А я Люблю и Ненавижу!

       Ладонь Томми исчезает. Я чувствую, как водная стихия пытается утащить меня вниз. Я сопротивляюсь давлению воды, но получается плохо. Чувствую удар о стену. Чувствую, как начинаю терять сознание. Перед глазами танцуют чёрные пятна. Чувствую, как в лёгких кончается воздух. Я пытаюсь вдохнуть. Вода противно заполняет лёгкие. Мне больно. Пытаюсь откашляться, но только сильнее заполняю лёгкие водой. Пытаюсь всплыть на поверхность, но течение вновь с размаху бьёт моё тельце о каменную стену. Резкая боль в позвоночнике и затылке. Что-то красное расползается по воде. Но я не могу рассмотреть, что именно. Чёрные пятна размножаются делением, и глаза практически слепнут.        Белый, белоснежный свет внезапно ударяет в глаза и заполняет собой всё пространство. Я делаю судорожный вдох и меня скручивает кашель. Лёгкие жжёт, но я чувствую, как в них с болью проникает долгожданное облегчение. Воздух…        Какая-то фиолетовая фигура склоняется надо мной. Не могу разглядеть, зрение подводит. Я дрожащим голосом шепчу: — Томми… Будто через какой-то вакуум, слышу далёкий голос: — Он приходит в себя. Быстрее. Снотво… И я отрубаюсь.        Я вновь в Лабиринте. Я вновь бегаю по этим странным не кончающимся тоннелем, таящим за собой наши страхи и никому неизведанные тайны… Есть ли выход после выхода? Есть ли жизнь вне Лабиринта? И зачем мы здесь, а не там? А вдруг это тюрьма? Или похищение? Как же это странно. Вроде бы всё помнить. А вроде бы ничего.        Я вновь на втором ярусе Лабиринта. Или на третьем будет сказано точнее? Не суть. Тысячу раз пытался долезть до самого верха. И тысячу раз терпел поражения. Забавно, но я скорее должен был бы войти в состав каких-нибудь скалолазов или любителей вершин, но вовсе не бегунов. Я даже и бегать-то толком не умею, задыхаюсь где-то на половине пути, что уж говорить об обратном пути. Изначально я был бегуном только из-за умения разгадывать тайны и смелости пятой точки ака любительницы приключений. Но всё изменилось, когда народ азиатов ворвался в Лабиринт. Точнее, один из них — Минхо. У него есть всё, что необходимо бегуну: и выносливость, и сила, и дыхалка хорошая, к слову. Но я вновь и вновь бежал с ним в Лабиринт, мешая под ногами, иногда даже подставляя. Мне не было места в Лабиринте. Но я зачем-то шёл туда снова и снова. Не знаю, чего же мне больше всего хотелось найти — выход, ответы или свою смерть.        Открыв глаза, я вижу перед собой белый потолок. Белые стены. Кое-где расставлены столики на колёсиках со странными приборами и не менее странными, явно опережающими свой век, компьютерами. Похоже на больницу. Не знаю точно, бывал ли я в той жизни в больницах. Но точно уверен, они выглядели именно так.        Замечаю слева одностороннее стекло практически во всю стену. А вот этого точно не было в больницах. Рядом с ней такая же белая дверь, как и всё здесь. Её бы даже можно было и не заметить, если бы не серебристая ручка. Интересно, что за ней?        Я привстаю, чтобы прошагать к двери. Но что-то мешает, резко одёргивает меня, и я тут же грохаюсь назад. Перевожу взгляд на своё тело. И понимаю, что влип: руки, ноги, корпус пристёгнуты ремешками. Я рывками пытаюсь освободиться. Внезапно что-то щёлкает. Дверь распахивается. И за ней показываются Крысун и группа людей в масках и белых халатах.        С ещё большим рвением я пытаюсь освободиться. Дженсон холодно улыбается, взлохмачивая рукой мои волосы. С крысиной ухмылкой он кидает: — Ну привет, Ньют. — Ублюдок! — вскрикиваю я — Что ты сделал с Томасом?! Резкий звук удара. Нос сильно обжигает. Голова поворачивается по инерции в сторону. В глазах от жжения застывают слёзы. Рука за волосы приподнимает голову. У самого уха слышу шёпот: — Лучше волнуйся за себя, детка. Чувствую вкус крови на губах. Крысун отстраняется всё с той же гадкой улыбкой. Я поворачиваю голову в удобное положение и встречаюсь взглядом с его по-крысьи маленькими холодными глазишками с каким-то опасным, заинтересованным блеском. Его явно забавляет сложившаяся ситуация.        Что-то резко врывается в руку. Я дёргаюсь, переводя взгляд на шприц с какой-то жёлтой жидкостью. Вновь бессмысленно пытаюсь вырваться, но добиваюсь лишь пристального внимания людей в белых халатах и сжимающих до синяков рук. Пустой шприц выходит из руки. Я вновь погружаюсь в какой-то вакуум. Слышу отдалённый голос Крысуна, переводя туманный взгляд на него: — Аккуратней, он — наш туз! И вырубаюсь.        Я вновь в Лабиринте, на втором ярусе. Подо мной очередной коридор, выложенный каменной плиткой. Я стою у самого края.        