Разные миры

      Он его личный грех.       Дьявол       Выжженный огненным клеймом уродливый шрам на теле.       Змей искуситель. Демон инкуб. Сатана в человеческой плоти.       Тобирама читал проповедь. Его охотно слушают. Обводит взглядом присутствующих.       Первый ряд. Третья скамья. С краю. Самодовольный, с мохнатой копной Учиха. Демон.       Не сводит чёрные омуты, притягивает взглядом. Завораживает. Околдовывает. Пленит.       Голос дрогнул всего на секунду. Никто не заметил, — слава Богу. Непростительно.       Мадара жадно, даже похотливо «пожирает» глазами священника.       Отец       Обтягивающая, подчёркивающая чёрная форма. Слишком сексуально.       Невольно проводит кончиком языка по губам. Краем зрения отмечает, как вздрогнула рядом сидящая женщина. Бойся.       Наблюдать за мелкой заминкой проповедника одно удовольствие. Хочется хрипло рассмеяться и сжечь в огне его речь. Чёткую. Поставленную. Идеальную.       Ещё немного.       Тобирама альбинос. Бесцветный белый волос. Светлая кожа. Покрытые красной дымкой глаза. Глаза, не свойственные ангелу.       Мадара будет ломать его веру в Господа. Сжимать до хруста невидимые крылья. Топить в крови сладкие цитаты из Библии.       Смешно.       Учиха — Дьявол. Личный грех. Прямой билет в Ад.       Ты не отмоешься от грязи, Отец. Она язвами срослась с телом и всё больше тянет на дно.       Похоть       Тебя любят, Тобирама. Эти люди, жалкие отбросы в отличие от нас. Ангел и Демон.       Знают ли они, как ты сдавленно хрипишь под пальцами, что сжимают твою глотку? А потом скрываешь синяки под высоким воротом формы. Чёрный с белым.       Знают ли они, как ты сладко, до потери голоса, стонешь? Выгибаешься в руках Дьявола, отдаёшься не святому.       Знают ли они, как ты грешен? Твоё порочное тело насквозь пропитано похотью. Приторным, медленно убивающим ядом.       Нет.       Не знают.       Они отрекутся от тебя. Утопят в криках, затопчут в грязи.       Не позволю.       Ты мой.       Проповедь окончена. Некоторые люди, светящиеся вдохновенными словами проповеди, идут к Тобираме. О чём-то буйно общаются. Забирают его внимание. Говорят о Господе.       Наивные. Жалкие. Людишки. — Можно вас, Отец? — расплывается в хищном оскале Мадара, будто готов забрать душу в обмен на просроченный договор. — Конечно, — спокоен снаружи, а внутри уже горят лёгкие и сердце от адской пытки.       Они медленно гуляют по парку в тени деревьев, скрытые от посторонних взглядов. Тобирама нервничает. Заламывает пальцы за спиной, судорожно выдыхает. Задыхается. — Отец, — лукаво зовёт Мадара, не скрывает ухмылки и невидимых дьявольских рогов. — Да? — Я хочу вас, — жарко шепчет Учиха, резко прижимая к толстому стволу дерева.       Вдавливает спину в острую кору, царапает отглаженную форму пыльными мазками. Жадно обжигает кипящим поцелуем. Сжигает дыханием губы. Сжимает плечи крепкими пальцами. Окунает с головой в омут дурных глаз.       Тобирама сопротивляется. Кусает, отталкивает. С каждой секундой слабеет, в перерывах между поцелуями шепчет «Неправильно. Грешно». — Я твой личный Дьявол, Отец…       Яркая алеющая кровью — отметка под воротником. Чёрный и белый.       … Так вкуси моей крови и плоти, Отец       … Я твой грех       … Твоя сожжённая душа       … Твой личный билет в Ад       … Ты мой