знакомый экстрасенс

в последнее время у димы не получается примерно ничего: микрофон постоянно валится из рук, приготовленная им самостоятельно еда оказывается пресной и безвкусной, пальцы неуверенно скользят по клавиатуре в попытке подобрать нужную букву для столь необходимой рифмы, но только тыкают на середину экрана, сворачивая всё действо. яна тоже не помогает, лишь раздражает ещё больше: сначала своими неуместными попытками в помощь и поддержку, потом тупым перманентным желанием выпытать у димы, что же такое у него случилось, — на «влюбился что ли?» билан закатывает глаза и словно ненароком подсказывает девушке, где находится дверь; яна, конечно, от понимания намеков далека. а заканчивается всё звучным продюсерским «нам срочно нужно поговорить!». иногда дима забывает, что рудковская может выходить за рамки миловидного общения; обычно дима представляет себе, как девушка, как будто стряхивая невидимые пылинки с плеч пиджака, оставляет в своем кабинете строгость, стервозность и все прочие нелицеприятные качества, затем запирает дверь на ключ и выходит в общество абсолютным светским ангелом. но резкое янино «сейчас же» говорит о том, что выбора у димы нет: остается только переться напролом. — слушай, я понимаю, концерты, альбомы, съемки... все навалилось. во взгляде яны — забота, на устах — мёд. дима уверен, что в мёде дёгтя — тридцать на семьдесят, а от заботы несет мягкими стенами. — и ты сейчас можешь чувствовать себя усталым. поэтому я бы хотела предложить тебе отдохнуть. необсуждаемый короткий двухнедельный отпуск. дима моргает по-совиному и не понимает. неужели благородный синий под глазами сквозь тоналку просвечивает? но это не повод проекты стопорить и планы отодвигать — рудковской ли не осознавать. однако девушка его слушать не собирается: у неё все договоры продлены, релизы немного сдвинуты, а на мероприятиях могут и без билана обойтись — мир не рухнет. мир, может, и не рухнет, а манямирок некоего димы подкосится. диму отправили отдыхать и набираться сил, прогреваться на южном солнце и отсыпаться, но продумавшая всё наперёд яна опять упустила суть: причинно-следственные билановской заебанности. уже как месяц мужчина если и спит, то только тогда, когда его организм вырубается самостоятельно от беспросветной усталости. но и то недолго, ведь за место удовлетворения пустоты мужчину окружают образы. живые до дрожи, ощутимые на уровне необъяснимого — диме хочется называть их видениями. видениями о чем-то глубоко печальном и покинутом, о страданиях и отчаянии, о разрывающей боли, которую дима переживает и сам. иногда диме кажется, что эти видения его куда-то зовут, тянут, хотят показать что-то осязаемое, удовлетворить его по-глупому человеческую потребность в материализме. и дима отзывается, тянется, видит. видит пыльные улицы, обычные такие, части раннего советского жилмассива, магазинчик с поблекшим под ярким солнцем плакатом, из-за чего название незнающему не прочитать, хотя дима готов поклясться, что может вспомнить. вспомнить не только то, что раньше на этом плакате, словно издеваясь над судьбой, улыбалось мультяшное солнышко, но и то, что ближайший проулок выводит в парк, окружённый покрашенными в красный и синий деревянными клумбами, в которых уже ничего, кроме одуванчиков, не растёт. всё в его фантазиях какое-то до боли яркое и до ясного знакомое. только, проснувшись, дима страдает от головной боли, и ноги ноют из-за долгого хождения, а босые пятки словно всамделишно горят от соприкосновения с прогретым разбитым асфальтом. ставропольское солнце морит и не помогает. наоборот, становится только хуже. иногда димины видения происходят наяву, он теряется в реальных улицах, уверенный в том, что вновь вышагивает по своей бэкрумовской придумке. в какой-то момент диме становится действительно страшно — примерно тогда, когда его фантазийное путешествие привело его в клуб, в котором он написался до состояния такой невменяемости, что ему пришлось самостоятельно находить