Мне надоело искать выход. Очевидно же, что его нет. А мы — всего лишь подопытные кролики. Кто-то верит из нас, что во всём есть смысл. Бред. Ведь это те же наивные глэйдеры, что до сих пор верят, будто мы найдём выход. А я точно знаю. Это всё равно, что верить, будто кто-то может выжить в Лабиринте ночью. Мы весь его оббежали. Вдоль и поперёк. Нет выхода. Нет.        Это должно меня убить. Тогда я смогу расстроить планы тех, кто создал этот Лабиринт, кто отправил нас сюда. Хоть какая-то месть. В добавок, перестану быть их пешкой. Одним выстрелом — двух зайцев.        Шаг на самый край. Я кидаюсь вниз. Но кто-то ловит меня за руку и тянет на себя. Узнаю эти пальцы. Я оказываюсь нос к носу с… — Томми? — Ньют.        Очухиваюсь я в каком-то странном помещении. Темно. Сыро. Запах плесени. И мертвецкий холод.        Я вновь пытаюсь вырваться. Бесполезно. Оковы из стали плотно прилегают к натёртым запястьям и щиколоткам.        Я более пристально разглядываю помещение. Металлические стены, покрытые местами ржавчиной и мхом. Такие же высокие потолки. Одна единственная лампочка надо мной дореволюционного века. И абсолютная тишина. Не считая стекающую откуда-то по капелькам воду. Да где я, чёрт возьми?        Я останавливаюсь на 183 упавшей капли, когда раздаётся оглушающий звук открывающейся двери. За ней появляется Крысун и какой-то накаченный здоровенный мужик. Боится меня? С телохранителями ходит?        Телохранитель остаётся у входа. А Крысун приближается, мерзенько улыбаясь мне: — Как самочувствие, Клей? Я резко дёргаюсь под неистовой жаждой уебать его по гадкому ебалу. Кровь вскипает в жилах от одного звука его голоса. — Как вижу, прекрасно. Чтож, — тянет Дженсон, пока я мысленно продумываю способы убить его — Значит, можем и поболтать.        Он ставит передо мной стул задом наперёд и до смеха пафосно присаживается на него, оперевшись руками о спинку. Мы что, в комедии про копов? — Что думаешь о Томасе? Я натягиваю на лицо милейшую улыбку: — Ну как что. Сначала он убьёт тебя. Потом кого-нибудь из твоих дружков, вроде этого. — киваю на телохранителя. — А затем уничтожит весь Порок. И ему хватит 5 минут, можешь не сомневаться. — Считаешь, Порок — это плохо? — Плохо? Да брось! Вы просто кучка дебилов в халатах, возомнившие о себе слишком много. Крысун хмыкает: — Уверен, что всё настолько просто, Ньют? — Думаешь, если раскроешь мне парочку секретиков, я откажусь от своих убеждений? А ты наивный. Пороковец ухмыляется: — Разве ты никогда не задавался вопросом, для чего мы поместили вас в Лабиринт? Почему именно вы оказались там, а ни кто-то другой? Я хмурюсь, вовремя прикусывая язык. — Ты думал, что в Жаровне вашей целью было лекарство найти? И после этого я ещё наивный. — Дженсен выжидает паузу, вперив крысьи глаза в мои и проговаривает, наконец, шёпотом — Вы и есть лекарство, Ньют. — Не смекнул. Ты под марихуаной что ли? — Ваш мозг способен перерабатывать вещество, которое обладает иммунитетом от вспышки. — Что? Но… Причём здесь Лабиринт? — Лабиринт — искусственно созданные специальные условия выживания, в которых и вырабатывается иммунитет. — Иными словами, вы хотите угробить нас, чтобы остаться в живых. Миленько. — Иными словами, вы можете спасти человечество. — Вижу, давненько ты не выходил за пределы своей каморки. Человечества больше нет. Спасать некого. И уничтожили его именно вы. Вы создали Вспышку. — Да, ты прав. Мы ошиблись. Но все мы люди, все мы ошибаемся. И всё, что мы можем — исправить эту ошибку. Но мы не можем исправить её без иммунных. Мы умеем лишь создавать формулы, лекарства, но его носители — вы. Вы наш шанс. — Ничего вы не исправляете, всего лишь наступаете на те же грабли. Для вас это всё игра. Что создание Вспышки, что Лабиринт… Просто игра, интерес. И плевать, сколько жизней она стоит. Вы убили Алби, Чака, Галли, Уинстона. А сколько раз вы пытались убить Томми. Но когда припекло, когда ваши жопы оказались в опасности — это перестало быть игрой, стало реальностью, не так ли? — Ладно, у нас разное понимание сложившейся ситуации. Но факт остаётся фактом, вы — наше лекарство и единственный шанс человечества.        В нашем диалоге возникает пауза. Дженсон даёт время переварить полученную информацию. Но мои шестерёнки уже прошерстили замолчанные дыры в инфе: — И зачем ты разболтал мне это? В чём соль? — Чтобы тебя не мучила совесть, разумеется, когда ты будешь делать одно дело. — А тебе часто, видимо, приходилось попадаться копам в обвиняемые. Ты реально хочешь, чтоб я выпытывал каждое слово или может всё-таки соизволишь выложить всё сразу? Крысун растягивает озлобленную улыбку на своём лице, но всё же договаривает: — Для хода эксперимента Томас обязан остаться в живых. Поэтому нам следует обследовать его и излечить. Но он не должен знать о своей важности. Соответственно, и о лечении тоже. Поэтому ты выманишь его в специальное помещение. И тогда мы поможем ему. — Скажи честно, ты долбоёб? Ты реально думаешь, что я поверю в эти сказки? — Я надеюсь на твоё здравомыслие. Эта сделка выгодна обоим сторонам, потому что и тебе, и мне нужен живой и здоровый Томас. — И потому ты предлагаешь мне предать его? — Это не предательство. Ты просто сделаешь вид, что собираешься предать его. А на самом деле — поможешь ему. Это спасение Томаса. — Даже не думай! Я не верю тебе. Я не собираюсь работать на Порок. И я не пойду против Томаса. — Тогда мы убьём его. В конце концов, материала много. Так что выбор за тобой.        