Когда тает снег.

       — Солдат, встать!       Теперь с этих слов начинался мой подъём каждое утро. Потом меня под конвоем вели в одну из лабораторий, где замеряли параметры. Затем в специально отведённый зал, где начинались бои без правил. Разворот, уклонение, удар, подсечка, удар…        Каждый раз новые противники, каждый раз приходилось изворачиваться, запоминая падающие градом на меня приёмы профессионалов и отзеркаливая их им же.       С одной рукой драться было не особо удобно, но выбора не было, как впрочем и сил. Только кроме меня это никого не волновало. Упал — значит нужно подняться. Не поднялся — поднимешься после хорошей дозы заряда от шокера. Бьёшь в пол силы — значит снова получишь через плечо заряд. Противник упал — значит выполняй приказ: души, выворачивай, режь, пытай. Не сможешь — поплатишься сам, боль будет сильной.       Вообще человека оказывается можно быстро приручить к чему угодно. Та же собака Павлова с его лампочкой, только в профиль. Приручить, заставить, а потом довести до автоматизма.       После боя — опять замер всех параметров и наблюдение за регенерацией. Это, кстати, поручили тому самому пареньку, что пытался меня заткнуть. Этот лаборант, оказывается, всё-таки не был скотиной, как остальные, и попал сюда по собственной глупости и из-за искренней веры в великое будущее. Вот только то, что ему обещали, сильно разнились с тем, что в итоге он получил.       После, со мной начинали общаться, заставляя учить основы разных языков. Самым лёгким, если не считать американского, на котором и говорило большинство возящихся со мной, был, к удивлению кураторов, русский.       Через полгода этих полностью выматывающих тело и душу тренировок, мне прикрепили бионическую руку и драться стало не в пример удобнее. Шокер перекочевал из протеза на ошейник и меня стали исследовать и обучать ещё активнее. Ещё через полгода я стал относительно хорошо разбираться в тактике и стратегии. К превосходной физической форме добавились проворство, ловкость и небольшое количество акробатических элементов.       Единственное, что мне не довало покоя, это был ненавязчивый шум, некий гул, шёпот во время тренировок, от которого к вечеру болела голова. Порой мне казалось что ещё чуть-чуть и я смогу разобрать слова, но нет. А однажды ночью, к концу года нахождения в этих лабораториях, я вскочил, вдруг ясно осознавая, что это могло бы быть. Чёртов русский код. Тот самый, который зомбировал солдата. Тот самый, который мне с самого начала вкладывали в подсознание. Остаток ночи я провёл обречённо смотря в потолок. А утром меня вызвали к куратору.        — Доброе утро, солдат, — мужчина как всегда сладко улыбнулся.       Я машинально скривился. Пусть я встречался с ним не так часто как возможно тому хотелось, но для себя уяснил одно: пришёл пухляш — жди неприятностей.        — Как ты думаешь, зачем ты здесь? У тебя время тренировок, однако ты в твоей личной лаборатории с личным лаборантом.        — Не знаю, — глухо процедил я, кося под дурачка. На бледного трясущегося парня я старался не смотреть и отгонял мысль, что всё-таки догадываюсь зачем.        — Зато мы знаем, — чуть ли не пропел мужчина, доставая блокнот и кивая охране. Мне в руку всунули пистолет, а в глазах парня напротив вспыхнул животный ужас.        — Убей его, — приказал мужчина, начиная что-то строчить на листе.        Мальчишка затрясся, но от осознания скорой кончины не смог даже сдвинуться с места.        — Нет.       Это был первый раз за всё время, когда я ослушался приказа. Одно дело сворачивать шеи приступникам, солдатам, наёмникам в конце концов, но гражданскому, да и ещё тому, кто на протяжении года по мере сил и возможностей подлатывал меня? Нет уж, увольте. Не буду. Да только заряд шокера мне напомнил, что мнения у меня быть не должно.        Последнее, что я услышал, когда меня выволокли из помещения, были те слова, которые я больше всего боялся услышать и о которых бездарно забыл.        — Обнулите его. И дайте мне тот самый код, который ему внушали, на русском, чтобы уж точно никто не смог связать Зимнего солдата с Гидрой.