себя в ближайшей подворотне в луже рвоты. вообще-то, дима не пьет. вообще-то, нормальные люди дереализацией до такой степени не страдают. диме кажется, что он сходит с ума. трясущиеся пальцы, грязь под ногтями которых мерзко подсвечивается экраном телефона, — а вы попробуйте вылезти чистенькими из канавы; дима отдаст вам все свои регалии, если вы после этого не сможете влиться как родной в местный уличный контингент, — набирают случайно пришедший в голову номер. ведь все люди, когда происходит что-то необъяснимое, звонят знакомым экстрасенсам? диме плевать, если не все. дима за эти нескончаемые недели убил в своей голове понятие «нормальности» и сшил из него белый флаг. ему не помогло. — дмитрий? — в голосе влада радость узнавания мелькает незамедлительно, а после сменяется на пару обидных до грани грубости хриплых вопросов. — шо-то случилось? вы хде сейчас? дима морщится, ему этот режущий слух череватовский говор внезапно хочется парню обратно в глотку запихать да смотреть, как он давится. или не хочется. или хочется, но не диме. — в ставрополе. прилетайте, я оплачу. получается коротко, выдавленно и тоже не слишком доброжелательно. больше на отмашку похоже, но влад почему-то терпит и словно с низкого старта срывается. может быть, действительно что-то паранормальное чувствует. дима надеется, что да. диме хотя бы поделиться с кем-то нужно, пока он окончательно не ебнулся в одиночестве. череватый в аэропорте как потерявшийся школьник выглядит, благо, что бородатый. а дима больше на привидение смахивает: грустное и без мотора, такого бы даже каспер избегал. сказать, что влад охренел — ничего не сказать. влад моментально считывает привязку родовую, а толик внутри ржёт, что на проблемного чернокнижника только не менее припизднутые родовые клюнуть и могут. пока едут в отель — отстранённо общаются о всяком третьестепенном, дима ещё не набрался сил о собственном сумасшествии рассуждать, дима последние сутки сам себя осязаемым не ощущает, а влад всю дорогу пялится, боясь, что стоит ему моргнуть — и билан действительно в эфире растворится вместе со своими загадочными тараканами. череватый бы обиделся, он собственную жизнь на экстрасенсорном построил не для того, чтобы его какой-то везучий чужак обогнал. толик стебётся, что от везучего у обоих — только отельные белые тапочки, в которых они могут иной мир встречать. как оказалось, не могут. разве что, если сильно приспичит, то по очереди — покрасневшая работница объяснила, что тапочки с какого-то хрена последние остались. дима никак не комментирует, в принципе, словно в этом мире и не существует, на внешние раздражители не реагирует. череватый в билановедении не силён, но подспудно понимает, что приехал бы позже — и вытаскивать стало бы некого. у влада в ручной клади только рабочие приспособления: родное зеркало, чёрные свечи, горсть кладбищенской земли в целлофановом пакетике, бинты, когда-то много шума наделавшие. у влада в голове только уверенность в том, что он справится, просто потому что — кто, если не он? у влада руки дрожат, но он в самоубеждении — ас, так что тремор списывается на предвкушение интересной работы, а не на то, что пустой димин взгляд гуляет по помещению, пока осунувшийся мужчина неудобно примостился на кресле. — вряд ли вы, конечно, о таких мечтателях пели... череватый привычно разговаривает сам с собой, делая вид, что разговаривает с кем-то. такой дима был удобен тем, что не болтал водянисто без умолку тогда, когда ответ был не нужен. немного досадно, что матушка вырастила влада идейным альтруистом — вон, ни времени собственного, ни крови не жалко; даже толика, заладившегося о том, что раньше из таких глупых передряг только девицы спасали бедовых суженых, терпит. приходит в себя дима медленно, как после пьянки: сушняк, голова раскалывается, а тело превратилось в одну большую болевую точку; и как же кошмарно затекла шея из-за попытки уместиться в узком кресле. дима пару раз кряхтит аки дед, но с горем пополам