Вспышка ярости ослепляет меня. Я резко дёргаюсь в его сторону, рыкнув. Крысун презрительно начинает ржать: — Так и быть! Можешь потом пришить себя за предательство. Крис?        Накаченный мужик оказывается рядом со мной. Я дёргаюсь. — Думаю, этот парень переубедит тебя. — Крысун обращает внимание на Криса — Можешь даже изнасиловать его. Знаю, наглые и костлявые парни как раз в твоём вкусе. Главное, чтоб он исполнил свой долг. — Есть, сэр. — коротко кивает Кристофер. — А ты! — переводит весёлый взгляд пороковец на меня — Смотри не загнись, блондиночка.        Крис нагибается над столом и начинает перебирать инструменты. Выбрав что-то, спрятанное в руке, он близко подбирается. И бьёт чем-то металлическим. Голова с хрустом разворачивается. Щёку обжигает ноюще-шипящей болью. Зубы противно клацают друг о друга. Он хватается за мои скулы обеими ладонями, поворачивая к себе. Его голодный взгляд заставляет меня предпринять попытки бессмысленно дёрнуться и отползти. Он замечает это. И проводит атаку в живот. Я вою, чуть сгибаясь под ударом. Он вновь хватает за скулы и приседает на корточки, становясь наравне со мной. И я слышу его грубый шёпот: — Я понимаю, мой сладенький, что тебе не терпится уже начать. Но ты должен подождать меня. Ты же подождёшь меня? Я резко проглатываю комок страха и шепчу в его изуродованное лицо: — Иди нахуй. — Не бойся, я не оставлю тебя. Я разрешаю тебе, мой сладенький глэйдер, посмотреть. А хочешь я ради тебя устрою шоу? — его глаза блестят тем же фанатичным и опасным блеском, уродливая улыбка кривит его лицо — Тогда миленький влюбится в меня и отдаст всю свою боль.        Он нажимает на какой-то пульт и кресло разворачивается на 180 градусов. И я начинаю задыхаться. Потолок обвешан, словно гирляндой, человеческими органами. Местами висят подвешенные на крюк с длинной цепью человеческие трупы. Полы и стены практически полностью залиты кровью. А в центре этой мясорубки стоит разделочный стол, на котором лежит привязанный к нему обнажённый бедолага с завязанными глазами и кляпом во рту. Он пытается вырваться, но все его попытки бесполезны — узлы лишь туже затягиваются. Я отчаянно всхлипываю. Псих вновь оказывается напротив меня и шепчет: — Смотри внимательно, мой сладенький. Это тебя возбудит.        Он поднимается и идёт к парню, который, услышав приближающиеся шаги, истерично мечется по столу. Маньяк снимает повязку с парня, вынимает кляп изо рта и что-то приговаривает. Бедолага срывается на истерику, безразборно визжа: — Пожалуйстаненадопожалуйстанетпожалуйстанеделайтеэтого! Псих смеётся и заносит над парнем электропилу. Я вовремя зажмуриваюсь. Слышатся эхом отзывающиеся противные звуки вперемешку с душераздирающими криками и жужжанием электропилы.        Я чувствую возбуждённое дыхание Криса над собой: — Понравилось, сладенький? И открываю глаза, вовремя сдерживая подкатывающую тошноту. Вместо парня на столе лежат ошмётки от его органов. — О да… — он наклоняется ко мне — Я вижу в твоих глазах желание. Я испуганно перевожу на него взгляд. Блять. Что он собирается делать? — Как жаль, что нам запретили развлечься на полную катушку. — возбуждённо шепчет мясник, проводя большим пальцем, испачканным кровью, по моим губам. — Но ведь Дженсон нам не указ, верно?        Он насильно просовывает пальцы в рот, сжимая до боли челюсти другой рукой. От чувства обхвативших язык солёных с металлическим привкусом фаланг пальцев меня чуть не рвёт. Но он с силой дёргает за язык, заставляя зарычать от боли и последовать за его пальцами. — Может, начнём с языка? Мм… Такой мокрый и скользкий… Розовый… И не нужен тебе, всё равно молчишь. Он снова дёргает, с такой силой — что из глаз автоматически сыпятся слёзы. — Сладенький не хочет? — отзывается удивлённо псих и удручённо кивает — Ну ладно. Тогда… Псих лижет разодранную щёку, довольно облизываясь. Он тянется к футболке и резко разрывает её. — Красивый сладенький… — тянет заворожённо маньяк. Он трогает на пробу затвердевший сосок, просияв, пробует грызануть его. Я ору. — Сладенькому нравится? — обрадованно шепчет псих. — А если это? Его ладонь касается через ткань штанов промежности и начинает мять член. Засопев, я откидываю голову. Из-за перенапряжения нервов и долгого отсутствия секса лёгкое возбуждение проявляет себя. И, похоже, мясник принимает это на свой счёт. Он отдёргивает руку и я непроизвольно двигаю бёдрами вперёд. — Какой послушный сладенький. — урчит псих.        