А что ещё в бане делают?

Музыченко с шумом мокрых листьев опустил веник обратно в алюминиевый таз и стянул c волос резинку, оставив её на запястье. Жена так и лежала на деревянной лавке, сложив руки под подбородком и прикрыв глаза. В освещённой нежно-желтым светом парилке пахло смесью масел, ни одно из которых Юра разобрать не мог. Да и чёрт с ним. Жена наслаждалась паром. Вроде расслабленная, но залегшая меж бровей складка не давала Юрий Юрьичу покоя. Ничего хорошего она не предвещала, обычно приносила с собой уставшую жену, которая уж очень туго шла на контакт. Ане нравилась баня, особенно когда Юра хорошенько и не жалея её нежной кожи проходился по ней веничком, а она потом могла вдоволь належаться и пропитаться всеми витавшими вокруг ароматами. Именно в эту их спонтанную на первый взгляд поездку Мустаеву удалось дозвониться до хозяина найденной им ранее приозёрной бани и договориться о приятном для всех времяпровождении. И тогда энтузиазма у Ани прибавилось. Чего уж скрывать, они все любили баню и в турах в качестве отдыха частенько выбирали именно её. Юра зачесал пятернёй волосы назад и опустился рядом с женой на лавку. На спине оставалась прилипшими парочка дубовых листочков, Аня, кажется, даже на них внимания не обращала. Лежала, оттопырив попу, Юрий Юрьичу так и хотелось шлёпнуть ладошкой, чтобы ещё один яркий след на теле Ани оставить, но знал, что за этот жест получит от супруги ответных пиздюлей, а то и леща похлеще его шлепка. — Что? — заметив его голодный взгляд, она лениво привстаёт и садится рядом, полотенце остаётся валяться на скамейке ненужной тряпкой. Чего ей стесняться, он же муж, и не в таком виде её видел, да и Аня сейчас была не в своей худшей форме. Юрий Юрьичу-то откровенно было плевать на надуманные Аней лишние сантиметры, животик и невидимый ему целлюлит. На то и «его», чтобы любой любил. — Не сильно жарко? — заботливо переспрашивает Юра, закидывая руку на её плечо и прижимая к себе. Анька ещё от прошлого их захода в парилку не до конца отошла, а он потащил снова, пришлось пообещать, что выйдут они по первому её требованию. Мучить жену не хотелось, ей и без этого с ним несладко, хотя Юра старался, как никогда старался быть умницей. — Не-а, — игриво касается своим кончиком своего его носа и чмокает в щёку. Кошка, самая настоящая. — То, что нужно. И снова замолчала, только ресницы подрагивали. Не хотелось тратить энергию на болтовню, им ещё до их импровизированного лагеря пешком добираться, а всё, чего хотелось после баньки — поскорее завалиться спать, так хорошо она расслабляла и снимала напряжение с мышц. А Ане это было нужно. Последние две недели выдались жуть, какими напряжёнными, спина то и дело ныла, некогда чудодейственные массажи уже не спасали, а на йогу и прочие действенные методы просто-напросто не оставалось времени. Студия — дом — «бекстейдж» — Лиза — Юра. И Юра, как бы прискорбно не звучало, оказался на последнем месте. Хоть сейчас вдвоём побыть дали, и на том спасибо. Мысли летали где-то далеко-далеко, в такой духоте думать о чём-то конкретном просто не хотелось. Вокруг тишина, муж рядышком, а дочка под присмотром. Красота, что ещё для счастья и спокойствия нужно? А у мужа всё это время, пока Аня рефлексировала о трудной неделе и выдавшейся возможности выехать на природу, в голове зрел план, как бы разгладить эту ненавистную им складку между Анькиных бровей. Жмурилась и всё тут, а значит не до конца расслабилась. Размеренно очерчивал пальцами её ключицы, то ритм какой-то отбивал, то просто гладил, а потом, решив воспользоваться моментом и возникшей в голове идеей, спустился пальцами ниже и провёл по округлой Аниной груди, та вмиг покрылась гусиной кожей, а соски затвердели. Реакция на его прикосновения никогда не оставляла себя долго ждать. Почувствовав сквозь жаркую пелену, как жутко горячая даже по сравнению