поднимается и шаркает в сторону спальни. череватый, валяющийся на единственной в номере кровати и тупящий в телефоне, вызывает столько вопросов одновременно, что они стимулируют новый приступ мигрени. — куда ж вы так впрягаетесь, казачок? вас штырит же сейчас по-чёрному, — влад подскакивает сразу, не задумываясь, диму под локоть хватает и насильно к кровати тащит. дима честно не догоняет: то ли его видения на новый уровень перешли, то ли он действительно ёбнулся. чего московский чернокнижник так вовремя в ставрополе забыл? — дак вас и забыл, — череватый лыбится во все свои тридцать два и хмыкает, диме не помогая. — вы знали, что у вас родственнички все поголовно то ведьмы, то ведьмаки, шо друг друга терпеть не могут? а на вас, как на крайнего, всё дерьмо и полилось. дима считает, что на законодательном уровне необходимо запретить произносить что угодно, касающееся мистического, с такой блядской ухмылочкой. влад светит так, словно сам все эти рода и основал, а сейчас эгоистично тащится от рожденной им самим же мощи. — и что теперь? — уточняет дима шёпотом, чтобы свои голосовые связки окончательно не разъебать. — ну, как шо? разрывать связь будем родовую. — а защита? она ведь от рода. — дак мы же не полностью. так, одну нить дёрнем, вторая беситься перестанет, глядишь — успокоится. — и как понять какую... нить дёргать? — ну тут уж сами решайте. какая сильнее беспокоит. — а как.. — понять-то? это у каждого по-своему. в себя придёте немного, и начнём ваш род разбирать. ну-ка подождите. дима послушно ждёт, а над происходящим думать самостоятельно не хочет абсолютно. воспринимать всё, как должное, и просто довериться чернокнижнику, — пусть чем угодно занимается, если поможет, звучит гораздо удобнее. дима в зеркале напротив кровати себя разглядывает, пока череватый куда-то умотал. ничего необычного — разве что, чуть более серый и усталый да на левом запястье тонкая красная нить выделяется. дима такую себе сам не завязывал, но разрывать почему-то не хочется, так что просто нетерпеливо с болтающимися концами играется. — так быстро заметили? — влад в дверном проёме появляется внезапно, в руках — стакан с водой и несколько таблеток без блистеров. — вы нацепили что ли? — дима нитку рассматривает на наличие каких-нибудь проблесков чёрного или просто чего-нибудь по-череватовски необычного. — почему ж, вы думаете, сейчас в новом приступе не валяетесь? конечно, я. только постарайтесь не порвать пока, а то у меня земли для ещё одного ритуала не хватит, и станется с вас опять за прабабкой вашей полоумной по воспоминаниям гулять. дима вздрагивает и руку под очередное хихиканье влада от нитки отдёргивает, как ошпаренный. — да не шугайтесь вы так. это просто кусочек бытовой защитной магии, — чернокнижник воду с таблетками билану пихает. — тут всякое: от головы там, обезбол, ну, и ещё что-то. «ещё чем-то», видимо, оказывается, снотворное, потому что вырубает диму быстро, а снится диме ровное ничего, приятное такое, уже несколько подзабывшееся. иногда в этой бескрайней пустоте всплывает череватый — разный всегда: то что-то нашептывающий на своем, то играющий с собакой, то матерящийся в пробке. один раз даже с самим димой по телефону болтал — странный какой-то, внезапно озабоченный, дима его таким серьёзным никогда не видел, но что только подсознание не придумает. расталкивать мужчину пытаются тоже неожиданно быстро, небытием он насладиться ещё не успел. — всё так проспите, а. бытовая магия не вечное спасение ведь, и вытаскивать вас ещё раз оттуда я, звиняйте, не буду, — человек, за последние сутки качественно выполняющий как роль спасителя, так и роль мучителя, бормочет что-то ещё, но дима решает, что слушать его себе дороже. откуда — «оттуда» — спрашивать тоже не следует. меньше знаешь — крепче спишь, и дима в этом «крепче» ой как нуждался. оказывается, в первый раз он очнулся посреди ночи — просто во всем номере свет горел, а шторы закрыты были. сейчас вновь вечерело, уже принесли