ну не дуйся ты так. У меня кое-что есть. — И Андре вынул из внутреннего кармана пиджака свернутый лист. — Посмотри.               Клод без энтузиазма подчинился. Традиционная гостевая форма, одна из тысячи всевозможных форм — ничего особенного. Первая попавшаяся на глаза фамилия не дала ничего особенного. Клод и приблизительно не знал этого человека. Следовательно, вероятность, что иные занесенные гости будут ему знакомы, может быть очень мала.               — Ну, какой-то итальянец. И что?               — Это все участники первого этапа кулинарного конкурса. Помнишь, Гранд-Пари в прошлом году выпала честь…               Клод не слушал, а Андре не понимал, что говорит с сыном, а не очередным потенциальным постояльцем. Длинные, тягучие слова обрушились на голову юного Буржуа точно яблоки на землю. От отцовского голоса хотелось спать. Несмотря на все воодушевление, Андре звучал очень успокаивающе.               «Почти как АСМР» — Клод подвинулся ближе и уложил голову на отцовское плечо. Большое и мягкое, оно казалось почти плюшевым из-за пиджака. В голове потихоньку воцарялась пустота.               — …это всего первый этап, но знаешь кто там участвует?               — И близко не представляю.               — Ван Чэн.               Отец смаковал восторг, хотя Клод этого не понимал. Китайская или корейская фамилия, не особо мелькающая на билбордах или новостных сводках. Но, с другой стороны, это было знакомо Буржуа. Смутно, едва осязаемо.               — Даю подсказку: это брат Сабин Чэн. Ее дочь как раз ходит с тобой в одну школу.               Сонливость как рукой сняло. Клод живо отлип от отца. Шестеренки в голове юного Буржуа живо пришли в движение, высекая горячие искры. Судя по довольной улыбке на лице Андре, отец надеялся на подобную реакцию с самого начала.               — Маринетт и ее семья в списке числятся как «группа поддержки». — Андре подмигнул. Потом снова. И снова.               Это было так странно и нелепо, что Клод прыснул. Отцовские волосы давно успели поседеть, но при этом Андре не стеснялся выступать клоуном. За это Клод его как горячо любил, так и дико ненавидел. Милые глупости быстро прекращали быть таковыми, когда появлялись посторонние.               — Да понял на что ты намекаешь. Понял! Только хватит так делать!               — Старина Жак дурно себя чувствует, и место в жюри как раз пустует. — Словно невзначай, заметил Андре. — Если хочешь, можешь попробовать свои силы на судейском поприще.               — Ага, чтобы Насекомое подумала, что подтасовал победу или поражение ее горячо любимого дядюшки?                      Это звучало и как глупость, и как плод здравого рассудка. В свете признания Маринетт могла поступить как угодно. Клод раздраженно шмыгнул носом и стукнул себя по коленям.               — Она выглядит здравомыслящей девочкой.               Клод насупился.               — Ага, иногда даже слишком.               — Если тебе станет легче, то твой голос мало что решает. — Андре растрепал чужие волосы. — Считай, что ты просто приглашенный гость, которого вдобавок и накормят.               Это не подняло настроения.               — Она придет поддержать дядю, а ты поддержи ее. — Отбросив детскую игривость, серьезно заявил Андре. — Ничего толком не делай. Просто скажи, что сегодня она хорошо выглядит, похвали погоду и…               Говорил Андре, но стыдно было Клоду. Заткнув уши, юный Буржуа замотал головой из стороны в сторону. Румянец разлился по его лицу. Мочки ушей налились ртутью.               — Хватит! Прекрати! Я твой сын! Как ты вообще можешь мне говорить такое?!               — Я делюсь опытом. — Андре обиженно поджал губы. — Поверь на слово, ничего не подкупает девушку так сильно, как твоя забота о ее семье. Пусть даже мнимая.               — Это стремно. С чего бы мне интересоваться каким-то дядькой? — Клод ни разу не видел Ван Чэна, но одна только мысль об этом человеке вселяла в Буржуа странное, ни на что не похожее опасение. Они будто встречались. Когда-то очень и очень давно.               — Но как приятно. Хочешь скажу, как я добился любви твоей мамы?               Щеки заалели сильнее. От того, чтобы скользнуть под одеяло и исчезнуть из мира навек, Клода останавливал лишь здравый смысл. Проблема не исчезнет. Отец продолжит выжидающе пучить глаза.               — Я знаю. — история, рассказанная сотни раз, сама легла на язык. — Ты сделал ей предложение, когда вы гуляли на Эйфелевой…               — Не-нет-нет! Это предложение! Это другое!               Андре встрепенулся, щелкнул суставами на пальцах и как-то странно улыбнулся. Клода передернуло. Он никогда не видел такой странной улыбки. Сердце едва не замерло, а в голове зародилось понимание, что сейчас произойдет нечто важное. Отец поведует ему самый настоящий секрет.               — Много мужчин хотело получить руку твоей мамы. Страшно говорить, но в какой-то момент я даже подумал, что она уйдет к Габриэлю.               — Она могла уйти ко всякому, у кого есть деньги. — Клод сам удивился тому, как настолько легко страшные и тяжелые вещи вылетели из его рта.               Андре сначала посмотрел гневно, но потом лицо его смягчилось. Тяжелая рука снова растрепала светлые волосы. Клод замер, едва отец уткнулся носом в макушку. Нос защекотал запах стойкого одеколона.               — Маленький принц, не все измеряется в деньгах. Многое, но не все. Никогда не думай, что женщину можно получить одними деньгами. Она уйдет, когда ты потеряешь все, но твоя мама — нет. Она будет со мной и в бедности, и болезни, и в старости. И знаешь почему? Только я сказал, что ее дочь — прелестна.