Он резво отцепляет оковы от стула. Я сканирую помещение, решив воспользоваться шансом. Выход оказывается лишь один. Вентиляционная шахта почти над потолком. Рядом висит цепь с прикреплённым к крюку трупом. Другого выхода нет. Придётся лезть на него, а затем прыгать. Я готовлюсь. С лодыжки слетает последняя преграда. И я стремительно даю дёру к цепи. Однако гипер перекачанные руки обхватывают моё несчастное тельце на полпути к выходу. Я дёргаюсь. Крис, не церемонясь, валит меня к себе на плечо. Я брыкаюсь, пытаясь выскользнуть из его цепких рук. Путь к свободе так близко, что задурманивает мне мозги. — Пусти! — кричу я. Мясник раздражённо начинает гоготать: — Сладенькому захотелось на волю? Сладенький боится Криса? Сладенький решил сбежать от Криса! — он останавливается со злобным оскалом на лице. И я со всего маху лечу на разделочный стол. Что-то противно хлопает подо мной, растекаясь. Не что-то. Человеческие органы. К горлу вновь подступает тошнота. Истерика полностью поглощает моё сознание.        Тем временем Крис пристёгивает запястья к столу. — Сладенький захотел поиграться? Что ж, мы поиграем. Игнорируя сопротивление, он снимает с меня джинсы, оставив лишь боксёры, и пристёгивает лодыжки.        Я непроизвольно дрожу под его озлобленным взглядом. Он голодно и кровожадно ухмыляется: — А теперь сладенький сам начнёт просить, чтобы Крис позволил ему придать Лидера. С этими словами он начинает копошиться в пыточных приборах, что-то выискивая. И достаёт какой-то странный прибор. Задумавшись на мгновение, прихватывает с собой и скальпель с повязкой. Содержимое вываливается из его рук на разделочный стол, рядом с моим ногами.        Что-то холодное с тянущимися вниз проводами маньяк цепляет на соски. Я вздрагиваю. Он проводит рукой по рёбрам к паху. И тянется за скальпелем.        Прибор оказывается у самой ткани боксёров. Мясник поправляет в них член так, что головка выступает из-под резинки, чуть приподнимая её. И он начинает вести скальпелем по середине члена. Я всхлипываю, затаив дыхание и стараясь не шевелиться, хотя дрожь страха пронзает моё тело. В голове нескончаемо бьётся паника.        Он минует чудом не задетый член, продолжая резать ткань. Острый холод проходит между яичками, и скальпель откладывается в сторону. Маньяк разрывает остатки боксёров.        Его ладонь ложиться на член и проводит по нему вверх-вниз. Я чувствую, как в уретру что-то лезет. — Нет, нет, нет! Пусти меня! Не суй туда! Не трогай! Крис лишь довольно усмехается, продолжая ласкать член, попутно засовывая что-то металлическое и длинное. Когда длина предмета полностью оказывается в уретре, он отпускает член. И погружает два пальца в анус, растягивая. Я матерюсь, но маньяку всё нипочём — более того, его, похоже, радует любая реакция на его действия. Что ж, я закусываю губу и стараюсь лежать неподвижно. Трахать бревно ему точно надоест.        Псих вынимает пальцы, и я чувствую что-то холодное у входа, сжавшись. Преодолевая сопротивление мышц, он просовывает металлический член одним толчком. Тут же вынимает и вновь толкает на полную длину. Он повторяет эту манипуляцию несколько раз, пока я не начинаю двигать тазом навстречу. Тогда он засовывает его одним толчком, ударяя о простату. С губ срывается стон.        Что-то щёлкает. И электрический разряд прошивает самые чувствительные места. Стон переходит на крик. Крис усмехается и, не отключая ток, добавляет электроды к яичкам. Я сжимаю пальцы на краях столешницы.        Через, казалось бы, вечность слёзы высыхают, и я начинаю привыкать к боли. Однако маньяк замечает это и усиливает ток. Я ору пуще прежнего. Мясник недовольно морщится и возвращается к своим приборам в поисках чего-то. Он достаёт кляп с шариком и подбирается ко мне. Прихватив язык, просовывает под низ его шарик и закрепляет кляп на затылке.        Он подходит к управлению и вновь увеличивает разряд. Я ору, но шарик глушит мои крики, превращая их в мычания. Не давая привыкнуть, он усиливает разряд раза в 4. От боли я взмываю вверх, пытаясь от неё избавиться. Мычание срывает голос. Псих продолжает усиливать разряд. Я продолжаю орать, поднимаясь в одно положение, и плохо осознавая происходящее.        Усиление разряда останавливается, очевидно достигая максимума. Тело непрерывно дрожит, пропуская через себя весь ток. Хриплое мычание заполняет пустоту. По подбородку стекают слюни.        