ужин. аппетит дима не чувствовал, но под внимательным взглядом влада в тарелке ковырялся. — без сил до кладбища не доберётесь, а мне ещё род из вас вытягивать, — почему-то большая часть череватовских фраз перманентно звучала угрожающе. димы не хватило даже на усмешку, он послушно начал муторное пережёвывание пищи. во время еды практически не болтали, тишина прерывалась только на редкие сдвоенные вздохи и резкие звоны вилок с тарелками. а вот после влад с необъяснимым воодушевлением начал неразделяющего его чувств билана допытывать: где, мол, родился, где пригодился, когда все началось и в какой момент наступила кульминация. дима на выбранных темах гарцевал сначала непонимающе, а потом просто забил на то, чтобы даже стремиться залезть в череватовскую голову. болтал без умолку, часто не по заданной теме, но радостно чувствовал себя практически в своей тарелке, пока его слушатель что-то судорожно печатал в телефоне, переключался на карты, отмечая там называемые димой города, и шептал себе под нос. дима вначале глупо подумал, что влад ему отвечает, а затем прислушался и понял, что нет, тот на свой потусторонний эфир настроился и вновь о чём-то просит, чего-то грубо требует. в какой-то момент, когда дима только дошел до пришедшейся «кстати» истории из одного концертного тура, череватый вскочил с кресла, на котором до этого комфортно разложился, закинув ногу на ногу, и двумя быстрыми шагами достиг стола. на столе из остатков недавнего ужина покоились только ведро со льдом и привезённая экстрасенсом московская бутылка водки в нём. видимо, любимая демоническая марка. влад долго не церемонится, ядрёную жидкость льёт в высокий бокал для шампанского, — «флюте» вспоминает дима, но череватому под руку не лезет как минимум из-за того, что будет очевидно послан далеко и надолго вместе со своим светским образованием, — а следом специально проливает на ковер, не забывая своими излюбленными «суками» и «блядями» дополнять требования собственного претенциозного демона. дима в это время изображает усердного школьника: за действиями влада следит так внимательно, словно запомнить захочет, руками острые коленки прикрывает, а спину вверх тянет чуть ли не боли, чтобы всё получше рассмотреть. — усть-джегута, — уверенно произносит чернокнижник ещё минут через пятнадцать. начавший засыпать дима, интереса которого хватило лишь на треть этого времени, вздрагивает, наконец почувствовав, что обращаются к нему, а не в загадочное подпространство. — ну, да, есть такое. родился я там, прожил только год и... — я уже всё это загуглил, — махнул рукой череватый, заставив диму хмыкнуть. — и все по материнской линии у вас оттуда, и проблемы нынешние у вас оттуда. мне кажется, что городок ваш загадочный — он и есть. дима моментально за телефон хватается, но радость от предвкушения разгаданной тайны длится недолго. — я не... не знаю. ничего не чувствую, — мужчина сокрушенно качает головой и бросает телефон на ближайший столик. — так его со времён вашей прабабки перестраивали, наверное, и не раз. нужно на месте смотреть, архивы поднимать, — череватый — самоуверенность непробивная — простецки плечами жмёт и вновь в телефон утыкается. как дима узнает позже, в тот момент пацан смотрел, на чём лучше добраться и сколько времени всё это путешествие может занять. — так, хорошо-хорошо, ладно, — в голосе димы сквозит недоверие. — а прабабушка моя здесь причём вообще? — а чего она? не показывалась вам что ли? мне всё идёт, что она за вас взялась жёстко: когти свои в сознание ваше пустила и крутит-вертит, как хочет. думает, как вас к себе, туда, заманить. и вы, кстати, пиздец наивно ведётесь, — влад соизволил оторваться от телефона, чтобы насмешливо зыркнуть на билана. — и вот это, значит, должно меня защитить от рода? — дима кивает на нитку. — не-а, это вообще всё глупости, так, для вашего спокойствия. а с защитой у вас интересно получается: род вас от мира защитает, а мы с толиком — от рода. дима, запутавшись, уточнять больше