с температурой в комнате ладонь мужа уверенно скользит вниз по влажному животу и продолжает свой коварный путь по внутренней поверхности бёдра, Аня резко сдвигает инстинктивно слегка раздвинутые ноги, сама невольно зажимая ладошку Юрий Юрьича и чувствуя, как тот только хрипло посмеивается ей в ухо и обдаёт жаром покруче того, что воцарился в парилке после того, как Юра в очередной раз поддал. Вторая рука, ранее терзавшая влажную Анину грудь, теперь соскользнула на талию и прижала женщину поближе к ее обладателю, чтобы не сопротивлялась. — Раздвинь ножки, зай, — чувствуя, что жена перестала зажиматься, доверилась и слегка откинулась назад на его исписанную грудь, Юра нежно отводит ее бедро в сторону, опускает губы на покрытую испариной шею, выжимая из неё тихий полустон. Постепенно возбуждается от откровенности им же сказанной пары слов, а что внутри Ани творилось, когда он хрипло шептал ей свою просьбу, даже представить страшно. От Ани сладко пахнет бергамотом, как от чая, только сильнее, поэтому хочется быть к ней ещё ближе. Распаренная кожа порозовевшая, местами даже слишком, в предыдущий их заход он явно слегка переборщил с веником, а она и слова не сказала. От аромата жёнушкиных мокрых волос, липших к его плечам и груди, сносило крышу, а вместе с сладковато-цитрусовым ароматом масла, полностью пропитавшим её тело, заполнившим каждую частичку нежной будто вельветовой кожи, заставляет мысли Музыченко всё активнее покидать его голову, затуманенную банным жаром и прижавшейся к его каменеющему стояку желанной женой. — Юр, — он чувствует, как Аня неуверенно и будто боясь сказать лишнего поворачивается к нему вполоборота, его ладони скользят вслед за её движениями и очерчивают хаотичные узоры. В тёмных глазах отражались медовые подрагивающие огоньки, щёки раскраснелись пуще прежнего, будто коралловые губы приоткрыты, и так маняще, что он не может сдержаться. Порыв, как и в целом все происходящее в парной. Юра тянет «ш-ш-ш» и заставляет заткнуться. Пусть хоть сейчас помолчит и не будет вставлять свои пять копеек. Ему сейчас не упреки от неё слышать хотелось. Она явно повернулась, чтобы возразить, напомнить о компании, собравшейся за стенкой и призвать к совести, но своим жадным и чрезмерно мокрым от этой жадности поцелуем он не даёт ей этого сделать, нетерпеливо сминает, кусает ее истерзанные губы. Пальцы очерчивают напряжённый сосок и нетерпеливо сжимают грудь, горячий выдох жены пламенем обжигает его язык. Вторая ладонь все ещё покоилась на бедре, неторопливо ласкала, тем самым лишая таящую на глазах супругу самого сладкого. Медлил, ох, как медлил. Аня крайне робкая в таких делах, сама не попросит, как бы сильно ей не хотелось. А ей хотелось. Видел, что его женщина на грани, чувствовал, как тяжело вздымалась раз за разом в тусклом освещении ее грудь, как она будто специально вжималась в его руки, едва касалась своими сосками его кожи и нетерпеливо выдыхала сквозь приоткрытые губы каждый раз, когда супружеские музыкальные пальцы подбирались на опасную близость к её бесстыдно раздвинутым бёдрам и снова оставляли ее ни с чем. Пальцы её совершенно не слушались, она полностью доверилась умелым рукам мужа (на то он и скрипач). Одной рукой дрожа опиралась на твёрдую деревянную лавку, второй — на Юрино бедро, практически лежала у него на груди, запрокинув голову на плечо. Вдохнуть не могла без стона, а он этих стонов от неё и ждал. Сквозь шум в ушах слышала его тяжёлые вздохи, как он судорожно сглатывает и ухмыляется. Волосы непослушно растрепались и теперь вечно липли ко всему, к чему только могли прилипнуть. Юра дразнил её поцелуями, буквально каждый кусочек её лица, до которого он мог дотянуться, непременно оказывался под его настойчивыми губами. Он легонько протянул кончиком языка у основания её изящной шейки, оставил мокрый след и закрепил поцелуем, а в