Не выключая ток, псих срывает с меня кляп, и проходит к своей мастерской. Он кидает на практически пустой столик кляп и роится на заполненном столике в приборах.        Продолжая хрипло подвывать, я перевожу взгляд на покоящийся рядом скальпель. Проверка мясника: он всё так же перебирает пыточные инструменты. Я пробую чуть согнуть колено и дотянуться до скальпеля. Получилось! Теперь остаётся самое сложное. Помимо верёвок, дрожь от тока ещё больше мешает мне совершить задуманное. Только с четвёртой попытки мне удаётся подтолкнуть скальпель к руке. Я тянусь к нему кистью. Но не хватает ещё пары дюймов. Я, осторожничая, задействую корпус, подталкивая скальпель ближе. Наконец, я дотягиваюсь до оружия. Оно достаточно маленькое, я могу легко спрятать его в ладони. Услышав приближающиеся шаги, я так и поступаю.        Вовремя! Крис как раз приблизился к моей руке, напоказ раскидывая ленту из шприцов: — Ну что, сладенький? Уже готов предавать Лидера? Я смеряю его злым взглядом. — Отлично! — радостно подпрыгивает маньяк — Тогда продолжим. Слышал когда-нибудь о пытках ядом? Он любовно обводит шприцы, блистая фанатичным взглядом, и рассказывает-рассказывает-рассказывает так спокойно, будто пересказывая любимый фильм: — Через каждые 8 минут вводишь по 1,4 миллиграмма яда и предсмертные конвульсии, адская боль настигает тело пациента. Организм борется с ядом и поэтому тело не умирает, но продолжает испытывать его действие. Какую боль ты любишь, сладенький? Жжение? Удушье? А может, медленная смерть? — Шуруй в пизду. — Что, на мой вкус? О мой бог, сладенький! Ты разрешаешь выбирать мне? Тогда мой любимый — тетродотоксин. — мясник любовно гладит вытащенный шприц и щёлкает колпачком.        Я сглатываю, закрываю глаза. И чувствую, как руку, прятавшую скальпель, выпрямляют. Сейчас? Я приоткрываю глаза, вновь судорожно сглатывая. Он идеально наклоняется надо мной. Я с криком вонзаю скальпель в горло психа, тут же вырывая его, чтоб вонзить вновь. Он хрипло вскрикивает, вскакивая вне моей досягаемости. Воротник халата и оголённая шея быстро приобретают тёмно-красный цвет. Он падает на колени, а его башка звучно ударяется о жертвенный стол. Моё сердце грохочет от ужаса, оглушая своими резкими всхлипами. Что я только что сделал?        Будто в тумане, я неловко пытаюсь высвободить руку за счёт зажатого скальпеля. Вырываю шприц из противоположной руки и одним движением срезаю верёвку. Вырубаю электричество и рывками освобождаюсь от сомнительных технологий века. Боль медленно отступает, хотя тело до сих пор дрожит, будто в конвульсиях. Вырвавшись из последних верёвок, я надеваю скинутые рядом джинсы и стремительно рвусь к заветной цепи, ведущей к выходу. В панике быстро перебираю руками, только бы успеть уйти. Только бы навсегда покинуть это место.        Я перелезаю через окно и медленно спускаюсь по стене. Здесь темно. Я улавливаю тысячу запахов, ни один из которых не может считаться приятным. От усталости меня пошатывает.        Внезапно врубается свет. И вокруг меня оказываются обезглавленные трупы. Все органы вспыхивают единым ором. По щекам катятся слёзы ужаса. Рука пытается прикрыть рот, но от слишком сильной дрожи способна оказаться лишь рядом с лицом. Я медленно поворачиваюсь к предполагаемой двери. У выхода стоит оскалившийся в улыбке Крис. Он машет своей увесистой ручкой. А из зияющей дырке в горле у него продолжает медленно капать на пол кровь, подобная той капели.        Я заторможено отступаю к противоположной стене, чувствуя, как от страха сжимает, будто под прессом, все органы. Тело еле двигается. Тут же о что-то спотыкаюсь. Сталкиваюсь спиной с бетоном. Истерично ору, пытаясь ползти, но скованное тело не слушается, только бьётся в беспрерывных судорогах. А Крис продолжает приближаться своим медленным издевательским шагом. Все органы охватывает болью. Я кричу, но губы будто онемели. И мой крик оглушает лишь мысли. Чувствую, как от переполняющих эмоций начинаю терять сознание, погружаясь в какую-то темноту. Я не сопротивляюсь: темнота куда приятней, чем приблизившееся лицо маньяка к моему в ужасающей улыбке-оскале…        Я вновь в Лабиринте. У самого края. Вот и ответ на все грёбанные вопросы. Вот и решение всех грёбанных проблем. Я просто спрыгну вниз. И тогда никакой ПОРОК меня не заставит предать Томми.        Я делаю шаг. Моё тело — камень в воде — стремиться к глубокой нирване. И оказывается поймано за ладонь лицом к лицу со всеми неизвестностями и страхами. Я кидаю взгляд вверх, уже догадываясь кто. Мне достаточно его пальцев, которые так идеально слиты с моими. Он со всей силы тянет обратно вверх. И я взмываю, по инерции сталкивая своего спасателя на холодный бетон. И слышу знакомый до гулкой боли в груди голос: — Даже не пытайся, Ньют. Я тебе не позволю. — Томми?        