не собирается. раз уж это всё в любом случае сфера деятельности и ответственности влада, — он на неё работает, он в ней гармонирует и несет её обществу на потеху, — то пусть делает то, что хочет. дима оценит результат и с наслаждением погуляет по городу своих предков. — интересно, есть ли там на что посмотреть, кроме как на набережную? — практически заинтересованно спросил дима на следующее утро у крепко схватившегося за руль арендованного автомобиля череватого. тот лишь пожал плечами, не отрываясь от работы на подпевке у очередной песни «короля и шута». дима со вздохом уткнулся в телефон, грустно подумав о том, что за развитием усть-джегуты не следил абсолютно, полагая городом своего детства майский. а если быть предельно честным, то димины душу и сердце забрала себе шумная и контрастная москва — сразу по приезде на первый в его жизни музыкальный фестиваль. только находясь в громкой многолюдной столице в окружении безмятежного узкого круга поэтов и музыкантов, собранного в разваливающемся здании с окнами на треснутое каменное покрытие красной площади, которая идейно должна была быть символом нерушимой русской мощи, дима чувствовал себя в своей тарелке. никакой иной город на диминой памяти не сумел совместить в себе столько привлекающих противоречий. усть-джегута встретил парней проливным дождем. влад, конечно же, матерился, представляя размытые кладбищенские дороги, а дима неотрывно смотрел в окно, желая выудить из местных улиц те самые, по которым непрерывно бродил ночами. череватый остановил автомобиль у заправки, чтобы выяснить у работников, где именно находится городское кладбище. город был действительно небольшим, так что возможность наличия нескольких площадей захоронения экстрасенсом даже не предусматривалась. — проведёте мне экскурсию? о масштабном дожде к этому времени напоминают только остаточная морось, лужи и насквозь промокший череватый, который, чересчур широко улыбаясь, в салон автомобиля сунул голову и начал мотать ей из сторону в сторону, словно уличная псина. дима думает, что впервые за последние полтора месяца тяжелые тучи на его личном горизонте начали рассеиваться. и утверждать, что некий чернокнижник здесь был не причём, — абсолютно глупо. недоэкскурсоводу в качестве оплаты протянули стакан латте из ближайшего кофейного автомата, сунули руку под локоть и уткнулись холодным носом куда-то между шарфом и подбородком. — ну что? так куда вы нас поведёте? — влад шепчет в шерсть шарфа, а диме идёт только мысль о том, что от экстрасенса несёт ладаном. — в такой позе не «выкают», — внезапно даже для себя бросает дима, а череватый смеётся и прижимается ещё ближе, словно всё димино тепло хочет к своей промерзшей шкуре привлечь. в том, чтобы бесцельно бродить по улицам, дима уже успел поднатореть, тогда как влад проявляет удивительные чудеса понимания и терпения, которые, как дима думал раньше, пацану быть свойственны не должны. они идут прямо, потом видят на сходящейся с выбранной ими улицей интересную лужу, крышку люка, птицу или ещё какую-нибудь мелкую ерунду — и тут же бегут к ней фоткаться. дима давно не чувствовал себя настолько счастливо-непосредственным; примерно с тех самых пор, как популярность выкрала у него свободу. и отчего-то диме казалось, что влад полностью разделяет его эмоции, — стена, помешавшая им построить здравый коннект после того осеннего интервью, внезапно стала абсолютно незаметным и никчёмным препятствием, а дима решил, что институт дружбы можно разбавить не только университетскими приятелями. хотя дружба у них с чернокнижником пока выходила не очень: дима мало на что был согласен променять холодные череватовские пальцы в своих. спустя десяток глупых историй из детства, полусотни фоток, сделанных на телефон влада, ибо дима свой оставил в машине, и две насквозь промокшие пары ботинок, они всё-таки оказываются в месте силы многих маленьких российских городов — на набережной. перед ними — быстрая, глубокая, многострадальная кубань. дима