следующий момент мягко коснулся её тёплой плоти кончиками пальцев. Самодовольно улыбается, ощущая даже сквозь такое лёгкое прикосновение, какая она безумно мокрая. Ани хватает только на сдавленное «ах», она до белых костяшек сдавливает многострадальное бедро Юрий Юрьича, впивается ногтями, тот заводит её, издевается, дразнит поглаживающими круговыми движениями пальцев и покусыванием распаренной кожи на шее, которую после нежно зализывает, как кот. — Какая ты мокрая, Анечка, — улыбается ей в волосы и развратно шепчет, касаясь губами россыпи мелких то ли родинок, то ли веснушек на ее плечах. Любил эти пятнышки. Ане безумно щекотно от его усов, кожа будто в миллиарды раз чувствительнее стала, сразу пробежался новый поток мурашек, на этот раз от головы до кончиков пальцев, её даже передёрнуло и будто окатило чем-то холодным. В купе с пальцами Юры, творящими с ней что-то невероятное, будто она скрипка, а не женщина, это заставляло тугой узел внизу живота всё сильнее затягиваться, а саму Аню ослабленно стонать и закусывать губы до кровоподтеков. Он гладит её до неприличия влажные складки, будто невзначай задевает клитор и тогда Аня едва заметно вздрагивает, а после срываясь мычит ему в шею. Так невыносимо медлил, что ещё чуть-чуть и она стала бы умолять его. Когда Юра неспешно вводит внутрь горячей изнывающей жены палец, а после добавляет к нему второй и размеренно начинает движение, она больше не может сдерживаться и тихо, насколько это было возможно в её пограничном состоянии, шепчет пару несвязных слов, среди которых Музыченко распознаёт «боже» и своё имя. Мелко дрожит, в буквальном смысле дрожит, постоянно облизывает губы, хоть те и не могли пересохнуть, и сжимает добела веки. Надолго её не хватает, ещё пара движений Юриных пальцев внутри неё и она, не выдержав, накрывает его ладонь своей и крепко прижимает. Она слегка прогибается в спине, втягивает живот, вжимается в его плечо и с прерывистым томным и довольно громким стоном обессиленно откидывается к нему на грудь. Большой палец скользит по клитору, продлевая её и без того сильный оргазм. Юра добивал её, оставался в ней до последнего и гладил, гладил, гладил до тех пор, пока она не заскулила и не перестала сжимать его ладонь. "Пальцы. Всего-лишь пальцы! С ума сойти!" Ноги будто совсем онемели, его поглаживающие прикосновения какие-то прохладные и от этого ещё приятнее, волны оргазма ещё не отпустили ее до конца, как и Юра не спешил убирать свои руки. Ане в полубреду показалось, что она на секунду потеряла сознание, отключилась, а очнулась он колючих касаний Юриных усов о её щёки, его влажных поцелуев и бергамота, резко ударившего в нос. Дрожащие коленки были сведены, в голове было гораздо яснее, чем секунду назад и она поняла, что они всё ещё в парилке, где температура стремиться к их максимуму. Музыченко рассеянно поглаживал её взмокший живот и довольно улыбался, глядя в расслабленное лицо любимой супруги. Аня решительно развернулась, благодарно прижалась к его губам и не отрываясь опустила руку на его стояк. Теперь пришла его очередь шумно выдохнуть. Музыченко хватило пары движений супружеской дрожащей горячей ладошки по напряженному члену, чтобы с глухим стоном в Анины искусанные губы испачкать густой спермой ее ладонь и собственный вздымающийся живот. — Я уж было подумал, что вы там окочурились, — обёрнутый в тёмно-синее полотенце со смешной фетровой шапкой на голове Мустаев сидел на скамейке, разглядывал что-то в телефоне рядом сидящего Кикира и потягивал чай из эмалированной кружки, когда дверь парилки с шумом открылась и Музыченко буквально вывалились, раскрасневшиеся и довольные. — Перетопил, Юрец? — Саша кивает на их румяные щёки, из приоткрытой двери так и тянет жаром. — Да, — тянет Музыченко, садясь и снимая прилипший листок с Анькиной руки, — переборщили чутка. Действительно, совсем чутка.