Мои руки и ноги не слушаются. У них появляются ниточки, как у безвольной куклы под властью кукловода. — Томми, беги!!! — кричу я изо всех сил, но голос мой становиться немым.        Моё обезличенное тело дёргает Томаса за руку на себя и выпускает у края. Томми летит вниз. Я зажмуриваю глаза, слыша гулкий звук столкнувшегося тела со смертью.        Я просыпаюсь со слезами на глазах и охрипшим голосом. Всё тело болит всеми возможными и нет типами боли. Я уже одет и нахожусь в каком-то другом месте. Мало чем отличным от первого. Белые стены, потолки, полы, дверь. Серебристая ручка, одностороннее стекло и… Кровь? Я ещё больше начинаю истерить, выводя из строя дыхание и возможность видеть.        А зря. В этот момент кто-то оказывается надо мной. Я пытаюсь рассмотреть новоявленный субъект сквозь слёзы. Но в этом нет необходимости, потому что надо мной раздаётся голос Крысуна: — Какой послушный мальчик. — его рука гладит по голове. Хриплый тихий голос вырывается из моих покусанных до крови губ: — Я не предам Томми. — Конечно же. — ухмыляется Крысун.        Вокруг меня копошатся экспериментаторы в белых халатах. Если призадуматься, они ничем не отличаются от мясника. Просто эти психи более склонны заметать следы, чем выставлять пятилетние старания напоказ.        В руку утыкается иголка. Странное вещество проникает в организм с каждым ужиманием шприца. И вот иголка дёргается назад. Один из психов системы высчитывает вслух показатели приборов. Последний ноль я слышу словно сквозь тысячу пространств.        Я существую на границах между реальностью и ирреальностью. Голос Крысуна скользит в мою обитель сквозь лёгкий, но недоступный туман. — Ньют, слышишь меня? Я пытаюсь избавиться от дремоты и навеянного послушания. С трудом слышу свой хриплый, несуществующий голос, эхом отзывающийся в голове: — Да. — Ньют, порок — это хорошо? В мыслях возникают лишь положительные ответы. Я мотаю головой, пытаясь прогнать их: — Нет-нет-нет! В мозгу вспыхивает внезапная вспышка боли, я не могу перестать повторять, будто мантру, единственную ниточку к своему сознанию: «Нет, нет, нет.» На мой голос накладывается Крысиный: — Ты ведь и сам в это не веришь? — Вы убийцы! Вы трупоеды! Крысун гаденько усмехается: — Нет, это вы — убийцы. — Что? — неуверенно буркаю я — Нет. — Да, из-за вашего эгоизма люди шизеют, умирают. — Это из-за экспериментов ПОРОКа! — Ньют, ты ведь когда-то пытался покончить с собой? — Причём здесь это? — Пытался ведь? — Да… — Ты считаешь это ошибкой? — Нет. — Но ведь тогда бы ты не встретил Томаса? — И не мог бы его предать. — Ньют, это не предательство. Ты просто сделаешь вид. А когда мы его спасём, всё пойдёт на круги своя. Я злобно зыркаю. — Ньют, ты же понимаешь, что мы хотим помочь. — Вы уже помогли, когда создали гриверов и Лабиринт. — Ты хочешь спасти человечество? — Я не хочу спасать тебя. Крысун усмехается: — Меня и порок? — Да. — А что, если Томас в прошлой жизни был один из нас? Я смеюсь: — Что за бред. Дженсон с мечтательной усмешкой проводит по своему подбородку: — Чтож, настало время тебе узнать правду.        Я чувствую, как в руки вонзаются иголки и пытаюсь вырваться. Одну психичку мне даже удаётся грызануть за руку. Она взвизгнула, даже выронила что-то. Но Крысун отталкивает её, грохнув меня в челюсть так, что зубы клацают друг о друга. Я досадливо проверяю их языком. Вроде, на месте. Дженсон хмыкает и прижимает мою голову к кушетке. Он наклоняется ко мне слишком близко, едва касаясь губ. Я морщусь, пытаясь отвернуться, но он удерживает меня змеиной хваткой на месте. Он приближается ещё на миллиметр, заставляя рассеянно сглотнуть, и шепчет: — Смотри внимательно. И в следующую секунду я чувствую что-то ледяное на голове. Сознание погружается в ирреальность. Тысяча воспоминаний проносятся мимо глаз, задерживаясь с долей секунды, разрывая на такие же мелочные детали мозг. Яркие и не очень, не понятные и соотносимые, не важные и отвечающие на давние вопросы. И в центре этого хаоса — Томми.        Отчаянно кричащий Томми за стеклом. Томми, влетающий в очередную авантюру. Томми в белом халате, сосредоточенно оглядывающий показатели на компьютере.        Злящийся от безысходности Томми, огревающий пинками ни в чём неповинную мебель. Томми, пытающий мысленно говорить с Терезой. Смущённый Томми, кашляющий в кулак и произносящий речь о случайностях. Ухмыляющийся Томми, сковывающий свободное дыхание потемневшим искрящимся взглядом. Убегающий Томми.        Спящий Томми. Протягивающий руку Томми с невинной улыбкой и восхищёнными шоколадными глазами, упирающимися прямо в меня. Устраивающий побег Томми.        