видел многие её моменты, но с берега, который весь его род почитал собственной малой родиной, впервые. влад, эмпат грёбаный, димино настроение считал даже быстрее, чем тот сам успел его проанализировать, и развернул их обоих в сторону бурной воды. первые минуты они, соприкасаясь руками, молча наблюдали за тем, как сквозь низкие тучи проходят одинакие солнечные лучи и поблескивают на водной поверхности. у димы в голове мельтешила давняя неуловимая рифма, но она всё ещё бабочкой билась за гранью рационального и конкретизированного, куда-то ближе к сердцу и чувству ностальгии. потом внезапно заговорил влад. он рассказывал о детстве, об отце, о первом появлении демонов в его жизни и о том, куда его это завело, он судорожно сжимал и разжимал пальцы рук, смотрел только перед собой и, не смотря на то, что буквальным образом оголял душу, закрывался во всём остальном. дима импульсивно притянул пацана к себе и просто давал тому выговориться. билан не совсем понимал, почему этим делятся именно с ним и именно сейчас, но прекрасно осознавал, что их внезапный тандем после дебюта не отпустят — ни прочувствовавшиеся атмосферу случайные зрители, ни они сами. шли обратно бок о бок, уже больше внимания уделяя оставшимся после перестройки архитектурным образцам. пока дима внезапно не остановился, склонив голову к плечу и нахмуренно рассматривая прогнившую железную дверь одной из пятиэтажек. — солнышко, — внезапно прокомментировал мужчина, а влад понял — он (что, конечно же, по его скромному мнению, было ожидаемо) оказался прав, а дима лишь не может принять внезапно кувыркнувшуюся перед ним реальность. — там, — растерянно продолжил дима, кивая на ближайший проход между домами, — маленький парк для детей... с клумбами. синими и красными. череватому бы сейчас вновь напомнить диме, что между воспоминаниями прабабки и реальностью разница в век, но он шагает рядом, выражая немую поддержку. проулок заканчивается двором, заставленным автомобилями, а в центре двора — действительно детская площадка. окруженная шинами, выкрашенными в синие и красные цвета. остатки того, что многие прозвали бы рациональностью, говорят владу, что это простое совпадение — мало ли в россии детских городков с разноцветными клумбами? но влад верит только изумлённо приоткрытому диминому рту и беззащитной невинности в его глазах. даже проглатывает свое любимое «я же говорил». остаток дороги до автомобиля они плетутся с черепашьей скоростью. дима взглядом за всё-всё зацепиться пытается, запомнить и вспомнить одновременно, а череватый просто считает трещины в асфальте. у димы в глазах взрывается и светит новая вселенная, его от всего происходящего чуть ли не потряхивает, а череватый же теперь знает, что с улицы фестивальной по улицу курортную в асфальте есть как минимум двадцать три выбоины. влад думает, что диме нужно немного успокоиться: негоже таким энергетически заряженным по кладбищу бегать. влад диме сигарету тянет, тот берёт послушно, пусть и не курит лет с четырнадцати. некстати вспоминается материнская ирония: «во всём мире только в двадцать один пить начинают, а в россии к этому возрасту уже заканчивают». но дима после первой же затяжки закашливается чуть ли не икоты и руками машет, а череватый от смеха пополам складывается, сигарету решая докурить самостоятельно. — шо ж берешь, если не умеешь? — спрашивает, пока методично бычок в землю втирает, да поглядывает лукаво снизу вверх. — да, я это... ну... спасибо, в общем, — запоздало кивает дима и неловко потирает затылок. когда они к кладбищу подъезжают, начинает вечереть. влад с видом знатока осматривается, мыслям своим кивает, что-то перед огороженной территорией шепчет и идет со сторожем разговаривать. диму, оставшегося в машине, очень веселит то, как череватый, городские лужи практически не избегавший, сейчас скачет и пытается выбирать более сухие места, но из раза в раз промахивается, в итоге скользя по грязи. с собственными белыми кроссовками дима попрощался ещё во время «экскурсии». — я знаю, куда нам! — чересчур довольный этим фактом чернокнижник буквально запрыгивает в автомобиль, а дима в этот момент задумывается, кто из них будет мыть арендованное транспортное средство. почему-то по всем диминым расчётам получалось, что это будет именно он. а толик был не прав, утверждая, что им повезёт только со смертью, — машина не встряла ни на одном размытом куске дороги до самой старой части кладбища. — осталось только найти нужную могилу, — влад подмигивает диме и выбирается из салона. мужчине приходится выходить следом. — а это всё — оно точно поможет? — дима за плечом чернокнижника стоит, наблюдая за тем, как тот достает зеркало и разливает водку. — коль тебе не поможет — придется со мной жить и на привязи возле меня ходить, чтоб другие духи да демоны, кроме толика моего, алкоголика, на тебя не засматривались, — череватый явно стебётся, но дима ловит себя на мысли о том, что эта концепция звучит достаточно весело. он бы хотел так попробовать. могила находится удивительно быстро, экстрасенс опыта в этом деле явно на шоу поднабрался. кто с фотографии смотрит — не разобрать, из букв по-человечески сложить только фамилию можно — «яковлева», и дима, о семейном древе знавший немногое, и то не по своей воле, а по отцовской, к собственному стыду даже не может точно сказать были ли у него такие в роду. на всякий случай пару раз с разных ракурсов памятник фотографирует. нине дмитриевне потом покажет, вдруг, она что-нибудь знает. дима ведь в этом городе осознанно и не жил вовсе, а мать в нём всю жизнь провела. влад у димы волос просит, разрешение и отправляет гулять. говорит, мол, без зрителей быстрее и проще. диме обидно немного: чернокнижник куски ритуалов на всю страну показывает, а от него скрывает даже тот, который его напрямую касается. но спорить не решает. гулять в одиночку по кладбищу в вечернее время — странно, дима таким раньше не занимался. его догоняют длинные тени надгробий и деревьев, по сторонам постоянно что-то шуршит и практически шепчет, а прямо... прямо возле машины стоит девушка. босая, белобрысая, в легком полупрозрачном платье. диме приходится немного присмотреться, чтобы понять, что полупрозрачное не только платье, но и вся она. девушка диму замечает, смеется залихватски, глубоко и как-то зло. — защитничка себе отыскал, значит? — ухмыляется она один в один как влад, а что-то неуловимое в ее лице напоминает диме бабушку, какую он видел молодой на фотографиях. — только он со своим-то справится не может, но всё к чужим лезет. не твоего поля он, понимаешь? с каждым новым вопросом девушка всё ближе к диме подходит, земли не касаясь, а он старается назад отойти, но создается впечатление, что шевелиться может только она. диму не столь давние мигрени разом настигают, мужчина глаза зажмуривает, от пульсирующей боли чуть ли не съёжившись, как не так далеко от него кусты шевелиться начинают. дима моргает осторожно, а на дороге в паре метров от него стоит только что-то довольно жующий череватый. — фсё! — чернокнижник сумку на плече поправляет. — ф делом поконфено. дима об увиденном им духе не говорит и делает вид, словно не замечает, как влад на выезде в мусорку выкидывает фантик от «ромашки». с собой конфет у них явно не было. вылетают из ставрополя они не вместе. у череватого какие-то дела и съемки, а у димы два последних дня отдыха. в аэропорте прощаются быстро, руки друг другу жмут и разбегаются. видимо, то, что произошло в усть-джегуте, остается в усть-джегуте. дима даже успешно сделал вид, что его это не волнует, однако на следующий день его телефон взрывается пятьюдесятью уведомлениями от контакта с именем «владислав череватый». всё, что они, как глупые подростки, успели наснимать. и тут же текстовое сообщение: «работа кстати оплачивается отдельно от питания и проживания :)» дима хмыкает, задумчиво дёргает свисающие концы красной нитки, которую так и не снял, и довольно отправляет: «да ? я думаю ,мы сможем договориться ))»