Совсем маленький Томми, забавно нахмуривший брови. Так вот у кого я эту привычку стянул. Иронично. Томми, задумчиво уставившийся в проносящиеся мимо пустынные горбы Жаровни. Схваченный Томми двумя парнями в экзоскелетах, пытающийся освободиться из взрослых цепких бесчисленных рук и отчаянно зовущий свою мать.        Воспоминания мгновенно обрываются вместе с болью. Но лучше бы я побывал в них ещё, чем снова увидел окрысившейся фейс Дженсона. — Теперь ты знаешь. Томас был один из нас. — Был да всплыл. Теперь он один из нас. — Он уже предавал тебя, Ньют. Он рисковал тобой, лишил воспоминаний, засунул тебя в Лабиринт. — Я не знал того Томаса и не могу судить его. Но я знаю Томми настоящего. Он герой и этим всё сказано. — Какая слепая вера. Не уж то влюблённость настолько затмевает твой разум? Чтож, — он тянется к журналу в белом переплёте — Это записи Томаса. Ты знал, что он ставил над тобой эксперименты? — О чём ты? — О, это крайне интересное чтиво. — Пфф, иди пососи, не собираюсь это слушать! Крысун, оставив без внимания мою реплику, открывает журнал, переворачивает какие-то символы и начинает зачитывать рукописный текст: — «Экспериментальный субъект номер 5 достался мне, Томасу ***. Это блондинистый парень со смазливым личиком и завышенной самооценкой. Думаю, Объект Лабораторного Исследования поможет ему приобрести как внутреннюю силу, так и физическую, потому что парень весьма хил. Не считаю ваше решение верным, но не вижу иные варианты, как и другие способы противиться вашим решениям. Мои сомнения касаются, в основном, его явного желания лидировать где бы то ни было что может привести за собой к обратному результату, крайне слабой воли, излишней эмоциональности и склона к суицидальным расстройствам. Но я не могу оспаривать ваших решений, а потому постараюсь исполнить свои задачи — излечить слабые стороны Пятого и избежать лишние события, которые могут повлиять на Матрицу и сделать эксперимент непредсказуемым.»        Крысун поднимает на меня глаза: — Ну и как тебе? — Занятное чтиво. — потягиваюсь я, ухмыляясь — Особенно понравилось описание героя. Клёвый чувак, наверное. — Чтож, я не хотел этого. Но раз так — тогда будем по больному. Крысун пролистывает страницы и только ближе к середине останавливается: — «Напоминаю, Субъект 5 сложен. Он практически неуправляем. И сегодня я лишился контроля над ним. Он пытался покончить с собой. Но удалось более-менее оставить его в живых и внушить, что спас его Субъект 14. Однако теперь он ранен и является обузой для эксперимента. Принимаю свою вину. А так же предлагаю идею, как исправить свою ошибку. Дистанционно управлять им не представляет возможности, другое дело — изнутри, являясь одной из директив. Это предоставит мне шанс втереться в доверие, избавиться от возникшего нюанса и довести эксперимент над Субъектом 5 до конца, а, следовательно, и весь эксперимент. Позвольте мне проникнуть на Объект Исследования.» — Крысун окидывает взглядом улыбчивого и в целом бомбичного меня и откидывает ещё пару страниц — «Вновь запрашиваю позволение на проникновение в Зону Объекта Исследования. Выслушайте меня! Между нами была связь до того, как его поместили в Зону. Я намерен её использовать во благо эксперимента. В противном случае — всё завершится, потому что Пятый — лидер, связующий субъекты, который, боюсь, скоро снова попытается „выйти“ из игры. Без него исследование превратиться в хаос.» — Крысун переворачивает последнюю исписанную страницу — «Вы могли стереть мне память и сделать частью эксперимента, если так не хотели, что бы я шёл туда, как один из вас. Но вы отказали мне. Это ваша вина и главная ошибка. Я иду туда сам — и вам меня не остановить. Когда прочтёте это — знайте, вы опоздали, ибо я уже буду внутри. Но с другим намерением — я уничтожу ваш эксперимент.» — Хм, а рассказчик-то нереально крут. Я б трахнул. Дженсон прожигает меня хищным взглядом с затаившейся злобой на дне. Я вздыхаю, окидывая крысу внимательным и наглым взглядом: — Это Томми должен был предать меня, не так ли? Но он успел добраться до Лабиринта. А вы — не успели. Крысун растягивает губы в грубой усмешке, прошипев, словно дикий, озверевший кот: — Тебе пора баиньки. Чувствую как руки сжимают в холодных тисках. И резкий укол. И медленно утекающая реальность. Опять. Снова.        И вновь я в Лабиринте. Я стою у самого края. Знаю, скоро появится Томми. Потому медлить нельзя. Делаю столь привычный и губительный шаг. Моё тело дёргается вниз. И вновь замирает в паре метров от смертельного исхода.        Тёплая ладонь. Бережно сжимающие мою руку пальцы. С каким-то замеревшим в груди сожалением я вырываюсь из них. И лечу вниз.        Я не чувствую столкновения. Только в тягучем сознание медленно вспыхивают факты: моё тело уже не падает, оно покоится на чём-то твёрдом и скользком. Я перевожу плывущий взгляд на своё тело: и вместо него нахожу кровавое месиво. Слышу крик. На месте, где я пару секунд назад стоял, появляется чья-то фигура.        Я пытаюсь предупреждающе крикнуть, сделать хоть что-нибудь. Но тело не шевелится, не реагирует ни на одну из моих попыток. И я могу лишь наблюдать, как фигура скидывает Томми с обрыва. Сквозь отрубающееся сознание, как он с криками летит ко мне. И ничего. Темно. Тихо. Бесчувственно.        С ором и дикой одышкой я очухиваюсь ото сна. По шее и спине струится пот. Уставшее и вымученное тело вспышками боли подаёт признаки жизни. И я заливаюсь в истерическом смехе. О мой гривер, это всего лишь сон! Томми жив! Я жив.        Резкий звук поворачивающегося замка отрывает меня от мыслей, заставляет приготовиться к чему-то более ужасающему. Но вместо Крысуна за дверью показывается знакомая блондинка в белом халате. Ава Пейдж. Та самая, кто затащил нас в Лабиринт. И в то же время — кто ни раз спасал Томми. Слишком неоднозначная личность. Как к ней относиться? Чего она хочет?        Она со страхом смотрит на меня. Её колени чуть подкашиваются, стоит ей добраться до моего кресла, но ей удаётся устоять. — Ньют? Я скептично приподнимаю бровь. Что-то здесь не чисто. Я озвучиваю своё подозрение в вопросе: — И что на этот раз? — Ньют. — Ава поочерёдно вскрывает ключом оковы — Ты должен бежать. Найди Томаса. И не дай ему попасться в руки Дженсона. Блондинка клацнула ключом в последний раз. И оставшаяся окова слетает. Пейдж протягивает пистолет: — Возьми. Поможет защититься. Я ошарашенно тянусь к оружию, взяв его онемевшими пальцами. Она кивает: — Беги, Ньют. Пожалуйста. И не останавливайся. И я рвусь к выходу.        Коридоры, коридоры, коридоры… Блевотно-белые, противно-длинные и, как язык Пороковца, заплетающиеся между собой и обманчиво-бесконечные коридоры, по глубине напоминающие бездну. Время тянется в них, точно целая вселенная пытается преодолеть чёрную дыру. Так же неопределённо и неестественно. А выход — где выход? Только дьявол знает, привыкший забираться в глубинные тернии бездны.        Поворот. Куда — влево, вправо? Не суть. Бегу, куда ноги несут. И налетаю на Крысуна и его команду. Чёрт!        Он глазами-валунами пялится на меня ровно секунду. Я успеваю отшатнуться и изменить направление. Дженсон реагирует чётко — его взбешённый голос отзывается эхом от коридоров и попадает в меня: — За ним!        Я залетаю в первую попавшуюся дверь. Крысун поспевает за мной. И я наставляю на себя пистолет. Мой голос твёрд и, надеюсь, не оставляет за собой сомнений: — Ещё шаг — и я выстрелю. Дженсон зависает и окидывает меня ошалелым взглядом. Я хладнокровно ухмыляюсь: — Думаешь, не смогу? Он останавливается, нахмурившись. По его губам пробегает мимолётная улыбка. И тут же я слышу звук разбивающегося стекла со стороны спины. Оглядываюсь. Мельком замечаю двух пороковцев в экзоскелетах и с автоматами наперевес.        Крысун оказывается рядом внезапно. Он хватается за руку, сжимающую оружие. Я уворачиваюсь, коленом выбивая из его лёгких воздух. Я скольжу за спину, резко дёргая на себя и наставляя в его затылок пистолет.        Солдаты в замешательстве. Я пользуюсь этим, отступая к окну во всю стену и волоча впереди себя под страхом смерти Дженсона. Один из пороковцев дёргается. Я пытаюсь сделать предупреждающий выстрел, но попадаю в Крысуна. Он взвывает. Я сглатываю и прослеживаю траекторию выстрела. Чёрт, повезло! Задел колено. Крысун вскрикивает: — Дебилы! Подстрелите его! Они в ступоре переводят взгляды то на меня, то на схваченного командира. Я, окидывая их мимолётным взглядом, твёрдо и холодно бросаю: — Оружие на пол. Руки вверх. Угрожающе потираю указательным пальцем спусковой крючок. Один из солдат послушно скидывает оружие. Пороковцы повторяют за ним. Они одновременно поднимают руки. И тут я допускаю ошибку: кидаю быстрый, но недостаточно, взгляд в окно. Чёрт, дохуя высоко…        Крысун дёргает ствол в потолок и толкает мою тушку предплечьем. Я удерживаю оружие крепко, но пули слетают сначала очередью в потолок. А после…        Стекло взрывается о моё тело, врываясь в него режущими осколками. Я лавирую на самом краю. Пистолетная очередь смещается в стену и Крысуна. Я дёргаюсь от ужаса: пули пронзают продолжающее идти на меня тело Дженсона, уже не осознающего боль. Равновесия не хватает — и я срываюсь вниз. А следом — ещё дёргающееся тело пороковца.        Загрязнённый воздух. Огни городских улиц. Шум не стихающего ночного мегаполиса. И вода, приятным одеялом облегающая лёгкие, глаза, в конце концов, тело. Спасающая от посторонних глаз и гильз верно прицеленных автоматов. Освежающая тело, очищающая грязь и засохшую кровь. Пытающаяся утащить меня подальше от вражеских лиц. И направляющаяся к Томми.        Томми, ты только дождись меня…